Айнзацгруппы (Einsatzgruppen или специальные части), действующие парал-лельно с Вермахтом, впервые появились у немцев в 1938 году в Чехословакии. Они были точной копией, подсказанной Мюллером Гейдриху, специальных ча-стей, созданных в СССР вне структур Красной Армии. Между ними и военным командованием без конца вспыхивали конфликты компетенций, главным обра-зом во время оккупации западной половины Польши. Поэтому в марте 1941 Вальтер Шелленберг, заместитель Гейдриха по делам СД, поручил Мюллеру провести переговоры об их точной роли, где бы они ни действовали, с началь-ником штаба Верховного главнокомандования генералом Вильгельмом Кейтелем.
На самом деле они не только проводили репрессии, но также занимались и тем, что проникали на объекты и территории противника. Их заброска агентов и аналогичная деятельность специального отдела Абвера, предусмотренного для подобной работы, часто сталкивались между собой и мешали друг другу.
До середины войны айнзацгруппы, которыми командовали четыре высших офи-цера, были крайне мобильными, в особенности на фронте, и никогда не насчи-тывали в общей сложности более трех тысяч человек. Гестапо-Мюллер сам под-бирал для них личный состав. Контингент этот мало походил на достойный: солдаты и унтер-офицеры, подвергавшиеся дисциплинарным наказаниям, даже «уголовники», которых вытащили из тюрем или концлагерей. Кстати, перевод в эти части рассматривался как наказание. Потому что Мюллер говорил так: «Или под расстрел или в айнзацгруппу!»
В своей роли они набрались опыта с 1939 по 1941 год во время оккупации Польши. А именно: в ходе обменов заключенными, предусмотренных договором 23 августа, обменов, которые фактически втайне начались еще с 1937 года, ма-ленькими группами.
В то время обе стороны обменялись между собой приблизительно тысячей ком-мунистов и советских агентов в Германии и немецких агентов, арестованных в СССР. С 1939 по 1941 год немецкие специальные части сотрудничали с их кол-легами из НКВД, поддерживали с ними постоянную связь, следили за отправка-ми людей и семей, и разыскивали тех, кто пытался от этого ускользнуть. Ведь многие бывшие коммунисты или агенты Москвы боялись, что их выдадут их хо-зяевам, которые, разумеется, расстреляли бы их как предателей, так как они в Германии попали в тюрьму.
Хотя точную статистику установить невозможно, так как у нас нет доступа к со-ветским архивам, наше исследование отметило, тем не менее, немалое количе-ство самоубийств во время этих обменов. Немецкие архивы позволяют отметить, что в ноябре 1939 года посол Германии в Москве граф Вернер фон Шуленбург (горячий сторонник германо-советского сближения) в официальной ноте с при-лагаемым списком потребовал передачи 500 своих соотечественников. Гестапо-Мюллер и его помощники взяли на себя их прием на мосту в Брест-Литовске, на границе разделенной надвое Польши.
Именно в этом месте в декабре 1939 года была передана Маргарете Бубер-Нойман, вдова видного деятеля немецкой коммунистической партии, которого Сталин в 1937 году приказал расстрелять, так как он был противником любого сближения с Берлином.
Вальтер Ульбрихт, счастливый от того, что он тотчас же занял место Ноймана, тепло приветствовал в августе 1939 германо-советское соглашение — так же как французские коммунисты Луи Арагон и его подруга Эльза Триоле. После двух лет Гулага в Сибири, Маргарете Бубер-Нойман была отправлена Мюллером в лагерь Равенсбрюк, откуда она вышла полумертвой в конце мая 1945 года.
Когда она в 1971 году опубликовала французское издание своего труда об ис-тории Коминтерна в 1919–1943 года, меня очень удивило, что в нем нигде не был упомянут Гестапо-Мюллер.
— Вы же очень хорошо знаете, почему я не смогла сделать это в немецком изда-нии в 1967 году, и не могу это сделать теперь! — ответила она мне, неподвижно глядя на меня своими глазами на покрытом морщинами лице, сверкающими, но измученными после ее долгих испытаний.
Нет, я этого не знал. Я продолжил бы мои вопросы, если бы другие люди не прервали нашу беседу.
Мне понадобилось все это длинное расследование жизни и деятельности Генри-ха Мюллера, чтобы понять, что она хотела сказать. На этих страницах будет найдена путеводная нить.
Надо напомнить, что Польша с осени 1939 года стала первой страной мира, ко-торая боролась одновременно с нацизмом и с коммунизмом, и за это очень до-рого платила как во время войны, так и после нее. Небольшая часть польских коммунистов, либо с немецкой стороны, либо с советской стороны, своими до-носами помогали охоте на участников сопротивления.
В 1957 году в еженедельнике «Polityka» коммунистический историк Мариан Ма-линовский попытался сократить до минимума эту страницу истории, о которой потом уже просто никогда не говорили: «Положение коммунистов было тяже-лым, писал он. Советские власти полностью не доверяли им и, более того, со-вершили некоторое количество неправомерных действий (!). В течение первых месяцев 1940 года их службы безопасности приступили к высылке сомнитель-ных элементов…»
Малиновский умалчивает тот факт, что коммунисты выдавали либо нацистам, либо НКВД, как националистически настроенных поляков, так и своих соб-ственным товарищей по партии, вся беда которых была в том, что они были противниками оккупантов.
Несколько прежде неизвестных деталей заслуживают, чтобы упомянуть их здесь. Они доказывают, что Сталин еще с 1938 года предусмотрел это германо-советское сотрудничество в Польше. По особому приказу его кабинета Москва отправила в страну некоего Богданова, известного также как «Жан», настоящее имя Антон Иванович Козаниров, чтобы объяснить товарищам, как нужно ломать их аппарат, который якобы позже будет восстановлен.
Богданов выбрал в качестве своих помощников трех бывших участников интер-национальных бригад, воевавших ранее в Испании: Стефана Духлинского, Пин-куса Картина, и Хиля Шрагу. Они свирепствовали в Польше до начала 1940 го-да, и эффективность этого тайного советского аппарата доказывает то, что Дух-линский вновь появился в Лондоне в 1941 года, тогда как Картин с конца 1940 года находился в Виши как член советской миссии при маршале Петэне. Картин «исчезает» в 1942, но снова появляется в Париже в 1945 года, где его обнару-живает Шрага. Тогда оба они были внедрены в среду меньшинства польских эмигрантов, оставшихся или снова ставших приверженцами Москвы. В постоян-ном контакте с постами и совместными бригадами Гестапо-НКВД, которые про-чесывали страну, они к началу 1940 года устроили разгром первых польских сетей внутреннего сопротивления.
Советский историк Рой Медведев впервые нарушил молчание, окружавшее за-кулисные стороны этого периода, когда в 1972 году в своей книге «Сталинизм» четко указал, что «таким образом были сосланы, либо в немецкие лагеря, либо в Гулаг около двух миллионов поляков в соответствии со вторым протоколом (Договора от 23 августа 1939 года), который обусловливал, что подписавшие договор государства брали на себя обязательства не допускать ни в каком из них какой-либо агитации против другой стороны, и информировать друг друга о своих усилиях в этом направлении».
Гестапо-Мюллер регулярно выезжал в Варшаву, в Краков, в Брест-Литовск и главным образом в Закопане, городок около польско-чехословацкой границы, где его сотрудники делили кабинеты со своими коллегами из НКВД. Главное учреждение разместилось в Кракове, где находился Ганс Франк, гауляйтер польской зоны, оккупированной немцами.
Гауляйтер Франк, хотя и был родом из Карлсруэ, хорошо знал Мюллера. Он не-долгое время был министром юстиции в Баварии, и неоднократно обсуждал с ним дела различных людей для принятия карательных мер.
Он впоследствии с удовольствием снова встречался с ним во время его посеще-ний Кракова, соглашаясь с ним в вопросах обращения с «этими неполноценны-ми людьми, которыми являются славяне, и особенно поляки». Франк тогда за-явил в одной берлинской газете: «Если бы мне требовалось публиковать объяв-ление всякий раз, когда было убито более семи поляков, то лесов этой страны не хватило бы, чтобы обеспечить необходимую для этого бумагу!»
Документальные кадры, отснятые немцами и захваченные сопротивлением, и тайно сделанные фотографии в конце 1960-х годов были смонтированы в документальный фильм поляком Янушем Пекалкевичем, находившемся в изгнании в Мюнхене в 1945 году. В этом фильме можно увидеть обучение, практику и операции советско-немецких объединенных подразделений, и доказательства того, что Москва до конца 1940 года предоставляла немецкому флоту свою базу в Мурманске, чтобы немцы могли осуществлять оттуда свои операции в Арктике и в скандинавских морях. Французские телевизионные каналы ни разу не показа-ли этот документальный фильм. Не будучи шедевром, он — бесспорное и го-рестное свидетельство против мифа о коммунизме, поднявшемся на борьбу с нацизмом. Впрочем, 9 июня 1991 года газета «Московские новости» подтвердила:
«С немецкой стороны операция (репрессия) была осуществлена отрядом, состоявшим исключительно из эсесовцев. В течение двух месяцев (ноябрь и декабрь 1939 года), он свободно действовал в советской оккупационной зоне Польши, в согласии с соответствующими органами НКВД, осуществляя контроль над экспатриацией тысяч лиц немецкого происхождения».
Речь шла о немцах, которые с 1933 по 1939 год считали, что сделали правиль-ный выбор, укрывшись в Советском Союзе. Они не извлекли никаких уроков из вопиющих чисток, которые после 1937 года в Испании и в других европейских странах с одинаковой силой карали как коммунистов, так и троцкистов-«уклонистов». Во всех случаях евреи первыми попадали под удар.
Какой была позиция Мюллера? Как обычно, когда дело касалось трудной про-блемы, способной затронуть его карьеру, он насколько это возможно избегал любой прямой ответственности. Он ловко переложил эту работу на реферат (подотдел) IV B 4, переданный под юрисдикцию Гейдриха, но в действительно-сти остававшийся под общим контролем Мюллера. И кто же руководил этим ре-фератом? Некий Адольф Эйхман, с августа 1938 года руководитель «Бюро по еврейской эмиграции». Потому что планировалось вовсе не истребить всех ев-реев, а изгнать их за пределы «жизненного пространства» Великогерманского Рейха, как говорили в Берлине.
В январе 1939 года по приказу Гитлера и Геринга было созвано совещание с участием Гейдриха, Гиммлера, Мюллера и Альберта Форстера, близкого сорат-ника фюрера и гауляйтера Данцига. Речь шла о том, чтобы организовать эми-грацию, добровольную или вынужденную, евреев Германии и Польши, когда последняя будет оккупирована. После этого согласования Гестапо-Мюллер тре-бует, чтобы ему были в наиболее короткие сроки предоставлены списки семей «партиями» (!). Но он тотчас же передает этот вопрос именно Эйхману для ис-полнения.
Эйхману, родившемуся в 1906 году в немецкой семье, которая эмигрировала в австрийский Линц, было тридцать два года, когда на него взвалили это бремя, за которое после войны его будут преследовать по всему миру, пока в 1961 го-ду группа «коммандос» Моссада не похитит его в Южной Америке и вывезет в Израиль, где его приговорят к смертной казни и казнят в 1962 году.
Именно австриец Эрнст Кальтенбруннер, преемник Гейдриха в 1943 году в Главном управлении имперской безопасности, порекомендовал перевести Эйх-мана в Берлин, после того, как встречался с ним в 1932 году на собраниях нацистской партии в Линце и Вене. Эйхман только что потерял свою должность представителя американской фирмы «Vacuum Oil Company». С ним установили контакт из Бюро по делам евреев полковника Николаи, который посоветовал ему специализироваться на сионистских вопросах. Эйхман упорно изучал идиш и иврит. Он поглощал всю возможную литературу по этой области. Затем в 1937 году Гейдрих и Мюллер отправляют его в командировку в Палестину. По воз-вращению в следующем году он восстановил в Вене бюро, которое стало единственным, которое было уполномочено выдавать визы для эмиграции евреям с территорий, уже оккупированных Вермахтом: Чехословакии и Австрии, затем Польши с осени 1939 года.
Историк Андре Бриссо рассматривал эти вопросы в своей книге «Гитлер и Черный Орден», опубликованной в 1969 году. Все процитированные им документы снабжены ссылками и еще сегодня поддаются проверке в немецких архивах или в архивах Нюрнберга, и они говорят об отстранении, об оттеснении (Ausschaltung) или об «Judensevakuierung», т. е. об эвакуации евреев (термин, использованный Гиммлером в своей публичной речи в Позене (Познань) 4 ок-тября 1943 года), но не об их «уничтожении». Это вовсе не должно означать, что уничтожение не имело место, но этот термин еще не использовался во время знаменитой конференции 20 января 1942 года в Ваннзее, в которой прини-мали участие Мюллер и Эйхман.
С 1935 по 1941 годы Гитлер, Розенберг, Гейдрих, Мюллер, все они одобряли идею отправки евреев в Палестину. Ялмар Шахт, министр финансов Гитлера, даже отправился в 1938 году в Лондон, чтобы убедить англичан облегчить до-ставку евреев из Европы в эту Землю Обетованную. Но англичане отказались. Они рассматривали Палестину как исключительно свой и неприкосновенный охотничий заповедник.
Эйхман сотрудничал с всемирной сионистской организацией. Он регулярно ви-делся с ее высшими руководителями, например, с Фейвелом Полкесом из «Ха-ганы», с которым он с благословения Гейдриха и Мюллера встречался 26 фев-раля и 2 марта 1937 года.
(См. книгу Эммануэля Ратье, «Воины Израиля», Париж, 1995 — прим. автора)
С какими результатами? В 1938 году происходит эмиграция 40 000 немецких евреев и 45 000 австрийских евреев. Еще 78 000 других последуют в 1939 году, половина из которых прибыла из Чехословакии. Тем временем, вторжение в Польшу все меняет. Переселение в Палестину, добровольное или вынужденное, прекращается. Мюллер неоднократно выезжает в Краков, чтобы обсудить ев-рейскую проблему со своими коллегами из НКВД. В начале оккупации Берлин отказывается от того, чтобы Москва в отправляемые в Германию партии заключенных или подозреваемых немецкого происхождения включала и евреев, но, в конце концов, уступил в ноябре 1939 года. Доклад генерала Вильгельма Кейте-ля, в то время начальника немецкого генштаба, 5 декабря, после первой опера-ции такого рода, сообщает, что она «прошла не так спокойно, как ожидалось».
Он объясняет, что многие евреи, как только они оказались у пограничных по-стов в Польше на границе обеих оккупационных зон, поняли, что их собираются отправить в Берлин, и убежали. «Потребовалось, чтобы Советы развернули свои войска, рассказывает Кейтель, чтобы снова их собрать (!), и, наконец, передать их нам».
Тогда Эйхман предлагает создание своего рода «резервации» для евреев в не-большом местечке к юго-западу от Львова, но Ганс Франк поднимает крик до Берлина, мол, триста тысяч евреев и так уже согнаны в этот сектор, причем его, Франка, даже не предупредили об этом. Операция аннулирована. Несколькими месяцами позже Эйхман предлагает обязать Францию позволить эвакуацию около четырех миллионов евреев Европы на Мадагаскар, где они могли бы со-здать свое собственное государство. Гитлер посчитал этот проект столь совер-шенным, что 18 июня 1940 года он даже сообщил об этом Муссолини. Но Виши отказывается. Все остается заброшено.
Вторжение в СССР полностью меняет немецкую политику по отношению к евре-ям. В Берлине ответственные за айнзацгруппы лица усиливают свое давление. Для них все советские евреи уже по определению являются коммунистами. Раз-ве не они изначально организовали и возглавили большевистскую революцию? 82
Разве не они стоят за Сталиным и его армиями, готовыми экспортировать боль-шевизм в Западную Европу? Так же как половина окружения Гитлера, они, сле-довательно, сторонники их истребления.
Директива от 31 июля 1941 года, подписанная Герингом (который подтвердил ее подлинность перед судьями в Нюрнберге), точно инструктирует реферат IV B 4: «Я даю вам любые полномочия для проведения подготовки окончательного решения еврейского вопроса на европейских территориях, перешедших под влияние Германии». Но хотя Геринг и подтвердил в Нюрнберге подлинность этого приказа, он отрицал, что «окончательное решение» означало «уничтоже-ние». Тогда что же обсуждалось в Ваннзее в январе 1942 года?
Судам союзников был представлен протокол, принятый на этой конференции, под номером N.G. — 2586 G. Между тем, как отметил в 1969 году Андре Бриссо, этот документ «странный»: обычный машинописный текст, на обычной бумаге, без печати, без даты, без подписи, и в нем указаны абсолютно неверные циф-ры, касающиеся количества евреев, живущих в Европе.
Говорили, что в нем использовался термин «уничтожение в жизненном про-странстве немецкого народа». В действительности немецкий текст звучит так: «Die Zurückdrängung der Juden aus dem Lebensraum des Deutschen Volkes», что означает: «вытеснение евреев из жизненного пространства немецкого народа». Следовательно, «уничтожения» в тексте нет.
Давайте напомним, что документы, относящиеся к этой проблеме, были предъ-явлены в Нюрнберге с «исправленными и отредактированными» переводами в тот момент, когда Сталин отдал своим судьям и своим дипломатам приказ при-знать раньше всего мира, и поддерживать больше, чем весь остальной мир, со-здание и дипломатическое признание Государства Израиль. Он был убежден, что вследствие этого Москва могла бы положиться на израильтян в Израиле и на евреев в диаспоре, главным образом, среди евреев США, чтобы те поддер-живали ее стратегию.
Один чехословацкий переводчик еврейского происхождения, который в 1947 и 1948 годах работал для советских заводов и заводов в Брно, которые тогда по-ставляли вооружение израильтянам, однажды высказал мне свою ярость: «Начиная с 1949 года, мне пришлось готовить карточки и ярлыки на арабском языке, так как Москва только что бросила еврейскую карту и отныне заставляла поставлять оружие в Дамаск!»83
Генрих Мюллер, разумеется, неотступно следил за деятельностью Адольфа Эйх-мана, так как подгруппа по еврейским делам была в декабре 1939 года присо-единена к управлению IV, то есть к Гестапо. До конца апреля 1945 года эти два человека уже больше не прекращали встречаться друг с другом. Следователь-но, мы вправе удивляться тому, что даже если Мюллер во время Нюрнбергского процесса и был причислен к пропавшим или мертвым, то он ведь исчез также из сотен книг, посвященных Холокосту, или же его упоминали только мимоходом и без комментариев. Больше того, израильтяне у себя в стране опубликовали ме-муары Эйхмана, составленные им в ожидании казни, и протоколы его допросов. Нигде не детализируется роль того, кого Эйхман время от времени называет «моим начальником». А ведь именно Мюллер, начиная с 1941 года лично кон-тролировал все эти вопросы на территориях России, завоеванных Вермахтом и прочесанных айнзацгруппами, как и в прибалтийских государствах, в Белорус-сии, на Украине, а также на Западе, в Скандинавии, в Нидерландах, в Бельгии, во Франции и в Швейцарии, территорию которой совершенно незаконно бороздили во всех направлениях следователи Гестапо и СД.
Во Франции гестаповцы, такие как Теодор Даннекер и Алоиз Бруннер, занялись тогда тем, что «договорились» с Всеобщим союзом французских евреев (Union générale des israélites de France, UGIF) который насчитывал 919 постоянных служащих, распределенных по офисам в четырнадцати городах бывшей север-ной оккупационной зоны, и в двадцати семи городах того, что до ноября 1942 года было южной зоной.
Еврейские «коменданты» — их было семь, которые должны были выполнять свои обязанности в лагере Дранси — составляли списки тех, кого должны были депортировать. Кое-кто доходил до того, что выдавал некоторых своих близких, которые скрывались под чужими именами. Очень многие факты замалчивались после войны, даже когда в 2001 году адвокаты, такие, как Серж Кларсфельд, добились судебного процесса над Алоизом Бруннером. Осужденный заочно в 2001 году, этот офицер СС ни разу не упоминает своего шефа Гестапо-Мюллера, проявляя ту же невероятную ловкость, что и подсудимый Эйхман в 1962 году, совсем не беспокоясь об этом.
Далее исследование в нашей книге покажет, что Эйхман за несколько часов до падения Берлина 1 мая 1945 года укрылся у Мюллера. Это никогда не интере-совало охотников за нацистами. Не интересовала их также и история Стеллы Гольдшлаг, умершей в Баварии в 1990-х годах. 84
(Автор ошибается, Стелла Гольдшлаг умерла в 1994 году в Берлине — прим. перев.)
С 1940 по 1945 год эта еврейка была одной из наиболее усердных активных агентов в учреждении Мюллера, которые втирались в доверие к своим скрыва-ющимся единоверцам и выдавали их Гестапо. Она была осуждена в Восточной Германии на десять лет тюрьмы по обвинению в причастности к аресту и смерти приблизительно тысячи евреев за пять лет, но затем ее выслали в Западную Германию, где ни один специалист даже не позаботился о том, чтобы допросить ее!
Мюллер также восстановил специальные команды, брошенные во Францию начиная с лета 1940 года для того, чтобы вместе с их коллегами из НКВД, назначенными Москвой, разграбить знаменитые библиотеки, архивы и Нацио-нальную Библиотеку, а также центры, известные своими связями с масонами. Секретные документы, книги, отчеты по судебным делам, касающимся между-народной политики исчезли, таким образом, навсегда.
Советские команды специализировались на изучении соответствующих доку-ментов, не только о деятельности русской эмиграции во Франции с 1920 по 1939 годы, но также о великих князьях и княгинях и о другом высшем дворян-стве, заставшем последние дни царизма.
Пауль Леверкюн, который был одним из ближайших сотрудников адмирала Ка-нариса, рассказал мне в 1950 году, что эйфория во время этого сотрудничества между Гестапо и НКВД достигла того, что Мюллер в августе 1940 года попросил штаб Вермахта (очень мощный и влиятельный во Франции до конца 1941) со-здать специальную бригаду, которая получила бы обозначение «H» и взяла бы на себя поддержание максимума контактов с уцелевшими членами коммунисти-ческой партии. Он организовал в Бельгии подразделение такого рода, и агенты СССР, вроде Леопольда Треппера чувствовали себя до такой степени уверенны-ми, что Треппер даже решил, что отныне центр его сети можно перенести в Па-риж, и что даже его сотрудникам еврейского происхождения нечего было опа-саться.
Для всех нас, говорил Мюллер своим сотрудникам, враг это Англия и это Виши! Леверкюн, вспоминая об этом, добавил: — Оскар Райле, Фридрих Рудольф, ко-торые работали в нашей службе в Париже, знали почти все о коммунистическом аппарате, который восстанавливался после перенесенной катастрофы. Он со-здавал ячейки, о которых мы знали, что до поражения Франции в них было по три, по пять членов, а теперь они состояли уже из восьми, из двенадцати чело-век. Гестапо и СД вели игру со своей стороны, мы в Абвере со своей, и нас удивляли такие неосторожные шаги. Впрочем, мы через наших информаторов знали, что и сами некоторые коммунисты тоже начали об этом беспокоиться…
Это беспокоило также некоторых нацистов. Майор СС Карл Бёмельбург, один из крупных руководителей оккупационной администрации в Париже, 30 сентября 1940 года доложил об этом Отто Абецу, послу Германии в оккупированной Франции, и отправил свои наблюдения в Берлин. Коммунисты становятся опас-ны, писал Бёмельбург в своем анализе для Гестапо-Мюллера. Следовало бы провести облаву на всех их руководителей и постоянных членов, которые толь-ко частично играют в сотрудничество с нами против агентов английского импе-риализма в южной зоне».
3 октября 1940 года Генрих Мюллер отвечает ему:
«Согласен с этими облавами, но нужно 1) беречь наших осведомителей; 2) иметь список всех тех, кто арестован; 3) чтобы захваченный материал был хо-рошо изучен, и чтобы эта операция осталась незаметной…»
Странный Мюллер! Незаметно арестовать несколько сот руководящих коммуни-стических кадров это больше похоже на шутку. Беречь «наших осведомителей» предполагает, что, если французская полиция ответственна за операцию, то есть риск, что коммунисты, внедренные в ее ряды, вовремя предупредят своих друзей. В любом случае, кто определит тех, кого надо «беречь», и не окажутся ли после этого эти последние под подозрением в глазах своих товарищей?
На самом деле Мюллер прилагает все усилия, чтобы эта большая облава не со-стоялась. Но нужно заметить, что зато некоторое время спустя очень молодые коммунисты были бессовестно и безжалостно посланы на смерть, то есть на проведение диверсий, даже покушений, настолько плохо «подготовленных», что наказание настигает их быстро и точно. И в это время настоящий аппарат в строжайшей тайне работает вокруг Жака Дюкло и нескольких специалистов из советского аппарата во Франции, которые напрямую подчинены Москве.
Гестапо-Мюллер, который часто бывал в Париже, так никогда и не разоблачил никого из них. И отнюдь не Гестапо, а служба радиоперехвата Абвера и подраз-деления полевой жандармерии (Feldgendarmerie), подчиненные Вермахту, осе-нью и зимой 1941–1942 годов понемногу выслеживают и распутывают паутину «Красного оркестра».
Гестапо-Мюллер, тем не менее, растет в чинах в течение этого эйфорического периода немецкой оккупации Европы. Поднявшись до бригадного генерала (бригадефюрера) СС 6 декабря 1940, он 29 ноября 1941 года становится уже генерал-лейтенантом (группенфюрером), и, начиная с апреля 1942 года, он яв-ляется единственным руководителем всех сил полиции в континентальном масштабе. Теперь он обладает полномочиями, которые до тех пор возлагались во Франции на Верховное командование Вермахта.
Спустя пять месяцев он подписывает все приказы и распоряжения в качестве начальника полиции, главы службы безопасности Рейха и СД. Это правда, что Райнхард Гейдрих был убит 27 мая 1942 года в Чехословакии и правда, что его на самом деле надо было заменить. С помощью интриг Бормана, «серого карди-нала» за спиной Гитлера и Гиммлера, Эрнста Кальтенбруннера продвинули в министерство внутренних дел. Гестапо-Мюллер при этом остается высшим по-лицейским чином, ответственным за расследования и репрессии в оккупирован-ной Европе. Даже Абвер получил из Имперской канцелярии приказ «передавать в письменном виде любые результаты своих расследований управлению без-опасности и СД, и действовать только с его разрешения». То есть, с разрешения Генриха Мюллера.
Под его контролем, три человека в Париже полностью зависят только от его власти: Карл Оберг, высший руководитель СС, его заместитель Бёмельбург, и Гельмут Кнохен, специалист по репрессивным операциям.
Апогей роли Гестапо-Мюллера, тем не менее, в этот момент раскрывается в двойной игре этого человека. Двойной игре, о которой никто никогда не желал говорить с 1960-х годов.
Каковы причины этого великого молчания? Кто хотел защитить роль и память Генриха Мюллера? Почему молчали советские историки и охотники за нациста-ми эти два или три последних десятилетия?