Кровать проклятийнику привезли знатную. Не иначе как семья Ортис де Сарате от сердца оторвала, чтобы потрафить столь уважаемому чародею. Сопровождала повозку сама супруга алькальда, которая лично нанесла чары на все, что можно, только чтобы предмет мебели прибыл без повреждений. Стоило ей увидеть Оливареса, как она сразу прижала руки к груди и проникновенно сказала:
— Дон Оливарес, какой ужас рассказал Грегорио. Каких страхов вам довелось натерпеться. Вы не представляете, как я рада, что все беды остались позади. Вам надо было сообщить нам заранее о своем приезде, и мы отправили бы вам кого-нибудь навстречу.
— Сильвия, на артистическом поприще ты не заработала бы даже медного обра. С голоду померла бы, если не использовала бы другие свои таланты, — проворчал проклятийник.
— Мне очень больно, что вы так отнеслись к моим словам сочувствия. — всхлипнула она довольно естественно, так что я засомневался в правоте Оливареса: актриса из донны получилась первостатейная. — Но я польщена, что вы признаете хоть какие-то мои таланты.
Возможно, она и была польщена, но старательно следила, чтобы разговор больше ни до кого не дошел. Со стороны ее актерская игра смотрелась прилично, а что она из себя представляет, ее слуги, привезшие мебель, знали не хуже, чем мы с Оливаресом.
— Талант шлюхи — это не то, чем стоило бы годиться, — окончательно добил собеседницу проклятийник. — Не доведет он тебя до добра. Слишком много клиентов, если ты понимаешь, о чем я.
— Зря он так с ней, — заметил Шарик. — Оскорбленная женщина по количеству генерируемого яда переплюнет самую ядовитую змею. Если уж она однажды решила его грохнуть, то своим поведением Оливарес ее в этом желании только укрепляет.
— Мы не знаем предыстории, — напомнил я. — Хотя, Шарик, я с тобой согласен: оскорблять тех, кто не может ответить, не слишком красиво. Но этому дону на вежливость наплевать.
— Я не заслуживаю таких оскорблений, — возмутилась донна, как только к ней вернулся дар речи.
— Ты заслуживаешь куда худших. И хорошего тюремного срока тоже заслуживаешь. Радуйся, что я согласился компенсировать нанесенное мне оскорбление деньгами, и оставь свои бесталанные представления для мужа.
Донна оскорбление проглотила и заговорила уже совсем другим тоном, без тени улыбки.
— Мы всегда относились к вам со всем почтением, дон Оливарес, вы же нас наказали, как наказывают злейших врагов.
— Сильвия, сколько раз я должен сказать, что обойдусь без представлений, чтобы это до тебя дошло?
— Куда заносить мебель? — перешла на деловой тон донна.
— На второй этаж? — предположил я. — Простите, дон Оливарес, но в выбранную вами первоначально комнату этот монстр не влезет ни по ширине, ни по высоте.
По высоте — потому что к кровати прилагался огромнейший балдахин. Сомневаюсь, что в доме Ортис де Сарате были проблемы с кровососущими насекомыми, значит, данная конструкция служила исключительно для красоты.
— Тряпки убрать и поставить в самом большом помещении первого этажа, — решил Оливарес.
— Там должна быть столовая, — напомнил я о том, что башня вообще-то моя.
— Это ненадолго. Как только милейшие Ортис де Сарате завершат пристройку, я перееду. Алехандро, ты меня уже один раз похоронил, быстро похоронишь еще раз, но уже по-настоящему, если мне придется лазить по лестницам. Я их вчера осмотрел, они мне показались ненадежными. Будем вкушать пищу на кухне. Придется потерпеть. Надеюсь, недолго.
Затем мы оба принялись лицедействовать. Он похлопал меня по плечу, притворяясь, что сочувствует. Я изобразил на физиономии скорбь от потери несуществующей столовой. На самом деле меня более чем устраивало, если проклятийник не станет лезть выше первого этажа. Зелья я могу делать без его участия под контролем Шарика, а башню я хотел бы иметь под собственным контролем. Шарика, похоже, это устраивало тоже, потому что он молчал. При Оливаресе он вообще предпочитал изображать нечто неживое, так сказать, один из атрибутов чародейства.
Сильвия молча приняла указания к сведению и принялась руководить протаскиванием спального монстра в башню. Мои опасения, что придется разбирать часть стены, не оправдались, но у меня осталось стойкое убеждение, что донна использовала пространственные чары, иначе ни за что не справилась бы со столь сложной работой.
— Зачем вы так грубо с донной Сильвией? — спросил я у Оливареса, который мрачно сопел, глядя, как пытаются улучшить условия его проживания. — Молодая красивая женщина. Можно сказать, услада для глаз.
— Только для глаз? — пренебрежительно спросил он. — Неужто до остальной услады не допустили? Стареет, видно, Сильвия, выдыхается. Ты ее упаковкой особо не обольщайся, дерьмо там первостатейное, даже не сомневайся.
— Поверю вам на слово, в статьях дерьма не разбираюсь.
— Откуда тебе разбираться? Жил в тепличных условиях, стишки возвышенные кропал.
— Кто-то беспокоился, что я могу привлечь ненужное внимание. Вам не кажется, что говорить в такой ситуации о стихах — однозначно привлекать внимание? Не думаю, что донна Сильвия имеет проблемы со слухом.
— Она нас не подслушивала, иначе я бы почуял. — Он недовольно почесал подбородок, но все же признал: — Но ты прав. Отныне и навсегда я забываю об этой твоей гадкой привычке. Если, конечно, ты ею не обзаведешься заново. Я бы не советовал, но такие нехорошие привычки очень прилипчивы.
— Не обзаведусь.
— Хорошо.
Он отправился смотреть, куда там ставят кровать, а я вернулся к вырезанию поддона для душа, от чего меня оторвал утром Оливарес. Нужно было закончить с душевой на первом этаже и заняться лабораторией, столы и полки для которой были у меня следующим пунктом плана. Хотя Шарик и считал, что эти пункты можно поменять местами, и тихо зудел у меня над ухом, пока я вытягивал вырезанный кусок в нужную форму.
— Не повезло вам с учителем, дон Алехандро, — мрачно сказала тихо подкравшаяся Сильвия. — Это же надо додуматься — пойти в ученики к проклятийщику! Да вы в учениках у него до старости проходите. Чему он вас может научить?
— Увы, донна Сильвия, права выбора мне не дали.
— С него станется, — неодобрительно бросила она, покосившись на башню — не слышит ли кто. Из открытой двери доносились бодрые команды Оливареса, так что ему точно было не до нашего разговора. Но донне этого оказалось недостаточно, потому что она потянула меня за руку и проворковала: — Вы обещали сделать клумбу, для которой забирали то растение с Сангрелара. Но я ее не вижу.
— Это потому что она с другой стороны.
Я невольно вздохнул, потому что, если картофельная клумба закрывается башней, — значит, она непозволительно маленькая.
Но донна Сильвия так не считала, после непродолжительного осмотра она выступила с критикой:
— Клумбы так не делают, дон Алехандро. Она у вас получилась слишком большой для этой рассады. Вы оставили просто огромные промежутки между растениями, а кроме того, земля у вас распределена не ровно, а с буграми вокруг кустов. Сразу видно, что вы никогда этим не занимались. Я пришлю садовника, чтобы он вам помог с клумбой.
— Ни в коем случае. — Я по-настоящему испугался, а то ведь с донны станется в стремлении меня завербовать прислать тайком садовника и все испортить. — В этом самая красота. Мне нравится, что между растениями достаточное расстояние, чтобы каждое можно было осмотреть без помех. Согласитесь, они прекрасны?
Донна с сомнением посмотрела на картофельную клумбу, потом — на меня, потом вспомнила, что я — ученик Оливареса, а значит, по определению не совсем нормален.
— Если вы так считаете, дон Алехандро… — с сомнением протянула она и перешла к тому, ради чего она меня оттаскивала от входа: — А почему ваш учитель не хочет вас опять забрать к себе? У него условия проживания намного лучше ваших.
— Там все сложно.
Ответить я постарался столь многозначительно, что донна Сильвия должна была насочинять целую романтическую историю безо всякой моей помощи. Потому что у меня не было никакого желания что-то придумывать. Идея дона Оливареса, ему и страдать.
— Сложности закаляют, — намекнула донна. — Считается правильным оканчивать обучение там же, где его начинали.
— Да она спит и видит, как бы вы убрались подальше от их семейки, — проворчал Шарик. — Чем ты ей так помешал, Хандро? Ведь убить она тебя попыталась не просто так, а за что-то.
Предположение Шарика было странным, поскольку он всегда присутствовал при общении с донной Сильвией и не хуже меня знал, что я ни ей, ни ее супругу просто не успел ничего сделать. А о том, что я ученик Оливареса, я сам узнал только этим утром. Казалось бы — никаких оснований для ненависти. И тем не менее…
— С этим сложности, донна Сильвия. Придется вам потерпеть наше соседство.
— Ваше доставляет мне одну радость, — криво улыбнулась чародейка. — Но дон Оливарес, он слишком груб. Надеюсь, вы не восприняли всерьез все, что он наговорил относительно меня?
— Признаться, я вообще прослушал все, что он говорил, потому что любовался вами.
— Хандро, это перебор. Она решит, что ты издеваешься, и будет совершенно права, — заявил Шарик.
— Дон Алехандро, вы безбожно мне льстите. — Она заулыбалась, заиграла глазами, чуть подалась ко мне, показывая свою грудь в наиболее выгодном ракурсе. Посмотрел я с удовольствием. Жаль, потрогать нельзя. Надеюсь, пока. Должна же донна правильно вербовать сторонников? А именно этим она сейчас и занималась. — У меня взрослая дочь. В моем возрасте о красоте не приходится говорить. Только страдать о ее уходе.
— Вам рано страдать, донна Сильвия. Я бы никогда не поверил, что донна Алисия ваша дочь. Вы даже старшей сестрой ее не выглядите, только младшей.
Она захихикала, но не жеманно, а как-то очень естественно, как девчонка, которая еще не знает, как важно притворяться и делать все правильно.
— Ох, дон Алехандро, ну и насмешили вы меня. — Она оглянулась на башню, но дон Оливарес хоть и затих, но общаться с ней не горел желанием. Но за то, что он не подслушивает нас, я бы не поручился. Донна, скорее всего, тоже, потому что сказала, понизив голос: — Я бы с удовольствием с вами поговорила еще, но мне сейчас лучше уехать. Не стоит злить вашего учителя больше необходимого. Почему-то он вбил себе в голову, что мы с супругом виновны в нападении на вас. Какая феерическая глупость.
Она извлекла крошечный кружевной платочек и приложила его к глазам. Но выдавить хотя бы одну слезинку не смогла. Не хватило артистических навыков на такую малость.
— Опять фальшивите, — я поморщился. — Донна Сильвия, к чему этот цирк? Мы знаем, что вы замешаны. И вы знаете, что мы знаем. Но мы не собираемся давать делу ход, пока ваша семья ведет себя прилично. Мало ли какие развлечения бывают у красивых женщин. Им простительно.
— А вы злой, дон Алехандро, — обиженно сказала она.
— Какой есть, донна Сильвия. Другим не буду.
— И этим вы мне очень нравитесь — неожиданно заключила она. — Вы говорили, у вас лаборатория не вполне готова? Пользуйтесь моей. Приезжайте, скажем, завтра часам к трем — и я вам все покажу. Приедете?
Она подалась ко мне, почти прижимаясь высокой грудью и всем своим видом намекая, что лаборатория — это последнее место, куда мы пойдем. Конечно, очень может быть, что во мне сейчас говорили исключительно гормоны и я выдавал желаемое за действительное. Ну так завтра и проверю.
— Разумеется, донна Сильвия. Каждая встреча с вами — счастье для меня.
— Проводите меня, дон Алехандро, — она практически повисла у меня на руке, прижимаясь уже не почти, а точно. — Беседа с доном Оливаресом заставила меня перенервничать, и я почти не держусь на ногах.