Досье Сарагоса

13.1. Побег из Берлина

Личный дневник Бормана, которым пренебрегали хроникеры, говорит больше, чем можно было бы представить, даже если в нем отмечены только его встречи с января по конец апреля 1945 года. Конечно, он был подлинным. До 1972 года Москва отрицала, что дневник был найден в Берлине подразделением Красной армии. Но пятнадцатью годами позже приоткрытые архивы НКВД признали, что Лаврентий Берия, в то время наивысший руководитель спецслужб СССР передал его Сталину с переводом на русский язык и с сопроводительным письмом за номером 735/б, датированным 22 июня 1945 года. Если бы речь шла о подделке, то непонятно, для чего Берия фабриковал бы ее после восьми недель тщательного изучения.

Остается фактом, что дневник был странным образом найден на трупе там, где, как гласила легенда, в ночь с 1 на 2 мая 1945 года Мартин Борман был убит ударной волной снаряда, попавшего в танк на мосту Вайдендаммбрюкке. Артур Аксман, который с Борманом вышел из бункера Имперской канцелярии, рассказывал, что он потерял его из виду в какой-то момент, затем вновь нашел его уже упокоившимся навсегда. Между тем, пятнадцатью годами позже, Аксман вынужден был признать, что он выдумал эту историю. Вместе с другими «свиде-телями», он хотел тогда распространить слух о смерти Мартина Бормана для того, чтобы прикрыть его бегство. Но ни он, ни они не заметили, что на трупе было надето кожаное пальто не его размера, и что под ним было только нижнее белье! Инсценировка, осуществленная в спешке, со знаменитым дневником, ко-торый специально подложили сбоку от трупа, чтобы его можно было идентифицировать!

Позже израильские разведывательные службы сами заметили, что за двадцать лет после окончания войны два трупа Бормана были таким же образом обнаружены в Германии, и еще четыре других в Южной Америке… Заранее подготов-ленные следы, изобретенные Гестапо-Мюллером для себя самого и для его со-общника по последним часам Рейха.

Борман действительно прошел по мосту Вайдендаммбрюкке, как об этом сооб-щили заслуживающие доверия свидетели; это доказывает потеря, случайная или нет, этого дневника, где не было никаких особенных тайн. Однако и этот дневник заговорит, если изучать его параллельно с письмами Бормана его лю-бимой Герде, так как в смятении последних недель войны, он еще находил вре-мя писать своей жене, и особенно уточнял, что его близкий друг фон Хуммель возьмет на себя задачу эвакуировать ее к итальянскому склону австрийских Альп.

13.2. Место встречи известно посвященным

В письме Герде, датированном 6 сентября 1944 года, Борман писал: «С этого утра у меня здесь есть свой человек, Цандер. Он занимается делами партии… Мюллер и я, мы используем пять секретарш. Цандер сам должен был нам предоставить свою». Мы также узнаем, что 19 февраля 1945 года, Мюллер и он устроили в Штольпе, маленькой деревушке, расположенной в 15 километрах на северо-запад от Берлина, секретную базу: «Я попросил Раттенхубера предоста-вить в наше распоряжение двух офицеров из отдела расследований уголовной полиции. Мюллер возьмет их с собой, чтобы обучить их. Я их устрою на верх-нем этаже дома».

Таким образом, здесь четко видно, что Мюллер и Борман находятся в сговоре. И для какой такой удивительной миссии Мюллер должен обучить в феврале 1945 года двух полицейских из уголовной полиции? И зачем писать Герде, что он устроит их на верхнем этаже дома? Это закодированное письмо?

Давайте отметим в списке посетителей, упомянутых в его ежедневнике, людей, приходивших к нему по техническим мотивам, как фельдмаршал Кейтель или еще Йодль. Чтобы продолжать свою радиоигру, совместно с Мюллером, он может получить от них точные сведения. Но, что касается тайного плана Бормана, очень интересны другие записи, с января до середины апреля 1945 года. Например, Артура Аксмана, о котором мы уже упоминали, Борман принимал трижды, и именно Аксман, выйдя из бункера в начале мая 1945 года вместе с Борманом, исчезает, а затем, восемь месяцев спустя, союзники обнаруживают его в Верхней Баварии. У Аксмана одна рука, следовательно, его легко заметить и узнать. Но его временное задержание интересно тем, что он скрывается там же, где жили в подполье после падения Берлина и Вильгельм Цандер, адъютант Бормана, и Гельмут фон Хуммель, заданием которого было заботиться о Герде Борман.

В середине апреля Цандер позвонил своей жене, оставшейся в Ганновере, что-бы сказать ей, что он не сможет к ней приехать, так как должен уехать на зада-ние. Он действительно спрятал в районе озера Тегернзее, к югу от Мюнхена, несколько досье из секретариата Бормана; затем он возвратился в бункер Им-перской канцелярии. Оттуда, с копией завещания Гитлера, он снова вышел 29 апреля, ночью, с восьмью другими лицами, список которых у нас есть. Мы об-наруживаем его в декабре 1945 года под именем Фридриха Вильгельма Паусти-на, баварского огородника… Следовательно, было предусмотрено, чтобы он от-ныне жил под чужим именем, ожидая инструкций.

Хуммель восемь раз за два месяца разговаривал с Борманом. Будущее докажет, что он был хорошо посвящен одновременно и в то, как спрятать и защитить Герду Борман, и в то, как «прятать» различные сокровища, перевезенные в Верхнюю Баварию и Австрию.

Среди других посетителей Бормана — госпожа Форстер, супруга бывшего гау-ляйтера Данцига, «исчезнувшего» и, без сомнения, уже попавшего в руки со-ветских войск. Есть там и Эрих Кох, эвакуированный из своей вотчины Украи-ны. Согласно нашим сведениям, собранным в Польше, где его судили в 1948 году, он в начале мая втайне добрался до Фленсбурга на германо-датской гра-нице и лишь на четверть часа опоздал на секретную подводную лодку, которая должна была довезти его до Южной Америки.

В большинстве случаев до апреля 1945 года Мюллер присутствует на беседах Бормана. После чего шеф Гестапо возвращается в свое собственное укрытие, так как Мюллер не жил в бункере Имперской канцелярии, где собирается более 700 человек. Борман аккуратно вел их список, хотя, согласно нашим источни-кам из Москвы, некоторые имена там не фигурировали. Например, имя началь-ника личной охраны Гитлера Ганса Раттенхубера, или имя некоего Карпичев-ского (Karpitchevsky), что наводит на размышления, так как, сколь бы невероятным это ни казалось, этот персонаж из охраны Гитлера давно был советским агентом, и, впрочем, снова потом «нашелся» отдельно от всех, когда последние обитатели покинули окруженный бункер. Карпичевского, с замаскированным лицом посадили в один из танков, расположившихся у выхода. Русские журна-листы подтвердили нам, что у него был маленький радиопередатчик, с помощью которого он смог ночью 30 апреля указать свое местонахождение: «Я нахожусь в комнате 114».

(Карпичевский был не единственным советским агентом в бункере Гитлера. Доктор Эрнст Гюнтер Шенк в бельгийском журнале «Magazine special», Брюс-сель, 15.9.1971, рассказывал, что когда он по приказу Гитлера находился в бункере, то два раза видел, как Борман разговаривал с двумя подчиненными из СС. После падения Берлина, когда доктор Шенк оказался в советском плену, он во время допросов снова увидел тех же людей, но уже в советской форме. — прим. автора.)

13.3. Личный бункер Генриха Мюллера

Но где был Мюллер? В 1997 году американский автор Клиффорд Кирэкоф (Clifford Kiracofe) раскопал в американских архивах забытый документ, который частично объясняет таинственное исчезновение шефа Гестапо в ночь с 29 на 30 апреля.

Вблизи от Курфюрстенштрассе, где располагались его служебные помещения, Мюллер в строжайшей тайне несколькими месяцами прежде приказал устроить бункер и примыкающие к нему подземные ходы, о котором знали только Адольф Эйхман и он. Бункер и выходы из него располагались между улицами Шиллерштрассе и Ландграфенштрассе, под нагромождениями развалин, чтобы ни у кого не возникла идея начать там копать. Здания обрушились под бомбар-дировками союзников. Эйхман считал, что это была гениальная идея.

Он назвал это место «Fuchsbau» («Лисья нора»). Запасы питьевой воды, тонны консервов, склады оружия, телефон, довольно мощный радиопередатчик до-полняли сооружение.

Как удалось сохранить все это в тайне?

Если бы Мюллер действовал официально, то установленный порядок требовал, чтобы он об этом сообщил министру Альберту Шпееру, чье согласие было необ-ходимо для любых значительных работ. Мюллер обошелся без этого. Вместе с Эйхманом они воспользовались своими друзьями, руководившими двумя или тремя концентрационными лагерями, чтобы забирать оттуда евреев в качестве рабочей силы. Сто человек в общей сложности. Они работали безостановочно. После чего все они исчезли. Ликвидированы. Больше никаких свидетелей. Люди каждый день умирали под бомбардировками…

Откуда у нас эта уверенность? Просто из документов, обнаруженных Клиффор-дом Кирэкофом. Речь идет о показаниях полковника (штандартенфюрера) СС Вильгельма Хёттля, второго после Вальтера Шелленберга человека в руковод-стве СД. После нескольких допросов, проведенных американской военной контрразведкой (CIC), он вдруг вспомнил об одном сообщении: незадолго до падения Берлина, один из его подчиненных Виктор Цайшка пришел доложить ему о признаниях, которые только что сделал ему Адольф Эйхман, пока они брели в Баварию. 8 декабря 1945 года Хёттль рассказывает всю эту историю подполковнику Смиту У. Брокхарту в присутствии переводчика Лео Каца и Джеймса П. Бака, корреспондента на Нюрнбергском процессе. Эйхман пришел к выводу, что, так как через несколько дней Берлин окажется в руках советских войск, любая попытка сопротивления была уже бессмысленна, и поэтому от знаменитого бункера больше не было никакой пользы. У него не было, впрочем, никакого намерения возвращаться в столицу. Но не было ли гениально устроить таким образом такое укрытие?…

«Для меня из этого не обязательно следует, что Мюллер укрылся именно там, говорит Хёттль американцам, но, возможно, тем не менее, что он воспользовал-ся бункером, так как он исчез 29 апреля».

И 19 декабря Хёттль по памяти нарисовал приблизительный план бункера.

13.4. Эвакуация из бункера

Пятьюдесятью шестью годами позже мы почти не можем себе представить, как выглядел тогда Берлин в зареве пожарищ, с проспектами и улицами, превра-щенными в нагромождение камней, с мужчинами и женщинами, бродящими по руинам в поисках воды и пропитания, когда, начиная с 29 апреля, советские войска стояли всего в восьмистах метрах от бункера Имперской канцелярии. С 24 апреля армии двух первых фронтов (после вторжения в Германию советские войска были распределены по трем основным фронтам — прим. автора) прибли-жались в форме полукруга, с северо-запада к юго-востоку немецкой столицы. Было запрещено приступать к последнему штурму без приказа Сталина. Обыч-ные подразделения должны были вычистить свою зону, с запретом проникать на станции и в туннели метро. Ходили слухи, что там везде стоят ловушки: либо дистанционно управляемые мины, либо системы затопления водой в случае тревоги.

Отсюда та невероятная ситуация, описания которой вы не найдете нигде ни в печати, ни в западных книгах. В течение, по крайней мере, трех или четырех дней, в то время как советские танки медленно катились по улицам, окружен-ные пехотинцами, занимающимися зачисткой на поверхности города, около двадцати тысяч берлинцев циркулировали как крысы, заключенные между же-лезными дорогами метро, в водостоках, бежали к выходам на концах линий метро на северо-западной, западной юго-западной, южной окраинах Берлина. Иногда нужно было очень быстро выбираться со станции, туннели которой были завалены, чтобы снова нырнуть под землю на другой, ближайшей станции.

Ввиду всего того, что происходило, начиная с 30 апреля, мы думаем, что для Бормана и для Мюллера были заранее предусмотрены договоренности между ними и теми советскими офицерами, с которыми они поддерживали связь по радио, о том, что в огненном кольце, которое все сильнее сжималось вокруг Имперской канцелярии и ее бункера, будут предусмотрены бреши. Легкость, с которой некоторые из 780 присутствующих в бункере Имперской канцелярии и примыкающих к ней помещений, смогли выбраться на свободу, никак нельзя объяснить иначе. Одни были почти сразу же задержаны советскими войсками, но другие, как бы случайно связанные с Борманом или с Мюллером, смогли рас-твориться в воздухе.

Борман — в самых лучших планах есть свои слабые места и всегда существуют непредвиденные обстоятельства — поручил генералу Вильгельму Монке и его помощнику подполковнику Клингермайеру скоординировать с Гансом Раттенху-бером проведение эвакуацию около двухсот человек из числа обитателей бун-кера. Шесть групп по тридцать человек в каждой должны были, по сигналу Монке, по очереди каждые десять минут двинуться по туннелям метро к выхо-дам из них на окраинах Берлина. Еще заранее, 29 апреля, семь или восемь офицеров и партийных начальников, среди которых был и Вильгельм Цандер, проверили на себе эти пути отхода. Цандер убежал на юг и оттуда в Баварию. Следовательно, эвакуацию можно было постепенно провести. Фактически выхо-ды к Веддингу на северо-западе, Шпандау на западе, Гатову на юго-западе, и Тельтову на юге были свободны.

Но ведь существовал не только один центральный бункер. В рассказах о паде-нии Берлина никогда не уточнялось — по крайней мере, в западных средствах массовой информации — что между 1942 и 1945 годами в Берлине было создано около 600 других бункеров, и что только посвященные в план Бормана и Мюллера знали, какие из них они могли бы использовать в качестве временного укрытия в случае необходимости.

Начиная с 29 апреля, поведение Бормана очень красноречиво. Он отправляет адмиралу Карлу Дёницу во Фленсбург ряд радиограмм. Например, объявление, что Гитлер снял Геринга и Гиммлера со всех постов. Правительство теперь воз-главляет он, Дёниц!

Но, спустя уже шестнадцать часов после самоубийств Гитлера и Евы Браун, Борман об этом Дёницу не сообщает. Затем он его информирует, что «завеща-ние Гитлера вступило в силу», прося его не сообщать пока немецкой обще-ственности об этом, пока он сам не присоединится к нему во Фленсбурге. Одна-ко Борман так и не доехал до Фленсбурга.

Дёниц тщетно пытался вести переговоры с западными союзниками: прекратить сражаться против них, но продолжать войну против СССР. Они отказались. Дё-ниц будет взят в плен англичанами 23 мая 1945, и 1 октября 1946 года приго-ворен в Нюрнберге к десяти годам тюрьмы, за «военные преступления и пре-ступления против мира». Полностью отбыв свой срок, Дёниц умер 24 декабря 1980 года.

Если верить Эльзе Крюгер, секретарше Мартина Бормана, рейхсляйтер 1 мая 1945 года в 21 час 30 минут, натянул свое кожаное пальто, затем кивнул ей, со словами: «Ну, до свидания! У всего этого нет больше никакого смысла. Я по-пробую пройти…»

Следователи в Нюрнберге зарегистрировали эту версию. Мы очень сомневаемся в ее точности, в том смысле, что в этот момент Эльза Крюгер очень хорошо зна-ет, что немного раньше 23 часов, ее ожидают в первой из шести групп, органи-зованных Монке; и что сам Борман является частью группы 3, которая через тридцать минут после первой, ее, группы, должна направиться к району Вед-динг.

Эльза Крюгер вскоре исчезла из хроники. Однако, странное открытие в ходе наших исследований: под именем мисс Кютнер она жила в Англии, где вышла замуж за профессора Кембриджа, умершего в самом начале 1980-х годов. Затем она уехала в Западную Германию, чтобы умереть там в 1997 году. Никто нико-гда даже не пытался встретиться с ней, чтобы расспросить ее, за исключением, разве что специалистов из британской контрразведки МИ-5, которые хранят молчание до сегодняшнего дня.

(Эльза Крюгер в 1947 году вышла замуж за одного из допрашивавших ее английских следователей по имени Лесли Джеймс, и жила под фамилией Эльза Джеймс. Ее муж действительно впоследствии стал университетским профессором, и умер в 1995 году в Германии. — прим. перев.)

В любом случае, точно установлено, что она оставила бункер с первой группой, в предусмотренный час. Группа включала двадцать четыре человека, а не тридцать. Четыре женщины и двадцать мужчин, среди которых посол Вальтер Хевель, вице-адмирал Ганс-Эрих Фосс, повар и двое из секретарей Гитлера. Ис-торик и законовед Хью Томас в своей книги «Двойники» сообщает, что все рас-сказы об этом бегстве у людей из группы 1 совпадают, тогда как рассказы лю-дей из группы 3, группы Бормана, оказались в равной степени размытыми и противоречивыми, и еще больше в сравнении их с повествованиями участников группы 4, к которой принадлежал Артур Аксман.

Группы, организованные Монке, продвигались к станции метро «Штадтмитте» («Центр города»), чтобы уходить оттуда по туннелям, ведущим либо к северу, либо к северо-западу, либо к западу и северу. Теоретически, таким было предусмотренное движение, но большая часть шести групп быстро потеряли половину своей численности. По крайней мере, две растворились в воздухе.

Например, при прохождении через станцию метро «Кайзерхоф» (сейчас называ-ется «Моренштрассе» — прим. перев.), в то время переполненную перепуганными берлинцами, которые бродили кругами в темноте, пронизанной редкими фона-рями и электрическими лампами. Полицейские преграждали путь в некоторые туннели. Какими бы ни были опасности, люди, охваченные клаустрофобией, хотели выйти; другие опасались пускаться в путь, который проходил под рекой Шпрее. Что, если вода ворвется в туннель, когда они будут идти по нему?

Тогда группа 1 решает направиться к выходу станции «Фридрихштрассе». Груп-па 3, которой руководит Вернер Науман, один из помощников Геббельса в ми-нистерстве пропаганды, решает добраться до «Фридрихштрассе» со станции «Штадтмитте». Оттуда они направятся к мосту Вайдендаммбрюкке, чтобы пе-рейти реку Шпрее.

13.5. Борман выбрался на поверхность

Около двух часов ночи. Серьезные бои или небольшие столкновения происхо-дят почти везде; другие районы спокойны, так как в некоторых местах проходят переговоры между войсками одной и другой сторон. Каждый раз советские вой-ска должны обо всем докладывать в тыл, то есть либо в штаб генерала Василия Чуйкова, либо в штаб маршала Жукова, который командует всей операцией. Таким образом, когда генерала Ганса Кребса 30 апреля отправляют для перего-воров прямо перед последним штурмом бункера, Жуков не смог самостоятельно принять решение: ему надо было связаться со Сталиным в Москве. Многочис-ленные историки детально описали этот аспект взятия Берлина.

Мартин Борман теперь движется на поверхности, с семью или восьмью спутни-ками, вблизи от моста Вайдендаммбрюкке. Не будем возвращаться к десяткам рассказов и противоречивых свидетельств об его предполагаемой смерти на мосту. Почти все те, кто с мая и до зимы 1945 года уверяли, что видели, как он лежал, растянувшись, без признаков жизни, позже сознались, что лгали. Например, Аксман, шофер Гитлера Эрих Кемпка и другие слуги Гитлера, или Ганс Баур, личный пилот фюрера, который, раненый в ногу, будет взят в плен и увезен в СССР. Он будет освобожден только десятью годами позже.

Вместо этого давайте хорошенько запомним свидетельство майора СС Йоахима Тибуртиуса из дивизии СС «Нордланд», который после войны стал торговцем зерном. Он хорошо видел, как огонь противника поразил один из танков, нахо-дящихся на мосту, и что те, кто оказались поблизости, попадали или были сду-ты взрывной волной. Но, сразу же после этого, рассказывает он, «я пошел на другой стороне моста до отеля «Атлас» и там я увидел Бормана, в гражданской одежде. Мы пошли вместе к Шиффбауэрдамм, затем на Альбрехтштрассе. После чего я потерял его из виду. У него было столько же шансов спастись, сколько и у меня».

Это заявление стоит учесть, потому что Тибуртиус был известен своей серьез-ностью, своей честностью, и на его совести не было никаких поступков, в кото-рых он мог бы себя упрекнуть. Он только выполнял свой долг, и никогда не был объектом каких-либо расследований, когда 17 февраля 1953 года, спустя почти восемь лет после этой ночи, он рассказал об этом в бернской газете «Der Bund».

У меня были другие причины принимать всерьез Тибуртиуса, которого мне по-рекомендовал один майор Вермахта, укрывшийся после войны в районе Трие-ста, который поддерживал со мной переписку в течение десяти лет.

Когда корреспонденты его расспрашивали, Тибуртиус добавил то, что прошло незамеченным: «…Позже один из моих товарищей подтвердил мне, что он встретил Бормана, одетого в форму егеря около Комотау…» Никто другой, кро-ме него никогда не упоминал этот маленький городок, расположенный в дю-жине километров от германо-чешской границы, сегодня под чешской юрисдикцией, но в то время он был немецким. Никто за исключением меня в этом рас-сказе, так как Комотау (по-чешски Хомутов), как мы об этом уже говорили, был одним из главных тайных пунктов плана Бормана-Мюллера на случай немецко-го поражения, одновременно как место сбора и как место тайного хранения ча-сти средств из казны сети «Хакке». В часе езды оттуда на запад, около города Хоф, в Кёдице находилась вилла, которую Мюллер приказал втайне обустроить для себя. В 180 километрах к югу от Хофа можно было добраться до Дегген-дорфа, вблизи от Регенсбурга с одной стороны, и от чешской границы с другой. Деггендорф — это другая тайная точка плана, там, где я случайно встретил Бор-мана в 1948 году.

(В других источниках фамилия майора указывается как Тибертиус, а не Тибуртиус. В любом случае, этот майор не имел никакого отношения к немецкому ученому, препода-вателю и политику Йоахиму Тибуртиусу, поскольку тот служил с 1942 по 1945 в звании старшего лейтенанта, потом капитана в автотранспортной службе Вермахта и никак не был связан с СС. — прим. перев.)

13.6. Последние приготовления Гестапо-Мюллера

Вернер Науман, проводник группы 3, в которую входил Борман во время эваку-ации из бункера, не привлекал больше к себе внимания, пока в 1953 году рас-следование BfV, Федерального ведомства по охране конституции (службы внут-ренней безопасности боннского правительства) не инициировало операцию с целью предотвратить, как тогда говорили, «неонацистский заговор». Дюжина подозреваемых была арестована. Тогда на сцене и появляется Науман, кото-рый, как считают, был связан с группой предприятий, созданной неким Гербер-том Лухтом. Но пресса не сообщала о том, что Лухт и Науман к тому времени уже, по крайней мере, три года совершенно противозаконно торговали с Восто-ком, поставляя в Восточный Берлин стратегические материалы, настоящим по-лучателем которых была Москва.

Я выследил этот канал в 1951 году, когда был корреспондентом в Германии американского агентства печати и маленького французского издательства, вы-пускающего информационно-аналитические бюллетени, директорами которого были Жан-Луи Вижье и убежденный голлист Жорж Бруссин.

Наумана освободили очень быстро. На самом деле, некоторые политико-промышленные круги Бонна, руководимые Германом Абсом и другими бывшими экономистами гитлеровских времен, с помощью этих арестов хотели убедить Наумана, что для его друзей, укрывшихся в Южной Америке, особенно в Арген-тине, как раз пришло время «репатриироваться» или вернуть в экономику ФРГ множество промышленных и коммерческих фирм, созданных там Борманом и его друзьями.

Одновременно эмиссары дома Круппа впервые после войны отправили своих сотрудников в Аргентину, чтобы представлять концерн перед правительством Хуана Доминго Перона. Это представительство разместилось в департаменте Барлиоче, у одного из родственников Круппа.

Внимание прессы в 1953 году не привлек ответ Наумана на вопрос о том, что он думал об исчезновении Бормана: «Фюрер Четвертого Рейха, как сказал Науман, укрылся (после инцидента на мосту Вайдендаммбрюкке) в одном из убежищ Мюллера, прежде чем рискнуть отправиться в путь к спасению».

Бахвальство, конечно, но между тем интересное, так как Науман таким образом снова подтвердил товарищество Бормана и шефа Гестапо, причем в убежище, существование которого мы обнаружили.

Наше расследование последних месяцев официальной жизни Мюллера привело нас прямо к дому в Штольпе, хотя неизвестно, брел ли он туда 2 мая в обществе Бормана, или же тот присоединился там к нему позже.

На протяжении уже пяти месяцев Мюллер, так же скрупулезно как Борман, под-готавливал то, что должно было стать его второй жизнью. В ноябре 1944 года, он послал в секретную командировку к передовой группе связи генерала Аба-кумова (базировавшейся в Кюстрине, приблизительно в восьмидесяти километ-рах от Берлина) свое доверенное лицо Герхарда Дитце в качестве курьера за документами, которые тот должен был доставить ему в собственные руки. О чем шла речь? Мы этого не знаем, но наш источник (советский) был достаточно уверен в этом, чтобы мы упомянули этот эпизод. Дитце был перехвачен совет-ским подразделением, командир которого не хотел ничего и слышать о так называемой «тайной миссии». Он приказал отправить Дитце в лагерь для воен-нопленных, и тот был освобожден только после четырех месяцев, очень счаст-ливый от того, что смог выпутаться. Мы потеряли все его следы и узнали толь-ко, что Мюллер лишь в марте 1945 года узнал о провале миссии Дитце.

(Кюстрин был взят советскими войсками только в марте 1945 года. Конечно, в принци-пе, можно предположить, что курьер был послан к какой-то советской разведгруппе, действовавшей в немецком тылу, хоть это и очень маловероятно для ноября 1944 года. Но в таком случае курьер никак не мог быть перехвачен советскими войсками, которых просто не могло быть там. — прим. перев.)

В течение этих месяцев Мюллер курсировал между бункером Имперской канцелярии и своим тайным убежищем, с этого момента ему помогают Ганс-Кристиан Шольц и его шофер Дойчер. Это сопоставление фактов было сделано одним немецким автором, который в 1996 году опубликовал книгу, где с помощью официальных данных очень хорошо подтверждены последние «официальные» моменты Мюллера (Андреас Зегер, «Гестапо-Мюллер. Карьера кабинетного пре-ступника»).

Шольц, долгое время руководивший «перевербованными» радистами, которые продолжали разговаривать с Москвой и в начале 1945 года, родился в Майнце. Он вступил в партию в 1930 году, в СС в 1932 году, затем служил в прусском Гестапо, когда оно еще подчинялось будущему рейхсмаршалу Герингу. Там он специализировался на прослушивании телефонных разговоров и перехвате за-падных радиограмм. Мюллер, у которого никогда не было друзей, а только со-трудники, как говорил о нем Кальтенбруннер, между тем, взял Шольца к себе в 1942 году. Мюллер ему полностью доверял. Зимой 1944–1945 года Шольц помо-гал ему, когда Мюллер принимал решения о последних реорганизациях своего учреждения. Он перенес на Ваннзее маленькое административное бюро и рас-пределил по десятку центров: Халензее, Штраусберг, Кюстрин, и т. д., руково-дителей различных отделов. Центры, которые одна из его любовниц, известная как Эрна Ш., называла его «норами».

(Андреас Зегер в биографии Мюллера упоминает Анну Ш., а не Эрну Ш. Неизвестно, идет ли речь об одной или о двух разных женщинах. — прим. перев.)

Наконец, в январе 1945 года, Мюллер создал «северное командование» Геста-по, в Шлезвиг-Гольштейне, и «южное командование» в Хофе, в Баварии, где один из его помощников, Альберт Духштайн, устроил для него уже упомянутую виллу, под названием Хобюль, существование которой я обнаружил в 1947 го-ду. В одной из моих записных книжек напротив 18 августа, я написал: «Теперь я знаю!» В действительности я знал только частично, так как различные данные заставляли меня думать, что временное жилище там было скорее у Бормана, а не у Мюллера. Объект довольно сильно охранялся, так что стоило мне лишь объехать место, как два немца пришли к хозяину местной гостиницы, чтобы спросить, что это за «француз, который слишком много крутится в этом рай-оне». Одним из этих «сторожей» был бывший лейтенант СС, которого никто не знал, потому что он жил здесь не больше одного года.

13.7. Последние встречи

Когда ее с опозданием стали допрашивать, то Эрна Ш. рассказала, что она ви-дела Мюллера и Шольца 24 апреля 1945 года в их служебных помещениях на Курфюрстенштрассе, после того, как не нашла первого из них у него дома в берлинском районе Ланквиц. Мюллер возился с архивами, одни сортировал, другие уничтожал, все время громко говоря сам с собой или обращаясь к Шоль-цу и Дойчеру. Она услышала его слова: «Хотим мы этого или нет, но эти совет-ские — действительно лучшие!» (Die besseren). Затем он увез ее к себе домой в Ланквиц.

Любопытной особенностью Эрны было то, что время от времени она встреча-лась с Софи Дишнер, женой Мюллера, которой он пренебрегал уже долгие го-ды. С ней также встречалась Барбара Хельмут, женщина, которая руководила секретариатом шефа Гестапо. Возможно, эти две женщины испытывали жалость к Софи, которая не без трудностей воспитывала и защищала своих сына и дочь. Отсюда и ее просьба о получении «социальной помощи» в 1959 году, о чем нам сообщили из муниципалитета Мюнхена.

Но что делал Мюллер после 29 апреля, даты своего последнего визита в бункер Гитлера? В книге Зегера цитируются слова одного из тех, кто его знал, уверяв-шего, что вечером первого мая он заметил его на балконе одного из админи-стративных зданий Рейха, еще стоявшего среди руин. Это свидетельство совпа-дает со свидетельством другого из его знакомых, который ночью с 1 на 2 мая встретил его в обществе некоего майора СС у входа во временный лазарет, точ-но там, где видел его и бывший летчик Ганс Баур, рассказавший об этом после возвращения из СССР.

Другой свидетель: профессиональный полицейский Ганс Фишер, который работал в Вене, в Бреслау, в Страсбурге, затем в 1945 году возвратился в Берлин, где беседовал с Мюллером о некоторых документах. В течение той же ночи, он увидел Мюллера в обществе Шольца.

— Что же теперь будет? — спросил его Фишер.

— Терпение, терпение, — ответил Мюллер. — Подождите еще немного!

Он не выглядел ни подавленным, ни растерявшимся, как будто он справлялся с ситуацией. Немного раньше, он, впрочем, сказал Барбаре Хельмут: «Во всяком случае, я — единственный, кто может рискнуть последним шансом! Очень зага-дочное высказывание, как и всегда.

Если мои сведения точны, то в конце именно этого дня 2 мая Мюллер добрался до своего дома в Штольпе, где Борман сделал только короткую остановку.

Шольц оставил его, чтобы вернуться 3 мая в свою частную квартиру в берлин-ском районе Мариенфельде, а не в дом, в котором они долго жили вместе в берлинском районе Ланквиц.

В это время советские войска, разделив весь город на части, прочесывали его. Ганс-Кристиан Шольц, следовательно, считал, что ему нечего бояться тех, с кем Борман, Мюллер и он поддерживали двустороннюю связь уже более двух лет. Более чем вероятно, что между ними всеми и советскими властями были зара-нее достигнуты соответствующие договоренности. Нас заверили, что Шольц, подточенный раком, умер якобы у него в конце мая или в начале июня 1945 года.

(В «Энциклопедическом словаре секретных служб» о Шольце сказано, что он погиб в 1945 году. — прим. перев.)