Домовой

Глава 3

После проведенного обряда внутренний волк спал еще несколько дней — все это время я была на редкость благодушна и даже Машку пыталась новому сбору научить. Нюх слушался меня полностью, кошмары по ночам не мучили, участковый тоже не привязывался, а куница — не появлялась. Очевидно, той ночью я каким-то образом сумела восстановить некую гармонию в своей жизни, чем теперь пользовалась, с чувством полного удовлетворения смешивая приготовленный Машкой сбор и барсучий жир.

— Бабке передашь, чтобы утром и вечером мазалась, особенно после бани, а сверху — поясом из собачей шерсти… — наставляла я довольную девицу. — И скажи, что сама сделала, про меня не говори…

— Сегодня как раз баня будет, перед праздником, — прогудела замотанная в пуховый платок Машка. — А вы, правда, отмечать не будете?

— Правда, — уверила я, отправляя ее из дома.

Тридцать первого декабря на улице царило предвкушающее оживление — мужики чистили снег, кололи дрова, по всей деревне топились бани, изгнанная, чтобы под ногами не путались, ребятня с визгом каталась на реке, подростки кучками перебегали от дома к дому, шушукаясь. Я уже успела узнать, что они собираются у какой-то Насти дома, отправив родителей последней в клуб. Здесь и такое было, правда, я ни разу не видела. Гришка сказал, что местные обычно празднуют Новый год на улице — на торговой площади недалеко от церкви.

— Только делать там нечего, — в конце он почесал нос и добавил: — Туда обычно приходят, когда уже на ногах еле держатся… Ну, малышню еще выгулять, музыку послушать…

— А салют? — полюбопытствовала я, раскатывая на столе кусок теста для пирога с малиной. Сидеть в Новогоднюю ночь совсем уж без ощущения праздника не хотелось, опять же, была смутная надежда, что кто-нибудь решит воспользоваться поводом и помириться… Глупости, конечно, но…

В общем, гусь уже запекался в духовке, а начинка для пирога медленно исчезала в желудке Гришки.

Я поспешно переставила ополовиненную миску с размороженной, присыпанной сахаром малиной подальше.

— Окстись, какой салют! — расхохотался тот, рукавом вытирая испачканные соком губы. — В местном клубе крыша на ладан дышит, отец третий год деньги из правительства выбивает, а ты — салют! Ты лучше к нам приходи. Даша еды наготовила…

— Сомневаюсь, что она будет мне рада, — хмыкнула я. — Нет уж, у тебя своя семья. Так, в гости может зайду, но оставаться не буду.

— Ну, дело твое, отец тебя ждет, — поднялся Гришка. — Иисус.

— Чего? — опешила я, от удивления даже перестав раскатывать тесто.

— Пойду, говорю, — уточнил парень и, быстро подхватив тулуп с вешалки, вымелся в сени. Я проследила за ним до калитки (шел он как-то странно: шаг вперед, два назад, скачок в бок), покрутила пальцем у виска и продолжила готовить. Вот ей богу, Даше надо памятник поставить! Парень он, может, и хороший, но дурно-ой…

К восьми часам пирог тоже был готов. Я, успев проголодаться, едва дождалась символических девяти вечера и располовинила гуся, чуть не подавившись слюной при виде исходящей паром, пропитанной мясным соком гречки с яблоками. Бросила короткий взгляд на улицу. Видно было плохо — за окном уже стемнело, а у меня зажжены две лампы — но если бы кто-то зашел во двор, я бы это услышала.

И вроде бы не с чего горевать. Он ничего не обещал, а я — не приглашала. Но настроение все равно пропало.

Из чистого упрямства я все же поела — и гуся, и гречку, и пирог с малиной. Едва не лопнула. Прихватив кружку с травяным отваром, прихлебывая быстро остывающую жидкость, обошла дом по периметру, убедившись в отсутствии чужих следов на гладком снегу. С того берега до меня доносились звуки музыки — весьма устаревшей, надо признать — и отголоски чужого голоса, искаженные плохим микрофоном и расстоянием, но мороз все крепчал и мне совсем не хотелось мерзнуть под «Ласковый май» в компании нетрезвых жителей деревни.

Поэтому я вернулась в дом, покосилась на часы (одиннадцатый…) и отправилась в спальню.

Чтобы найти искомое, пришлось достать чемодан — весь в пыли, он пролежал под кроватью с тех пор, как я сюда приехала — почти год.

Я даже замерла, заново пересматривая эту мысль. Подумать только — год! Не заметила, как время пролетело… Правду сказать, скучать особо не приходилось, даже если не учитывать всю эту историю с оборотнями, про которую вообще хотелось забыть. Дел вполне хватало и без нее. Но год? Когда я перебиралась в деревню, то вообще не думала о будущем — в первую очередь мне хотелось сбежать, спрятаться, а теперь?..

В глубине чемодана брякнуло, я запустила туда руку и выудила на свет божий маленький телефон. Черная оболочка отразила свет свечи, но кнопки нажимать было бесполезно — батарея села еще по пути сюда. Естественно, заряжать я ее и не подумала, везла исключительно на случай непредвиденных обстоятельств, а здесь пользовалась телефоном Гришки, если нужно было позвонить, что, впрочем, случилось только однажды.

Задумчиво похлопав по бедру зарядным, я отправилась к Гришке, решив заодно поздравить его и семейство с наступающим.

Все уже были в сборе — в зале, за столом, у включенного телевизора, из которого лились песни то Баскова, то Киркорова и мелькали красные и синие огни вечеринки. Три Дашиных отпрыска замерли на диване с открытыми ртами при виде меня — очевидно, наслушались ходивших по деревне баек. Сама Даша, хоть и не была слишком рада моему приходу, все же усадила за стол — рядом с развалившимся в кресле головой.

— Я на кухне заряжаться поставлю, — успокоил меня Гришка, забирая телефон.

Смирившись с тем, что быстро меня не выпустят, я попыталась расслабиться и перестать сопротивляться. На самом деле, все было не так уж плохо — Даша мне нравилась — она не была злобной, завистливой и, казалось, вполне счастлива, находясь в компании Гришки и детей в забытой богом глухой деревеньке. И даже мое появление восприняла философски.

Отдарившись от ритуальных вафельных полотенец в виде яйца остатками пирога с малиной, я дождалась двенадцати, символически отхлебнула из бокала с шампанским и поднялась.

— Пойду, поздно уже…

Не то чтобы меня пытались задержать — проводить до моста вызвался только Гришка, причем проводы выражались весьма оригинально: пока я натягивала куртку, он стоял, как истукан, с явным ожиданием в странно блестящих глазах и даже руки в замок сцепил, когда я потянулась к дверной ручке. Не знаю, чего он ждал — я на всякий случай сначала убедилась, что с той стороны никого нет, прежде чем ее открывать — но отсутствие какой бы то ни было реакции его явно разочаровало.

На улице парня как подменили — отбросив кривляния, он вновь стал привычным мне Гришкой.

Мы остановились у моста, пропуская гуляющих и принимая поздравления. Я нахохлилась, сунув руки в карманы — градусов двадцать пять, не меньше.

— Ну, ты подумала? — парень подхватил меня под локоть, заставив посторониться. Я кинула короткий взгляд дальше по улице, где светились окна дома участкового — очевидно, сегодня спать ему не придется, а вот мне лучше убраться на свою половину деревни.

— О чем?

— Об охотниках! Третьего дня приедут! — возмущенно, словно мне было делать больше нечего, пояснил Гришка, приплясывая на месте — не то под раздающуюся от площади музыку, не то от холода — выскакивая за мной на улицу, он сунул ноги в резиновые калоши, быстро застывшие на морозе.

— Тьфу! — отпихнула я его. — Ты опять? Сгинь! Никуда я с вами не пойду…

— Три дня! — гнусаво раздалось мне в след. Я фыркнула от смеха, пряча нос в воротник и зажимая телефон ладонью, чтобы на таком холоде он не разрядился.

Только добравшись до дома и пригревшись на печи, я решилась набрать номер. Запомнился он прочно — благо, оборотничья память была все еще при мне, в отличие от всего остального.

Пару минут в тишине дома слышалось только басовитое кошачье мурлыканье и длинные гудки, изредка перемежавшиеся помехами на линии. Я терпеливо ждала — знала, что Ника существо вредное, а более того — забывчивое и телефон регулярно теряет. Наконец, на том конце провода взяли трубку:

— Наконец-то! — раздалось ворчливое. — Явилась — не запылилась!

— Рада тебя слышать, — с облегчением перебила я, падая на подушку. К собственному удивлению — действительно рада. Несмотря на то, что выносить сестрицу было сложно, а любить — проще на расстоянии, я за нее все равно беспокоилась. — С Новым годом!

— И тебя, — раздалось из трубки. — Весной приеду.

— Зачем это? — перепугалась я.

— Уши тебе надеру, чтобы телефон хоть иногда включала! — гаркнула Ника. — Я до тебя знаешь сколько дозвониться пыталась?!

Я осторожно отодвинула трубку от уха и просмотрела входящие звонки. Пятнадцать пропущенных. Мда…

— Что-то случилось? Могла бы участковому позвонить… — я положила телефон рядом с ухом и прикрыла глаза.

— Боюсь, он не возьмет трубку, — проворчала сестрица уже спокойнее. На том конце провода слышался какой-то посторонний шелест. — Как там у вас, все спокойно?

— А почему должно быть не так? — пробормотала я сонно.

— Я тетрадь разобрала.

Эти слова разом лишили меня сна. Сев на печке, я уже совершенно нормальным голосом спросила:

— Надеюсь, ты его эксперименты не пыталась повторить?

— Дура ты! — припечатала Ника обиженно. — Что я, совсем чокнутая? Нет, дело в другом. Он, понимаешь… Не один работал.

— Я в курсе, — напомнила я, сползая вниз и наливая воды из чайника. Сердце колотилось. — Но ведьму убила ее же сила, мы видели…

— Я не про нее, — коротко перебила Ника. Я замерла, так и не донеся кружку до рта. По позвоночнику словно мокрым пером протянули. — Был еще кто-то. Кто отдавал приказы. Отец Дмитрий выполнял его указания.

— Кто? — вышло едва ли членораздельно, но Ника догадалась:

— Понятия не имею. Он ни разу имени не написал, — раздосадовано посетовала она. — Он тут всего-то пару раз упоминается, я даже внимания сначала не обратила… Вот, послушай: «…с тех пор, как Он уехал, работать стало сложнее, мне неоткуда достать материал…», или вот, еще одно: «…Он остался недоволен, сказал, передаст Хозяину о моей неудаче, а со свидетелями разберется сам»…

— Свидетелями чего? — прорычала я, заметавшись по дому. Кот наблюдал за мной с печи, зеленые глаза фосфоресцировали в темноте. — Это про нас?

— Скорее всего, ты ведь все карты ему спутала, — фыркнула сестрица, слегка меня успокоив. В третий раз запнувшись о табуретку, я уселась и, залпом выхлебав кружку воды, спросила:

— И что теперь? Что теперь будет? Надо его найти?

— Найти и загрызть, — кровожадно уточнила сестрица. — Но лучше весной. Когда я приеду.

Эта перспектива меня не порадовала. Не столько потому, что очередной Никин набег вряд ли по последствиям будет лучше первого, сколько потому, что ждать весны можно было довольно долго. Терпение у меня, конечно, оборотничье, но кто сказал, что наш противник тоже согласится на эти условия? Что мои кости, как бабкины, не найдут в лесу обглоданными дочиста уже этой зимой? И хорошо если найдут…

Шорох за спиной заставил меня подскочить на стуле. Спрыгнувший с печки кот укоряюще сверкнул глазами и демонстративно начал лакать молоко из припрятанной в углу миски домового.

— Кыш, пропасть! — шикнула я. Без особого, впрочем, результата.

— А пока смотри в оба и если вдруг что заметишь — сразу звони, — продолжила Ника. — И не суйся в неприятности!

— Договорились, — коротко ответила я, натягивая тулуп.

Телефон отправился обратно в чемодан, а я спустя пять минут шагала по переулкам в сторону кладбища. Слова Ники зародили во мне нехорошие подозрения относительно внезапной бессонницы Настиного семейства и болтливого писателя. Полагая, что с отцом Дмитрием, а соответственно и со всей этой историей, мы разобрались раз и навсегда, я допустила непозволительную оплошность. Не поставила оберегов, не обнесла кладбище чертополохом и — самое главное — не похоронила, как нужно, отца Дмитрия. Кто мог тогда предположить, что ничего еще не закончилось?

А теперь начали страдать невинные люди.

С нечистью — хоть и была ее самым что ни на есть полноценным представителем — я якшаться не любила. Все они — даже полуразумные, с которыми кажется, что можно договориться, слишком непредсказуемы. И кровожадны. Лучше всего понимают язык силы и страха — ими же и питаются. Осенью мы разворошили здесь такой муравейник — может быть, кого-то из них это привлекло. Из тварей, способных лишить человека сна, я знала лишь одну — полуночницу. Темный дух, обитающий по большей части у кладбищ, привязывался к слабым — детям, женщинам — и мучил их до тех пор, пока было что высасывать.

По крайней мере, я надеялась, что это полуночница. Был еще один вариант — гораздо хуже, даже думать о нем не хотелось…

Задумавшись, я не заметила, как свернула на поворот раньше и в итоге вынырнула прямиком на площадь, где ночные гуляния были в самом разгаре. В качестве апогея веселья послужила повальная драка в центре площади — у елки, украшенной бумажными флажками, советской еще звездой и мужскими семейными трусами, невесть как оказавшимися на верхних ветках. Оглушительно гремела музыка, из брошенного на землю микрофона раздавались хрипы и визги, а из кучи-малы — философские высказывания в духе: «Я тебе, козлу, всю жизнь тапки носила, а ты на эту клячу позарился?!».

Народ вокруг уже успел разделиться на две неравные половины и подбадривал стороны нетрезвыми «Так ее, Вася! Пусть знает место!» и женскими сочувствующими и злорадными причитаниями.

Я огляделась в поисках участкового, но тут из клубка тел вынырнуло двое — потрепанный мужик с исцарапанным до крови лицом и Алексей Михайлович — без шапки, с разорванной молнией форменной куртки и длинной царапиной на щеке. Очевидно, ему тоже досталось — за компанию. Неласково отшвырнув мужика в сторону стоявшего неподалеку уазика, он повернулся обратно к дерущимся. Потери бойцов они явно не заметили.

Попятившись обратно, я отступила в тень переулка. Недовольно пошевелила носом. Вздохнула — не надо бы лезть. И запрокинула голову вверх, к луне.

Маслянистый, протяжный вой растекся по улицам, словно масло на горячей сковородке. Честно говоря, выступление поразило даже меня — я думала, получится что-то более человеческое, но оборотень во мне, очевидно, спал слишком долго.

Спустя секунду оглушительной тишины со стороны ближайшего леса донеслись отголоски печального волчьего ответа. Словно волны, он накатывал на деревню, мелодично переливаясь и пополняясь все новыми голосами. Заслушавшись, я едва не попалась — народ рванул прочь с площади, под бабский визг и детский плач, в переулок кто-то заскочил, чудом не наткнувшись на меня — в последний момент я отпрыгнула за росшие по обочине кусты, укрывшись в ветвях.

Через пять минут на площади было пусто. Почти.

Кусты раздвинулись в сторону, являя нахмуренные брови и поджатые губы участкового.

— Ну и что это за концерт?

Я пожала плечами и пролезла мимо него, постаравшись толкнуть плечом так, чтобы он упал прямиком в сугроб. Не удалось — Алексей Михайлович устоял, только фыркнул:

— Детский сад, Алиса Архиповна. Вас тоже под замок посадить — за нарушение общественного порядка? У меня еще место осталось…

Вот и делай после этого людям добро.

Но говорил не зло и вроде бы даже улыбался — краешком губ. Так что я отряхнулась от снега и попыталась скрыться от представителя закона.

— Алиса Архиповна, ваш дом в другой стороне.

Ах ты ж черт.

Мысленно выругавшись, я неохотно развернулась. Ничего, сделаю крюк…

— Садитесь, довезу! — донеслось с площади. Я мысленно зарычала. Можно было, конечно, отказаться, но снова злить его совсем не хотелось. Плохое настроение Алексея Михайловича приводило меня в уныние и грозило проблемами, так что я смиренно дотопала до уазика и села на переднее сиденье. В салоне машины было тепло — он не глушил мотор, собираясь увезти разбушевавшихся односельчан. От моего соло они разбежались и протрезвели самостоятельно, так что оборотничий нюх уловил только едва уловимый запах запекшейся на морозе крови участкового. Судорожно выдохнув, я отвернулась к окну и сглотнула слюну. Нельзя людей кушать — негигиенично, непедагогично и просто отвратительно, вот. И уж тем более нельзя кушать своих людей.

— Что с вами? — когда уазик выехал на центральную улицу, спросил он.

— Душно, — просипела я, стараясь не дышать.

До моста мы доехали в полном молчании. Едва уазик остановился, я выпрыгнула наружу, тут же втянув носом морозный, колючий воздух — все другие запахи в нем мгновенно затерялись.

— Обещаю в следующий раз салон пропылесосить! — поклялся он, обходя машину. — Ну как? Полегчало? Пойдемте, провожу вас до дома…

— Нет! — вырвалось у меня. — Я к Гришке пойду, поздравлю с наступившим…

Отойдя на пару шагов я все же не выдержала и обернулась, чуть виновато добавив:

— Доброй ночи, участковый.

— И вам… — задумчиво ответил он, продолжая стоять у машины. Его взгляд я чувствовала до самых дверей, потому зайти к Гришке все же пришлось. Брезгливо отряхнув с валенок приставшие крупинки рассыпанной по крыльцу соли (гололеда вроде не было, с чего вдруг?), я вошла в дом.

Парень при виде меня неохотно отлип от окна и ухмыльнулся:

— Помирились?

— Мы не ругались, — привычно отмахнулась я. — Пойдем в дальнюю комнату.

Из окна в ней было отлично видно центральную улицу и собственно дом участкового — мы как раз успели застать, как он поднимается по ступенькам. Через пару минут на кухне зажегся свет, обрисовав знакомый силуэт. Я покосилась на часы — половина третьего ночи, самое время.

— Куда-то собралась? — полюбопытствовал парень, зевнув в рукав. Я только сейчас поняла, что в доме слишком тихо — все уже спали и его я, скорее всего, разбудила. Черт. А в кухне свет горел…

— Мы его вообще не выключаем, дети темноты боятся, — пояснил он. — Так что? Куда тебя понесло на ночь глядя?

— Хочу удостовериться, что на кладбище все в порядке, — честно ответила я, поспешно влезая в валенки, пока участковому не приспичило еще куда-нибудь прогуляться.

Гришка поперхнулся очередным зевком. И без тоговстрепанные волосы, казалось, еще больше встали дыбом.

— И это обязательно делать ночью? Сегодня?!

— Ну, знаешь, днем там как-то слишком многоЛЮДНО! — шикнула я, натягивая тулуп и заматываясь в шарф. Мороз на улице крепчал.

— Погоди! — в последний момент он перехватил меня за рукав. Страдальчески вздохнул: — Я с тобой… Свитер только надену…

— Можно подумать, ты мне чем-то поможешь… — проворчала я. — А Даша что скажет? Проснется — а тебя и след простыл.

Но проще было остановить бронепоезд. Гришка обладал ослиным упрямством — он мог довольно долго на что-то решаться, но если уж ему что втемяшилось в голову…

Дом участкового мы обошли с другой стороны, по сугробам, зато — уверенные, что Алексей Михайлович нас не увидел. Улицы после моего выступления были пусты и тихи, свет в окнах не горел, зато собаки, которые раньше замолкали, едва я подходила, теперь устроили целый концерт. Честное слово, с тем же успехом я могла бы привязать сзади погремушку.

— Ты же сама осенью говорила, что все в порядке, — бурчал Гришка.

Мы вышли на окраину, где ветер и холод ощущался сильнее, но я все равно слышала его бурчание сквозь шарф.

— Говорила, — вздохнула я. — Но Ника сказала, что радоваться еще рано…

Пришлось рассказать ему о нашем разговоре. Его содержание Гришке очень не понравилось. По мере моего рассказа он хмурился все больше — хотя, может, это было связано с тем, что мы подходили к дому Насти, в котором, в отличие от остальных, горели все окна. Даже с расстояния в несколько десятков метров я чувствовала волны страха, идущие от него, и невольно остановилась.

Зимой ночи светлые — видно, почти как днем, только тени слишком резкие, чернильно-черные. Они испещрили белый, нетронутый наст снега вокруг дома и четко выделили вспаханную борозду от крыльца до калитки на задний двор.

Гришка, не будь дурак, тоже замер. Покосился на меня и достал из-за пазухи лом. Я вытаращила глаза.

— Где ты… Нет, не хочу знать. Надеюсь, у тебя к нему ничего не примерзло?

— Злая ты, — обиделся он, застегивая куртку обратно. И уже гораздо бодрее взмахнул оружием: — Ну что? Идем?

— Зря я тебя взяла… — вздохнула я, но двинулась вперед. — Полуночнице, если это все-таки она, лом не страшен, Гриша. Это дух. На вот, возьми.

Я выудила из кармана нечто, похожее на короткий веник и разделила на две части. В нос ударил сладкий, сильный запах.

— Это чего за дрянь? — подозрительно уточнил парень, принюхиваясь.

— Чертополох, — прогундосила я, открывая калитку. Входная дверь была цела, так что я не стала заходить внутрь, сразу направившись по следам дальше. Они вывели меня к задней стене дома — именно сюда выходили окна спальни мальчишек и самой Насти.

— Чего там? — суфлерским шепотом пробасил за спиной Гришка.

Я еще немного потопталась под окнами, проследила цепочку следов до края огорода и обратно и расхохоталась. На том конце огорода, что ближе к кладбищу, стоял туалет. Чтоб вас…

Похихикав над собственной трусостью, мы уже спокойно вернулись к дверям и постучались. Если Настя и удивилась появлению Гришки («Помощник мой, не бойся»), то была слишком измотана, чтобы возражать. Дети — двое мальчишек, были похожи на призраков, сама женщина выглядела не лучше. Я снова подумала о Полуночнице. Все это в ее власти. Вот гадина, нашла куда присосаться! И освященная земля ей не помеха! А может, подкараулить ее завтра? Сегодня-то уже не появится, слишком шумно, а завтра с раннего вечера засесть…

— Вот что… — почесав макушку и наступив на горло собственной природе, я скрипя сердце предложила: — Переночуете завтра у меня. Ты на печи ляжешь, дети — на постели. Выспитесь — обещаю.

Если я и думала встретить какое-то сопротивление, что услышав заветно «выспитесь», Настя спорить и не подумала. На бледном лице с темными кругами под глазами мелькнуло облегчение.

— Кто бы сомневался, — пробормотала я себе под нос, уже выходя из дома.

Поскольку время подбиралось к четырем утра, то обсуждать толком ничего не стали — Гришка проводил меня до моста и поспешно вернулся к себе, пока Даша не проснулась и не обнаружила его пропажу.

А я, покосившись на темные окна Алексея Михайловича, отправилась на свою половину деревни.

Следующий день целиком пришлось посвятить подготовке к приходу Насти с детьми. Я, конечно, не слишком от человека в плане быта отличаюсь, но не хотелось бы все же, чтобы, увидев что-нибудь необычное — вроде многочисленных настоек на полках или свисающих с потолка трав, они сбежали отсюда сломя голову. Поэтому склянки отправились на чердак, травы — тоже, а вместо них на крюках повисли связки лука, сушеных грибов и чертополоха. Он же и вдоль окон разложен и даже под порог припрятан — почти весь запас извела, осталось только две вчерашних метелки. Дом заполнил сладкий розовый запах, от которого у чувствительного оборотня быстро разболелась голова и заложило нос, поэтому к вечеру Гришка застал меня в сарае — я старательно чистила хлев, поминутно чихая.

— Ревела что ли? — увидев мое лицо, он истолковал все по-своему и грубовато добавил: — Нашла из-за чего убиваться, найдем мы тебе мужика получше участкового!

За что едва не получил лопатой по загривку.

Пока мы выясняли отношения, пришла Настя с детьми. Быстро определив их в дом, я выдала всем троим по сонному отвару, предварительно накормив остатками гречки с гусем, и, только убедившись, что они заснули крепко, стащила с крючка куртку, сунула ноги в валенки и вышла к Гришке. Тот уже успел сцепиться языками с соседкой и ее мужем. При виде меня те довольно нервно, но приветливо поздоровались:

— Доброго здоровьичка, Алиса Архиповна! — словно пытаясь уменьшиться в размерах, заискивающе улыбнулась Машка. — Погодка нынче хороша, а? Морозец!

— Угу, — скупо согласилась я, утаскивая Гришку. Это семейство я не слишком жаловала — окромя детей. Дети частенько — к неудовольствию матери — ко мне заходили.

— Рассказывала, что ты меня околдовала и скоро от Дашки уведешь, — тут же сообщил парень. Я подняла глаза на небо, которое радовало сегодня безоблачностью. От заходящего солнца, не встречая преград, разливался оранжево-красный свет. Мороз и правда был трескучий — за тридцать точно. Поэтому, а еще потому, что сегодня большая часть деревни отсыпалась после бурной встречи Нового Года, на улице было пусто. Только вороны каркали, перелетая с ветки на ветку и поглядывая: не пойдет ли кто выносить свиньям ведро, полное вкусных хлебных корок.

— Можно подумать, я первый раз это слышу, — наконец, опустив много непечатных эпитетов, ответила я. — В прошлом году она говорила, что я тебя опоила. А как Митька заболел — так примчалась, чуть не в ноги падала…

— Тьфу на нее, бабу дурную, — тут же отреагировал Гришка, забирая у меня свою метелку чертополоха. — Не обращай внимания…

— Даша-то не заметила твоего ночного отсутствия? — вспомнила я.

Мы быстро шагали по центральной улице, не путаясь по переулкам. Пылающий солнечный диск стремительно опускался за горизонт — опаздываем. Окопаться в доме нужно до наступления темноты, иначе Полуночница почувствует подмену. А так у меня будет время слиться с запахом этого дома.

Подумала и брезгливо передернулась. Чужих ароматов я не любила.

— Не, — отмахнулся тот. — Она крепко спала — умаялась за день: дети, готовка, а потом еще бокал шампанского — и все, никакого снотворного не надо…

Мы открыли дверь выданным Настей ключом. Внутри было тихо, только оборотничий слух различил гудение электричества, да треск остывающих поленьев в печи. Я быстро подкинула еще — не хватало дом застудить без хозяев.

Мы устроились в спальне мальчишек: аккуратно пробрались через нагромождение игрушек и одежды — уборкой они себя явно не утруждали — и устроились на кроватях по обе стороны покрытого изморозью до самых венчиков окна. Даже свет зажигать не стали и потому комната тонула во мраке — солнце садилось с другой стороны дома.

— И как ты собираешься что-то увидеть? — Гришка с ногами забрался на кровать и прислонился спиной к стене — так, чтобы окно оказалось по левую руку.

— Учуять, — поправила я, стараясь не думать о том, что нюх может в не самый подходящий момент «забарахлить». Куницу в лесу я ведь не почувствовала, а должна была… Но, будем надеяться, все пройдет гладко.

Солнце быстро садилось, словно утягивая за собой все краски. Небо темнело.

— Полуночница — неупокоенный дух. Питается слабыми, наводит мороки, не дает заснуть или наоборот — не дает проснуться от кошмара, — в ожидании я решила просветить друга о том, что его ожидает. — Мы такого на кладбище наворотили, неудивительно, что она проснулась. Я должна была об этом подумать раньше…

— И как от нее избавиться? — Гришка был практичен. Научные экскурсы его мало интересовали.

Я помахала перед ним чертополохом.

— Загоним обратно на кладбище и положим на могилу эти ветки. Через них она не пройдет.

— А совсем уничтожить ее нельзя? — с надеждой уточнил парень.

— Я похожа на ведьму? — возмутилась я. — Весной приедет Ника и очистит кладбище…

— А до тех пор неизвестно кто еще из могилы выползет… Может, она тебе по телефону расскажет, что делать, а я займусь? — Гришке явно не давала покоя мысль, что всю зиму придется ожидать опасности неизвестно откуда. После истории с оборотнями он стал очень нервным в этом отношении.

— Ты не ведьмак, — отрезала я, тоже не слишком довольная таким раскладом. — Есть еще один вариант — освятить кладбище. Только нужен священник, хороший священник. К сожалению, последнего мы убили…

Гришка открыл было рот, чтобы высказаться на эту тему, но нас возмутительно прервали. По стеклу что-то проскреблось, а затем на комнату опустилась абсолютная, оглушающая тишина. Словно продираясь через плотный слой ваты, я подползла к окошку, прислонившись лбом к единственному не замерзшему участку в центре. С той стороны уже наблюдали. Темные провалы глаз, облезающая хлопьями обмороженная кожа… Нет, это определенно не Полуночница. Это гораздо, гораздо хуже…

Я прислонилась к стене. Даже глаза прикрыла, словно надеясь, что это поможет. Минута тянулась за минутой, растягиваясь в века.

Тишина схлынула так же, как и пришла — я неожиданно услышала собственное хриплое дыхание, сопение мирно дремлющего Гришки и скрип снега за окном. Нюх тоже вернулся, а вместе с ним — и способность размышлять здраво. Я не на многое способна без оборота, но отпугнуть могу, поэтому, скатившись с кровати, я в два скачка домчалась до дверей и выскочила наружу.

Пусто. Глубокие следы пересекали гладкий наст на огороде и упирались в приличных размеров дыру в заборе — как раз недалеко от тех следов, что вели к дощатой будке. То ли прятаться и не пытался, то ли слишком глуп, чтобы скрываться.

Сердце все еще колотилось где-то в горле, но я заставила себя запереть и эти ставни тоже, после чего, не поворачиваясь спиной, попятилась обратно. И натолкнулась на Гришку.

Повезло ему, что я перекидываться не могу — а не то перекошенной мордой и лязганьем человеческих зубов дело бы не закончилось.

— Придурок! — рыкнула я нервно, поднимая его за шкварник из сугроба. — Я что сказала? Сиди в доме! Не высовывайся!

Впрочем, один плюс был — я, наконец, пришла в себя. Страх прошел, уступив место злости. Я злобно выругалась.

— Я чертополох захватил — во! — Гришка демонстративно помахал передо мной пучком травы, вызвав только тяжкий вздох. — Где эта гадина?

— Гриша… Мы ошиблись, — перебила я, загоняя его обратно в дом. — Это не Полуночница. И чертополох тут, боюсь, не поможет…

И, только вновь заперев дверь и убедившись, что окна тоже везде заперты, я позволила себе озвучить догадку:

— Это отец Дмитрий.

Парень с недоверием посмотрел на меня. На лице мелькнула неуверенная улыбка, словно он еще надеялся, что я пошутила:

— Ты что, Алис… — робко тронув меня за плечо, сказал он со смешком. — Забыла, как ты его… — он изобразил нечто, равно похожее на рубку дров и надевание хомута в виде иконы на инфернальную тварь.

— Забудешь тут, — буркнула я. Нашла на кухне Насти спички и зажгла плиту, брякнув на нее закопченый чайник. — Нет… Здесь другое. Это покойник, Гриш. Мертвый, понимаешь?

Ну как ему объяснить?!

Впрочем, может, Гришка и был неучем, но не дураком. Лицо его вытянулось от удивления. Несколько раз он открывал и закрывал рот, словно пытаясь что-то сказать, затем просто доковылял до стула и тяжело упал на него. Хмуро покосился на меня:

— Как?

— Я об этом не подумала, — повинилась я, усаживаясь напротив. — Мы его закопали, понимаешь… На краю кладбища, в лесочке. Ну кто знал, что он и после смерти не угомонится? Такое редко встречается, но если кладбище утратило святость…

Мы помолчали, заново переваривая эту информацию. Чайник закипел, я плеснула в кружку кипятка, брезгливо кинула одноразовый пакетик. От пережитого внутри словно кусок льда застыл. Меня все еще потряхивало — не столько от испуга, сколько от понимания, как близки были Настя и дети к ужасной смерти. Кстати, о смерти…

— Он, наверное, слишком слаб, — задумчиво произнесла я. — Раз не смог их выманить. Только и сумел, что силы качать. И далеко уходить тоже не может — от нечистой земли. Значит, других жертв можно не опасаться.

— Только если на кладбище никого не занесет, — нервно икнул Гришка.

— Ночью? — хмыкнула я. — Вряд ли. Но ты прав, так это оставлять нельзя… а ну как он все ж таки до Насти или детей доберется? Нажрется и осмелеет.

Гришка неожиданно позеленел, зажал рот руками и метнулся к выходу. Я виновато втянула голову в плечи. Все время забываю, что желудок у него ни к черту и впечатлительность… повышенная.

— И что теперь делать? — спустя десять минут, бледный парень вернулся обратно. Часы показывали половину четвертого утра.

— Копать, — вздохнула я. — Тело надо уничтожить, иначе он так и будет шататься…

— А если еще кто вылезет? — снова завел шарманку Гришка. — Нет, кладбище надо заново святить, вот что. Прошлый священник — отец Пателеймон — еще жив. Вроде бы… В Колосовке живет, это в паре километров отсюда…

— Знаю я, где эта Колосовка, — перебила я. — Вот ты и займешься. А я попытаюсь нашего покойника… упокоить.