Домовой

Глава 8

Утром выяснилось, что экспедиция к трупу планируется без моего участия. Гришка при озвучивании выглядел виновато, Алексей Михайлович — сурово, но непреклонно.

— Нечего вам там делать, Алиса Архиповна, — с осунувшимся от недосыпа лицом (и где он ночевал, хотела бы я знать? Я бы проснулась, если бы они из дома выходили, хоть и спала на удивление крепко)…

Мне стало совестно. Мало того, что внаглую заснула на его кровати, так еще и лишила мужчину необходимого сна. Люди гораздо хуже переносили… все. И недосып в том числе. Я после бессонной ночи могла продержаться не меньше суток, а человеческий организм — не больше двенадцати часов.

— Ваши показания я уже записал, получите-распишитесь, — продолжал тем временем Алексей Михайлович, выкладывая на стол листок с ручкой. — А при осмотре тела вы мне тем более не нужны… Без вас разберемся.

— Я могла бы что-нибудь унюхать, — хмуро возразила я, подписывая показания. С слову, весьма лаконичные.

— Вот поэтому, — выразительно сказал участковый, натягивая шапку, — вы остаетесь здесь. Хватит.

Недовольно посмотрев им вслед, я стащила повязку, в которой пропала всякая необходимость, кинула ее в мусорку и отправилась к себе.

Это было странное чувство. До сих пор я не покидала дом так надолго и теперь шла по обледеневшему мосту, смотрела на черные подтаявшие проплешины на льду и пыталась объяснить тревожно-сладкое предвкушение, засевшее в желудке. Я соскучилась.

Было что-то родное в том, чтобы повторить все то, что я проделывала так часто на протяжении последнего года — отворить калитку, проверить сарай, встретив дружный гвалт коров и кур, потрепать за шкирку кота, пригревшегося у теплой буржуйки — Настя не подвела и ее мальчишки исправно топили, да и корма в кормушках было насыпано — наверное, еще с вечера.

Успокоенная, я медленно направилась к дому и потому не сразу заметила, что на крыльце кто-то сидит.

Куница.

Куница, черт побери!

Сидела там, словно ждала именно меня — привстала на задних лапках, хитрые глазки так и сверкают, хищная мордочка подергивается, вынюхивая, чем же я занималась. Когда я шагнула ближе, она неожиданно разразилась верещанием — больше похожим на помесь рычания маленькой собачки и детским плачем — и, боком соскочив с крыльца, сиганула в сторону огорода и дальше — к лесу.

— Ну, и что это было? — недоуменно спросила я у выскочившего из сарая кота.

Тот демонстративно фыркнул пошел тереться лобастой башкой о перилла, явно пытаясь заглушить чужой запах.

— Ты вообще не должен был ее сюда пускать! — попеняла я, входя в дом. После долгого отсутствия человека к нему почти вернулся прежний запах — сырости, пустоты… Как в могиле.

Передернувшись, я тут же полезла в печь, надеясь изгнать странные ассоциации с помощью огня. Нет, мне определенно нужен домовой. Пока его нет, я здесь словно гостья — стоит мне отлучиться, как мои запахи тут же исчезают, словно в съемной квартире! А ведь я здесь почти год прожила!

Запах сырой земли продолжал преследовать меня до самого обеда. В попытке избавиться от него, я перерыла в погребе остатки провизии (весьма скромные, надо сказать) и нашла последнюю банку заячьей тушенки. По комнате расползся запах сочного мяса. Спустя полчаса к нему добавился сладковато-пряный запах специй — я залезла на чердак лущить остатки фасоли и случайно перевернула миску с тертыми семенами горчицы. Чихая каждые полсекунды, отправилась умываться и только в сенях обнаружила источник запаха. Мешок с землей, который собственноручно выволокла из погреба для рассады. Тьфу! А банки-то так и не нашла!

На дворе конец февраля — завтра уже первое марта, пора было открывать сезон огорода, а у меня конь не валялся…

Придется просить у соседей — поделятся, поди?

Я вышла на улицу, обнаружив, что к обеду небо развиднелось и серая хмарь, несколько дней висевшая над головой, сменилась вполне ощутимо пригревающим солнышком. Со стороны реки слышалось верещание детей, пользующихся последней возможностью обкатать горку. И не страшно им, после рождественского подарка?

Вспомнив об одном трупе, я автоматически подумала и о другом, бросив взгляд на другой берег — уазика по-прежнему не было, значит, еще не вернулись. Что там можно делать столько времени?! А вообще, не нравится мне это.

Понятно, что и один и второй трупы уже давнишние, но я была недовольна тем, что по весне они начали лезть из-под снега, как подснежники. И все в мою смену!

И зайцев жалко… Сомневаюсь, что я смогу их теперь съесть, зная, рядом с чем они пролежали столько времени.

Гришка с участковым вернулись только к вечеру. Солнце уже успело почти закатиться за горизонт, а я — заполнить все доступные горизонтальные поверхности баночками с рассадой (поделилась в итоге Настя, отдав половину тщательно собираемых баночек из-под йогурта), когда калитка хлопнула — и по тропинке к дому раздались шаги. Сидя на полу, грязная, как свинья, я потрошила остатки мешка, собирая землю на последнюю баночку и потому даже встать поленилась — следовало закончить побыстрее, пока солнце окончательно не село и волчьи глаза еще видели достаточно хорошо.

— Твою ж… дивизию… — Гришка ввалился первым (я еще на крыльце слышала его недоумение по поводу отсутствия света в доме) и шарахнулся, с перепугу не узнав чумазое существо на полу. — Алиса!

— Свет зажги, — кивнула я на стол, где стоял светильник.

Чиркнули спички.

— И на рассаду мне не наступи!

Предупреждение запоздало. Парень виновато шаркнул ногой о порог, стряхивая с ботинок землю. Недовольно заворчав, я все же решила закончить с сельским хозяйством и встала, отряхиваясь, словно собака.

— Да заходи уже… Обувь не снимай, я здесь еще убираться буду.

— Ночью? — логично удивился Гришка, аккуратно присаживаясь на единственный свободный стул.

Я предпочла не объяснять и схватилась за веник, сметая остатки земли в совок и ссыпая обратно в похудевший мешок. Как снег сойдет, я его на огороде высыплю, а вообще… вообще неплохо бы теплицу сделать. Но сейчас не об этом.

— Ну?

Правильно догадавшись о причинах моего нетерпения, парень пожаловался:

— Никогда больше не буду есть мясо. Это… Было отвратительно.

— Труп привезли? — практично уточнила я, переставляя рассаду так, чтобы она не мешала ходить. Часть отправилась на подоконники, часть на стулья, а я — за шторку к рукомойнику.

— У Глаши в «холодильнике», — отчитался он. — Она правда, подумала, что кого-то из туристов схарчили — ну знаешь, тех, что понаехали осенью. А тут ведь не зоопарк, удивительно еще, что действительно все живы остались.

— Тогда кто это? — я кое-как пригладила спутанные волосы, обнаружила в них землю и тоскливо подумала, что топить баню по ночам никто для меня не будет. От собственной я бы, конечно, тоже не отказалась, но это, скорее, из разряда неосуществимого. Эх, хорошо было летом — забрался в речку или под летний душ, остатки которого засыпаны сейчас снегом на огороде — и никаких проблем.

— А бес его знает, — признался Гришка устало, врываясь в мои размышления. — Только я… я вот что нашел.

Он выложил на стол горстку маленьких, похожих на щебенку камней. В полутьме даже волчьими глазами различить было сложно — я взяла один, покрутила в пальцах. Прохладный, тяжелый, черный или может темно-розовый, покрытый белым налетом камень. Ничего необычного, такие под ногами часто встречаются. На всякий случай я их обнюхала, но камни они и есть камни — в них я не разбираюсь.

— Они под телом лежали, — прошептал Гришка. Мы вдвоем склонились над столом. Пытаясь рассмотреть их получше, я поднесла лампу поближе и неверный свет живого огня внезапно отразился в безжизненном камне сотнями граней, пустив яркие блики по стенам. На несколько секунд мы словно завороженные, выпали из жизни.

— Это что? — хрипло и тоже тихо спросила я, быстро убирая лампу. Волшебство тут же исчезло — перед нами снова лежали обычные камни.

— Рубины, — Гришка сгреб их в ладонь и сунул в карман. — Необработанные.

Некоторое время я ждала, что он засмеется. Было абсурдно слышать такие вещи в деревенском доме, в котором даже электричества нет, не говоря уже об остальном. В абсолютной глуши — и вдруг?..

Я недоверчиво посмотрела на него:

— Да ладно? Не верю. Рубины — это же… Красные, прозрачные… А это… Ну, может минерал какой-то…

— Чтоб ты понимала, — фыркнул он. — Они же разные бывают, эти конечно не самые лучшие, но и такие стоят целое состояние. Я знаю — у меня дед после войны в шахте такой нашел, продал партийнику по смешной цене, а из одного бабке кулончик сделал — ну, вроде сувенира что ли. Никто тогда и не знал как этот камень называется — красивая безделушка и все. А потом, когда заповедник основали, геологи приезжали — вроде как местность разведать, ну и увидели у бабки. Шуму было… Но разработку так и не открыли, говорят, смысла нет — дороже обойдется. Мало, да и качество плохое. Я думал, давно уже все выгребли, отец сказал, с семидесятых ни одного не находили…

— Видимо, плохо искали, — я опустилась на теплую приступку у печи и с удовольствием выпрямила спину: — А участковый знает?

— Вот еще! — возмутился Гришка, прикрывая карман рукой. — Чтоб он у меня их забрал? Ща!

— А вдруг человека из-за них убили! — воскликнула я встревоженно. — Если это и впрямь… Они же дорогие!

— Пусть сначала узнает кто это, а потом уже посмотрим, — упрямо заворчал парень. — И потом, ты говорила — это те твари его сожрали, а их уже и в живых-то нет. Так что… Место освободилось. Ты в деле или как?

Непонимание в моих глазах заставило его снова вытащить камни из кармана и поворошить на ладони:

— Алиса, не тупи! — призвал Гришка. — Вот они, денежки! Если мы найдем, где он их взял…

— Тебе так нужны деньги? — скривилась я. Но отрицать было бы глупо — я действительно заинтересовалась и огонек азарта во мне загорелся, только… Если участковый узнает, что мы скрыли от него улики… И вообще, как-то это все подозрительно. Бесплатный сыр, как говорят, бывает только в мышеловке, а здесь — рубины! Слишком все просто…

— А как же приключения? — возразил Гришка с хитрой ухмылкой. — И потом, деньги лишними не бывают! Ты сама говорила — мне в город надо. А у меня, можно сказать, семья и дети!

Я скептически фыркнула, но спорить не стала, разрываясь между совестью и жадностью. Заметив это, Гришка встал:

— Ладно, не буду тебя уговаривать. Но если надумаешь… Я был бы рад.

— Ты же все равно куда-нибудь впутаешься, — вздохнула я, запирая за ним дверь.

Подумать только… Рубины!

Не знаю, может, я бы и задумалась над этой идеей, но на следующий же день стукнуло первое марта.

Первый день весны впервые на моей памяти выдался действительно весенним — словно тепло уже стояло на пороге и только и ждало когда ему откроют дверь. Засыпала я зимой, а проснулась уже под веселую капель за окном. Яркое солнце вовсю вытапливало снег: сугробы оседали, съеживались, с крыш вытянулись метровые прозрачные как стекло сосульки, ошалелые птицы носились в воздухе, вереща, как сумасшедшие, а народ поспешно выбирался из теплых домов в попытке успеть сделать все то, чего не успел за зиму. Наружу из сараев вытаскивались инструменты, кур выгнали на улицу, оставшаяся картошка поспешно перебиралась на посевную и для свиней, соленья-варенья выставлялись на стол. Словно очнувшись от долгого, муторного сна деревенские суетливо сновали по дворам и воздух наполнился шумом, гамом и веселыми воплями ребятни, долбившей лед на реке.

За первую неделю марта снег почти полностью сошел — такая стремительность обернулась огромным количеством воды, радостно устремившейся в разбухшую реку. Работая на улице, я постоянно слышала треск и грохот ломающегося льда, которому было тесно в узких берегах реки, но даже ни разу не сходила посмотреть — некогда. Такое быстрое тепло застало меня врасплох и я чувствовала себя медведем, только очнувшимся от зимней спячки. Никак не могла втянуться в суетливый ритм деревенской жизни — снова. В прошлом году я приехала сюда в конце марта и снега уже почти не было, но я как-то успела об этом позабыть. В городе все ощущалось по-другому — снега немного, и стаивал он гораздо раньше, еще в конце февраля, так что, когда наступало тепло, мы обычно имели дело с быстро высыхающими лужами. Здесь же впору было надевать болотные сапоги. Я ходила в резиновых и все равно то и дело ругалась — не оттаявшая еще земля отказывалась принимать такие объемы воды и та просто стояла в любых доступных для этого углублениях. Целой проблемой было добраться через огород к туалету — я потратила остатки дров, чтобы выложить тропинки по двору, а иначе ходить было невозможно! Даже кур пришлось переселить на чердак в сарае, потому что вода стояла по щиколотку! То же самое и с погребом — остатки провизии переместились под самую крышу.

Пока я воевала со стихией и опасливо слушала разговоры Машки о том, как в позапрошлом году тут все затопило, потому что река вышла из берегов (а вода и так уже подбиралась к огородам на той стороне улицы), было, естественно, не до рубинов. Вряд ли я о них даже вспоминала — как только выдавалась свободная минутка, я либо судорожно ела, просчитывая в уме, что еще нужно сделать, либо спала. А потому даже не сразу заметила, подозрительно знакомые отпечатки лап.

Просто однажды утром (числа четырнадцатого, наверное, рассада моя уже успела вымахать примерно с локоть) я вышла на улицу и обнаружила, что грязь уже почти высохла, лужи исчезли, а снег остался только на северной стороне, куда солнце почти не попадало. И в грязи, будто специально оставленные, темнеют отпечатки маленьких, словно собачьих лап. Для собаки они были слишком малы, но я и так была хорошо с ними знакома.

Предчувствуя нехорошее, я забралась по лестнице к курам и подозрительно их пересчитала. Хм. Вроде все целы. Странно…

Уже спускаясь, заметила рыжую фигурку, привычно сидевшую столбиком на крыльце.

— Поймаю — пущу на воротник, — внушительно пообещала я, размышляя, прыгать отсюда или все же сохранить человеческий облик и не пугать соседей. Словно прочитав мои мысли, куница тоненько расхохоталась — ей-богу, словно ребенок смеется! — и помчалась в лес.

Я только досадливо саданула кулаком по лестнице, засадив занозу. Нет, ну это ни в какие ворота! Я оборотень или кто? Если эта тварюшка меня не боится, то что говорить об остальных?!

— Алиса!

Я едва не навернулась с лестницы. Так меня в деревне никто, кроме Гришки не называл, а его голос я бы сразу узнала. Извернувшись, на своем шатком насесте, я нашла взглядом источник звука и радостно замахала рукой:

— Ста-ас!

Как оказалось, он явился в наши края не столько ради меня (печально), сколько ради участкового.

— Да Лешка просил зайти, у вас же тут подснежник объявился, — пока я ставила чайник и судорожно пыталась вспомнить, осталось ли в погребе варенье, Стас примостился на стуле, вписавшись меж кустов с рассадой. Тепло-теплом, но снег еще не полностью сошел, да и земля не просохла и не прогрелась, так что пока вместо привычных запахов сухих трав в доме открылся филиал теплицы. Мне даже стало немного стыдно — совсем я здесь одичала.

— Узнал? — полюпобытствовала, прикидывая, будет ли заметно, если я метнусь в спальню переодеться во что-то более приличное, чем тельняшка и драные джинсы. Но судя по взгляду Стаса, ему было на это абсолютно наплевать, так что я смирилась и села напротив, смутившись под его насмешливо-ласковым взглядом.

— Что?

— Красивая ты, — пожал он плечами.

Я недоверчиво фыркнула. С самооценкой у меня все в порядке и красавицей я могла бы быть — в платье, прическе и макияже. А так — обычная, какие по улицам толпами ходят. Ничего особо примечательного во мне, окромя паршивого характера, не было. О последнем, дай бог, он не узнает.

— Так что там с подснежником? — повторила я, пытаясь увильнуть от щекотливой темы. Вот же… Бывают мужчины, рядом с которыми ты уже чувствуешь себя королевой красоты. Я не в смысле, что они сами похожи на крокодилов, я к тому, что им не нужно ничего даже говорить. То, как они смотрят, как себя ведут, как живут рядом с тобой — благодаря им мы чувствуем себя единственными и неповторимыми, даже если они ни разу об этом не сказали.

И бывают те, от комплиментов которых хочется провалиться под землю. Сразу вспоминаешь и облупившийся лак на ногтях, и куцый хвост на голове и небритые ноги. От этих мужчин бросает в жар и подкашиваются ноги, но рядом с ними ты всегда будешь чувствовать себя… недостаточно.

Стас был из вторых. Говорить или думать рядом с ним вообще было проблематично, а уж о делах — тем более. Ничего удивительного, что через полчаса я обнаружила себя гораздо ближе к нему, чем была. Ближе, чем готова позволить.

Мне не шестнадцать. Я знаю, зачем взрослые одинокие мужики ходят к таким как я, живущим на окраине. Антураж может быть разным, смысл — всегда один. И до сих пор я вообще-то была не против и даже «за». Просто внезапно все это показалось слишком. Он не был навязчив или груб — его рука лежала рядом с моей, не делая попыток прикоснуться и все же мы оба понимали, что должно последовать дальше. Эта определенность меня и отпугнула. Стас не из тех, кто будет робко просить разрешения. Если я не прекращу это сейчас, выбора у меня уже не останется.

Поэтому я заставила себя разорвать это наваждение и встала. За окном уже темнело — небо плавно перетекало из оранжево-красного в темно-синий, а в доме неплохо бы было зажечь свет. Чиркнув спичками, я преувеличенно увлеченно занялась лампой.

— Поздно уже, тебе еще до дома добираться, — неловко сказала в сторону.

— Выгоняешь, — усмехнулся лесничий.

— Забочусь, — поправила я.

— Ладно уж, — он встал и, дотянувшись до висевшей на крючке для курток сумке, протянул ее мне. Я вопросительно приподняла брови:

— Вещи собирать?

— Внутрь загляни, — сказал Стас. — Хотя от твоего варианта я бы тоже не отказался. Не хочешь, со мной?

Не отвечая, я расстегнула замок-молнию, уже чувствуя, что там что-то тяжелое, пахнущее металлом и…

И выудила на свет божий пистолет. Он матово поблескивал черным под светом лампы. Сглотнув, я максимально осторожно взяла его за рукоятку, вытягивая из сумки. Та упала на пол, но я даже этого не заметила, поглощенная странными и новыми ощущениями. Он был тяжелым и холодным — гораздо тяжелее, чем я предполагала и холоднее — тоже. Казалось, что металл вытягивает из окружающего воздуха последние крохи тепла. Грозное оружие — палец удобно лег на курок и от этого ощущения меня пробрали мурашки. Пистолет ощутимо оттягивал руку.

Я подняла глаза на Стаса — он следил за моими движениями внимательно, словно размышляя, можно ли мне его доверить.

— Я рассчитывала на охотничье ружье, а не игрушку для киллера, — хрипло сказала я.

— Это воздушка, — хмыкнул он, выуживая из кармана пакетик с маленькими стальными шариками и несколько баллонов с газом размером с приклад. — Настоящее оружие получишь, когда стрелять научишься.

И, показывая мне, показательно защелкнул баллон в рукоятку, а пули — в магазин.

— Сама сможешь?

Успокоился он, только когда я смогла без ошибок проделать все эти манипуляции.

— Я Гришке скажу, он тебя научит, как целиться и как стрелять, чтоб лишнего не задеть, — уже набрасывая куртку, сказал Стас. Я топталась рядом, в шаге от того, чтобы предложить ему остаться — на улице успело стемнеть окончательно и выгонять его в ночь, после такой заботы обо мне (я, признаться, успела забыть о своей просьбе) было совестно. Заметив это, мужчина фыркнул и с прищуром поинтересовался:

— Стыдно?

Я покаянно кивнула.

— Вот и хорошо, — улыбнулся он. — Не один я этой ночью буду ворочаться. Ладно тебе…

Мы стояли рядом и я не успела (или не захотела) отшатнуться, когда он притянул меня к себе и поцеловал. Жесткая борода царапала кожу, горячее дыхание опаляло губы, этот мужчина определенно умел целоваться — когда он отпустил меня, я невольно потянулась обратно и только через секунду поняла, что именно делаю.

— А вот теперь я чувствую себя отмщенным, — удовлетворенно сказал Стас.

Я вышла его проводить, накинув легкую куртку — не столько красуясь, сколько желая немного остыть под холодным мартовским ветром — но не успели мы сойти с крыльца, как наперерез нам с верещанием бросилась юркая маленькая тень. Шарахнувшись в разные стороны, мы только и успели увидеть мелькнувший в дверном проеме рыжий хвост.

— Кошка, — кое-как восстановив дыхание, выговорила я, с удовольствием прослушав непечатную версию лесничего. — Она у меня… диковатая. Забудь.

После этого романтический настрой как-то не возвращался — я спешила вернуться в дом, чтобы спасти его от не иначе как бешеной куницы, а потому уже на мосту легко поддалась уговорам не провожать мужчину и, с легким смущением попрощавшись, заторопилась обратно. Весенние ночи темные — без снега ни зги не видно, особенно если тучи набегут, так что гуляющих парочек мне не встретилось и я ускорилась, без зазрения совести пользуясь волчьим зрением. На душе было как-то неспокойно. Не то из-за Стаса, разбередившего мои инстинкты, не то из-за странного поведения лесного зверька. Почему я не рассказала о кунице лесничему ума не приложу — он наверняка смог бы помочь, объяснив ее повадки или выманив наружу. Но не возвращаться же? Теперь сама виновата — гоняй в ночь-полночь зверье по дому. Главное, чтобы соседи не увидели…

С этими мыслями я подошла к калитке и удивленно застыла. Я не загасила лампу, когда выходила и теперь с улицы было отлично видно, какой бедлам разыгрался внутри: кот и куница, отсюда походившие больше на черное и рыжее пятно, двумя маленькими кометами носились по дому. Для того и другого разделение на вертикальные-горизонтальные поверхности было весьма условным, а потому они сшибали на своем пути все — висевшие на стене связки лука, сковородки, расставленные на сундуке зелья и мою рассаду. Последнее бросалось в глаза в первую очередь — черные комья то и дело ударялись в стекло с той стороны, добавляя ситуации изюминку, наравне с доносившимися из дома рычаще-хохочущими звуками. Честное слово, не будь я в курсе происходящего, подумала бы, что ведьма пригласила к себе парочку чертей и устроила тут шабаш!

Очередная баночка с рассадой взмыла в воздух и окрасила стекло черно-зелеными узорами.

Очнувшись от охватившего меня столбняка, я с ругательствами кинулась в дом, но прежде, чем успела добраться до дверей, раздался оглушительный выстрел. Я замерла так же резко, как бросилась вперед. Может быть, в любом другом месте этот звук не привлек бы внимания, но не здесь — в ночной тишине, на окраине деревушки. Здесь он прозвучал оглушительно — особенно для моих ушей — пустив долгое эхо по окрестным лесам. Следом за выстрелом наступила секундная тишина и к небу взметнулась целая какофония: залаяли собаки, вновь взвыли в доме, захлопали двери домов, послышался гневный рев соседа напротив, попытавшегося успокоить своего пса и пугливые вопросы его выглянувшей из форточки жены. Втянув голову в плечи, я метнулась в дом и заперла двери, только после этого обернувшись.

— А ну… Ша!

Вряд ли на них подействовала команда — скорее, последовавший за этим угрожающий рык, неожиданно вырвавшийся из моего горла.

— Отлично, — слегка охрипшая, я убедилась, что дверь заперта и рухнула на присыпанный землей стул. Такое ощущение, что в доме случилась локальная третья мировая. Все, что могло быть сброшено со своих мест — сброшено. Что могло быть разбито — разбито. Выпотрошено, растерзано, искромсано, разлито…

И посреди этого погрома на полу лежал пистолет.

Что там Стал говорил? Воздушка? Так только, поиграться, пока стрелять не научусь? Похоже, мне и с этой «игрушкой» нужно быть осторожнее…

Из-под печки показались усы, а затем и виноватая моська кота. Глаза были расширены от страха — еще бы! Рядом мелькнула рыжая мордочка куницы — очевидно, ради спасения оба забыли о вражде, которая и привела к этому… инциденту.

— Вылезайте, — вздохнула я, осторожно подобрала пистолет и на вытянутых руках отнесла в спальню, где и спрятала в чемодане рядом с вновь выключенным телефоном. — Ну, и кто это должен убирать?

Вопрос остался открытым, потому что в окно в этот момент уставилась чья-то рожа. Одновременно в дверь забарабанили:

— Э! Хозяйка! Ты там живая?!!

Пришлось открывать и долго убеждать примчавшихся соседей, что я тоже только проснулась и уже оделась — как раз для того, чтобы идти к ним, выяснять, что это был за звук. Хорошо хоть, в окно заглядывали близнецы, которых я в тот момент не смогла разделить на двое, а не их любопытная мамаша. Бесенятам оказалось достаточно показать приложенный к губам палец — они были как раз в том возрасте, когда появляются свои собственные, «взрослые» тайны от родителей, а Петьке — мое здоровое, пусть и слегка ошалевшее тело.

— Поди реку опять заторило, — почесав затылок, мужчина обеспокоенно покосился в темноту, где текла за домами река. — Как бы из берегов не вышла… В позапрошлом году тут такое творилось… Пойду гляну на мост, если что, придется МЧС вызывать — это ж взрывать надо…

Продолжая бубнить под нос, он отчалил. Я выдохнула, а близнецов поманила к себе:

— Ладно уж, покажу, но если кому-нибудь разболтаете…

— В суп? — печально уточнил мальчишка, вспомнив мою угрозу полугодичной давности, когда я застала их с сестрой распускающими слухи обо мне у хуторского колодца.

— В суп, — сурово подтвердила я, пропуская их в дом.

Дикой кунице дети обрадовались, как домашнему питомцу. Кот, не будь дурак, к тому моменту, как детские шаги достигли кухни, уже затаился на чердаке, а куница не то оглохшая после выстрела, не то потрепанная котом, так и сидела под печкой и была застигнута врасплох волной нежности и обожания.

— Прибилась недавно, — убедившись, что близнецы до зверька не достают, а зверек на детей не бросается я слегка успокоилась и сочла свою месть исполненной. — Думаю вот, на воротник пустить…

Неизвестно, кто был поражен моей черствостью больше — дети или куница. Пришлось с неохотой пообещать, что ничего этой рыжей бестии не будет — если, конечно, кое-кто поможет тете ведьме убрать царивший в доме кавардак.

Поклявшись, что прямо с утра они придут ко мне с ведрами и швабрами, близнецы умчались, а я осталась одна. На самом деле, оставлять это все до утра желания не было, так что, скрипя зубами, я все же полезла в сени за веником, недобрым словом поминая тварюшку. Вот что ей здесь понадобилось? В тепло лезет? Так весна на улице…

Я, конечно, существо ночное и бодрствованием в три часа пополуночи меня не удивить. Но уборка в такое время?! Этого со мной еще не случалось. Кот и куница затаились, дабы не попасть под горячую руку — особенно, когда я начала собирать рассыпанную по полу рассаду. Обидно стало — я несколько дней тут горбилась, чтобы все это посадить, а эти поганцы в пять минут половину рассыпали — растоптали. К тому же, земля была сырая — только утром все поливала — так что ограничиться веником не вышло — пришлось идти за водой. Набирая посреди ночи воды из колодца, я чувствовала себя настоящей ведьмой. Не самое приятное ощущение, если так посмотреть. Ночь я никогда не любила, а теперь, когда толком даже защититься не могу — тем более.

Ведро тихо булькнуло — не так уж далеко, кстати, вода все поднималась — и я повернула ручку колодезного ворота, огласив окрестности визгливым скрипом. Хоть бы снова соседей не разбудить. Луна, выглянув из-за туч, отразилась на черной масляной поверхности воды. Я двумя руками вытянула ведро и уже хотела было переставить на землю, как поверхность неожиданно плеснула вверх — вместе с бледно-синей рукой, обернутой в остатки белого платья. Обжигающе-ледяные пальцы схватили меня за запястье.

— Твою!.. — вскрикнув, я отскочила от колодца — ведро ухнуло внутрь, скорбно там булькнув.

Сердце у меня колотилось, как бешеное. Первым порывом было сбежать в дом, но повернуться к колодцу спиной трусость мне не позволила — поэтому я пару минут пыталась унять пульс, прислушивалась и присматривалась, пока не убедилась, что больше из колодца ничего не вылезет. Только тогда попятившись, отступила к дому.

За ведром так и не вернулась — ну его к бесам! Заперлась на засов, потом, на всякий случай, залезла на чердак и достала оттуда последний пучок полыни. Он уже изрядно выдохся с прошлого года, но хоть что-то: я истолкла его в ступке и обсыпала стены, надеясь, что это подействует. И все равно заснула только, когда на горизонте начало светлеть, плеснув утренним лиловым светом.

Про куницу даже не вспомнила.

Права была Ника — чего только не заведется в доме, если нет в нем домового…