Досье Сарагоса

10.1. «Красная тройка»

Зная теперь о связях Гестапо-Мюллера со службами Абакумова или с самим ге-нералом, давайте проследим за событиями последних месяцев Великогерманского Рейха. В свете этих знаний потребуется заново оценить все события и по-ведение некоторых персонажей, начиная с Мюллера, который в 1944 году и до конца войны держит в своих руках все службы безопасности, в том числе СД и Абвер. Кроме того, он отныне входит в ближний круг фюрера и Мартина Борма-на, о чем свидетельствует дневник последнего, обнаруженный службами Берии в развалинах Берлина и врученный лично Сталину с сопроводительным письмом за номером 735 /б, от 22 июня 1945 года.

1944 — это год, когда даже еще до неудавшегося покушения на Гитлера как Шелленберг, так и Геринг или Риббентроп, каждый без ведома другого и, тем более, без ведома Гитлера, начинают попытки установления контактов с Запа-дом для зондирования возможности компромиссного мира, и, во всяком случае, для того, чтобы спасти свою жизнь. В кулуарах власти метаются как крысы, всякое достоинство утрачено. Уже даже проводятся тайные сборища, вроде то-го, на котором в конце 1943 года несколько высокопоставленных лиц рассуж-дали о том, «не наступил ли благоприятный момент, чтобы повернуться к Запа-ду, предложив ему открытие общего антикоммунистического фронта». Там при-сутствовали Шелленберг, граф Людвиг Шверин фон Крозиг, министр финансов, Феликс Керстен, массажист Гиммлера, который по этой причине вращался в кругах нацистской элиты, и, естественно, Генрих Мюллер, «который продемон-стрировал бурное несогласие с идеей поворота в сторону Запада». Разумеется! Мы же теперь знаем почему.

Зато когда Риббентроп начинает подозревать полковника Николаи, бюро кото-рого по-прежнему размещается в здании министерства иностранных дел, в том, что он установил контакты с Москвой, и просит Мюллера заняться этим вопро-сом, тот блокирует это расследование, что еще раз показывает его привязанно-сти. Между тем, за исключением Вальтера Шелленберга в его уже процитиро-ванных мемуарах и канадского автора Уильяма Стивенсона («Братство Борма-на»), ни одна западная книга не отметила этот факт, как и высказывания Мюл-лера, согласно которым «в случае поражения Рейха в Европе будет доминиро-вать СССР, и Запад будет неспособен ему сопротивляться».

Это не удивит наших читателей, которые теперь знают о «связях» между Геста-по-Мюллером и службами генерала Абакумова. Тогда что, Генрих Мюллер — агент Москвы? Это было бы слишком поспешным выводом и сыграло бы на руку фальшивым аргументам и иронии некоторых кругов, которые, как на Востоке, так и на Западе, были после войны очень заинтересованы в том, чтобы скрыть, затуманить его роль и роль Мартина Бормана. Давайте только запомним эту нить между Москвой и им, неопровержимую нить, начиная с 1943 года.

Мюллер предугадывает советизацию Европы. Он обязан сыграть свою роль в этом новом порядке. Его не интересуют ни коммунизм, ни славянская проблема. Но тоталитарный инструмент, созданный Лениным и институционализированный Сталиным, его очаровывает. В конце концов, ведь нацизм и советизм в его гла-зах это лицевая и оборотная сторона одной и той же медали. Достаточно просто перевернуть ее, приколотую в петлице, чтобы, не прерываясь, продолжить свою работу.

10.2. Странная поездка в направлении Москвы

В 1943 и 1944 годах интриги обнаруживаются не только в самом Берлине. Они же кипят и внутри немецких командований за границей, и вплоть до разведыва-тельных служб, включая зондеркоманду, в которой Паннвиц и его люди во Франции, в Нидерландах, в Бельгии занимаются перевербованными радистами. В конце концов, эта команда оказывается на переднем крае, поскольку Борман, Мюллер и его верный помощник Ганс-Кристиан Шольц в Берлине знают, что ко-рабль тонет.

Паннвиц делает свой окончательный выбор весной 1944. Он увозит «Кента» позавтракать на первом этаже ресторана на площади Клиши. Две машины ждут перед входом, как будто «Кент» хочет сбежать. Это пыль в глаза для низов Ге-стапо, так как «Кент» уже знает, что Паннвиц, который об этом говорил его лю-бовнице, а она рассказала об этом «Кенту», предположительно готов перейти на его сторону. Другой гость: Отто Бах, «коммерческий атташе» в посольстве, о котором «Кент», как и Паннвиц, знает, что он антинацист. И действительно, Паннвиц в присутствии Баха, между двумя блюдами, говорит «Кенту», что он долго думал и готов последовать за ним в Москву, как только подвернется бла-гоприятный момент.

В Париже генерал Карл Оберг, высший руководитель полиции и СД во Франции, любезно предлагает Паннвицу грузовик, чтобы люди его зондеркоманды смогли погрузиться в него с женщинами и багажом и убежать в Берлин. Паннвиц уез-жает на двух машинах. В одной он, фройляйн Эмме Кемпа, радист Густав Стлука и Кент; в другой Вильгельм Берг, Отто Бах и около пятнадцати чемоданов, набитых одеждой и, главным образом, документами зондеркоманды.

Они остановились в Страсбурге, где полковник Биклер, местный руководитель СД и старый знакомый Паннвица, говорит — согласно воспоминаниям «Кента» — что он тоже уже думал о том, чтобы добровольно отправиться в Москву. Но он хотел бы быть уверенным, что с ним там будут обращаться достойно. «Кент» отправляет радиограмму с таким же запросом, что и по поводу Паннвица и его команды. Ответа он так никогда и не получил.

Итак, они покидают Биклера и этот эпизод. Они прибывают в Берлин 24 августа 1944 года, в день освобождения Парижа. «Кент» получает разрешение пойти обнять свою подругу Маргарет Барча, интернированную в лагере, где ее наилучшими подругами стали супруга генерала Жиро и бельгийская графиня Изабель Русполи.

В Берлине Паннвиц узнает, что его переводят на должность руководителя дру-гой службы. К сожалению, ни в рассказе «Кента», ни в советских архивах, Мюллер больше не появляется. Так как «Кент» писал свою книгу в Москве, можно предположить, что СССР не желал, чтобы стало известно, что делал шеф Гестапо и что с ним произошло. Неужели это было настолько неудобно и неже-лательно?

В чем можно быть уверенным, так это в том, что Мюллер 3 ноября 1944 года был награжден Рыцарским крестом за военные заслуги с мечами, с такой оцен-кой:

«Анализируя все вышесказанное, можно сделать вывод, что Мюллер за послед-ние десять лет своей работой по борьбе с противником всеми возможными средствами руководства создал предпосылки, которые обеспечивали выполне-ние задач по перевооружению, связанных с войной управленческих задач, спо-129

собствовали дальнейшему ходу нормальной общественной жизни, невзирая на потрясения».

Но где, когда и как Мюллер помог перевооружению Германии? Что же касается итога его действий, то можно быть уверенным только в одном: несколько сот тысяч мужчин и женщин превратились в горы трупов или были брошены в концлагеря, жест для одного, покрывающий смерть всех других.

И получив по радиоволнам эту информацию, через девять месяцев после того, как Мюллер подтвердил защиту «Кента», Виктор Абакумов мог лишь благодуш-но ухмыляться…

Но действительно ли и Паннвица тоже захватила идея Евразии, над которой неизбежно будет господствовать Москва, или же он скорее понял, что на Западе у него не будет никаких шансов? Ведь он завоевал доверие Мюллера 10 июня 1942 года, когда после убийства Гейдриха безжалостно расправился с населе-нием поселка Лидице в Чехословакии.

Все мужчины в возрасте от пяти лет были истреблены. Женщины и девушки бы-ли сосланы. Мюллер ему доверял, тогда как на Западе тщательно регистриро-вались все действия такого рода, и составлялся список немцев, определенных как виновники. Следовательно, Паннвиц мог на что-то рассчитывать лишь на Востоке, если «Кент» гарантирует ему защиту, что и утвердит Центр своей шифровкой в феврале 1945 года.

Между августом 1944 года, периодом их пребывания в Берлине, и возвращени-ем «Кента» в СССР летом 1945 года, шеф зондеркоманды Паннвиц и его коман-да вместе с «Кентом» осуществили невероятную зигзагообразную поездку, ко-торая казалась бесконечной: через Германию к Боденскому озеру, затем в Ав-стрию и снова во Францию, чтобы добраться до Москвы.

10.3. Зондеркоманда переходит на Восток

Официальная история войны в 1944 и 1945 годах демонстрирует нам вполне сложившуюся картину, с изображением могущественных армий, которые на За-паде и на Востоке понемногу сжимают свои тиски вокруг Германии, затем со-ветские войска в одиночку окружают Берлин, так как Эйзенхауэр решил, что Советский Союз должен был первым войти в превратившуюся в руины столицу.

В реальности же несколько миллионов человек, любых национальностей, бежа-ли во все стороны, но преимущественно на запад, чтобы убежать от советских 130

армий, и главным образом от специальных подразделений НКВД, ответственных за чистку в тылу каждого фронта.

В таких условиях Паннвиц и «Кент» никак не смогли бы с оружием и с багажом выбраться из окруженного Берлина, чтобы перейти на сторону Москвы. Центр просил у «Кента» информировать, где бы он ни оказался, о том, что происходи-ло внутри немецкой шагреневой кожи, с каждым днем сжимавшейся все боль-ше. Кент в своих воспоминаниях действительно уточняет, что он постоянно свя-зывался с Москвой, пока они вместе с тем, что оставалось от зондеркоманды, катились к Боденскому озеру, въезжали в Австрию, и поднимались к маленько-му городку Блуденц в районе горного хребта Арльберг. Здесь они устраиваются в шале с передатчиком, всегда готовым к работе.

Там, у склона холма, их и обнаруживает 5 мая 1945 года передовое подразде-ление французской армии. Капитану Лемуану, удивленному этой разнородной группой, «Кент» представляется под именем Соколова, командира Красной ар-мии, выполняющего секретное задание с австрийскими и немецкими антифаши-стами. Он просит разрешения сообщить в Москву с помощью своего собственно-го радиопередатчика, что о них позаботится французская армия, и что он от-правится в СССР, как только это будет возможно.

Просьба удовлетворена, но команде придется проехать через Париж, чтобы вернуться в Москву. По-видимому, какой-то прямой путь из Австрии в совет-скую столицу через Центральную Европу представляется неосуществимым.

10.4. Под контролем Виктора Абакумова

Рассказ «Кента», исследования других авторов, воспоминания Леопольда Треп-пера, не оставляют никаких сомнений: человек, который контролирует в Москве все тайные дела, — Абакумов. Ни внешняя разведка НКВД, ни ГРУ в это время не являются теми органами власти, по воле которых закроется эта глава войны. Такой орган власти — это «особый отдел НКВД», как говорит «Кенту» советский офицер, который встречает его с его командой в московском аэро-порту.

Далее, без разговоров, разворачивается сценарий, очевидно, продуманный за-ранее: «Кента» отделяют от его попутчиков. Его везут в Москву, не говоря ни слова. Его отправляют в камеру, затем, после часов ожидания, приводят в ка-бинет Абакумова. В кабинете уже находится еще один штатский, который ниче-131

го не говорит. Позже Гуревич узнает, что это был Всеволод Меркулов, народный комиссар внутренних дел (НКВД, в будущем МВД).

(В.Н. Меркулов возглавлял не НКВД, а НКГБ. — прим. перев.)

Несколько старших офицеров входят в комнату, но и они не открывают рот. Абакумов повторяет свои вопросы, резкие, жесткие, ядовитые, как будто «Кент» является подозреваемым. Это длится около трех часов. Затем вдруг, во второй части допроса, без объяснений, Абакумов становится любезным. Он принимает решение просто оставить «Кента» в этом месте на время, которое потребуется для разъяснения нескольких моментов. «Кент» подчеркивает, что его следует выслушать вместе с теми, кого он возвратил в СССР, и что нужно дать пояснения к документам, которые он привез с собой и которые содержат очень важные секреты, отсюда и его просьба, отправленная им, когда он был в Австрии, чтобы его принял лично Сталин: Паннвиц и он, например, давно знают о переговорах между Рузвельтом и Черчиллем, так как их агентам в течение этих последних месяцев удалось перехватить и расшифровать их телефонные переговоры.

Книга «Кента», появившаяся в 1995 году и описывающая этот допрос, должна была бы просветить нас о том, что случилось с зондеркомандой. Гуревич писал свои мемуары в начале 1990-х годов, во время крушения СССР и его империи.

Он смог воспользоваться некоторыми секретными архивами, так как он упоминал и даже включил в книгу некоторые соответствующие документы, но, тем не менее, и он тоже никогда не упоминает ни о поведении Мюллера, ни о том, что могло с ним произойти. Мы только узнаем, что Паннвица после его прибытия подвергли допросу, затем еще раз допрашивали в 1946 году, и снова в 1947. Но какие вопросы ему задавали? Посадили ли его в тюрьму, в Гулаг? Или же он был под домашним арестом, и время от времени консультировал специалистов, которые восстанавливали сеть информаторов в советской оккупационной зоне? И зачем нужно было удерживать его до 1955 года, затем отправлять в Западную Германию, со многими другими, как будто он не представлял для Москвы уже никакого интереса, неужели только чтобы «оказать любезность» канцлеру Аде-науэру?

«Кент» в своих воспоминаниях проявляет себя очень красноречивым, но по этому поводу он молчит. Следовательно, даже в 1995 году определенные силы в Москве не хотели, чтобы полностью поднялся занавес секретности над Мюл-лером и членами зондеркоманды, которые были переведены на другие должности в 1944 и 1945 годах, такими как Фридрих Панцингер или Вилли Берг. Они также предпочли перейти на советскую сторону.

Миллионы немцев в то время бежали на запад, или мечтали туда добраться, как только будет возможно, но не подавляющее большинство посвященных в «Большую игру».

Француз Жиль Перро, которого трудно заподозрить в недружелюбии к Москве — где почти ежедневно следили за написанием его книги о «Красном оркестре», когда он навещал Леопольда Треппера в Польше — передает замечание, которое Абакумов бросил Трепперу: «Представьте себе, если бы вы работали на нас, а не на этих мерзавцев из Генштаба (т. е. ГРУ), ваша грудь была бы сейчас уве-шана орденами!»

(В этом отношении полезно ознакомиться с книгой немца Юргена Торвальда «Конец на Эльбе», основанной на радиограммах, которыми обменивались вер-ховные главнокомандования СССР и США, и которые были перехвачены немец-кой службой радиоразведки. — прим. автора.)

Что могло бы лучше подтвердить одновременно разницу духа, концепции и ме-тодов между Абакумовым и офицерами ГРУ, и, главным образом, то насколько значительной была роль Абакумова в 1945 году?

Перро отправился на встречу с Паннвицем, когда тот жил в Штутгарте, по воз-вращению из СССР, до того как переехал в Людвигсбург.

Он спросил его:

— Не боялись ли вы, когда решили укрыться в СССР?

— Послушайте, на аэродроме уже ждала машина, — ответил ему Паннвиц. Она меня привезла в министерство госбезопасности. Абакумов принял меня немед-ленно, и мы проговорили с ним два часа. Одно это должно было бы подсказать вам, что уже до нашего отъезда из Франции кое-что происходило, и что я не делал это вслепую…

Он так же дает понять, что он, уходя в Москву, думал о том, что еще сможет «быть полезным Германии». Но какой Германии, ведь ее больше не существует? Но ни Перро, ни «Кент», ни Треппер не упоминают больше о том, что потом случилось с Паннвицем и с его сотрудниками!

10.5. Молчание Гестапо-Мюллера

Зная об этих фактах, вернемся к позиции Генриха Мюллера. Какими бы подо-зрительными ни были часто свидетельства Треппера, но из всей их лжи и умолчаний можно извлечь правду, которая подтверждает правду «Кента», и раскры-вает игру, которую вел шеф Гестапо. Оба признают, что Мюллер неоднократно присутствовал на их допросах. Например, когда Карл Гиринг из зондеркоманды, допрашивал Треппера и объяснял ему, какие преимущества были бы у него, ес-ли бы он согласился на сотрудничество: он оказал бы СССР услугу, облегчив контакты с ним… Немцы желали бы достигнуть компромиссного мира… И так как это нельзя обсуждать официально на уровне канцелярий, то вместо этого с помощью радиоигры можно было бы устроить будущее…

Все авторы и отчеты ЦРУ, которые проанализировали документы «Красного ор-кестра», свидетельствуют, что Мюллер при этом присутствовал. Значит, он, не вмешиваясь, позволил Гирингу излагать эти теории и предложения. Нет ника-ких свидетельств или документов о том, что в какой-то момент Мюллер оспорил это желание компромиссного мира, к которому, как мы хорошо понимаем, стре-мился отнюдь не сам Гитлер, а некоторые члены его окружения, уже намеревавшиеся его предать.

Не зашла ли уже эта игра гораздо дальше, чем мы ее себе представляем?

Однажды активно включившись в обмен радиограммами с Москвой, Треппер из вопросов, которые он получает, сам делает вывод, что Москва не столько стре-мится к получению новой информации, сколько проверяет ту информацию, ко-торой она уже обладает! Итак, этот вывод он делает до 13 сентября 1943 года, дня своего побега. Он убегает, другие тоже, их охранников не подвергают ни-какому наказанию, и Мюллер заставляет Гиммлера и Гитлера поверить, что он твердо держит в своих руках «Большую игру», и что «Красный оркестр» окончательно ликвидирован…

И эта «Большая игра» в тени, не стала ли она уже осью тайного красно-коричневого союза, в перспективе, о которой знают или предполагают, с той и с другой стороны, только Абакумов и несколько немецких посвященных?

Мюллер был награжден в ноябре 1944. Десятью месяцами раньше жена Треппе-ра получила такую телеграмму: «Ваш муж — герой. Он работает для победы нашей Родины». Телеграмма была подписана полковником Эпштейном, майором Поляковой, майором Леонтьевым: тремя высшими «контролерами» ГРУ, зани-мающимися деятельностью «Красного оркестра». Следовательно, в Москве с 1943 года, в Берлине в 1944 году были довольны работой тех, кто управлял чем-то вроде ошеломляющего диалога.

В пользу кого? Благодаря советским архивам, процитированным в 1995 году «Кентом», мы знаем, что Леонтьев в одном из своих отчетов, датированном 16 апреля 1946 года, подтверждал, «что ГРУ с апреля 1943 года было проинфор-мировано об участии Треппера и Гуревича в радиоигре»; и что в начале июня 1943 года ГРУ дало «свое разрешение на ее продолжение». Затем документы ГРУ сообщают, что «в период, длившийся с апреля 1943 по май 1945 года», оно получило этим путем из немецкой контрразведки ряд ложных сообщений воен-но-политического характера, но они не имели никаких отрицательных последствий.

Так в какую же игру тут играли? Не велась ли под видом «Большой игры» еще одна игра, о цели которой знали только несколько посвященных?

Возможно, тут можно найти и объяснение «исчезновения» вдохновителей этого огромного обмана, после 1945 года с немецкой стороны, а после 1953 года и с советской стороны. Отстраненный с лета 1951 года от должности и оказавшийся под наблюдением, Виктор Абакумов был казнен в 1954 году. Все его доверен-ные лица — тоже, либо до него, либо потом. Никто больше ничего не сможет сказать, в том числе, и немцы: Мюллер и Борман исчезли в мае 1945 года.

Мы увидим, при каких условиях.

Реабилитация «Кента» также не была бы столь ясной и окончательной, как это объясняет документ от 22 июля 1991 года, подписанный помощником Генерального прокурора СССР Александром Филипповичем Катусевым, если бы он пре-давал. Следовательно, он принимал участие в операции между Востоком и За-падом, которой заправляли Абакумов, Мюллер и Борман. Первый с благослове-ния Сталина; другие без ведома Гитлера, но с очевидным попустительством Гиммлера, о коем все историки знают, что он всеми средствами стремился спасти свое будущее, предлагая западным союзниками свою кандидатуру как за-мену Гитлера, как до, так и после неудавшегося покушения 20 июля 1944 года.

И то, что полковник Леонтьев был подвергнут «дисциплинарному наказанию» за то, что способствовал осуждению «Кента» — что следует из окончательного вердикта помощника Генпрокурора; и то, что ни Эпштейна, ни Марию Полякову не упрекали за их действия, когда они руководили Кентом — и это вплоть до мая 1945 года, вполне естественно вписывается в эту схему, которую наше рассле-дование о Бормане и Мюллере смогло только подтвердить.135

Другие исследователи пришли к тем же выводам, хоть и другими путями. Не наша вина, что один из них, американец Льюис Килзер, дважды награжденный Пулитцеровской премией, не приобрел, как бы случайно, известности своей книгой на эту тему («Предавший Гитлера. Мартин Борман и падение Третьего Рейха»). Наша книга была уже написана, но не опубликована, отсюда и наши ссылки на его работу в этой главе, так как Килзер тоже доказывает, что «Боль-шую игру» со стороны немцев вели только Борман и Мюллер.

Но, подчеркивает он, «в конце 1940-х годов кто мог счесть полезным говорить о том, что человек, являвшийся вторым после Гитлера виновником Холокоста, на самом деле был агентом Иосифа Сталина?»

Килзер однозначно имеет в виду Мартина Бормана и, рядом с ним, Гестапо-Мюллера.

Это видение истории, разумеется, никак не вписывалось в официальную версию ни в 1945, 1955, 1965 годах, ни даже сегодня.

На наш взгляд, нюанс состоит в том, что термин «агент» не подходит для Бор-мана и для Мюллера. Он слишком ограничивающий, слишком упрощающий. Он сводит роль того и другого до простых пешек, которыми манипулируют по воле обстоятельств. Таким было мнение Рудольфа Барака, бывшего руководителя чехословацкой разведки, находившейся под советским контролем. — Агенты Москвы, тот и другой? — говорил он мне. — Но нет! Это было гораздо тоньше…

Теперь нам остается только проследить за развитием событий до мая 1945 года, вокруг и рядом с зондеркомандой, так как несмотря на волну арестов агентов в Германии, в Нидерландах, в Бельгии, в Италии, в Болгарии, и т. д., Москва никогда не получала так много информации об операциях немецкого высшего ко-мандования против Красной армии. Это означает, как заметил генерал Франц Гальдер после войны, упоминая о времени, когда он возглавлял генеральный штаб Верховного командования Вермахта (OKW), что какими бы сильными ни были удары, нанесенные по шпионским сетям в Германии между 1942 и 1945 годами, кто-то тайком эти тайны читал, заглядывая через плечо фюрера и его самого. Конечно, Гальдера в сентябре 1942 года сменил генерал Курт Цейтцлер, так как Гитлера раздражало, что Гальдер иногда оспаривал его проекты. Фюрер предпочитал бесцветного офицера военному с характером, чтобы осуществлять свои военные планы. Но это не мешало, чтобы кто-то продолжал втайне их чи-тать по мере их создания.136

10.6. Подозрения ГРУ в 1943 году

Через несколько месяцев после того, как Цейтцлер приступил к исполнению своих обязанностей, в то время как готовилось сражение под Курском — которое было почти столь же решающим как битва под Сталинградом — ГРУ направил Шандору Радо, руководителю советских разведывательных сетей, базировав-шихся в Швейцарии и известных как «Красная тройка», шифрограмму, датиро-ванную 23 апреля 1943 года, полный текст которой он не привел в своих вос-поминаниях «Под псевдонимом Дора», появившихся в 1971 году. Это вполне понятно, так как это послание пришло не напрямую к нему, а к «Сиси», псевдо-ним одного из наилучших источников СССР в Европе. «Сиси», настоящее имя Рахель (Рашель) Дюбендорфер, до войны работала в Женеве, в Международном бюро труда. Послание Центра говорило «Сиси»: «Нецелесообразно информиро-вать «Альберта» (то есть Радо) ни об этом запросе, ни о вашем ответе».

Вышеназванный запрос состоял в том, чтобы она предоставила «подробные и точные данные» о пяти людях, неясности личности которых (!) не нравились ГРУ. Действительно, правило состояло в том, чтобы знать все о любом информа-торе, ведь «Красная тройка» под управлением Радо увеличилась, и у разведки не было полных данных об этих свежеиспеченных новобранцах. «Ничего не яс-но, говорилось в шифрограмме для «Сиси», по поводу Тейлора, Люси, Вертера, Ольги и Анны. Особенно важно описание личности Люси. Кто он таков, каково его настоящее имя, каков был прежде его жизненный уклад и каков он теперь, какие причины заставляют его работать одновременно на нас и на других?»

«Тейлор» был идентифицирован. Его звали Кристиан Шнайдер. Завербованный «Сиси», он «вел» различных информаторов, среди которых два француза: один вышел в отставку из посольства Виши в Швейцарии; другой был журналистом. Их полное подчинение голлистам из Лондона было хорошо известно, хотя и нашло мало комментариев в трудах, посвященных французскому Сопротивлению. Было ли это по причине их просоветских симпатий, в то время и после войны?

«Люси» это был просто Рудольф Рёсслер, главное приводное колесо «Красной тройки» у Шандора Радо, антинацист, сбежавший из Баварии в 1933 году и ос-нователь маленького картографического агентства в Швейцарии. Он поддержи-вал тесные связи со швейцарской службой контрразведки, что Радо не скрыл от Москвы. В Центре такое не любили. Отсюда и вопросы о нем.

(У Рёсслера в Швейцарии было маленькое частное издательство. А картографическим агентством владел сам Радо. — прим. перев.)

Что касается «Ольги» и «Анны», то речь идет о двух женщинах, у каждой из которых были свои информаторы, либо в Швейцарии, либо в Германии, в ин-тендантской службе армии и в министерстве иностранных дел.

В действительности ГРУ, под контролем Абакумова, опасалось того, что «Люси» своей двойной игрой облегчит проникновение в «Красную тройку» западных агентов. Интересно констатировать, что в это военное время и, несмотря на свои хорошие соотношения сотрудничества с англичанами, американцами и лондонскими французами (голлистами), Москва содрогается, как только один из ее агентов поддерживает отношения, которые ускользают от ее контроля, вплоть до того, что начинает действовать в обход Радо, своего квалифициро-ванного представителя, через «Сиси» и других.

Остается случай «Вертера», которым многие авторы занялись после войны, так никогда и не раскрыв его личность. Льюис Килзер, лауреат Пулитцеровской премии, которого мы цитировали на предыдущих страницах, полагал, делая вы-воды из своих умозаключений, что речь шла о Мартине Бормане. Однако, если и установлено, что Борман сотрудничал с Москвой, по крайней мере, начиная с поворота войны, произошедшего в 1943 году, его никак нельзя считать един-ственным агентом Москвы. Он не мог быть «Вертером» в одиночку.

Леопольд Треппер, впрочем, в своих мемуарах одновременно допускает, что у Мюллера «была главная роль в радиоигре», и что Борман, чтобы принимать в ней участие «окружил себя командой экспертов, даже сам составлял некоторые телеграммы».

Борман действительно мог сам ежедневно следить за решениями Гитлера, будь они военными или политическими. Но их нужно было синтезировать и извлечь из них то, что должно было любой ценой, если возможно, сразу же, информиро-вать Москву о болевых точках фронта.

10.7. Стенографисты Мартина Бормана

Мы уже обращали внимание на то, что Борман добился такого доступа к Гитлеру, что мог каждый день узнавать о его предложениях и решениях. Фюрер до-верял ему все, что должно было храниться в тайне, только ему одному. Таким образом, как нашептывал ему Борман, никто в будущем не сможет приписать себе выигранные фюрером сражения.

Очевидно, что многие видные руководители государств, пораженные некоей паранойей, не могут воздержаться от того, чтобы «самим сделать статую из своей собственной фигуры», как сказали однажды журналисты о Франсуа Миттерране и об одном или двух доверенных лицах, подобранных им.

Неутомимый Борман, следовательно, день и ночь, образно говоря, находится при Гитлере, и ежедневно просматривает и корректирует расшифровки стено-грамм. До настоящего времени историки, насколько нам известно, не придавали этому привилегированному положению такого же значения, какое они придавали позиции Кима Филби, когда тот предложил шефу английских разведыватель-ных служб создать антисоветский отдел, именно он, один из наилучших агентов Москвы.

Для Бормана все началось, когда Гитлер позволил ему ввести двух из его людей в конференц-зал, где он каждый день изучал ситуацию и беседовал со своими генералами. Одного из них звали Вернер Кёппен. Он был выходцем из окруже-ния Альфреда Розенберга, но стал одним из постоянных сотрудников Бормана. Другой, Генрих Кайм, принадлежал к секретариату Бормана и представлял его, когда тот по какой-либо причине отсутствовал.

Борман ясно дал им понять, что они жизнью ответят за любую утечку. Очевид-но, что эти два человека, которые сменяют друг друга при Гитлере, не являются военными экспертами. Это причина того, что порой их заметки, торопливо запи-санные в их журналы, содержат ошибки или неполные, даже неточные сведе-ния. Когда они дойдут до «Люси», для их дальнейшей передачи в Центр, за ни-ми часто будут следовать уточняющие вопросы: Действительно ли присутство-вал Гудериан?… Уверены ли вы в количестве частей, перебрасываемых в этот сектор?…

Наименьшая ошибка «Вертера», когда какое-то соединение немцев внезапно оказывалось на пути Красной Армии, вызывала сомнения: не стояла ли за ошибкой, часто имевшей кровавые последствия, последовавшая в потоке множества достоверных деталей хорошо продуманная дезинформация? Наиболее заметным примером было сражение в мае 1942 года в восьмидесяти километрах к югу от Харькова, вокруг моста в городе Изюм, сражение, где против войск ге-нерала Эвальда фон Клейста с советской стороны в бой было брошено триста тысяч человек.

Сообщения «Вертера» не просигнализировали о маневрах немцев в этой зоне. Кёппен не знал, что Кайм делал ту же работу, что и он. Их способ делать замет-ки, не привлекая внимания генералов и самого Гитлера, склонившихся над кар-тами операций, очевидно, вызывал ошибки, во время перечитывания их Борманом, и составления и редактирования им и его экспертами сообщений, отправ-ляемых «Люси», как говорит об этом Треппер.

Следовательно, был момент подозрения Центра, по отношению как к «Сиси», которая показала свою недисциплинированность (как раз во время действия германо-советского договора), так и к «Люси», из-за чего Радо предложили подчинить всю «Красную тройку» своему управлению.

За это время фронты к середине 1943 года развернулись настолько, и Центр требовал от «Люси» и других источников так много, что Борман должен был увеличить свой аппарат. Команда стенографистов возросла с двух человек до пяти или шести. Мы слишком часто забываем, что в то время еще не существо-вали миниатюрные магнитофоны, которые после 1950 года изменили мир ком-муникаций, так же как и транзистор.

Великие государственные деятели устроены так, что ясно и проницательно гля-дя в будущее, они часто не видят того, что происходит у них под ногами. Гитлер не видел ничего, кроме самого себя и следа, который он хотел оставить в исто-рии. Он ни на минуту не заподозрил, что Борман мог его предать.

Благодаря документам, проверенным швейцарскими разведывательными служ-бами, у которых были глаза и уши в аппарате Радо, и благодаря тому, что со-брали в 1945 году американское УСС и французские спецслужбы, мы можем определить объем той массы документов, одним из источников которых для Москвы и был «Вертер».

Но «Вертером» не мог быть один Борман. Этот псевдоним охватывал Бормана и его команду стенографов, и, при нем, Гестапо-Мюллера и Ганса-Кристиана Шольца, так как эти двое последних технически контролировали радиоигру, следовательно, и отправку радиограмм к «Люси», «Сиси» или Радо.

Впрочем, вопреки тому, что иногда говорили и писали, «Вертер» никогда не пе-редавал свою информацию «Люси» за двенадцать часов или даже за сутки. От-правлять такие сведения прямо из Берлина в Москву было бы равносильно са-моубийству. «Швейцарский» «накопитель» информации отвлекал поиски. Со-гласно Радо, в среднем для этого было необходимо три-пять дней, и иногда ин-формация отправлялась кружным путем из Берлина в Милан, а оттуда в Люцер-ну. В то время, как и в наши дни, трех-пяти минут было бы достаточно…

Льюис Килзер приводит по этому поводу интересный анализ, предоставленный ЦРУ, которое собрало и расшифровало 332 текста, содержащих около 5500 сообщений, отправленных из Швейцарии в Москву: «Люси» был источником 42 % информации, предоставленной всей «Красной тройкой» и в этом общем количестве «Вертер» подписал 62 из этих текстов.

(Совершенно иную версию деятельности «Люси» и ее результатов представляет немец-кий исследователь Гельмут Рёвер в своей книге о противоборстве советских и немецких спецслужб в 1941–1945 гг. — прим. перев.)

Схема была разорвана в мае 1944 года. Высадка союзников в Нормандии и ко-нец войны в Италии открывают последнюю главу войны. Нужно мысленно пе-режить эти события рядом с Борманом и Мюллером, чтобы раскрыть, как и по-чему они выжили в крушении Рейха.