Досье Сарагоса

5.1. Советские сети под носом Гестапо-Мюллера

Чистки 1937–1938 годов изменили расклад сил вокруг Сталина, не изменяя ни на йоту методы его тайных эмиссаров, направленные на то, чтобы шаг за шагом прийти к августовскому пакту 1939 года. В Москве больше нет военных, кото-рые осмелились бы обсуждать его стратегию. Военная разведка, ГРУ, усколь-завшая от контроля чекистов до массовой резни, которой Николай Ежов во гла-ве госбезопасности руководил как лесоруб, решивший стереть с лица земли весь лес, в 1938 году является уже только аморфным скелетом. Наиболее ак-тивные сети в мире пребывают почти в состоянии сна. В Германии несколько ячеек продолжают собирать информацию, но большая ее часть, пройдя через сложную систему промежуточных этапов, кладется в Москве под сукно. В боль-шинстве случаев Александр Григорьевич Орлов, начальник ГРУ с ноября 1938 по апрель 1939 года, тщательно просеивает ее, прежде чем сообщить самое важное Сталину. Иван Иосифович Проскуров, его преемник с апреля 1939 по июль 1940 года, поступает так же.

Их коллегой в НКВД, начиная с сентября 1938 года, является Всеволод Никола-евич Меркулов, пришедший туда вслед за Лаврентием Павловичем Берией, когда последний заменил Николая Ежова в высшем руководстве служб безопасно-сти СССР. Хотя Меркулов тоже выходец с Кавказа, он, тем не менее, соперник Берии. Как обычно, Сталин иногда играет, противопоставляя одного другому, используя одновременно и уцелевших разведчиков ГРУ для маневров.

Об этом контексте следует помнить, чтобы можно было лучше проанализиро-вать последствия произошедшего, резонансом отразившиеся в паутине совет-ских сетей, сотканных в Германии. Окажемся ли мы теми редкими летописцами, которые удивятся пассивности в этом отношении службы Гестапо-Мюллера, все-гда считавшегося большим специалистом по коммунистической подрывной дея-тельности?

Немецкая военная контрразведка много раз наносила удары по этой паутине между 1929 и 1936 годами. После чего пришлось тщетно ожидать, чтобы Геста-по, под руководством Мюллера, покрывшее всю Германию плотной сетью своих информаторов, арестовало хотя бы одного крупного советского шпиона или уничтожило хоть одну из наиболее активных советских сетей.

Что же тогда делают с другой стороны политическая контрразведка, т. е. внут-ренняя служба безопасности СД (SD-Inland), и внешняя разведка СД (SD-Ausland) которые должны были бы заботиться о чистоте чувств и действий нацистских партийных кадров, какой бы пост они ни занимали? Именно этот вопрос никогда не задавали себе историки Германии. И, однако, вот вам «Брай-тенбах», настоящее имя Вилли Леман, завербованный Москвой в 1929 году в самом сердце полиции, который в 1933 году поступил на службу в Гестапо. В 1937 году и до тех пор, пока он не был разоблачен пятью годами позже, Леман был человеком, осуществлявшим связь между канцеляриями Мюллера, СД и Аб-вера, по наиболее значительным делам шпионажа. Следовательно, он был важнейшим элементом системы советского шпионажа.

Второе замечание на эту тему: как стало возможно, что в своих отчетах по «Красному оркестру» в конце 1941 года и в 1942 году Гестапо-Мюллер забыл даже один раз назвать имя Лемана, или хотя бы упомянуть его в схеме органи-зационной структуры, приложенной к своим докладам? Может быть, Мюллер желал так скрыть свое отсутствие бдительности, или же это замалчивание должно было защитить Лемана?

В своих воспоминаниях Павел Анатольевич Судоплатов, один из высокопостав-ленных руководителей разведывательных служб СССР, ограничивается тем, что сообщает, что Леман действительно работал на Москву и, что после войны нашли только ссылку на его имя в архивах тюрьмы Плётцензее в Берлине. Мюллер, однако, упоминал в своих отчетах Альфреда Барта, немца и советского агента, сброшенного на парашюте 5 августа 1942 года. Вскоре после этого его схватила полиция, и он-то и был виновен в аресте Лемана, и спас свою жизнь, согласившись принять участие в дезинформационной радиоигре со своей раци-ей.

Альфред Барт, арестованный англичанами в 1945 году, был в следующем году отправлен в СССР и незамедлительно расстрелян за измену.

Под именем торгового атташе Эрдберга Александр Коротков был одним из той небольшой первой команды тайных участников переговоров с немцами, кото-рых не отозвали назад в Москву после 1937 года. Они участвовали в перегово-рах в тени некоторого «Рудольфа», настоящее имя Василий Михайлович Зару-бин, до того времени кого-то вроде разъездного инспектора НКВД.

Вскоре мы встретим Зарубина в Польше, лицом к лицу с немецкими офицерами из СД и Гестапо, когда в оккупированной одновременно Германией и Советским Союзом и расчлененной Польше объединенные советско-немецкие группы ведут охоту на людей. Василий Зарубин еще раз появится в Канаде в 1944 году в ка-честве посла, в действительности, однако, руководителя советских агентурных сетей в этой стране и в США. Супруга Зарубина, Елизавета, приехавшая с ним в Берлин в 1938 году, была одним из офицеров-кураторов Вилли Лемана с 1930 года… В 1938 году Коротков сменил ее в качестве руководителя Лемана, но он воздерживался от контактов с агентом, так как именно в этот момент такой кон-такт, будь он раскрыт, скомпрометировал бы весь процесс переговоров, направленных на заключение пакта о ненападении, отныне уже неотвратимого. В 1941 году Леману придется жаловаться Короткову на то, что его бросили про-сто так, и он даже не знал, дошли ли на самом деле до Москвы его записки и донесения, которые он передавал через систему тайников.

5.2. Множество просочившихся агентов

Конечно, ни одна служба контрразведки не совершенна. Игра не легка. Шпионы и двойные агенты всегда сумеют проскользнуть через сети контрразведки, но, тем не менее, в 1937 году и после Москве в Германии служит только Леман. Штаб рейхсмаршала Геринга уже наполнен офицерами или служащими, которые работают для аппарата, который несколькими годами позже назовут «Красным оркестром».

(В отечественной литературе чаще используется не совсем точный термин «Красная капелла» — прим. перев.)

Советские агенты есть и в центральном аппарате министерства иностранных дел, руководимого с 1938 года Риббентропом, и в некоторых посольствах Гер-мании, не только в Токио или в Вашингтоне, но также в Париже, в Брюсселе и в Швейцарии. В то время, согласно нашим исследованиям в немецких архивах, Гестапо-Мюллер внедрил в дипломатический корпус уже 2450 своих сотрудни-ков. Однако если не считать четырех или пяти «дел», раскрытых после 1941 года, слепота или пассивность людей Мюллера обескураживает. Разве не они, в конечном счете, обязаны были следить за идеологической чистотой их соседей, советников, коммерческих атташе, и т. д.?

Еще занимательнее, если можно так сказать, констатация того, что происходит в Германии в «культурном» плане, вокруг Йозефа Геббельса. Начиная с 1925 года доктор Геббельс был окружен множеством актрис и деятелей искусства, роль которых со временем обязательно должна была бы вызвать подозрения у Мюллера. Например, среди завоеваний этого ловеласа Йозефа — из-за чего его супруга Магда жаловалась Гитлеру — в 1930 году появилась очаровательная ак-триса-дебютантка, Ольга Шкарина-Фёрстер. Геббельс не удивлен тем, что су-пруг Ольги, австрийский журналист и более или менее признанный писатель, не проявляет большой озабоченности из-за того, что его жена бросилась в объятья Геббельса. Итак, вышеупомянутый муж, Арнольт Броннен, он же Арнольд Брон-нер, так же, как и Ольга, — советский агент.

(Ольга Ивановна Шкарина-Фёрстер, более известна как Ольга Фёрстер-Прове, актриса, агент советской разведки, эмигрантка из России. С 1920-х годов актриса национал-социалистической сцены в Берлине, с 1930 года — агент внешней разведки (ИНО) ОГПУ под номером А-229. В конце 1920-х познакомилась с режиссером и драматургом Брон-неном, за которого вышла замуж по приказу ОГПУ. Как сообщал 24.12.1930 берлинский резидент ИНО ОГПУ в Москву: «По ее словам, Геббельс считает ее героиней национал-социалистической партии, делает все, чтобы видеться с ней как можно чаще». В 1935 году покончила с собой. Детали ее шпионской деятельности неизвестны. Из «Энцикло-педического словаря секретных служб XX века» Гельмута Рёвера, Штефана Шэфера и Маттиаса Уля, Мюнхен, 2003. — прим. перев.)

Ольга, агент А-229 в картотеке внешней разведки (Иностранного отдела, ИНО) ОГПУ-НКВД, сообщала очень интересную информацию о жизни руководящих кадров НСДАП: их нравах, их соперничестве, их склонности к оппортунизму или 68

преданности Гитлеру. Разумеется, нельзя вменять в вину Мюллеру то, что он не разоблачил Ольгу, которая умерла очень рано, в 1935 году, так как он к тому времени занимал свой пост всего год. Но по иному обстоит дело с Бронненом, ее супругом, который продолжает вращаться в окружении Геббельса, в то время как Мюллер со своими баварцами следит за партийными кадрами. Шесть лет спустя Броннен временно отстранен от своей должности на государственном радио: только что было раскрыто его еврейское происхождение. Тогда в дело вмешивается лично Геббельс: «Этот человек — наш друг, я это улажу!» Он ведет себя точно как Геринг, который говорил: «У меня есть мои евреи! Оставьте их в покое!» Броннен восстановлен на своей должности.

Это не должно было бы помешать Мюллеру проявить бдительность, так как Броннен был в постоянных отношениях с Арвидом и Милдред Харнак, важными агентами берлинских разведывательных сетей, которые будут окончательно разоблачены в 1942 году. Однако Броннер переживает все эти разнообразные расследования совершенно безнаказанно.

Только весной 1945 года он все-таки «исчезает» из-под наблюдения. Он укрыл-ся в Австрии у коммунистической сети и оттуда перешел в Восточный Берлин. Я обнаружил его в 1947 году среди маленькой свиты интеллектуалов на службе Вальтера Ульбрихта, главы компартии Восточной Германии.

Броннен не является исключительным случаем. Со временем окружение Геб-бельса было наводнено актерами и главным образом актрисами, являвшимися информаторами Москвы. Среди них была Марта Харелль, позже также Марика Рёкк, не говоря уже о менее известных артистах, которые если и не сочувство-вали коммунистам, то помогали католическим сетям, вроде малоизвестной «Бе-лой Розы», так жестоко уничтоженной Мюллером. Так, например, в 1944 году были интернированы дочь директора Гамбургской оперы Инге Больман, которой едва исполнилось двадцать лет, и ее муж, которым удалось избежать смерти только благодаря окончанию войны.

Такое же проникновение агентов осуществлялось и через окружение рейхсмар-шала Геринга. Не говоря уже о князе Януше Францишеке Радзивилле, который в 1967 году сам рассказал о своих отношениях с главой немецкой авиации, бы-ла еще актриса Ольга Чехова, одновременно связанная с Радзивиллом и посто-янно входившая в маленькую свиту, окружавшую рейхсмаршала. Павел Судо-платов, который был вторым человеком во внешней разведке НКВД, сам под-твердил этот факт в своих мемуарах в 1995 году. В них упомянуты разные фи-гуры советского шпионажа, которые так же как князь Радзивилл и Ольга Чехова напрямую подчинялись Лаврентию Берии, а не аппарату внешней разведки НКВД или военной разведки ГРУ.

Одна лишь советолог Франсуаза Том рассказала об этой структуре в своем труде, посвященном Берии, написанном на основе откровений его сына Серго.

Коротков, он же Эрдберг, с 1938 по 1941 годы действует в тени, в равной сте-пени эффективно и неприметно. Присутствуя в посольстве или участвуя в по-ездке в Москву, как и положено торговому атташе в Берлине, он полезен в сво-ем двойном качестве — как бдительный страж и как аналитик, оценивающий по-ведение немцев. Потому что эта двойная жизнь позволяет ему, в то время как он «ведет» многих из руководителей советских сетей в Берлине, прощупывать, действительно ли его официальные собеседники не раскрыли ничего, касающе-еся этих сетей.

Очевидно, ничего не обнаружено. Возможно, Гейдрих думает, что раз он под-ставил своего двойного агента Ореста Берлинкса Амаяку Кобулову, резиденту НКГБ в Берлине, то немцам теперь нечего опасается советских специальных служб. Но Мюллер? Неужели он намеренно ослеп? Фактически до лета 1941 го-да Берлинкс через Кобулова, брата ближайшего сотрудника Берии, дезинфор-мирует Сталина. Это одна из тех махинаций, которые в игре разведывательных служб часто приводят к катастрофам. Она становится составной частью сово-купности причин, по которым Сталин не верит десяткам донесений, которые с ноября 1940 по июнь 1941 года настоятельно предупреждают о намерении Бер-лина напасть на СССР.

Если Гейдрих и Мюллер и осуществляли в то время свои полицейские операции, то эти удары всегда были направлены только на рядовых коммунистов, но нико-гда не затрагивали сети «Красного оркестра». Когда же этот аппарат зимой 1941–1942 года будет разоблачен, то это произойдет не вследствие мастерства Гестапо-Мюллера, а благодаря военной контрразведке, системе радиоперехвата Абвера.

5.3. Советский легальный и нелегальный разведывательный аппарат в Германии

Здесь нужно сделать отступление, чтобы лучше понять сложность работы совет-ских разведывательных сетей в Германии — а также в других странах — при приближении к подписанию пакта между Берлином и Москвой.

До чисток 1937 и 1938 годов система советского шпионажа и подрывной работы была относительно проста. Аппарат делился на три отрасли: разведка Комин-терна, которая активизировала свои сети в тени и без ведома коммунистических партий; внешняя разведка НКВД (Иностранный отдел (ИНО), позже Первое главное управление КГБ), у которой был собственный «резидент» в Германии, руководивший своими собственными информаторами; и ГРУ или разведка Гене-рального штаба Красной армии, у которой тоже был свой собственный «рези-дент» в Берлине, с военным атташе и его помощниками.

Но работа этих трех отраслей сопровождалась работой «нелегальных» агентов, то есть офицеров или агентов разведки, внедренных под видом и с документами других людей и проникнувших во все ранги общества, как будто они были настоящими немцами или также иностранцами, проживающими и работающими в стране. Чистки перевернули вверх дном этот невидимый порядок. Подозрева-емых в антисоветской деятельности либо отозвали назад в СССР либо убили прямо там, где они работали (так произошло с Игнатием Рейссом в Швейцарии), или же они вовремя успели скрыться. Паутина была разорвана. И людям вроде Короткова было после этого ужасно трудно зашивать в ней дыры, поддерживать деятельность не разрушенных сетей, наконец, убеждать активистов, которые работали из своих убеждений, что стратегия Кремля действительно самая луч-шая.

Что касается «резидентов», то цифры, которые мы узнали в советских архивах и в российской прессе с 1975 по 1995 год, показывают следующие данные, ко-торые нам представляются характерными: в 1928 году, до прихода нацистов к власти, резидентура советских спецслужб в Берлине насчитывала 8 постоянных сотрудников, которые располагали 39 источниками в немецком правительствен-ном аппарате. В 1935 году она насчитывает 16 офицеров разведки, но в 1937–1938, вследствие чисток, в немецкой столице остается не более трех постоян-ных сотрудников. И эта цифра в 1939 году уменьшилась до двух — символ идиллии в германо-советских отношениях.

Иначе говоря, разъездные разведчики, вроде Короткова, который курсирует между Москвой и Берлином, начиная с 1938 года, должны исправить разрыв контактов, прежде хорошо налаженных с информаторами в различных отрас-лях, и снабдить инструкциями «нелегалов», у которых даже больше нет средств радиосвязи, чтобы общаться с московским Центром.

Женщина по имени Мария Полякова, которая с 1933 года была якобы студент-кой в Берлинском университете и в 1937 году служила «резидентом» НКВД в Швейцарии (на самом деле, не НКВД, а ГРУ — прим. перев.), затем с трудом сража-71

ется в Москве за то, чтобы хоть как-то поддержать подобие жизни в сетях, за которые она несет ответственность. В 1938 году она попадает под подозрение, во всяком случае, ее отстраняют от активной деятельности, и, не последуй вмешательство маршала Ворошилова, к которому обратился второй человек в ГРУ Иван Ильичев, она вообще исчезла бы из кадров разведки.

Все это время советский посол в Берлине Алексей Шкварцев, пока его в декаб-ре 1940 года не сменил Владимир Деканозов, играет только второстепенную роль. Фактически единственным ответственным за разведку лицом в посольстве является Амаяк Кобулов, о котором мы уже говорили, что он попал под влияние Ореста Берлинкса, двойного агента, которым руководит офицер Гестапо. По крайней мере, так это представил 21 мая 1947 года Зигфрид Мюллер, один из бывших офицеров этой службы.

Но Амаяк Кобулов прибыл в Берлин только в октябре 1939 года, и, согласно нашим сведениям, Берлинксом, получившим агентурный псевдоним «Лицеист», управляло не Гестапо, а СД. Октябрь 1939 года, момент, когда для определен-ных кругов еще меньше, чем когда-либо, было нужно, чтобы Сталин принимал всерьез донесения, согласно которым Гитлер собирается нарушить договор, напав на СССР.

В доказательство того, что другие агенты Москвы, «нелегалы», так никогда и не разоблаченные Гестапо-Мюллером, продолжали эффективно работать, пусть даже Сталин к ним не прислушивался, можно привести пример Яна Черняка, украинского еврея из Буковины, принятого на службу в ГРУ в 1930 году, кото-рый в течение пятнадцати лет будет одним из наилучших знатоков немецких дел, руководя множеством информаторов в «чувствительных» секторах Рейха. Переместившись из осторожности во Францию в 1938 году, затем в Швейцарию в 1942 году, он поддерживал свои контакты и хорошо знал Треппера, Радо и других важных персон «Красного оркестра». Но во благо себе он действовал самостоятельно, вне их сетей.

(Подробности деятельности и успехов Я.П. Черняка остаются засекреченными. Однако согласно официальной версии, он после оккупации немцами Франции переехал не в Швейцарию, а в Лондон (1940), где занимался сбором информации об атомных иссле-дованиях. Весной 1945 года был переброшен в США для работы по «атомному проекту», однако из-за предательства шифровальщика Игоря Гузенко в Канаде был отозван в СССР уже летом 1945 года. Умер в 1995 году в возрасте почти 86 лет. — прим. перев.)

Итак, мы видим, в условиях каких кадровых и технических трудностей прихо-дилось работать Александру Короткову, которому с 1938 по 1941 год пришлось снова собрать под свое управление тех уцелевших после чисток агентов, которые еще остались в Германии и, в любом случае, важных информаторов, тех, кого позже назовут «Красным оркестром», встречаясь при этом лицом к лицу с официальными представителями Берлина для подготовки договора.

Конечно, Коротков, он же Эрдберг, являющийся хоть и только для прикрытия торговым атташе, обязан был прогнозировать и развивать интенсивное и быст-рое германо-советское сотрудничество в области торговли сырьем. Это сотруд-ничество имело бы критически важное значение для производства вооружений в Рейхе, как только договор будет подписан. Эта роль торгового атташе позво-ляет Короткову оценивать людей, с которыми он сталкивается, в частности, Генриха Мюллера. Мюллер не пропускает ни одного случая блеснуть собой, ведь это он — специалист по безопасности, в том числе и безопасности конвоев, которые по шоссейным или железным дорогам доставляют Гитлеру руды редких металлов и другие жизненно важные продукты.

«Холодный, циничный, без какой-либо идеологии, он стал бы у нас превосход-ным чекистом», так говорил о нем в 1960 году Коротков Рудольфу Бараку, начальнику чехословацкой разведки, во время их совместного отпуска в Сочи на Черном море.

5.4. Польша, первая жертва соглашения

В начале весны 1939 года, когда Кремль старается заставить Париж и Лондон поверить, что СССР якобы не хочет ничего другого, кроме как договориться со странами Запада против Гитлера, Георгий Александрович Астахов, временно поверенный в делах СССР в Берлине и один из главных действующих лиц бу-дущего соглашения — в тот момент, когда уже прошли предварительные перего-воры — от коммерческих до встреч между специалистами НКВД, СД и Гестапо, и дипломатические согласования — получает через Карла Шнурре подтверждение, что Польша будет первой жертвой на алтаре германо-советской дружбы. Шнур-ре — один из помощников Риббентропа и один из наиболее посвященных в опе-рацию. Специалистам из Москвы и Берлина пора договориться о расчленении страны, которую они собираются оккупировать одновременно. Это и было сде-лано 17 и 20 мая 1939 года.

23 мая Гитлер заверяет Мартина Бормана и Райнхарда Гейдриха, что послание Сталина подтвердило, что его армии выйдут на сцену, как только Берлин нане-сет свой удар. Вермахт вторгается в Польшу первого сентября в 0 ч. 45 мин., тогда как СССР приводит в движение свои армии только 17 сентября. Все долж-но пройти без столкновений, с объятьями и банкетами между сообщниками.

Предварительно Гейдрих поручил Мюллеру условиться с одним из его подчи-ненных, Альфредом Науйоксом, чтобы устроить на границе провокацию с целью оправдать немецкое вторжение, названное операцией «Fall Weiss».

Тридцатидевятилетний Науйокс (на самом деле Науйоксу в 1939 году было лишь 28 лет — прим. перев.), недоучившийся студент Кильского университета, был аван-тюристом, к тому времени уже известным в своей области: изготовлении фаль-шивых документов, вроде тех, что использовались для досье Тухачевского. Аб-вер старательно держался в стороне от этой ловушки, придуманной Гейдрихом и технически организованной Науйоксом и Мюллером.

Адмирал Канарис что-то заподозрил, так как его попросили предоставить СД сто экземпляров формы польской армии и соответствующего оружия.

Как свидетельствовал в 1946 году сам Науйокс перед судьями в Нюрнберге, речь шла о том, чтобы сымитировать нападение поляков на немецкую радио-станцию в городке Гляйвиц, расположенном около границы обеих стран. Похо-жий инцидент должен был также произойти в день «Д» недалеко оттуда, в Хох-линдене тоже на германо-польской границе.

Науйокс занимался реализацией плана, Мюллер предоставлял людей. Никаких проблем, подтвердил он. Он просто зачерпнет в своем любимом садке: в концентрационных лагерях. Из них он извлечет около тридцати человек, которые ничего не смогут сказать, так как им дадут наркотики, после чего убьют в ходе удачной провокации. У них будут найдены польские документы…

17 августа 1939 года «добровольцы», предоставленные Мюллером, уже были в состоянии готовности, но только глубокой ночью 1 сентября они вступают в де-ло в Гляйвице и в Хохлиндене.

Не проходит и двух часов, как 70 немецких дивизий врываются в Польшу. 5 сентября поляки уже не могут воспользоваться ни одним из своих аэродромов. 15 сентября начинается мучительная агония окруженной Варшавы. Она про-длится четырнадцать дней. Город днем и ночью подвергается бомбардировке 1150 самолетов.

17 сентября двенадцатая красная армия со своей стороны вторгается в Польшу. 6 октября первые объединенные миссии НКВД и Гестапо устанавливают кон-такт. Они готовятся к своей первой охоте на людей с целью уничтожения любо-го сопротивления. Потому что, как бы быстро ни продвигалось германо-советское вторжение, но польское сопротивление уже родилось, и обрело конкретные формы 26 сентября, когда на Варшаву с парашютом сбросили майора Эдмунда Галината. Находясь в командировке во Франции, он сумел найти само-лет, чтобы долететь до столицы. Он доставляет генералу Эдварду Рыдз-Смиглы первые инструкции для организации тайного военного движения.

10 октября 1939 года поляки, перед лицом германо-советского сговора, публи-куют первый номер первой подпольной еженедельной газеты Европы: «Polska żyje» («Польша жива»). Немецкий генерал Хайнц Гудериан и генерал НКВД Иван Кривошеин в этот момент чокались на торжественном приеме.

(Вероятно, под «генералом НКВД Иваном Кривошеиным» автор подразумевает комбри-га-танкиста Семена Кривошеина, не имевшего никакого отношения к НКВД. — прим. перев.)

Гудериан тогда совершил невероятный ляпсус, поднимая свой бокал «за вечную вражду между двумя нашими народами». Вместо слова «Freundschaft» («друж-ба»), он использовал слово «Feindschaft» («вражда»), что спровоцировало взрыв неконтролируемого смеха среди двух десятков офицеров, принимавших участие в торжестве.

В особых отделах НКВД, которые сопровождают двенадцатую армию, есть три веселых человека: Никита Сергеевич Хрущев, политический комиссар, при-бывший из своей вотчины Украины, Виктор Семенович Абакумов, генерал НКВД, отныне высокопоставленный представитель госбезопасности, направленный для обеспечения безопасности захваченных территорий, и генерал из т. н. «личного кабинета», закрытой неофициальной группы особо приближенных к Сталину лиц, Иван Александрович Серов, который здесь действует под фамилией «Ива-нов». С ними генерал-майор НКВД Василий Зарубин, знаменитый «Рудольф», который в 1938 году участвовал в закулисных совещаниях в Берлине. Эти че-тыре ловкача собираются организовать на территории, оставленной за СССР, так называемый плебисцит, согласно которому «семь миллионов поляков захотят объединиться с Советским Союзом».

(Василий Зарубин получил звание генерал-майора только 9 июня 1945 года, хотя его должности и до этого были «генеральскими». — прим. перев.)

В своей зоне Советы загнали в загоны как скот 217 000 польских военнослужа-щих. 14 471 из них — офицеры разных званий и курсанты. Их тела потом обна-ружат в Катыни, Старобельске (к юго-востоку от Харькова), Козельске (к юго-востоку от Смоленска) и на севере от Смоленска. Сначала их допрашивали, ло-мали их сопротивление, пытали, под руководством Зарубина, Хрущева, Абакумова и Серова. 400 поляков чудом избежали массового убийства. Один из них, А. Митрега, в 1971 году расскажет, как ему удалось убежать из одной такой колонны.

(Сбежав на Запад, Митрега станет свидетельствовать об этом перед своими польскими друзьями. — прим. автора.)

Именно по этому случаю были предприняты первые попытки убийства с использованием газа, в герметично накрытых брезентом грузовиках, прежде чем трупы с надетыми на головы мешками бросили в Катыни в ямы длиной от 20 до 28 метров и шириной от 10 до 16 метров.

В 1970-х годах во Франции многие историки еще утверждали, что никогда не было массового террора, резни, пыток и убийств, кроме как со стороны нацистов.