Домовой

Глава 12

Очнулась я уже в прыжке. С человеческим телом это было далеко не так эффектно и эффективно, как должно бы — я рухнула в кусты на той стороне дороги, словно кукла-марионетка, выругалась сквозь зубы и, кое-как поднявшись, рванула за беглецом. Позади меня что-то кричала Марина, но, охваченная охотничьим азартом, я не обратила на нее никакого внимания.

Раздался всплеск, тут же унесенный ветром в сторону.

— Идиот, — Марина подошла к обрыву, деловито процокав каблуками по деревянному настилу, идущему от дома — он заканчивался в паре шагов от меня, как раз возле компостной кучи. — Зачем он побежал?

— Хотела бы я знать, — пробормотала я, наблюдая, как, кашляя и отплевываясь, мужик вылезает на берег и падает на грязную песчаную отмель, окруженную камышом. Судя по всему, бежать он больше не намерен. Отлично. Где-то здесь в прошлый раз я видела спуск…

При виде скалящейся в недоброй ухмылке встрепанной девицы, мужик обреченно прикрыл глаза и попытался притвориться мертвым.

Я с чувством пнула его в бок:

— Будем говорить по хорошему или мне окунуть тебя еще раз?

— Т-только не уб-бивай… — прохрипел он.

— Еще чего, — возмущенно отозвалась я, садясь на корточки и за воротник притягивая мужика поближе. Выглядел он, надо признать, хуже некуда: мокрая бороденка свалялась в комок, губы посинели, а глаза покраснели. Страхом, которым от него веяло, можно было накормить сотню привидений. Я даже слегка опешила от этого ужаса — с чего бы вдруг? Ну, может глаза у меня слегка изменились, или зубы заострились, но это не повод отдавать концы.

— Кто ты? И почему бежал?

В ответ он упал в обморок. Я обреченно разжала пальцы, позволив безвольному телу упасть на песок.

— Ну что? — спросила сверху Марина. Вниз посыпались мелкие комья земли — очевидно, она подошла к самому краю.

Вместо ответа я забросила мужика на спину, как мешок с картошкой и полезла по тропинке вверх, цепляясь за сухие и прочные, как проволока, стебли прошлогодней травы.

Марина долго косилась на меня, пока мы волокли бесчувственную тушку до участка. Я молчала — отчасти потому, что нести мужика все-таки было не так легко, как это смотрелось со стороны, отчасти — потому что не знала, как объяснить, что я все же это делаю. А отчасти — потому что мне нравилось вводить в заблуждение бывшую жену участкового. Мелочь — а приятно.

— Наверное, ты в молодости борьбой занималась?.. — наконец, неуверенно выдала она с видом человека, который пытается утрамбовать в чемодан своего жизненного опыта то, что туда явно не помещается.

— Угу, — выдохнула я, сгружая мужика за решетку и бросая туда пару одеял. — Глянь, у Алексея Михайловича должна быть водка, а то наш беглец уже синеть начал.

Пока мы приводили его в чувство, пока добились огонька осознанности — время подобралось к обеду.

— Рассказывай, — потребовала я.

Мужик посмотрел на меня. На Марину. И залился слезами.

Я поспешно убрала ополовиненную бутылку водки подальше, но он не был пьян — просто напуган. Из путанного, невнятного рассказа мы в итоге узнали, что Петрович (имя свое он так и не назвал, да меня не сильно оно и интересовало) с дружком — давние знакомые нашего писателя. Те самые знакомые, которые решили «прошвырнуться» в интересную деревеньку, посмотреть, а «можа еще чего копнуть». Ну и докопались — в первую же ночь, стоило воткнуть лопату в ближайшую к церкви могилку, из оврага за кладбищем донесся вой, стон, кусты затрещали, а молодые осинки, те вообще полегли разом. Увидеть, что именно решило почтить их визитом, гробокопатели не успели — рванули с кладбища на всех парах. Пересидели ночь у Пашки, активно подлечившись двумя литрами самогонки, а на следующий вечер более смелый Вася (очевидно, второй из этой парочки) решил за добром вернуться.

— Там же и лопаты и сумки остались, — всхлипнул Петрович. — Да и Пашка рассказал, что в церкви иконы стоят — старинные и дорогущие поди. Мы решили, даже если много за них не дадут, так хоть дорогу окупит… А там…

— Черти с вилами? — ехидно прокомментировала Марина, которой весь рассказ явно казался бредом сумасшедшего. Зато у меня даже уши от нехороших предчувствий зачесались. Сразу как-то вспомнилось, где мы прошлого батюшку зарыли.

— Ни зна-аю… — еще горше разрыдался Петрович. Мне даже жалко мужика стало. — Я на дороге остался, караулить, темно уже было. Слышал только, как Васька кричал. Страшно так…

Мы переглянулись. Даже Марине не по себе стало — тревогу в ее глазах было видно невооруженным взглядом.

— А больше ты никого не видел? — уточнила она уже без издевки. Мужик сокрушенно покачал головой, а я задумалась: а если участковый с Гришкой решили засаду устроить? Предположим, Алексей Михайлович нашел лопаты — как раз тогда, когда наши гробокопатели отлеживались у Пашки. Логично предположил, что за добром они вернутся (он ведь не знал, что именно их заставило с кладбища бежать, поскольку и сам прибыл туда уже под утро) и уговорил Гришку составить ему компанию?

— Но почему он мне не сказал? — логично спросила Марина, пока я переодевалась в сухую одежду. Отпускать меня одну она отказалась и потому теперь заинтересованно вертела головой, осматривая мое жилище. Я бросала на нее настороженные взгляды, не зная, как относиться к такой «гостье».

— Может, решили для начала просто проверить? А потом что-то помешало… — предположила я, поспешно натягивая шерстяные носки и заправляя в них джинсы. На ноги сели резиновые сапоги, а на голову — шапка. Погода еще больше ухудшилась — если утром небо было просто затянуто белой пеленой, то теперь она сгустилась и вместо мелкой ледяной крупы повалили крупные хлопья снега. Вот вам и весна.

Торопливо застегнув куртку, я выскочила из дома следом за Мариной. В последний момент позади что-то заверещало и, оглянувшись, я успела увидеть длинный рыжий хвост, мелькнувший в окне.

Ну-ну.

— Думаешь, это хорошая идея — идти туда вдвоем? — проходя мимо участка, где временно томился Петрович, наотрез отказавшийся идти с нами на кладбище, спросила я.

— Предлагаешь взять еще кого-нибудь? — уточнила Марина. Потом взглянула на меня и потянулась за телефоном. — Я вряд ли смогу объяснить причину, а без этого никто не станет гнать сюда отряд спецназовцев из города. К тому же Леша просил меня… В общем, я здесь неофициально.

— Но кого-нибудь нужно предупредить, — решила я, заворачивая в сторону Гришкиного дома. Даша выслушала нас и клятвенно пообещала поднять на уши всю деревню, если только мы не вернемся до вечера. Отлично. Даже если нас убьют, есть надежда, что труп все-таки найдут…

— Глупости все это, — неожиданно заявила Марина, когда мы вышли за пределы деревни и двинулись по дороге, наклонив головы — на открытом пространстве ветер заметно усилился, забивая глаза снежными хлопьями. Нежная зеленая травка, начавшая пробиваться из земли, съежилась и почернела. — Ну, предположим, кто-то решил напугать Васю с Петровичем. Пошумел в кустах — так об этом наутро знала бы вся деревня. Даже если и нет — кого Лешка мог встретить посреди ночи на кладбище? Васю? Поди навернулись в какую-нибудь могилу и сидят теперь…

Я промолчала, не собираясь посвящать Марину в тонкости жизни в нашей деревне. Даже не представляю, как бы это могло прозвучать… Лучше всего было бы оставить ее в участке, но даже предлагать такое было бы в высшей степени странно. И что я буду делать, если прошлогодняя история снова повторилась? Не лежится отцу Дмитрию… Только бы с ними все было в порядке.

Ладно, участковый — тот упорно отказывался признавать сверхъестественное, но Гришка? Этот-то не понаслышке знает о том, что нечисть — не просто вымысел! Куда они полезли на ночь глядя?!

Я сознательно накручивала себя. Потому что альтернативой были предположения еще более ужасные и страх, который холодной лентой вился по позвоночнику. Раньше я хоть перекинуться могла, а что теперь? Куда я лезу?

— Ну? — Марина остановилась в воротах, вопросительно оглянувшись на меня. — Идем?

— Идем, — вздохнула я, на всякий случай выдергивая из забора штакетину. К моему удивлению, Марина достала из внутреннего кармана куртки… Пистолет. Он остро пах железом и порохом, а еще — смертью. Да, это не та игрушка, что давал мне Стас.

— Что? — заметив выражение моего лица, фыркнула она, пропуская меня вперед. — У меня есть разрешение.

Мы добрались до церкви в молчании. На кладбище было… Тихо? Снег скрадывал звуки наших шагов, ветер свистел в верхушках деревьев, скрипел ветками. Черные холмики могил постепенно покрывались белой пеленой.

Слишком тихо.

Следующее, что я помню — темноту.

Боль пришла позже. В тот момент я не успела ничего осознать, даже почувствовать — в один момент пришла темнота, целые века кромешной тьмы. И только потом — боль.

Прошло немало времени, прежде чем из океана болезненных ощущений я начала вычленять что-то конкретное: режущую острую боль — в лодыжке, тупую, пульсирующую — в затылке, резкую и жгучую — в щеке.

Последнее заставило меня сделать судорожный живительный вдох — и в мозг хлынули потоки новой информации.

Запах земли, твердая сырость под пальцами, холодные льдинки в груди, солено-железный привкус крови на губах.

— Очнулась… — вздох облегчения.

Темнота постепенно отходила в сторону, являя из своих недр неясные силуэты. Я втянула ноздрями воздух, скорее по запаху догадавшись, кто передо мной: Гришка и участковый. От одного из них пахло засохшей кровью, отчего волк во мне алчно встрепенулся, а человек испуганно вжал голову в плечи. Попали.

— Подняться можешь? — гулко (по крайней мере, именно так это отдалось в моих ушах) спросил друг, подтягивая меня за плечи.

Кое-как мне удалось принять сидячее положение и сосредоточиться на мужчинах, а не на том, что моя голова сейчас лопнет от боли. Видела я их плохо — силуэты были размытыми, темными. Очень непривычно для того, кто никогда нее страдал потерей зрения.

— Как ты? — обеспокоенно спросил участковый. Холодная рука легла мне на лоб, ненадолго облегчив страдания.

— Меня сейчас стошнит, — честно сообщила я, прикрывая глаза. Так было проще — с нюхом слава богу ничего не случилось. И даже тошнота немного отступила, пока я изучала доступные мне запахи, чтобы получить ответы на вопросы, которые даже не могла внятно сформулировать.

Что мы имели? Холодно, сыро, затхло и пахнет лежалой картошкой — подвал? Подвал. Уже хорошо — возможно, я не совсем ослепла и часть проблем связана с отсутствием освещения.

— Может, ей лучше лечь обратно? — послышался голос Гришки.

— Чтобы она воспаление легких подхватила? — возмутился участковый, убирая руку с моего лба и отходя в сторону. Запах крови стал меньше — значит, ранен именно он.

— Какая разница, если нас все равно прикончат? — огрызнулся друг.

— А где Марина? — хрипло, пробуя возможности своих голосовых связок спросила я, не открывая глаз. Мне не нужно было их видеть, чтобы распознать тяжелое молчание, повисшее в воздухе. Господи, только бы она была жива, как я объясню Алексею Михаловичу, что не уследила за его женой?!

— Оборотень… — неожиданно фыркнул последний, вырывая меня из панических размышлений. — А все туда же…

Я все-таки открыла глаза, чтобы посмотреть на него. Зрение немного прояснилось — стало заметно, что с потолка, в щели между половицами, проникает свет, полосками разделив полутьму погреба, заваленного мерзлой, наполовину утопленной в воде картошкой. На одном из мешков напротив меня, словно курица на насесте, сидел участковый. Вид у него был не самый презентабельный — грязная форма, полицейская куртка на голое тело, рука на перевязи из остатков казенной рубашки, закатанные до колен брюки, встопорщенные, присыпанные пылью волосы и лицо, на котором я четко видела только блестевшие насмешкой и нежностью глаза.

— Все с твоей Мариной в порядке, — проворчал Гришка, садясь рядом со мной на такой же мешок с картошкой — только благодаря этому моя одежда осталась сухой, хоть и грязной. — Сидит себе наверху, чаи гоняет. Стерва.

— Мои мозги сейчас расплавятся, — я повернула голову к Гришке, отворачиваясь от участкового. Не могу. Не могу на него смотреть — либо начну реветь, как идиотка, от радости, либо поругаюсь — чтоб не думал, что я рада его видеть. И вообще искала.

— Это благодаря ее стараниям мы сидим здесь, — хмуро сообщил участковый. — Видишь, какие удобные апартаменты?

— Погоди, — я сглотнула, во рту пересохло. Картинка, которая и так не складывалась ни во что удобоваримое, грозила окончательно рассыпаться на составляющие. — Быть этого не может. Мы вас искали. Вдвоем!

Не стоило повышать голос. Крик отдался очередным приступом боли в голове, от которого слезы выступили на глазах.

Пришлось прерваться. Меня раздели, футболку пустили на бинты, а куртку натянули обратно. Теперь она неприятно холодила кожу, но хоть голова перестала походить на пустой казан, в который бьют колотушкой.

— Не зря я резиновые сапоги надела, — задумчиво сказала я, случайно спустив ноги с мешка и наблюдая, как мутная вода с дрейфующими по ней кусочками серого льда, добирается до щиколотки. — И носки шерстяные…

Впрочем, от вывиха это меня все равно не спасло — левая нога заметно распухла и хоть пока помещалась в сапоге, я предпочла оставить ее в воде, используя ту как компресс. Отлично, ищем плюсы.

— Я, знаешь ли, тоже вместе с ней дело расследовал, — словно не он только что забинтовывал мне голову, участковый снова перебрался на свой насест. — Сам пригласил… — в его голосе отчетливо послышалась досада.

— Но… — я открыла рот и беспомощно захлопнула, так и не задав ни одного вопроса. — Я не верю.

— Я тоже сначала не верил, — проворчал Гришка, кинув на потолок злобный взгляд.

— Нет, вы не понимаете! — возмущенно отшатнувшись от него, я едва не сверзилась с мешка и раздраженно попросила: — Найди себе отдельное место, мне тут одной тесно! Вы не понимаете, она не могла быть… Не могла сделать это с вами! Да я сама ее видела — она со вчерашнего дня сидит в доме, вас караулит. И Даша сказала, что вы вдвоем от головы вышли, а в участок не вернулись!

— Откуда ты знаешь что не вернулись? — хмыкнул участковый.

— Марина сказала, — растерянно отозвалась я и надолго замолчала, переваривая свою догадку. — То есть… Вы все же вернулись?

— Угу, — угрюмо отозвался Гришка с соседнего мешка. Вид он имел, как у крысы после наводнения — встрепанный и жалкий. — Кое-кто в очередной раз облажался.

— Официально снимаю с тебя подозрения, — рявкнул задетый участковый. — Полегчало?

— Подозрения в чем? — в отчаянной попытке разобраться в ситуации я сжала виски руками. Запах крови усилился — очевидно, Алексей Михайлович разбередил руку, когда помогал мне забинтовывать голову — и от этого все мои волчьи рецепторы начинали прямо-таки физически чесаться. — Думаете, он тоже могилы раскапывал?

— При чем тут могилы? — растерялся Алексей Михайлович, недоуменно уставившись на меня. С таким же выражением лица я перевела взгляд с одного на другого, чувствуя себя так, словно играла в спектакле, сценарий которого неожиданно изменился, а мне об этом никто не сказал.

— Так, — наконец, в могильной тишине погреба, сказала я. — По порядку. Сначала вы.

— Да тут и рассказывать особо нечего, — пожал плечами участковый. — Семь лет назад на черном рынке начали появляться рубины. Сначала мелкие, крошка да примеси — никто и внимание не обратил. Потом начали появляться покрупнее, причем все — «черные». Ну, то есть несчастливые. За каждым таким камнем тянулся след — грабежи, убийства, самоубийства. В общем, весь набор. Полтора года прошло, прежде чем догадались экспертизу провести и выяснить, что все камни — из одного месторождения.

— Нашего, — кивнула я, даже не удивившись. А говорила ведь Гришке, говорила!

— Знаешь уже? — хмыкнул участковый, недобро покосившись на Гришку. — Ну да. Марина тогда за это дело уцепилась — все сделала, чтоб ее в городе заметили, помогла продавца найти — это из лесничества мужик оказался, сорок лет тут работал, никто бы на него и не подумал…

— И сколько ему дали? — спросила я, уже предчувствуя ответ. И снова ошиблась: Алексей Михайлович покачал головой.

— Нисколько. Застрелен при задержании. Дело закрыли, а Марину — заметили в городе. Работать позвали. И она уехала.

Я не сразу поняла, что дальнейшего рассказа не будет и недовольно вскинула голову от колен:

— Ну уехала и что? С нами это как связано?

— Алиса, тебе совсем голову отшибло? — суфлерским шепотом, потому что над головой начали раздаваться шаги, зашипел Гришка. — По-твоему, это совпадение, что как только жареным запахло, она сразу смоталась? Наш святоша змею на груди пригрел, понятно?!

— А я, между прочим, все слышу, — раздалось сверху глумливое. Щелкнула щеколда и в погреб пролился столб теплого желтого света, высветив деревянные ступеньки, после чего раздался приказ: — На выход, по одному. Первой пустите даму — вы же джентльмены?..

Мне неожиданно показался очень уютным наш маленький подвал. Ничего хорошего для нас это означать не могло.

«Великие волчьи боги! — помолилась я, поднимаясь с мешка и хромая в сторону выхода — сделайте так, чтобы она не знала КТО я такая… Тогда у меня появится хоть какой-то шанс».

Нога болела не так уж сильно, но я намеренно подволакивала ее. С теми же целями повязка осталась на моей голове, воняя засохшей кровью.

Именно запах крови меня и подвел. Кроме него сложно было сосредоточиться на чем-то другом, к тому же в подвале воняло сыростью и стоячей водой, гнилью. Если бы не это, я, возможно, давно бы почувствовала еще одну «нотку» в доступном мне букете. Терпкую, травяную, пряную.

— Алексей Михайлович, а кого наняло лесничество вместо того убитого? — наполовину выбравшись из погреба, я села на краю дыры, перебрасывая ноги, потому что никто не собирался мне помогать.

Снизу раздался отборный мат — участковый отлично понял, что я не стала бы задавать этот вопрос ради любопытства.

Стасу надоело смотреть на мои гримасы и он вздернул меня за шкирку, как котенка.

— Кончай комедию. Нога не сломана — я проверял…

— Я хрупкая слабая девушка, — огрызнулась я, падая на единственную свободную табуретку, которую Стас пинком подвинул к стене. Напротив меня, за столом, расположилась Марина с пистолетом в руке.

Когда все участники спектакля собрались наверху (участковый угнездился на приступке, Гришка так и остался сидеть на краю открытого погреба, из которого веяло холодом) и вдоволь друг на друга насмотрелись, Стас хмыкнул и спросил:

— Ну, а эта тебе зачем понадобилась? Всю деревню решила перебить?

Марина недовольно дернула плечом:

— А что мне было делать? Привязалась, как репей…

— Гадина, — не сдержалась я. Странно, я даже к отцу Дмитрию таких чувств не испытывала, а тут прямо распирало от ненависти.

— И дура, — тут же отозвался Гришка. — Ну и воровала бы себе на здоровье. Мы-то зачем понадобились?

— Под ногами путались, — отрезал Стас. — И нос совали куда не надо. Хотя девчонку жаль.

— Я еще жива, — заметила я тоскливо, понимая, что это ненадолго. — Может, договоримся? Я буду живая, но молчаливая.

Стас с Мариной одновременно фыркнули, показывая свое отношение.

— Мертвой ты будешь тоже молчаливая, зато с гарантиями, — заявила наглая баба, передергивая затвор на пистолете.

— А труп? — уперлась я, отчаянно не желая умирать вот так. Вообще умирать, конечно, тоже — неожиданно вспомнилось, что Ника обещала приехать, что отца давно не видела, а ведь они даже не узнают, что именно со мной случилось!

Поэтому я начала агитацию с утроенным энтузиазмом:

— Трое пропавших за двое суток. И я Дашу предупредила. Нас искать будут.

— Тут много кого искали, — пожал плечами Стас. — И пока никого не опознали…

Выглядел он при этом настолько обыденно, что зубы у меня непроизвольно клацнули, выдавая страх. И вот с этим я спала. Обидно-то как. И Ника потом скажет — как была дурой, так и померла…

— Зачем вам это нужно? — участковый устало откинулся на печку. Вид у него был, конечно, краше в гроб кладут. В темноте я этого не заметила, зато теперь отлично видела и бледное до синевы, исхудавшее лицо, и грязные, встрепанные волосы, и кровавые пятна на куртке. — Я еще понимаю — рубины. Камни стоят немало. И тот подснежник на дороге — наверняка его убили за то, что на жилу набрел. Я прав?

— Прав, — ответил за Стаса Гришка. — Я камни на земле нашел, рядом…

— Знаю, — досадливо бросил участковый. И, наткнувшись на изумленный Гришкин взгляд, рявкнул: — Я, может, не лучший следователь, но точно не слепой!

— Что же ты меня сразу не арестовал, раз такой умный? — обиделся друг.

— Хотел, чтобы ты меня к подельникам вывел, — вздохнул участковый. Гришка поперхнулся от возмущения и яростно ткнул пальцем в Марину:

— А эту Мегеру зачем позвал?!

— Для опознания! Она, знаешь ли, не имела за собой целый хвост правонарушений, чтобы ее подозревать! — вконец разозлился участковый.

— Может, дадите им оружие, они сами друг друга поубивают? — нервно хихикнув, предложила я, но, наткнувшись на злобный взгляд Марины, замолчала.

— Меня решили устранить, потому что, поговорив с ним, — участковый кивнул на насупившегося Гришку. — Я бы обязательно вспомнил, кто был участником прошлой истории с рубинами, — он ткнул пальцем в бывшую жену, которая даже начала получать удовольствие от концерта. — Я только одного не понимаю…

— Зачем убивать меня? — с надеждой спросила я. Но все четверо уставились в ответ так скептично, что впору было самой застрелиться.

— Если бы не полезла не в свое дело, жила бы себе долго и счастливо. Может быть, и в долю бы взяли, — пожал плечами Стас. — А теперь… Извини.

— Жила в шахтах давно иссякла, — перебил нас участковый. — Новой обнаружено не было — все мелкое, качество низкое, а затраты немалые. А вы продавали хорошие камни. Откуда? Могу я перед смертью утолить любопытство?

Услышав краем уха шорох, я вздрогнула и машинально покосилась на окно. Да так и замерла. По ту сторону забора, символически отделявшего сторожку лесничего от леса, сидела… сидело… мама дорогая!

— Хватит скулить! — буркнул Стас, поднимаясь. И, уже открывая дверь, обернулся к участковому: — Когда живешь в лесу столько времени, ты начинаешь понимать, что человек — далеко не вершина пищевой цепочки. И чтобы выжить, нужно уметь… договариваться.

— И что он взял с тебя в обмен на камни? — крикнула я. Голос дрожал. Участковый с Гришкой метнулись к окну, едва не выбив стекло в попытке высмотреть, что меня так напугало. — Я видела, что стало с отцом Дмитрием! Ты продал душу в обмен на блестящие побрякушки!!!

— Хватит орать, — рявкнула Марина, вставая. Вид у нее был весьма нервозный, очевидно, соседство с такой тварью ее не радовало. — На выход. Все трое.

— Лучше бы прямо здесь прикончила, — прошипела я.

— Зачем? — удивилась она. — Пули тратить, объясняй потом, куда они делись. Я, между прочим, сотрудник правоохранительных органов!

Теперь мне стало понятно, почему мы до сих пор живы, не связаны и почему нам дали столько времени для милой беседы — они тоже ждали подмогу.

— Ты видишь? — не своим голосом проблеял Гришка, когда мы высыпали во двор, подталкиваемые Мариной.

— К сожалению, — выдавила я.

Участковый ничего не сказал, но по исходящим от него волнам ужаса я догадалась, что тварина, поджидавшая свой ужин меж деревьев, и на него произвела впечатление. В опускавшихся на землю сумерках ее было не очень хорошо видно, но изломанная тень добиралась до самой строжки. Выглядела она… Как я, в волчьей ипостаси. Если бы меня увеличить раза в три и еще во столько же раз увеличить пасть. И когти. И, пожалуй, мозгов убрать наполовину…

Заглянув ей в глаза, я отшатнулась, налетев на Алексея Михайловича — абсолютная жажда убийства помноженная на философскую уверенность в том, что мы никуда не денемся. И покорность…

— Вывели-таки, — просипела я, с ненавистью глядя на стоявшего у калитки Стаса. — Ну и зачем? Хочешь, чтобы эта гадина все зверье в округе истребила? К тебе первому придут с вопросами!

— Это — плата, — распахнув калитку, Стас кивнул Марине и та выразительно показала пистолет:

— Вперед.

— И очень удобный способ избавляться от лишних свидетелей, — добавил лесничий, когда мы проходили мимо. Участковый с Гришкой вышли первыми, я же уперлась пятками, не давая ему закрыть за мной засов — очевидно, вурдалак не мог приступить к обеду, пока я нахожусь на «запретной» территории.

— Ты же должен понимать, что не контролируешь ее, — вцепившись в рубашку Стаса, я прижалась к нему всем телом, надеясь, что это заставит тварь спутать запахи. — Что как только ты выполнишь свою часть сделки, она сожрет и тебя тоже — даже костей не останется!

— Ну, пока я пропускаю в заповедник его любимую человечину, мне ничего не грозит, — оскалился мужчина. — А лесной хозяин щедро одаривает за службу. Ты даже не представляешь насколько…

С силой оторвав мои пальцы от рубашки, он толкнул меня на землю и захлопнул калитку.

— Убить.

— Алис-са А-архип-повна… — участковый за моей спиной говорил до ужаса медленно, ровно, так, словно боялся спугнуть сумасшедшего. Я стояла на коленях, с теми же целями боясь пошевелиться. Тварь смотрела на нас, мы — на нее. Все ждали, когда лопнет та самая струна, после которой нас точно сожрут. Темнело. Ее зеленые зрачки фосфоресцировали, отражая лунный свет. Ногти на моих пальцах начали нестерпимо чесаться и, темнея, медленно зарывались в землю, удлиняясь на глазах. Точнее, я этого не видела, зато прекрасно чувствовала.

— Бе-ги-те, — тихо, с невольно проскальзывающими рычащими нотками, ответила я. Что-то горячее нарастало внутри меня, прорываясь через все плотины, сметая барьеры, которые человек во мне нагородил за целый год. И я не могла сказать что именно случится, когда этот пылающий шар взорвется.

Бестия заинтересованно наклонила голову и даже на задницу села, рассматривая меня, как таракана на тарелке. Стас с Мариной поспешили убраться в дом, явно не горя желанием провоцировать свою зверюшку.

Вместо того, чтобы последовать ценному совету, участковый сделал шаг в мою сторону. Хрустнула ветка. Я обреченно вжала голову в плечи. Тварь, словно опомнившись, задрала лобастую, безухую башку вверх и мелодично, пронзительно взвыла — очевидно, ей хотелось спеть, прежде, чем отведать деликатесов.

— Поднимайтесь! — уже не скрываясь, участковый подскочил ко мне, поднимая за воротник. — Быстрее же!

— Нет! — гаркнула я, вырывая руку, но не отрывая взгляд от твари. — Не успеем.

— Я — нет, а вы сможете убежать, — резко оттолкнув меня к радостно раскрывшему медвежьи объятия Гришке, Алексей Михайлович развернулся навстречу вурдалаку и с силой запустил в нее короткую, но толстую палку.

Вой оборвался, сменившись утробным, низкочастотным рычанием, от которого у меня все волоски на коже встали дыбом.

Дальнейшее произошло в доли секунды, обдумать свои действия я в тот момент не успела и, наверное, именно это позволило мне совершить невозможное: вывернувшись из рук Гришки, я прыгнула в сторону участкового, сшибая его с ног, и бросилась к твари. Уже в зверином обличье.

Спасло только то, что никто этого не ожидал — вурдалак определенно чувствовал, что со мной что-то не так, но на таком расстоянии не мог понять что именно, плюс запах Стаса сбивал его с толку, поэтому, когда я перекинулась, трансформировавшись в полете во что-то условно-звериное он не успел среагировать — мои когти прошлись по оскаленной морде дважды, прежде, чем он с ревом откатился в сторону, шваркнув меня об дерево, как котенка. Я тут же вскочила на четыре лапы, попутно пытаясь понять, в сознании ли я, или уже окончательно потеряла человеческий разум. Глупо конечно — сама способность задавать себе подобные вопросы уже говорила о многом, но тогда я настолько была шокирована происходящим, что вряд ли понимала, что вообще творю. Действовала исключительно на инстинктах, впервые доверившись им полностью, а они твердили: увести зверя от щенят!

И не спрашивайте меня, почему в моем воспаленном мозгу два взрослых мужика оказались вдруг беспомощными щенками.

Вскочив на лапы, взвыла, привлекая внимание вурдалака и, на всякий случай сыпанув землей из-под задних лап ему в глаза, ринулась наутек, играя на старом, как мир правиле: если добыча убегает, значит — ее нужно догнать!

Все-таки не настолько далеко мы ушли от собак…

Расшвыривая мощными лапами остатки перепрелых осенних листьев, сметая мелкие, едва начавшие просыпаться кустики, лавируя между деревьями, я мчалась вперед, не разбирая дороги. Мчалась не «куда», а «откуда», но первый вопрос рано или поздно должен был стать насущным — тварь, более массивная и менее гибкая, оказалась на удивление сообразительной и мои зигзаги вскоре перестала игнорировать, срезая по прямой. Нечего и было думать о том, чтобы дать ей бой — я никогда не была сильна в поединках, человеческая составляющая во мне всегда преобладала.

Она же не давала мне погибнуть.

Треск и пружинистые толчки от лап гадины раздавались уже в десятке метров за спиной, когда я заметила, как что-то рыжее мелькнуло слева. В ту же секунду раздалось отчаянное верещание. Не раздумывая над вариантами, я сделала резкий скачок в сторону, меняя траекторию и уже не размениваясь на бесполезные метания из стороны в сторону, последовала за куницей. Или не куницей — по крайней мере, я не знала, что те умеют так быстро передвигаться по деревьям, клоками рыжего дыма перепархивая с одного на другое. Хотя что я понимаю в лесном зверье?

Впрочем, кунице хорошо — за ней никто не гнался. А вот меня сейчас едва не оставили без хвоста — оглянувшись на секунду, я обнаружила, что вурдалак решил сократить дистанцию и, в секунду забравшись на поваленное дерево, прислонившееся макушкой к соседу, уже пикирует на меня с приветственно раззявленной пастью.

С неподобающим для сильного и могучего зверя скулежом, я вывернулась из его лап, хотя, по ощущениям, не полностью. Но хвост, вроде бы, двигался, так что я не стала оглядываться — проверять будем потом.

Лапы неожиданно ударили во что-то более твердое, чем пружинистая, схваченная морозцем земля и я поняла, куда меня вели.

Зараза!

Вы знаете, как сложно хитрить, будучи зверем?! Когда все инстинкты говорят тебе: беги! Беги, не останавливайся!

Нет, мы, конечно, можем вилять, делать резкие скачки в сторону, но бежать при этом не перестаем. И чем быстрее — тем лучше.

Как человек — я понимала, что нужно подпустить вурдалака на расстояние прыжка. Не раньше и не позже, чем мы пробежим через во-он те деревья.

Но волк во мне просто отказывался совершать самоубийство. Ни за что!

Помните басни Крылова? «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет, и выйдет из него не дело, только мука»…

Мои лапы, не выдержав конфликта интересов, окончательно запутались — стоило одной чуть дернуться, замедляя ход, а другой — наоборот ускориться, как вся конструкция с воем рухнула на землю, кубарем полетев под откос.

И в эту секунду вурдалак прыгнул.

Наверное, я должна поставить ему памятник — если бы не его тяжелая туша, рухнувшая на меня, я никогда не смогла бы остановиться.

Впрочем, неизвестно еще, кому именно придется ставить памятник — острые зубы рванули меня за холку, когти впились в ребра (наверное, он что-то знал о «кровавом орле»), желая выпустить их наружу и с ожесточенным рычанием, вцепившись друг в друга, мы прокатились еще несколько метров.

Пока волк во мне рычал от боли и злости, пытаясь высвободиться из клещей вурдалака, человек успел заметить мелькнувший перед глазами наклоненный ствол березы.

Отчаянным усилием, едва не выдернув лапы из суставов (а может, и выдернула, к бесам!), я рванулась вверх, отбрасывая тварь за голову — лапы взвились в неимоверном усилии, ребра затрещали, когда чужие когти потянули их за собой, а сомкнуты на горле челюсти едва не перекусили мне шею — по крайней мере, от боли и недостатка кислорода в глазах уже начало темнеть, когда на нас неожиданно со знакомым верещанием рухнула куница.

Взвыв от натуги, я дернулась назад, уже чувствуя, как вурдалак тянет меня за собой — вниз, на острые камни и торчащие куски железа. И в последний момент уцепилась за корни березы. Вцепилась в них зубами и лапами, подтягивая ставшее вдруг непослушным и тяжелым тело, кое-как перевалилась через край и распласталась на холодной земле, понимая, что больше не смогу пошевелиться.

Понятия не имею, сколько я так пролежала, медленно дрейфуя в дурмане усталости, боли и утекающей в землю крови. Не было никакого белого света или погибших близких — в конце концов, эта радость доступна только человеку. Но мне было достаточно просто перестать чувствовать. Тьма обступала меня, словно уютный кокон, обволакивая и обещая забвение. Избавление от боли. Этого было достаточно.

В абсолютной темноте я постепенно начала различать мягкую поступь сильных лап. Знакомый запах ударил в нос — сильный, острый, мускусный. Волк.

Вот, значит, как это бывает? Вот кто нас встречает на той стороне? Не так уж плохо…

Словно почувствовав мои мысли, волков стало больше. Они подходили к моему телу (ну, или тому, что я ощущала как тело) и садились рядом. От их молчаливого присутствия мне стало спокойнее — я больше не боялась неизвестности, я с радостью была готова ступить за край.

Поэтому, когда они начали петь, я несколько опешила. Это что, приветствие такое? Лестно, красиво, проникновенно, но… Странно.

Да и тьма, словно испугавшись этих заунывных, переливчатых песен, начала расступаться перед глазами. Не слишком довольная таким раскладом (вместо темноты возвращалась боль, как старая сплетница, от которой нет никакой возможности отвязаться и одно присутствие которой вызывает у вас мигрень), я недовольно подняла голову. Тьма, словно старая подружка, затаилась среди деревьев, пронизанных синеватым лунным светом. Волки самозабвенно пели. Настоящие, мать их, волки.

Если бы у меня были силы, я бы, наверное, еще поборолась — потому что стало понятно, что они действительно пришли за мной. И песни были знакомые — я тоже нагуливала аппетит таким вот образом.

Вот так, Алиса. Нет тебе никакой грани — как была ошибкой природы, так в природу и вернешься.

Один из волков (они мало были похожи на тех, гордых, благородных зверюг, что нарисовало мое воспаленное воображение, эти волки были сугубо реалистичны: тощие и облезлые после зимы, с грязно-серой шкурой проплешинами, и голодными, дикими глазами) неожиданно прекратил петь, опуская морду. Я встретилась взглядом с холодными, желтыми глазами и из последних сил оскалила зубы. Я знала, что это не поможет — от меня мало что осталось. Но сдаться без боя? Увольте.

Но вместо того, чтобы наброситься на меня, он внезапно шагнул куда-то вбок, скрываясь в темноте. Послышался шорох, шелест сбегающей по склону земли.

Следом за первым отправились и остальные — они переставали петь и исчезали за краем обрыва. Что еще за массовое самоубийство?!

Неподвижно наблюдать за этим было выше моих сил — натужно захрипев, я кое-как подтянулась лапами, проволокла себя по земле до обрыва и свесила голову вниз.

Там, на дне оврага, волки окружили что-то темное. Видела я их не очень хорошо — все же есть пределы ночному зрению даже у оборотней — но догадывалась, что именно там лежит.

Поэтому, когда последний из волков спустился вниз, ловко сбегая по осыпающейся земле, я только удовлетворенно вздохнула и прикрыла глаза. Смотреть было незачем — я и так прекрасно слышала предсмертный хрип вурдалака, которого рвали на части «санитары леса».

Вот теперь все действительно кончено.

Я с удовольствием погрузилась во вновь подступившую тьму.