Дорога смерти

20

Возвращение к действительности происходило весьма небыстро и как будто неохотно, каким-то темным и причудливым способом. Смутное покалывание почти на границе восприятия в кончиках пальцев рук. Дыхание ветра на лбу, холодное, словно камень. Легкая дрожь, прокатившаяся по внутренней стороне бедра. И очень медленно, постепенно Елена Имбресс снова осознала, что она жива, что Улторну опять не удалось погубить ее.

Однако что-то все-таки пленило ее, поскольку она лежала на боку посреди необъятной темноты, темноты столь глубокой, что Елена не могла сказать, на каком расстоянии от ее рук находятся стены — в дюйме или в нескольких милях. Не чувствуя своего тела, она поднесла руку к лицу, но ничего не увидела, и когда пальцы наткнулись на щеку, они показались ей чужими.

Елена с трудом села, ощущая под ладонью холодный, прекрасно отполированный камень. Она была взаперти, уж это-то представлялось несомненным. Она прислушалась к своему дыханию, звук, отразившись от стен, возвращался к ней после небольшой паузы и был пустым и свистящим, посему она пришла к выводу, что находится в очень большом помещении.

Словно изголодавшись по какому-нибудь зрелищу, ее память услужливо восстановила хаотичные образы, последними отложившиеся в мозгу. Похожие на скелеты фигуры, словно раскрашенные черно-белыми, сплетавшимися в безумный орнамент полосами, поднялись прямо из воды. Плот опрокинулся. Каррельян выхватил меч. По лицу проехалась рука, вцепилась в волосы и утащила под воду.

Странно, но одежда вовсе не была мокрой. Интересно, сколько времени она находилась без сознания.

— Каррельян? — прошептала Елена, понимая, что в кои-то веки была бы рада его обществу.

Ответом на ее вопрос послужил смех, в котором слышалось не больше тепла, чем в открытом гробу.

— Беспокоишься о своем мужчине?

В скрежещущем голосе прозвучала понимающая ухмылка. Этот голос наполнил сердце Имбресс ужасом. Она смутно чувствовала, что в нем содержались огромные запасы вековой жестокости, измерять глубины которой у нее не было ни малейшего желания.

И все-таки Елена не хотела так легко сдаваться.

— Он вовсе не мой мужчина, — произнесла она, стараясь вложить в свой ответ полную меру презрения, которую вызвал бы подобный вопрос в обычной ситуации.

Опять раздался сухой безрадостный смешок. Елена пожалела, что не может определить, откуда он доносится. Казалось, голос наполнял все помещение, отдаваясь эхом от невидимых стен.

Она ощущала боль и непомерную тяжесть во всем теле, словно каждая его часть весила вдвое больше обычного, но Елена заставила себя подняться на ноги. Почему-то она решила, что это очень важно — стоять во весь рост.

В ту же секунду женщина ощутила сильный удар по лицу тыльной стороной костлявой ладони, и снова упала на холодный пол. Во рту появился теплый, солоноватый привкус крови.

— Я не просил тебя вставать, — пояснил голос, в котором не прозвучало ни капли гнева, лишь жестокое развлечение.

Елена решила, что незнакомец, должно быть, стоял прямо над ней, хотя она ничего не слышала — ни дыхания, ни малейшего намека на движение. Она не ощущала даже его запаха. Как будто это существо проявлялось только там и тогда, где и когда хотело.

Внезапно стало светло, у непонятно откуда появившегося мягкого света не было какого-то конкретного источника, он просто залил всю комнату. Елена не ошиблась в своих догадках, помещение было большим, площадью не менее тридцати футов, выбитое, казалось, прямо в черной скале и не имевшее ни дверей, ни окон. Но женщину интересовала не комната, а существо, возвышавшееся над ней.

Незнакомец спокойно стоял, широко расставив ноги, и бесстрастно разглядывал женщину пугающе бесцветными глазами. Ростом в шесть футов, худой, как скелет, он вряд ли весил больше ста фунтов. Его одежда состояла только из черных кожаных лент шириной в дюйм, которые беспорядочно обматывали тело, покрывая большую его часть, но оставляя обнаженными сотни крошечных участков белоснежной кожи. Черные полосы так туго прилегали к коже, что под ними четко обозначались каждое ребро, каждая мышца. Возникало ощущение, будто кожаные повязки стали частью тела, словно над ней стоял и ухмылялся обнаженный, жуткий, черно-белый упырь. Кожаные полосы скрещивались под слабыми, фиолетово-черными губами, затем поднимались по диагонали через щеку и лоб, закрывая часть безволосой головы.

Прямо над собой Елена видела туго забинтованную выпуклость его гениталий, и именно туда нацелила удар — достаточно сильный, чтобы парализовать… если бы он не встретил пустоту. С неестественной грацией тюремщик Елены сделал что-то вроде пируэта над ее ногой, ловко описав полный круг, в завершение которого резко ударил ее пяткой в подбородок. Голова женщины мотнулась влево, изо рта вылетел фонтан кровавой слюны. Комната накренилась, и только через секунду пленница осознала, что существо схватило ее за плечи и оторвало от земли. «Это просто нелепо», — подумала она, изо всех сил стараясь, чтобы голова не болталась беспомощно из стороны в сторону. Она, должно быть, весит фунтов на двадцать больше, чем это жуткое пугало, и тем не менее он тащит ее так, что ноги не касаются пола, словно она ничего не весит.

Острые ногти монстра вонзились в руку пленницы, и разодранный рукав потемнел от крови. Его бледные глаза уставились на пятно, ноздри расширились от возбуждения. Внезапно он ткнулся в рыжую массу ее волос, ледяные лиловые губы коснулись мочки ее уха.

— Да, — прошептал он тошнотворно интимным тоном. — Мы от души насладимся тобой, прежде чем ты погибнешь. Твой страх так соблазнителен, и твоя смерть станет величайшим восторгом. Увы, мы должны ждать молодой луны.

Елена содрогнулась и принялась отчаянно вырываться, страстно желая опять очутиться в Улторне. Но с вызывающей головокружение уверенностью она сознавала, что бегство из этой темницы, расположенной посреди реки, невозможно. Ей суждено погибнуть здесь. А самое ужасное, Мадх свободно продолжит свой путь.

Тюремщик приблизил лицо к ее щеке, так что она даже почувствовала линии, отделявшие черную кожу лент от мертвенно-холодной плоти мерзкого умертвия.

— Что это? — прошипел он с интересом. — В лесу индорец?

Елена ахнула. Каким-то образом он извлек из ее мыслей образ Мадха.

— И остальные, — продолжал он, явно довольный. — Улторн последнее время просто полон гостей. Тем удачнее получится пир. Эмон Гёт будет доволен.

И внезапно Елену отпустили, вернее, швырнули на пол так, что ей показалось, будто каждая косточка в ее теле размягчилась и превратилась в жидкость. В тот же миг исчез и свет… по всей видимости, тюремщик Елены отправился сообщать свои новости этому самому Эмону Гёту.

Однако прошло немало времени, прежде чем Елена решилась пошевелиться.

Имбресс уснула, но вспышка света подействовала на нее, подобно звуку трубы. Свет шел откуда-то из-за спины. Узкий луч проникал из-за полу открытой двери, на фоне которой виднелись только неясные силуэты. Затем опять полная тьма. Но теперь в комнате кто-то был, она слышала дыхание. Елена начала тихо отползать к стене, пока не сообразила, что раз она слышит дыхание, значит, вновь прибывший — живой человек, а не это жуткое, мерзко шепчущее существо, коим был ее тюремщик.

К тому же голос неизвестного нельзя было назвать шепотом.

— Проклятье!

Звонкое ругательство сопровождалось вполне характерными звуками кто-то пытался подняться с пола.

— Каррельян? — неуверенно спросила Елена. — Я думала, они вас убили.

— Извините, что разочаровал, — рассмеялся Брент.

— Я вовсе не это имела в виду, — отмахнулась она. — Просто, когда я видела вас в последний раз, вы вытаскивали меч…

Она поняла, что Брент встает и отряхивается.

— А с мечом получилось довольно забавно. Им чрезвычайно трудно воспользоваться под водой. Так что сражался я недолго. Однако успел получить хороший удар по голове, настолько хороший, что сперва решил, будто ослеп.

— Похоже, они не слишком любят окна, — сменила тему Елена. — У вас есть какое-нибудь представление о том, кто они или что они такое? Брент немного помедлил.

— Возможно, есть. Вы обратили внимание на архитектуру этой постройки?

Елена покачала головой, но потом вспомнила, что Брент ее не видит.

— Нет, но какое отношение ко всему этому имеет архитектура?

Брент рассмеялся.

— Ну, она весьма характерна. Нет окон, все каменное, нигде не видно никаких швов, как будто помещение выдолблено в большой скале. Высокие потолки, простые квадратные комнаты. Все это очень напоминает мне Атахр Вин.

По телу Елены пробежали мурашки.

— Вы думаете, нас захватили крайн?

— Я этого не говорил. Насколько я помню, всегда считалось, что крайн любили уединение, а здесь так и кишит этими тварями, кто бы они ни были. Может, это их потомки. А может, они самовольно вселились в старое жилище крайн. Или, еще один вариант, они просто поклонники этого стиля и построили себе нечто похожее. В любом случае, нельзя сказать, что они очень похожи на людей. К тому же наши хозяева настроены определенно враждебно.

Елена вздохнула. Она надеялась, что Каррельян располагает более обнадеживающей информацией, чем та, которой она уже и так обладала.

— Я думаю, они собираются нас убить в следующее новолуние, — тихо сказала она.

— Как мило с их стороны отложить эту процедуру, — хмыкнул Каррельян. Это дает нам девять-десять дней. Вот только хотел бы я знать, на что. Они такие костлявые, и я не удивлюсь, если они собираются нас съесть. Неделя или около того потребуется на то, чтобы как следует нас откормить.

— Хватит! — резко перебила его Елена. — Шуточки не помогут нам выйти отсюда.

Брент вновь рассмеялся.

— А что поможет?

Елена надолго замолчала.

— Ну, можно попытаться обыскать эту комнату, посмотреть, не найдем ли мы чего-нибудь.

Они бесконечно долго ползали вдоль стен, исследуя пальцами все поверхности. Три раза пленники налетали друг на друга, быстро отскакивали и продолжали свой путь. Но им так и не удалось найти ничего полезного — ни шва, ни трещины в камне, ни даже намека на дверь, хотя они более или менее представляли себе, где она находится. Кроме них самих единственным предметом в помещении оказалось маленькое деревянное ведро вполне очевидного назначения. Пленники оставили его в углу, чтобы легче было найти, когда возникнет необходимость, затем еще несколько минут блуждали по комнате и наконец уселись на холодный камень в разных углах.

Так они и сидели.

И уже через час, поняв, что заперты в абсолютной темноте, где не на что было смотреть, нечего слушать и нечего делать, они начали задумываться, такая ли это удача — девятидневная отсрочка до новолуния.

Он почти победил, думал Мадх. Еще день-другой, и они выйдут из Улторна и попадут в Индор, где Мадху нечего бояться. Чалдианцы все еще отставали от них на три или четыре часа. Мадх знал, что преследователи достаточно далеко и теперь у них нет шансов догнать их, поскольку проехать оставалось совсем немного.

Да, он почти победил… но еще не совсем. Его беспокоили две вещи. Первой, как всегда, являлся Хейн. Когда запас веридина подошел к концу, а два дня назад и вовсе иссяк, Хейн стал рассеянным. На самом деле это избавляло Мадха от необходимости выслушивать обычный саркастический вздор, остались только редкие раздраженные вопросы. Но поведение убийцы становилось все более странным, и каждую ночь Хейн испытывал, казалось, все больше удовольствия от того, чтобы поймать и замучить какую-нибудь мелкую лесную тварь. А иногда и не очень мелкую. Две ночи назад Хейн убил баннака — одного из медведеподобных животных, которых было много в Улторне, — и съел его сердце. Видимо, он хотел напомнить Мадху, что все еще очень опасен. Иногда Мадх задумывался, не следует ли просто прикончить убийцу прямо сейчас. Он уже почти решил, что, пожалуй, следует.

Решающим фактором оказалась вторая причина для беспокойства, не дававшая Мадху насладиться мыслями о победе. Он всегда ненавидел эту часть леса, так близко расположенную к Циррану. Индорец знал, что здесь неподалеку, чуть дальше к северу, обитает нечто — активное, зловещее и могущественное. Он нередко чувствовал, что чужой ум обшаривает лес в поисках добычи. По пути на запад Мадх закрылся воображаемым щитом, защищавшим от любого разума, который мог рыскать по лесу. Это был его излюбленный трюк, усвоенный еще в детстве. Но он мог закрыть себя, а не Хейна, и поэтому здесь, в лесу, Хейн являлся двойной помехой.

Мадх решил, что прикроется щитом сам, а при первом же намеке на чьи-то попытки проникнуть в сознание убьет Хейна, спроецировав образ баннака. Это должно сработать.

За его спиной Хейн тревожно завозился в седле.

— Мне это не нравится, — пробормотал убийца, хватаясь за рукоять ножа.

— Это? — переспросил Мадх, но, бросив короткий взгляд вперед, сразу понял, что имел в виду Хейн. Все вокруг оставалось прежним, до его слуха не доносилось ни одного странного звука, молчало даже обостренное чутье мага. И при этом возникло четкое ощущение чего-то неправильного. Мадх пожалел, что не отправил на разведку гомункулуса, но у него оставался только Сикоракс, все еще отлеживавшийся в седельной сумке, приходя в себя после жестокого поступка Каррельяна. Остальные уже улетели на разведку, и он прекрасно понимал, что появятся они нескоро.

А затем среди листвы появилось с десяток фигур, их настигали похожие на скелеты черно-белые силуэты с длинными черными палками, на одном конце которых виднелось закругленное лезвие, на другом — опасная вилка. Фигуры приблизились, и Мадх поспешно полез в карман, достал оттуда кисет и развязал его. Большая часть серого порошка рассыпалась по земле — позор, конечно, но сейчас, когда нужда поджимала, не было времени беспокоиться о затратах. Мадх растер серый порошок между ладоней, чувствуя, как он теплеет от прикосновения, и начал творить заклинание.

Краем глаза он видел, как Хейн спешился, легко соскользнув с лошади. Едва коснувшись земли, он полоснул несчастную кобылу лезвием ножа, и животное в ярости бросилось вперед. Нападавшим пришлось расступиться. «Отвратительный, презренный человек, — подумал Мадх. — Но умен».

Пять или шесть нападавших вновь приблизились к Мадху, на этот раз более осторожно, угрожающе выставив вперед лезвия своего странного оружия.

— Сдавайся, — мрачно скомандовал один из них. Да, этот явно привык к повиновению.

И Мадх внезапно понял, почему. Эти черно-белые лоскуты, которые он вначале принял за какую-то ветхую, рваную одежду, ею вовсе не являлись. Такое впечатление создавали черные кожаные ленты, обмотанные под какими-то безумными углами вокруг истощенных тел. «Словно мумии, которых бинтовал слепец», — подумал Мадх. Но это были вовсе не мумии. Внезапно Мадх узнал своих противников, давным-давно он читал о них, хотя никогда не ожидал увидеть живьем. Если, конечно, их можно было считать действительно живыми.

— Нисташи.

Слово прозвучало в мозгу ударом колокола, хотя губы продолжали творить древнее заклинание, а ладони растирать порошок.

— Сдавайся, — повторил главный, но Хейн только рассмеялся. Конечно, убийца понятия не имел о том, что это были нисташи, он даже не представлял, с кем столкнулся. Впрочем, как подозревал Мадх, Хейну в любом случае было бы наплевать. Он мечтал о схватке все последние недели, еще с момента своей последней битвы в белфарскои таверне, которая так быстро оборвалась. Перспектива отнять у кого-то жизнь служила для Хейна самой сильной приманкой, и он не сможет сдержаться.

Индорец подумал, что убийца будет сражаться до последнего, и, скорее всего, нисташи освободят Мадха от необходимости уничтожить Хейна своими руками. Если рассудить, не самое плохое решение вопроса.

Хейн вонзил нож с точностью профессионала в тело ближайшего противника и одновременно выхватил меч. Нож ударил в центр желудка — смертельный удар, если бы не кожаная лента, закрывавшая в этом месте тело нисташи. Тот лишь улыбнулся, когда нож отскочил от черной кожи и упал на землю, не причинив ему никакого вреда.

Глаза Хейна расширились от удивления, но только на секунду. Затем он вновь принял боевую стойку, готовый к нападению.

Тем временем Мадх перебирал в памяти все, что ему было известно о нисташи. Он некогда что-то читал об этих кожаных лентах: Нисташ Map превратил их в доспехи перед последним сражением. Снять их можно было, только совершив определенные ритуалы и только в новолуние. Предполагалось, что эти ленты невозможно пробить — и, видимо, так и было, — но и обладание ими имело, конечно, свою цену…

Первый из нисташи прыгнул вперед. Он раскрутил посох над головой Хейна, и на губах его заиграла презрительная улыбка. Со скоростью, равной скорости нисташи, Хейн уклонился от удара и, оказавшись у врага за спиной, взмахнул мечом по дуге, заканчивавшейся прямо на шее противника. Но лезвие ударилось об одну из многочисленных черных полос и отскочило, даже не поцарапав древнее чудовище. Лишь меч задрожал в руках Хейна.

Нисташи расхохотался и стремительно развернулся, нацелив еще один удар в голову Хейна. Но убийца отбил его в нескольких дюймах от своей головы и обменялся с нападающим серией быстрых, как молния, ударов и выпадов. Затем Хейн вдруг упал на спину, выставив над собой меч перпендикулярно, острием вверх. На этот раз Хейн безошибочно нашел крошечный клочок обнаженной кожи внизу живота нисташи. Лезвие скользнуло внутрь, не встретив преграды, и на землю хлынул поток черной крови.

Мадх оценил мудрый ход, но в процессе борьбы Хейн вынужденно подставился. Прежде чем он успел вскочить на ноги, другие нисташи уже стояли над ним, поймав конечности убийцы в развилки своего странного оружия и крепко прижав их к земле.

В тот же миг еще один нисташи добрался до Мадха и протянул костлявую руку к безоружному индорцу. Но едва его пальцы коснулись рукава Мадха, тело нелюдя вспыхнуло оранжевым пламенем. Сперва он упал на колени, затем рухнул на землю, молча извиваясь от боли. Еще через мгновение все закончилось. Огонь медленно погас, возле ног лежал Мадха только почерневший труп, обмотанный кожаными лентами, которые остались абсолютно неповрежденными.

Индорец слегка улыбнулся, продолжая творить заклинание и потирать ладони. Он считал, что достиг цели. Интересно, случалось ли ранее, чтобы в один день погибали два нисташи? Наверное, такого не происходило с самого Опустошения, а в тот день, по слухам, их погибло три сотни.

Предводитель — тот, кто первым заговорил с Мадхом, — вонзил лезвие длиной в фут в землю, рукоятка над ним задрожала. Без малейшего намека на осторожность он пошел прямо к Мадху, и вскоре его бесцветные глаза оказались всего в нескольких дюймах от глаз индорца. На таком расстоянии Мадх мог хорошо разглядеть кожу нисташи, желтую и потрескавшуюся, как старый пергамент. На тех немногих клочках, что виднелись между черными кожаными полосами, закрывавшими череп и щеки нисташи, не было никаких признаков щетины. На руках, похоже, тоже не было ни волосинки. Века стерли все, что не было защищено черными лентами.

— Ты маг? — спросил он негромко, небрежно, как будто уже знал ответ на этот вопрос.

Улыбка Мадха стала только шире. Он продолжал творить заклинание и потирать ладони.

Нисташи вздохнул. Затем быстро взмахнул рукой и разъединил ладони Мадха.

Взглянув на опустевшие ладони, индорец улыбнулся, словно бы извиняясь.

— Заклинание уничтожает порошок с первого раза. — В мрачном голосе нисташи прозвучало некоторое разочарование. — Мы узнали эти штучки тысячу лет назад. А ты думаешь одурачить нас ими сейчас?

Мадх пожал плечами и указал на труп под ногами.

— Его одурачить удалось.

— Он был кретином, — усмехнулся нисташи. — Раз он не услышал твое заклинание, он заслужил вечный сон.

Мадх кивнул.

— Если у тебя найдется время послушать, я могу сообщить кое-что, из чего нисташи смогут извлечь немалую выгоду. Эмон Гёт все еще жив?

Глаза нисташи сузились.

— Эмон Гёт никогда не позволит вечному сну овладеть им. А вот захочет ли он слушать тебя, прежде чем заберет твою душу… ну, это другой вопрос. Однако прошло много времени с тех пор, как новости из внешнего мира доносил до нас маг.

Звук шаркающих ног вновь привлек внимание Мадха к Хейну. Убийцу подняли, его руки были привязаны к бесстрастным нисташи. Хейн попытался пустить в ход ноги, но удары ничуть не потревожили его стражей.

Предводитель вновь повернулся к Мадху.

— Это твой инструмент? — спросил он. Мадх молча наклонил голову.

— Буйный, — заметил предводитель нисташи с холодным презрением.

— Такими бывают обычно самые сильные инструменты — это урок, который вы должны были усвоить во время Опустошения.

На мгновение тусклые зрачки предводителя злобно уставились на Мадха, затем его внимание сосредоточилось на одном из воинов, который приблизился к Хейну.

— Земон Хот намерен слегка позабавиться с твоим инструментом, — сказал он. — Я полагаю, ты не ревнив.

Мадх не ответил, глядя на то, как высокий изможденный нисташи по имени Земон Хот подошел вплотную к Хейну. Нос нелюдя находился теперь в каком-то дюйме от носа Хейна. Ноздри нисташи расширились, втягивая воздух, словно он вдыхал аромат жаркого.

— Такой живой, — прошипел нисташи. — Да, в ночь новолуния ты будешь моим.

Неожиданно фиолетово-черный, как синяк, язык нисташи высунулся изо рта и проехался по щеке Хейна.

Мадх поймал улыбку, молниеносно скользнувшую по губам Хейна, и вдруг убийца резко повернул голову влево и яростно укусил высунутый язык. На секунду они слились в бешеном поцелуе, затем нисташи отпрянул. Из его искривленных губ хлынула черная кровь. Хейн, лицо которого было вымазано этой кровью, на секунду машинально улыбнулся, а потом что-то выплюнул кусок омерзительной плоти длиной в дюйм, продолжавшей сочиться жидкостью, даже упав на землю. Хейн опять вступил в борьбу с теми, кто лишил его свободы, надеясь, что, отвлекшись, они ослабят хватку, но успеха не добился. Другие нисташи, похоже, совершенно не удивились и не разозлились. Они с таким видом разглядывали Земона Хота, что Мадху показалось, будто они развлекаются.

Предводитель повернулся к Мадху, его тонкие губы слегка искривились.

— Станет ли Эмон Гёт говорить с тобой — это ему решать, но твой инструмент — наш, я обещаю. Он не покинет дом Нисташа Мара живым.

Мадх пожал плечами и последовал за нисташи. Тот крепко взял его за руку и повел на север. Индорец надеялся добраться до дома без таких осложнений. Однако он решил, что все могло обернуться еще хуже.