Драматургия Югославии

Перевод с македонского Н. ГИРЕНКО

Инженер Драшко Каровски.

Даница — его жена.

Никола — его отец.

Мать Драшко.

Инженер Владимир Крстин-Борски — директор Управления высотного строительства.

Алексей Кондарко — профессор университета.

Инженер Борика Корда — коллега Драшко.

Галевски Данчо — прораб.

Славко Лиляновски — техник-строитель.

Судья.

Прокурор.

Защитник.

Секретарь суда.

Милиционер.

Члены судебной коллегии.

Служащие в суде.

Публика.

Действие происходит во время суда в зале театра.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена вместе со зрительным залом представляет собой зал суда. Судья сидит лицом к публике, слева и справа от него — члены судебной коллегии, а несколько впереди них — места для Прокурора и Защитника. На одной стороне сцены — место для обвиняемого, на другой — для обслуживающего персонала. Свидетели выходят к кафедре, установленной на авансцене, и стоят вполуоборот по отношению к публике и судьям. Пока публика входит, занавес поднят и вся сцена открыта. Время от времени появляется С л у ж а щ и й суда и проверяет, всё ли на своем месте.

Первым выходит З а щ и т н и к и занимает свое место. Достает из папки бумаги и еще раз просматривает протокол вчерашнего заседания. Затем, в сопровождении М и л и ц и о н е р а входит о б в и н я е м ы й. Он почти ни на что не реагирует и на похлопывание милиционера по плечу отвечает механически. Хотя Милиционер и привык к таким случаям, он похлопывает обвиняемого по плечу мягко, почти сочувственно. Входят ч л е н ы судебной коллегии, С е к р е т а р ь суда и другие с л у ж а щ и е. Они подают друг другу знаки приветствия.

В то время как служащие выходят на сцену, из портала появляется С у д ь я, он выходит на авансцену и с интересом вглядывается в публику. В это время сцена слегка затемняется. Судья с серьезным выражением лица поднимает руку, чтобы успокоить публику, и, освещенный одним рефлектором, начинает говорить.

С у д ь я.

Один рефлектор освещает изображение Фемиды с завязанными глазами, с весами и мечом в руках, нарисованное, как эмблема, на стене над Судебной коллегией.

Это дом истины, и я ее слуга. (Показывает на Фемиду.) Прошу вас, поймите это буквально. Ее чистое лицо я знаю так же, как вы — свой карман. Ее слеза всегда озарена солнечным светом, поэтому она такая прозрачная и светлая. Но она в руках держит весы и обоюдоострый меч! Слушайте внимательно — сегодня вечером и вы будете судьями: тот, кто прощает преступнику, потворствует преступлению! Поэтому — будьте справедливы! Здесь вы увидите человека, который пытался предать забвению жизнь, как плохого друга. Поищите его в себе и судите его строго и справедливо, так, как судит она!.. (Показывает на Фемиду и скрывается за порталом.)

Сцена освещается, и присутствующие приходят в движение. Судья занимает свое место. Все присутствующие встают.

(Торжественно.) Во имя истины объявляю сегодняшнее заседание суда открытым. (Обычным голосом.) Значит, продолжим. Садитесь, пожалуйста.

Все садятся. Милиционер похлопывает обвиняемого по плечу, и тот машинально садится.

Все присутствуют? Представитель обвинения? Представитель защиты? Присяжные заседатели здесь? Свидетели? (Улыбка сходит с его лица.) Пусть войдет свидетель инженер Владимир Крстин-Борски!

Б о р с к и (входит). Я здесь.

С у д ь я. Прошу вас. Место для свидетелей вон там. (Секретарю.) Запишите анкетные данные свидетеля. (К Борски.) Скажите, кто вы, где работаете, год рождения и другие личные данные.

Б о р с к и (прокашливается). Меня зовут Владимир Борски, инженер-архитектор, директор Управления высотного строительства.

С е к р е т а р ь. Когда и где родились?

Б о р с к и. Двенадцатого августа тысяча девятьсот двенадцатого года в Скопле.

С у д ь я (с улыбкой). У вас сегодня день рождения?

Б о р с к и. Да.

С у д ь я. Сорок восемь лет? Пора первой мудрости. (Перестает улыбаться.) Обращаю ваше внимание, что в соответствии со статьей триста девяносто пятой, параграфы первый и второй Закона об уголовном судопроизводстве вы должны дать свидетельские показания и при этом говорить правду и одну только правду. Последствия ложных показаний вам известны?

Б о р с к и. Да.

С у д ь я. Скажите нам, что вам известно об обвиняемом и о преступлении, в котором он обвиняется.

Б о р с к и (прокашливается). Что вы имеете в виду? Вообще?

С у д ь я. Конкретно, конкретно. Суд интересуют только факты. Вы знаете, почему он находится здесь, не так ли?

Б о р с к и. Да…

С у д ь я. Пожалуйста! Он ваш коллега, так ведь?

Б о р с к и. Да…

С у д ь я. Он значительно моложе вас, разумеется. Ему предъявлено очень серьезное обвинение. Что вам известно об этом?

Б о р с к и. Ну… В связи с этим случаем создана специальная комиссия, в которую вошли инженеры и профессора университета. Их мнение более компетентно, чем мое. У вас есть протокол.

С у д ь я. Кем вы доводитесь обвиняемому? Зять? Кум? Отец?

Б о р с к и. Я был для него только директором.

С у д ь я. Тогда вы должны знать! Я не имею права задавать вам прямые вопросы: как видите, с правой стороны от меня — прокурор, с левой — защитник. Они сразу же заявят протест, если я таким образом подскажу вам ответ. Поэтому я задаю вам нейтральный вопрос: что вы знаете об обвиняемом и его вине в связи с…

З а щ и т н и к. Заявляю протест! Вина не доказана! Вопрос поставлен неправильно!

С у д ь я (к Борски). Вот видите? (Защитнику.) Протест принимается. (Секретарю.) Вычеркните мою последнюю фразу из протокола… (К Борски.) Изменим вопрос: что вам известно об обвиняемом и об аварии, приведшей к разрушению недостроенной гостиницы «Сплендид» на углу улиц Пастера и Партизанской, в результате которой погибли техник и рабочий вашего предприятия?

Б о р с к и (прокашливается). Обвиняемый… Драшко… Обвиняемый инженер Драшко Каровски, будучи служащим управления, за эти четыре-пять лет предложил несколько отличных идейных решений по реконструкции некоторых районов города, ему принадлежат несколько проектов крупных объектов, таких, как Дом журналистов, гостиница «Партизанка», кинотеатр «Парк» и новое здание Народного собрания. Он необычайно смел, и его проекты во многом близки подлинной творческой художественной архитектуре. Он работал четыре года в научно-исследовательской группе управления и уже в самом начале стал руководителем этой группы. Последний год, а именно с апреля прошлого года, он сам выразил пожелание перейти на оперативную работу и начал непосредственно заниматься строительством объекта. Гостиница «Сплендид» — его первая работа такого рода.

С у д ь я. Я вижу — извините, — я вижу много новых лиц среди публики. Вероятно, им это будет интересно. Расскажите нам что-нибудь о нем. Я имею в виду объект.

Б о р с к и. Ну… это до сих пор самая крупная стройка нашего управления. Роскошный объект первой категории, высотная гостиница, насчитывающая двести четыре одноместных номера и двенадцать люксов, несколько летних садов и террас, ресторанов, салонов для приемов, мотель и так далее. По предварительной смете он нам должен был обойтись примерно в миллиард триста миллионов динаров, что для наших условий действительно редкий случай.

С у д ь я. Почему вы доверили строительство именно ему?

Б о р с к и (прокашливается). Ну… в управлении долго обсуждался вопрос, стоит ли вообще браться за этот объект…

С у д ь я. Как? Ведь это был проект вашего управления, вы его продали…

Б о р с к и. Мы разрабатываем проекты, но исполняем их только тогда, когда нас устраивают условия. В данном случае никто из нас не хотел браться за реализацию этого проекта. Коллега Драшко сам вызвался. Он был автором проекта.

С у д ь я. Почему ваши инженеры отказались взяться за него?..

Б о р с к и. Ну… как вам сказать. Наши сотрудники часто упрекали Драшко, что, мол, легко создать на бумаге невыполнимые объекты и тому подобное. Видимо, это задело Драшко за живое и он захотел доказать, что его проекты не только фантазия.

С у д ь я. Погодите, погодите. Вы ведь специалист. Более того, вы руководите специалистами. Объясните нам: может ли прекрасный инженер-проектировщик быть в то же время и прекрасным строителем?

Б о р с к и. Теория и практика у нас не являются неразделимыми.

С у д ь я. Отвечайте «да» или «нет». Может или не может?

Б о р с к и. Хороший проектировщик не может быть плохим строителем.

С у д ь я. А в случае с обвиняемым?

Б о р с к и. Коллега из числа тех, которые встречаются реже всего. А именно: его способности действительно… Он способен делать чудеса… Ему я мог доверить все, любую работу…

С у д ь я. Ммм… Это не совпадает с заявлением, которое вы сделали следователю. (Берет лист бумаги из своей папки и читает.) Здесь написано, что обвиняемый инженер Каровски «…в последнее время стал необычайно заносчивым, высокомерным, недисциплинированным», он создавал вам много проблем… Какие именно у вас с ним были проблемы?

Б о р с к и (прокашливается). Я отказываюсь от этого заявления. Оно не точно.

С у д ь я. Вы его подписали!

Б о р с к и. Я был тогда взбешен из-за аварии на строительстве объекта, и это заявление я написал в состоянии аффекта… Видите ли, он поставил под сомнение репутацию нашего управления. В результате аварии погибли техник и рабочий, понимаете? И потом — миллионные убытки и… Я был вне себя, когда спросили мое мнение…

С у д ь я (Прокурору). Что будем делать? Свидетель меняет свои показания.

П р о к у р о р (к Борски). В таком случае неточно не только ваше заявление, но неточным, не соответствующим истине является и все то, что вы сообщили следователю.

Б о р с к и. Я не хочу причинять вред обвиняемому. Заявление я сделал в состоянии аффекта.

С у д ь я. Хорошо. Тогда мы должны выяснить другое. Некоторые свидетели заявили здесь, что вы перевели обвиняемого в оперативный сектор в качестве наказания, что тем самым вы ему подстроили ловушку и что после аварии на объекте вы с ним весьма грубо разделались.

Б о р с к и. Это не так. Он сам хотел перейти на оперативную работу. Точно только последнее, что после аварии на объекте я был взбешен, но это я объяснил. Я не разделывался с ним, и у меня никогда не было такого намерения.

С у д ь я. У вас есть свидетели, что обвиняемый сам просил перевести его?

Б о р с к и. При этом присутствовали заместитель директора, инженер Кондарко и погибший техник.

С у д ь я. Благодарю. У меня все. Есть вопросы у представителя обвинения?

П р о к у р о р. Да. (Встает.)

С у д ь я. Прошу вас.

П р о к у р о р. Инженер Борски, скажите нам откровенно: каковы ваши отношения с обвиняемым?

Б о р с к и. Что вы имеете в виду?

П р о к у р о р. Вы его ненавидели или он — вас?

Б о р с к и. К чему вам это? Гостиница «Сплендид» рухнула не из-за того, что мы ненавидели друг друга, и так же не из-за того, что мы друг друга любили!

П р о к у р о р. Прошу вас, ответьте на вопрос!

Б о р с к и. Я его любил. С первого дня, как он пришел в управление.

П р о к у р о р. Как вы относились к нему? Как директор к подчиненному?

Б о р с к и. Я думаю, что это наше личное дело.

П р о к у р о р. Несомненно. Но иногда ответственность подчиненного ложится и на руководителя. А здесь, как вы слышали, некоторые свидетели намекали, что вы ненавидели обвиняемого, что вы подстроили ему ловушку.

Б о р с к и. Это подлость. С первого же дня я принял его как младшего брата! Предоставил ему квартиру лучше своей собственной! Уже в первые месяцы я назначил его руководителем научно-исследовательской группы с окладом, которого вы никогда не получите! Спросите у него! Он был отличным работником, сотрудничали мы хорошо и жили хорошо… Он был частым гостем в моем доме, и я у него бывал… Что еще сказать? Никогда я его не ненавидел. Наоборот, я делал ему поблажки! Был слишком добр!

З а щ и т н и к (вскакивает). Прошу слова! Прошу внести в протокол и еще раз подчеркнуть последнюю фразу свидетеля: свидетель был частым гостем у обвиняемого и был слишком добр по отношению к нему, делал ему поблажки!

С у д ь я. Это верно?

Б о р с к и. Верно!

П р о к у р о р. Может ли кто-нибудь доказать это?

Б о р с к и. Спросите у него! (Показывает на Драшко.)

П р о к у р о р (к Драшко). Свидетель говорит правду?

Д р а ш к о (после того как милиционер трогает его за плечо, встает). Признаю…

П р о к у р о р. Спасибо, сообщаю суду, что я возбужу судебное дело против свидетелей инженера Борики Корды и техника Славко Лиляновски за дачу ложных показаний. У меня больше нет вопросов. (Садится.)

С у д ь я. Суд напоминает прокурору, что техник Славко Лиляновски погиб под развалинами объекта и лично не давал свидетельских показаний ни в ходе следствия, ни да суде. Его заявление получено в виде письма свидетельнице Борике Корде, которая передала его суду.

Прокурор кивком головы подтверждает, что он понял.

Слово имеет защита.

З а щ и т н и к. Инженер Борски… Вы только что сказали, что не ненавидели обвиняемого, что вы, наоборот, делали ему поблажки, что вы были слишком добры к нему.

Б о р с к и. И он это подтвердил. Хотите спросить его еще раз?

З а щ и т н и к. Спросите его вы…

Борски смущен.

(Громко.) Обвиняемый инженер Драшко Каровски!

Драшко вскакивает.

Соответствуют ли действительности слова свидетеля?

Д р а ш к о (отсутствующим тоном). Да…

З а щ и т н и к. О чем вас спросили?

Драшко молчит.

О чем вас только что спросил прокурор в связи с показаниями инженера Борски?

Драшко молчит.

Я прошу суд констатировать, что обвиняемый не следит за ходом процесса, что он полностью отрешен, ввиду чего его утвердительный ответ на вопрос, заданный ему прокурором, теряет всякое значение.

С у д ь я. Суд принимает констатацию защиты как правильную. Положительный ответ обвиняемого произнесен машинально, и суд не примет его во внимание при оценке доказательств. Продолжайте ваши вопросы.

З а щ и т н и к (к Борски). Обвиняемый получил диплом строительного факультета в Любляне двадцать восьмого ноября, а уже первого декабря стал вашим сотрудником.

Б о р с к и. Да.

З а щ и т н и к. В ноябре тридцать дней, а дорога от Любляны до Скопле занимает по меньшей мере два дня. Как могло случиться, что он был принят на работу первого декабря, в то время как за эти два дня у него не было времени подать заявление о приеме на работу, у вас не было времени его рассмотреть, а у вашей администрации не было времени подготовить решение о трудовом соглашении. Как вы это объясните?

Б о р с к и. Дорога от Любляны до Скопле занимает всего один день и одну ночь. Кроме того, мы заранее знали, что Драшко получит диплом двадцать восьмого ноября.

З а щ и т н и к. Откуда? Вы не могли знать, что он успешно защитит диплом!

Б о р с к и. Мы знали. Он закончил факультет в числе первых студентов своего выпуска. Экзамены он сдавал регулярно и о каждом сданном предмете регулярно нас информировал, поэтому, когда он сообщил, что двадцать восьмого ноября защищает диплом, мы знали, что это и будет днем окончания факультета.

З а щ и т н и к. И вы с удовольствием подготовили решение о приеме его на работу?

Б о р с к и. Да. Я лично испытывал удовольствие! Но не первого декабря, а сразу же после того, как получил от него письмо.

З а щ и т н и к. Я прошу суд констатировать, что решение о приеме обвиняемого на работу было подготовлено прежде, чем он получил диплом, то есть прежде, чем появились необходимые условия и юридические основания для зачисления его на это место. (К Борски.) Обвиняемый вышел на работу только пятого декабря, но вам показалось, что он слишком устал от выпускных экзаменов и дороги, и вы предоставили ему пятнадцатидневный оплаченный отпуск, прежде чем он увидел свой рабочий кабинет. Да или нет?

Б о р с к и. Да, и снова с особым личным удовольствием!

З а щ и т н и к. А на каком юридическом основании?

Б о р с к и (Судье). Я считаю этот вопрос несерьезным. Я не хочу на него отвечать.

З а щ и т н и к. Потому что у вас нет ответа?

Б о р с к и. Потому что я не держусь за параграфы! Потому, что его руки и мозг — не параграфы, а живой организм, который должен быть в состоянии выполнять работу!

З а щ и т н и к. Я прошу суд констатировать, что обвиняемому был предоставлен пятнадцатидневный отпуск прежде, чем он начал работать, хотя для этого не было никаких юридических оснований. (К Борски.) Вы только что утверждали, что любили обвиняемого как брата и что предоставили ему квартиру лучше своей собственной…

Б о р с к и. Правильно. А разве это противозаконно?

З а щ и т н и к. Существуют неписаные законы, свидетель Борски, по которым сам черт — нам хороший и добрый друг, если мы имеем от него какую-то пользу.

Б о р с к и. Прошу вас — Драшко был привязан ко мне, мы были друзьями, и никакой он не преступник.

З а щ и т н и к. И все-таки вы не дали ему стипендию!

Б о р с к и (после короткой паузы). Стипендию он не хотел.

З а щ и т н и к. Почему?

Б о р с к и. Спросите его.

З а щ и т н и к. Вы помните свой первый конфликт с обвиняемым? Это было из-за квартиры, верно?

Б о р с к и. Это не был конфликт! Я любил его как родного сына!

З а щ и т н и к. Вы можете воспроизвести для нас эту сцену?

П р о к у р о р. Заявляю протест!

С у д ь я. Протест не принимается. Защитник имеет право воспроизвести события, если считает, что это важно для судебного процесса и…

П р о к у р о р. Он воспроизводит не преступление, а сцену из личной жизни… С юридической точки зрения…

З а щ и т н и к. Я воспроизвожу именно преступление, коллега! Оно совершено до юридического действия!

С у д ь я (ударяет молотком и спокойно продолжает). …и если это позволяют ему сделать условия в зале суда.

З а щ и т н и к. Спасибо. (К Борски.) Подойдите сюда.

Б о р с к и. Я не артист…

З а щ и т н и к. Вам не надо играть. Пожалуйста, это ваш стол. Вы помните, что вы тогда делали? Когда это было?

Б о р с к и. Я очень хорошо помню, если вам так угодно. Только это нисколько не поможет вашему клиенту. Это случилось вскоре после его поступления на работу.

Свет гаснет, и опускается малый занавес, на котором изображен план города. Два прожектора освещают занавес и стол, за которым сидит Б о р с к и с телефонной трубкой в руках и листает одновременно какие-то бумаги. К столу подходит Д р а ш к о и останавливается.

Б о р с к и (в трубку). Да… Да… Хорошо… Знаю, только сейчас у нас не хватает инженеров… Нет, я дам вам Славко, он опытный техник. Хорошо, скажите Славко Лиляновски, чтобы зашел ко мне. (Кладет трубку. Обращаясь к Драшко.) Ну? Что ты хочешь мне сказать?

Д р а ш к о. Я женился.

Б о р с к и. Поздравляю.

Д р а ш к о. У меня появились проблемы. Вы должны мне помочь.

Б о р с к и. На ней? На Данице?

Д р а ш к о. Вам это не по душе?

Б о р с к и. Зачем ты так быстро женился, Драшко?

Д р а ш к о (смотрит на него). Не понимаю… Почему я женился?

Б о р с к и. Почему так быстро? Ты и не знаешь эту девушку.

Д р а ш к о. А почему это вас волнует?

Б о р с к и. Почему ты никого не спросил? Может быть, ты услышал бы… как тебе сказать… не совсем приятную правду о ней?

Д р а ш к о. Что она уличная девка? Сомнительного поведения?.. Предоставьте мне самому решать, товарищ директор. Я забыл поискать сватов.

Б о р с к и. А надо бы. Впрочем — извини. Но зачем ты тогда приходишь ко мне сюда со своими проблемами? Я не компетентен решать семейные проблемы моих служащих.

Д р а ш к о (с улыбкой). Об этом даже нет и речи. Я пришел по вопросу, который находится исключительно в вашей компетенции.

Б о р с к и. Слушаю тебя, Драшко.

Д р а ш к о. Вы сказали, что через шесть месяцев дадите мне квартиру. Дома мне уже невмоготу…

Б о р с к и. Сколько ты уже у нас? Разве уже прошло шесть месяцев?

Д р а ш к о. Шесть месяцев и шесть дней. Я прошу вас потому, что дома это просят у меня. Наш дом построен, так что проблем сейчас нет.

Б о р с к и. Почему ты создаешь мне осложнения, Драшко? Ты ведь знаешь, что все заранее распределено! Нет у меня квартиры для тебя, потерпи…

Д р а ш к о. Я пришел посоветоваться с вами. Мне предлагают лучшую работу, трехкомнатную квартиру и более высокую зарплату. Здесь мне хорошо, но если до первого я не получу квартиру, то должен буду уйти.

Б о р с к и. Квартиры у меня нет, и ты не уйдешь.

Входит К о н д а р к о.

Д р а ш к о. Квартиры есть, и я ухожу, если не получу квартиру. Доктор Кондарко один, зачем ему трехкомнатная квартира?

Б о р с к и. Оставь в покое доктора Кондарко. Он профессор университета, а ты только что со студенческой скамьи.

Д р а ш к о. Нет, нет. Одно строительное управление дает мне в два раза большую зарплату и квартиру. Я не хочу уходить отсюда, но мне нужны условия для работы…

Б о р с к и. Не преувеличивай, Драшко…

Д р а ш к о. Если бы вы были на моем месте, вы не остались бы здесь ни одной секунды!

Б о р с к и. Почему тебе не терпится? Ты же сам знаешь, что у нас в городе — сотни инженеров, врачей более заслуженных, чем ты, и все-таки ждут!

Д р а ш к о. Сытый голодного не разумеет.

Б о р с к и. Ты меня удивляешь. Вы, молодые, что-то чересчур избалованы… Что с вами такое? Разочарованы, обижены из-за каких-то пустяков… Возмущаетесь… Как будто вы специально ищете повод, чтобы так себя вести!

К о н д а р к о. Это оттого, что у молодых сейчас слишком много времени. Дайте им работу, поставьте их перед трудностями — и у них не будет времени на разочарования! (К Драшко.) Кто не голодал, сынок, говорит о голоде и за полным столом.

Б о р с к и. Твой отец трудился всю жизнь как проклятый, работал за корку хлеба, и что он заработал? А ты хочешь все сразу!

Д р а ш к о (безапелляционно). Я не мой отец, я не возмущен и не разочарован, нет у меня и слишком много свободного времени. Я прошу только три коробки, именуемые современной квартирой, прошу только то, что мне обещано и на что я имею право. Мне нужна материальная независимость, чтобы я мог заниматься творческой работой.

Б о р с к и (вскакивает, с трудом сдерживается). А кто мне дал материальную независимость? Я питался травой и пил воду из снега и был счастлив, если находил камень в изголовье, и засыпал без страха, что заплачу за это головой! Мы с твоим братом скитались по горам, теперь я ношу ботинки на два номера больше, потому что я обморозил ноги ради твоей сегодняшней материальной независимости! Ты хорошо знаешь, что у тебя вполне приличная квартира по сравнению с подвалом, в котором живу я с женой и двумя детьми. Твое дело, на ком и как ты женился, но вас двое, потерпи еще год, и ты получишь квартиру по собственному проекту, а современные коробки оставь тем, у кого нет лучшего выбора.

Д р а ш к о. Извините, товарищ директор. Я был слишком мал, чтобы быть вместе с вами в горах. Вы вернулись, чтобы обеспечить будущее своим детям. А мои братья погибли, и я должен сам о себе заботиться. Так что мы квиты.

К о н д а р к о. Ладно, ладно. Тебе всего двадцать пять лет. У тебя вся жизнь впереди.

Д р а ш к о. Вам кажется, что этого достаточно? Я хочу жить и заниматься творческой работой именно потому, что мне двадцать пять лет. Когда мне будет семьдесят, мне ничего не будет нужно. Хватайте меня за грудки — и за дверь.

К о н д а р к о. Я знаю одну хорошую поговорку, коллега: не лезь наперед батьки в пекло.

Д р а ш к о (к Борски). Дадите вы мне квартиру или нет?

Б о р с к и. Сядь… Поговорим… Закуривай. (Протягивает ему сигарету.) И не надо, братец, горячиться. Не показывай зубы, если не можешь укусить… И норовистых коней укрощают с помощью маленькой уздечки, понятно? Я могу принять твое заявление об уходе, а вслед пошлю такую характеристику, что ни одно строительное управление не возьмет тебя даже прорабом, ясно? Ты способный инженер, но не надо привередничать. Управление не пропадет, если из него уйдет молодой и перспективный, но заносчивый и самонадеянный специалист…

Д р а ш к о (безапелляционно). Идите вы к черту, товарищ директор. Я не преступник, а вы не инспектор полиции, чтобы так разговаривать со мной. Вам не нравятся мои условия? До свидания.

Б о р с к и. Постой, дуралей!

Д р а ш к о. Я вас прошу предоставить мне до первого июля трехкомнатную квартиру, иначе я ухожу. Пугайте воробьев своими характеристиками! Это вам не сорок пятый год! (Уходит.)

Зажигается свет. Поднимается вспомогательный занавес.

Зал суда. Б о р с к и сидит, опустив голову. Ч л е н ы с у д е б н о й к о л л е г и и.

Б о р с к и. Он нащупал самое чувствительное место в моих доводах: профессору Кондарко действительно не нужна была трехкомнатная квартира и это действительно был не сорок пятый год. Кроме того, строительный сезон был в самом разгаре, оперативный сектор не мог ждать, мы не могли никак справиться с планами, подрядчики грозили штрафами. В такой обстановке я не мог отпустить высококвалифицированного специалиста, и он использовал эту возможность.

З а щ и т н и к. И двадцать пятого июня Драшко вселился в новую трехкомнатную квартиру?

Б о р с к и. Да.

З а щ и т н и к. В квартиру Кондарко?

Б о р с к и. Нет. Это имело бы еще худшие последствия. Я отказался от своей квартиры.

Пауза.

З а щ и т н и к. А зарплата?

Б о р с к и. Он тогда не ставил вопрос о зарплате, но и это возникло бы рано или поздно. Я должен был вовремя застраховаться. Но тарифной сеткой не предусмотрена такая зарплата инженеру научно-исследовательской группы. И я назначил его руководителем этой группы.

З а щ и т н и к. Значит, вы его подкупили?

Б о р с к и. Можно и так истолковать. Другого пути не было. Инженеры-строители и сейчас дефицит. Не понимаю, какое все это имеет отношение к объекту, развалившемуся через пять лет?

З а щ и т н и к (громко, Судье). Я обвиняю свидетеля инженера-архитектора Владимира Крстин-Борски, директора Управления высотного строительства, в том, что он, будучи неспособным решать проблемы своего предприятия иным путем, прибег к подкупу подчиненных, и в том, что…

П р о к у р о р (вскакивает). Заявляю протест! Защитник оказывает моральное давление на свидетеля и запугивает его! (Защитнику.) Это не входит в вашу компетенцию, коллега!

С у д ь я. Протест принимается. (Защитнику.) Не удаляйтесь от предмета разбирательства. Задавайте свидетелю ваши вопросы.

З а щ и т н и к. Прошу вас, инженер Борски: почему и с какой целью вы позволили обвиняемому злоупотреблять вашей сентиментальностью? Почему вы спасовали перед молодым нахалом? Что же вы за директор и под чью ответственность вы назначили начинающего работника руководителем научно-исследовательской группы? Почему вы разрешили ему экспериментировать, пустить на ветер миллиард триста миллионов динаров? Кто вас уполномочил? Кто вам дал на это право?

Б о р с к и. Я не педагог, а директор предприятия, которое должно быть рентабельным, чтобы не прогореть. Драшко был отличным специалистом, и я хотел удержать его в управлении. Кроме того, когда я доверил ему объект «Сплендид», он уже не был ни молодым, ни начинающим — он имел за плечами пять лет плодотворной работы, успехов, и только успехов. Объект рухнул не из-за его неспособности, а…

З а щ и т н и к. Из-за чего же?

Б о р с к и (не сразу, спокойно). Я могу вам сказать, что вы плохой защитник. Вместо того чтобы искать смягчающие обстоятельства, вы стараетесь выкопать то, что только повредит ему.

З а щ и т н и к. Минуточку, минуточку. Свое личное мнение вы можете высказать, когда выйдете из этого зала. Ответьте мне: что вы имели в виду, когда сказали, что объект рухнул не из-за его неспособности?

Б о р с к и. Мне всегда было жаль защитников, выполняющих свои обязанности по долгу службы… Теперь я вижу, что мне надо было жалеть их клиентов…

С у д ь я. Прошу свидетеля не вступать в частные разговоры с защитником. Ответьте на вопрос.

Б о р с к и (прокашливается). Я действительно любил Драшко. Мои отношения с ним имеют глубокие корни, и причина всего этого — не только его молодость и способности. Он прекрасно знает, что его брат умер у меня на руках. В партизанах мы были неразлучны. Но когда Драшко вынудил меня отдать ему мою собственную квартиру, я сразу же сказал, что добром это не кончится. Материальная независимость, товарищи, — замечательная вещь, но она может и испортить человека. Она может вырасти в материальное изобилие, при котором начинается эрозия моральных норм, а затем — в материальную роскошь, которая ведет к моральному разложению. Драшко действительно стал заносчивым, своевольным, никого не слушал — это должно было с ним случиться!..

Пауза.

З а щ и т н и к. У вас были какие-либо контакты с женой обвиняемого до того, как он женился?

Б о р с к и. Я знаю людей, у которых с ней были такие контакты.

З а щ и т н и к. Знаете ли вы, что обвиняемый также знал все это, но у него были причины поступить так, как он поступил?

Б о р с к и. Теперь это меня больше не интересует.

З а щ и т н и к. А тогда вы его осудили?

Б о р с к и. Все его осудили. Это было несерьезно — авантюра. Так поступают только мальчишки. Потом и он понял, но было поздно.

З а щ и т н и к (после короткой паузы). Спасибо. У меня больше нет вопросов. Вы свободны. Благодарю вас… (Садится и что-то записывает.)

С у д ь я (Прокурору). У вас есть вопросы к обвиняемому?

З а щ и т н и к (смотрит в сторону Прокурора, но, когда тот на вопрос Судьи качает головой, быстро произносит). Разрешите, только два вопроса?

С у д ь я. Пожалуйста.

Милиционер слегка хлопает Драшко по плечу.

З а щ и т н и к (подходит к Драшко). Вы мне доверяете?

Д р а ш к о. Мне все равно…

З а щ и т н и к. Верны ли показания вашего директора?

Д р а ш к о. Да…

З а щ и т н и к (Судье). Спасибо, у меня нет других вопросов. (Возвращается на свое место.)

Д р а ш к о (встает, Судье). Можно мне сказать два слова своему защитнику?

С у д ь я. Конечно. Пожалуйста.

Д р а ш к о (Защитнику). Вы были не правы, когда доказывали, что я не слежу за ходом процесса. Я хочу только сказать, что мне все равно… Вам не надо прилагать столько усилий. Вот это я хотел сказать… Но вы хороший юрист… (С чувством симпатии улыбается Защитнику. Поворачивается к Судье, вновь с той же апатией.) Все. Спасибо.

З а щ и т н и к (кладет свою руку на руку Драшко). Благодарю вас.

Драшко кивает головой и устало улыбается ему. Все садятся на свои места.

С у д ь я. Свидетель… Галевски Йордан!

Входит Д а н ч о, он одет в рабочий комбинезон; снимает кепку и недоверчиво озирается.

Обращаю ваше внимание на то, что вы должны говорить суду правду, и одну только правду.

Д а н ч о (озирается). Я не хочу никому вредить…

С у д ь я. Не бойтесь, вы сюда приглашены не для того, чтобы кому-то навредить. Сообщите ваши личные данные.

Д а н ч о (хватается за карман). Удостоверение личности?

С у д ь я. Да нет… Скажите нам, кто вы, кем работаете, год рождения и другие личные данные.

Д а н ч о. Меня зовут Галевски Йордан. Родился двадцать третьего сентября тысяча девятьсот двадцать восьмого года в Неготине на Вардаре… (Озирается.)

С е к р е т а р ь с у д а. Извините… В каком году, вы сказали?

Д а н ч о. Двадцать восьмом.

С е к р е т а р ь с у д а. Кем работаете?

Д а н ч о. Прорабом на стройке.

С е к р е т а р ь с у д а. Где работаете?

Д а н ч о. Господи, боже мой! Да в Управлении высотного строительства! (Озирается.)

С у д ь я. Прошу вас, не кричите. Что с вами? Никто вас не обижает! Вы что, впервые сообщаете свои биографические данные?

Д а н ч о. Я всего лишь рядовой честный рабочий, товарищ судья. Что вы меня все таскаете по судам и следователям? Записали во все черные списки, так поди теперь докажи, что ты порядочный человек!.. Я не хочу ничего говорить против Драшко.

С у д ь я. Этого от вас никто и не требует. Вы должны только дать свидетельские показания в связи с некоторыми пунктами обвинения.

Д а н ч о. Я не хочу никого обвинять.

С у д ь я. Если вы честно расскажете правду, никто вам не скажет, что вы поступили неправильно. Скажите нам, что вам известно об обвиняемом, о рухнувшем объекте и обо всем, что вы считаете нужным сказать.

Д а н ч о (теребя в руках кепку). Товарищ судья… Не о чем тут говорить. Драшко… то есть товарищ главный инженер, — это на своем месте. (Озирается и понемногу воодушевляется.) Он умел по-человечески обходиться с людьми. Так ведь? Мы все любили его, как брата! Вот что я могу сказать о Драшко! Он знал, что такое труд рабочего, умел поговорить с людьми, помочь, если кто-нибудь… Так ведь? Покойный Славко Лиляновски был моим другом еще с армии. Он всегда говорил, что Драшко… то есть товарищ главный инженер, — такой человек, что будь у тебя десять братьев — всех бы за него отдал…

С у д ь я. Хорошо. Вот это мы хотели здесь услышать. Теперь расскажите нам еще о рухнувшем объекте, и вы будете свободны.

Д а н ч о. Я как раз хотел об этом сказать, товарищ судья. Все мы любили Драшко. И Борски, и Кондарко, и Славко, и я, и прорабы, и рабочие — все! Не было человека, который не любил бы его, как родного брата. Так ведь? В этом вы можете быть уверены. Драшко мог попросить закурить у любого рабочего, если у него не было с собой сигарет, и все готовы были отдать ему последнюю. А если у него были…

С у д ь я. Хорошо, хорошо, это ясно. Не будем сейчас говорить о сигаретах! Ответьте на другой вопрос, о гостинице.

Д а н ч о. Я как раз хотел об этом сказать, товарищ судья! Что такое одна сигарета? Неудобно и говорить об этом! Так ведь? Драшко был душой управления. Почему наше управление стало таким известным? И еще скажу: там, где был главный инженер, был праздник для нас, рабочих и техников! Вот какой он человек!

С у д ь я. Отлично! (Встает.) Вот уже три дня мы выслушиваем здесь только дифирамбы и славословия! Драшко — гений, Драшко — талант, Драшко — святой! Хорошо, — а теперь перестаньте мять кепку и расскажите нам, как развалилось здание гостиницы.

Д а н ч о. Я как раз хотел об этом сказать, товарищ судья. Разве можно, чтобы такого человека осудили из-за гостиницы? Стыдно сказать, товарищ судья. Люди будут смеяться над нами! Даю руку на отсечение, что он нисколько не виноват. Даже речи не может быть об этом. Я, да и покойный Славе Лиляновски — все мы согласны встать на его место, так ведь? Судите нас! Мы не допустим, чтобы у нашего инженера хотя бы один волос с головы упал, а не то, чтобы его обвинили в чем-то!

С у д ь я. Тогда — кто же виноват, по-вашему?

Д а н ч о. «Кто виноват?..» Почему кто-то должен быть виноват? Никто не виноват! Несколько лет назад здесь произошло землетрясение, так ведь? Кто был виноват? Нельзя же так, прошу вас, все мы порядочные, взрослые люди, трудящиеся…

С у д ь я. Значит, эту аварию вы считаете несчастным случаем?

Д а н ч о. Не знаю я, товарищ судья. Несчастье — оно и есть несчастье. Только я так думаю: стыд и позор приводить сюда такого человека под стражей. Я правда не шучу — прикажите Драшко встать здесь, пусть он будет свидетелем, а я сяду на его место рядом с товарищем милиционером. Вот это я знаю. Так ведь? Судите меня! (Озирается, но теперь уже непринужденнее.)

С у д ь я (после некоторого раздумья). Есть вопросы у Прокурора?

П р о к у р о р (встает). Да…

С у д ь я (к Данчо). Теперь отвечайте на его вопросы. (Прокурору.) Пожалуйста, коллега.

П р о к у р о р. Послушайте теперь меня, свидетель Галевски…

Д а н ч о. Слушаю…

П р о к у р о р. …и отвечайте кратко, только «да» или «нет».

Д а н ч о. Хорошо.

П р о к у р о р. Обвиняемый, которого вы фамильярно называете Драшко…

Д а н ч о. Это не фамильярно, товарищ прокурор, это чисто по-товарищески. Так ведь?

П р о к у р о р. Пусть будет так. Обвиняемый Драшко, говорите вы…

Д а н ч о. Я говорю, что его обвиняют несправедливо!

П р о к у р о р (не сразу). Не прерывайте, прошу вас. Выслушайте сначала то, что я вам скажу, и отвечайте «да» или «нет».

Д а н ч о. Хорошо.

П р о к у р о р (задает вопросы быстрее). Он находился постоянно на объекте или нет?

Д а н ч о. Кто? Я?

П р о к у р о р. Не вы, а обвиняемый.

Д а н ч о. Находился… То есть — да.

П р о к у р о р. Регулярно приходил на работу?..

Д а н ч о. Да…

П р о к у р о р. Не опаздывал?..

Д а н ч о. Нет…

П р о к у р о р. Не прогуливал?..

Д а н ч о. Нет…

П р о к у р о р. Не делал ошибок?..

Д а н ч о. Нет…

П р о к у р о р. Все было нормально?..

Д а н ч о. Да…

П р о к у р о р. Правильно?..

Д а н ч о. Да…

П р о к у р о р. И на своем месте?

Д а н ч о. Да!

П р о к у р о р. Тогда откуда взялись кривые опоры на объекте?

Д а н ч о. Нет, нет!.. То есть — да! (Озирается.) Это…

П р о к у р о р. Что — это?

Д а н ч о (не сразу). Вы меня сбили с толку… Что я должен был сказать?

С у д ь я. Правду!

Д а н ч о. Да!

П р о к у р о р. Что — да?

Д а н ч о. Ну, это… (Судье.) Послушайте, товарищ судья! Если нужно сказать что-то против Драшко — так я не стану! Можете сбивать меня с толку сколько угодно, но из этого ничего не выйдет. Будем говорить начистоту!

С у д ь я. Отвечайте на вопросы Прокурора!

Д а н ч о. Нет, нет! Извините. Я вам ясно сказал: если хотите, чтобы я говорил против Драшко, — ни за что не буду!

П р о к у р о р. Не бойтесь, мы здесь не для того, чтобы кого-то очернить и требовать, чтобы нам говорили, что белое — это черное, и наоборот. Значит, констатируем. Обвиняемый был прекрасным человеком, не так ли?

Д а н ч о. Абсолютно верно!

П р о к у р о р. Отличным товарищем?..

Д а н ч о. Отличным!

П р о к у р о р. Всех вас любил?..

Д а н ч о. И мы его любили.

П р о к у р о р. …рабочих, служащих?..

Д а н ч о. Да, да…

П р о к у р о р. Только с администрацией он не имел хороших отношений, не так ли?

Д а н ч о. Да… То есть (безапелляционно) нет! И с администрацией у него были хорошие отношения.

П р о к у р о р. Почему вы лжете?

Д а н ч о. Кто лжет? Я лгу? Извините. (Сердито.) Вы меня сбиваете с толку, и я же лгу!

П р о к у р о р. Что вам известно об отношениях обвиняемого с директором управления?

Д а н ч о (кричит). Да что я должен знать? Что вы меня спрашиваете, любил ли кто-то кого-то или нет? Я тут вам ни чья-нибудь тетка! Я — рабочий, так? А они — руководство! Вот они оба — их и спрашивайте!

С у д ь я. Вы не хотите давать свидетельские показания?

Д а н ч о. Почему? Хочу! Я могу сказать только то, что я знаю, товарищ судья, а чего не знаю, так не знаю! Так?

С у д ь я. Тогда не кричите здесь, а скажите «не знаю», «мне не известно».

Д а н ч о. Не знаю. Мне не известно.

П р о к у р о р (в замешательстве, в течение нескольких секунд смотрит на стол, на который опирается обеими руками). У меня больше нет вопросов. (Садится.)

Встает Защитник.

С у д ь я. Слово имеет представитель защиты. (К Данчо.) Отвечайте на его вопросы…

Д а н ч о. Хорошо.

З а щ и т н и к. Я защитник Драшко. Хочу, чтобы вы помогли мне.

Д а н ч о (недоверчиво). Да…

З а щ и т н и к (кладет руку на свою папку). Здесь у меня собраны основные аргументы, которые должны доказать, что вины Драшко нет ни в одном кирпиче этого несчастного объекта! Но остался один мелкий факт, который мы должны выяснить до конца… В последние дни Драшко перестал приходить на стройку. Я знаю, что это неправильно, но, если бы я был на его месте, я сделал бы то же самое.

Данчо молчит. Озирается украдкой.

Вспомните последний день, когда Драшко пришел на стройку. Когда это было?

Д а н ч о (не сразу и неуверенно). Не знаю… Мне не известно.

З а щ и т н и к (кричит). Тогда признавайтесь, что вы боитесь за свою шкуру! Драшко освободят — как мы тогда посмотрим ему в глаза? Или у нас опять будет полон рот комплиментов и клятвенных заверений, как мы его любим? Идите!

Данчо стоит.

Защитник поворачивается к нему спиной и идет на свое место.

Д а н ч о (чувствуя себя виноватым). Это было где-то в последние дни, перед тем как случилось… Драшко… то есть товарищ главный инженер, действительно не приходил на объект, но у меня и у покойного Славко Лиляновски было много хлопот из-за этого… Борски каждый день… Товарищ директор каждый день требовал сводки… То есть ежедневные сводки.

З а щ и т н и к. И что же вы в них писали?

Д а н ч о. Я не помню, может быть, товарищ директор… вероятно, они у него сохранились…

З а щ и т н и к. Вы писали наговоры на Драшко! Скажите это! Клеветали, что он не приходит на работу, что он безответственный, пьет, путается с девицами сомнительного поведения! Вот что вы писали в этих «ежедневных сводках» о своем друге…

Д а н ч о (едва слышно). Это неправда… И он так думал, но это неправда, неправда! (Ударяет кепкой об пол.)

З а щ и т н и к (спокойно). Спасибо… Хотите что-нибудь добавить?

Д а н ч о. Хочу! (Решительно.) Я хочу сказать… Тот день я очень хорошо помню, но его помнят и они… Это было за месяц, а может быть, недели за две до аварии, в августе, помню, что было тепло, почти в сумерках…

С у д ь я. Вы работали ночью?

Д а н ч о. Да. Непрерывно.

С у д ь я. Поднимите свою кепку.

Д а н ч о (поднимает кепку, не переставая говорить). В тот раз Драшко целый день был на стройке, и мне запомнилось, что он, впервые с тех пор, как я его знаю, запел, потому что мы со Славко удивились, какой у него красивый голос… Он вытворял настоящие цирковые номера на седьмом этаже, на подъемном кране… прыгал, как Тарзан… Был веселый. Тогда, перед тем как совсем стемнело… Да, что-то около восьми часов, мы договаривались о ночной смене, когда…

З а щ и т н и к. Может быть, воспроизведем эту сцену?

Д а н ч о. Да. Мне так будет легче вспомнить.

З а щ и т н и к. Давайте, если только это здесь возможно. Представьте, что это… (Хлопает в ладоши.) Дайте свет, пожалуйста! Восемь часов вечера, стройка, лето! Так?

Д а н ч о. Так. Скажем, это — стройка. Здание — там, за нами, доведенное до седьмого этажа, — один только бетонный каркас… Мы стояли под краном, знаете, такой большой подъемный кран, они и сейчас есть в городе…

Освещение меняется. Спускается большой тюлевый занавес, на котором изображен силуэт строящегося небоскреба. Вечер. Входит Д р а ш к о в летней рубашке, С л а в к о в синей рабочей одежде и Д а н ч о в комбинезоне.

Сегодня хорошо поработали, правда, товарищ инженер? (Собирается уйти.)

Д р а ш к о. Что? Уж не свидание ли у тебя?

С л а в к о. Как же! У такого балбеса — и свидание! Гости у него, а он их целый день не видел.

Д р а ш к о. Какие гости? (Угощает их сигаретами.)

Д а н ч о (снимает кепку и берет сигарету). Ты, Славко, умнее всего выглядишь, когда молчишь, но это так редко случается.

С л а в к о. А если у тебя есть язык, так говори сам!

Д а н ч о. Ну ладно, адвокаты мне не нужны. Я этих гостей и видеть не хочу. (К Драшко.) Собралась целая рота родственников жены: «Посмотреть ярмарку!»… И вот уже целую неделю я их кормлю.

Д р а ш к о. А ты, братец, обратись в дирекцию ярмарки и требуй возмещения убытков. Да надень ты эту кепку! Кто это? (Кричит.) Эй, Борика!

Б о р и к а (подходит к ним). Добрый вечер! Кто здесь главный?

Д р а ш к о (подает ей руку, помогая перепрыгнуть через кучу железа). Привет.

Б о р и к а. Строительная инспекция, товарищ. Запишем вам замечание за беспорядок на стройке. Ноги все поломала. (Наклоняется.) Ой! И новые туфли поцарапала!

С л а в к о. Товарищ инженер, я оплачу ущерб.

Смех.

Д р а ш к о. Это мои товарищи по работе, Борика. Славко и Данчо. Веселые ребята. (Обращаясь к ним, театрально.) Инженер Борика Корда, как вам известно. Моя первая, несбывшаяся и — тсс, чтобы жена не услышала, — незабвенная любовь. Красивая женщина, правда?

С л а в к о. Скорее красивая, чем женственная!

Б о р и к а (снимает туфли и очищает их от песка). Ответ правильный. Инженер и вдруг женщина — это как-то не вяжется друг с другом! Привет. (Пожимают друг другу руки.) Что с вами, друзья, у вас что, нет своего дома, жены, детей? Или вы здесь собираетесь ночевать?

Д р а ш к о. Если ты останешься с нами, заночуем! Верно, хлопцы?

С л а в к о. Не пойдет! Достаточно я настоялся на карауле в армии!

Смех.

Б о р и к а (к Драшко). Достойный ответ на такое старомодное предложение. При нынешнем жизненном уровне такая романтика под прожекторами среди груды железа ничуть не привлекательна.

С л а в к о. Мы включим вам музыку на кране! Не надо будет шептаться!

Д р а ш к о (оглядываясь вокруг себя). Действительно, какая необычная тишина… Как ты себя чувствуешь, Борика?

Б о р и к а (прислушивается). Слышите?.. Сверчок… Я здорова как бык и голодна как волк. Кто из вас троих пригласит меня на ужин?

К о н д а р к о (появляясь из-за кулис). Я.

Б о р и к а. Доктор Кондарко! (Протягивает ему руку.) Добрый вечер. Я очень рада, что вас здесь встретила.

К о н д а р к о. Смотрите-ка! Вот и украшение на стройке! Добрый вечер, Борика. Где это вы пропадаете в последние дни?

Б о р и к а. Работа. Десять дней была в командировке на юге. Вернулась сегодня после обеда — и сразу сюда.

К о н д а р к о. Совершенно правильно. В управлении и так нет ни одной живой души, а Драшко и в помине не видать. Забыл старых друзей. Как идет работа, ребята?

С л а в к о. Рвемся к облакам, доктор!

К о н д а р к о. Закончили пятый этаж?

С л а в к о. Посмотрите!

К о н д а р к о (смотрит вверх). Ого!.. Раз, два, три, четыре, пять, шесть… семь! Как? За четыре дня — два этажа?

Д р а ш к о. У вас есть какие-то замечания?

С л а в к о. Доктор Кондарко возражает против норм.

Д а н ч о. И я против них возражаю. Сегодня мы построили целый этаж, но я буду спать спокойнее, если сегодня ночью мы слегка замедлим темпы.

Д р а ш к о. Объект надо подвести под крышу, пока нет дождей.

Б о р и к а. Почему? Что, сроки?

Д р а ш к о. Я не люблю бетонировать во время дождя, вот и все.

К о н д а р к о (показывает на Данчо). Этот парень правильно рассуждает. Бетонируйте днем.

С л а в к о. А что я буду делать с рабочими ночной смены? Слушать сверчков?

Д а н ч о. Можно заняться расчисткой стройплощадки, можно готовить арматуру, опалубку…

К о н д а р к о. Бетон и ночь — старые враги!

С л а в к о. Глупости. Простите, доктор. (Снимает кепку.) Я только хотел сказать, что у нас хорошие прожекторы!

К о н д а р к о. Хорошие, да не совсем, дружище. Я сорок лет работаю на таких стройках и знаю, что прожекторы не могут достать до каждого перекрытия…

С л а в к о. Как знаете. Мое дело — слушать…

Д р а ш к о. Доктор Кондарко… Кто прислал вас на мой объект в восемь часов вечера?

К о н д а р к о. Я никогда не приходил, чтобы мешать тебе, коллега. Я прихожу, чтобы помочь, если надо.

Д р а ш к о. Вы приходите, чтобы контролировать меня, причем как раз во время пересменки. И я знаю, кто вас присылает. Так скажите этому господину, что инженер Драшко Каровски упрям, своенравен и вспыльчив и что он не желает слушать ваших советов.

Б о р и к а. Погодите, погодите… Здесь какое-то недоразумение…

Д р а ш к о. И оставьте меня раз и навсегда в покое, я не могу терять время! Я буду бетонировать тогда, когда сочту нужным!

Б о р и к а. Драшко, не кричи так на профессора!

Д р а ш к о. Здесь нет никакого недоразумения, Борика. Просто мой директор перестает в меня верить, вот и все. Этот старик — лишь передаточный пункт в его вмешательстве сверху в мои дела. Он принуждает моих лучших сотрудников каждый день писать на меня доносы!..

Д а н ч о (в панике покидает сцену, заслоняясь от света прожекторов). Нет! Неверно! Мы не писали доносы, это неправда!

З а щ и т н и к (из темноты). Свидетель Йордан Галевски, говорите правду. Чистую правду!

Д а н ч о. Неверно! Мы ничего не писали против Драшко! Неправда! Он не знает!

З а щ и т н и к (из темноты). Не прерывайте сцену. Продолжайте так, как было! Продолжайте!

Д а н ч о. Я объясню. Могу поклясться! Даю честное слово. Драшко для нас был как брат! Мы не писали против него!

З а щ и т н и к (из темноты, строгим голосом). Довольно! Продолжайте воспроизводить события!

Небольшая пауза. Все заняли места, на которых они находились до того, как была прервана сцена.

Д р а ш к о (тем же тоном, что и до перерыва). Просто мой директор перестает в меня верить, вот и все!.. Он засылает шпионов, требует отчетов от моих сотрудников, следит за каждым моим шагом, как будто я уголовник! Не дают человеку вздохнуть! Какая-то неразбериха, неразбериха — и только! К чему эта бессмыслица, доктор?

К о н д а р к о. Послушай меня, сынок. Внимательно послушай… Тот, кто постоянно твердит, что жизнь — бессмыслица и неразбериха… тем самым признает, что он сам запутался.

Д р а ш к о. Благодарю за мудрые слова. Но представьте себе, доктор, что и студенты не вечно остаются студентами.

К о н д а р к о. И инженер инженеру может иногда дать полезный совет.

Д р а ш к о. Тогда вместо того чтобы предлагать мне прекратить строительство, посоветуйте что-нибудь разумное. Вам предлагали эту стройку — вы отказались от нее! Теперь предоставьте мне заботу о том, развалится ли она над моей головой или нет! Не учите меня, как мешать бетон!

К о н д а р к о. Ты прав, сынок… Прав… Но посмотри. (Прикасается к своим волосам.) Эти волосы поседели не от радости… В своей жизни я всегда имел друзей меньше, чем мне хотелось. И знаешь почему?

Д р а ш к о (с иронией). Думаю, что я понимаю вас, профессор…

К о н д а р к о. Никогда не мешает иметь одним другом больше!

Б о р и к а. Профессор…

К о н д а р к о (прерывает ее жестом. К Драшко). Мне было двадцать четыре года, когда я очутился в чужой стране, совсем один. Был конюхом в Царьграде, ночным швейцаром в отеле «Астория» в Каире. Работал в Александрии, в Париже, с ее отцом. (Показывает на Борику.) Строил дома в Любляне, был архитектором при дворе короля Александра… и сейчас у меня за спиной шестьдесят восемь лет… В своей жизни я научился одному хорошему правилу: не руби сук, на котором сидишь!..

С л а в к о. «Вперед не рвись, не плетись в хвосте, а в середине — помалкивай!» Как будто слышу своего родного отца!

К о н д а р к о. Твой отец, парень, был неглупым человеком…

Д р а ш к о. Слышишь, Борика? Мне советуют стать лицемером!

К о н д а р к о. Это тяжкий упрек, Драшко… Если бы ты был моим сыном, я бы тебе сейчас влепил пощечину!

Б о р и к а (в растерянности). Я не хочу вмешиваться, но… У Данчо, мне кажется, было хорошее предложение. Делайте в ночную смену другую работу, готовьтесь к завтрашнему дню…

Д р а ш к о. Выдать рабочим по метле и фартуку? Оставь, прошу тебя.

К о н д а р к о. Как хочешь… Здесь ты командуешь… (Поворачивается, чтобы уйти.)

Б о р и к а. Куда вы, профессор? У вас действительно нет причин ссориться. Может быть, вы не поняли друг друга? Может…

К о н д а р к о (прерывает ее жестом). Он сейчас чувствует себя сильным и не нуждается в понимании… Извините, коллега. Не буду больше мешать вам… (Идет к выходу и вновь оборачивается.) Я хочу сказать — моя песенка спета… Через год-два ты, может быть, увидишь, как я сижу на какой-нибудь пенсионерской скамейке в парке, опершись подбородком о трость… Если заметишь, что я задремал, скажи себе: этот старик любил меня… Он не всегда был прав… но… старался… (Обрывает мысль.) Спокойной ночи, Борика… Спокойной ночи, дети… (Уходит.)

Д р а ш к о (после паузы). Извини, Борика…

Б о р и к а. Ну и ну!.. Можно подумать, что вы уже больше не друзья!

Д р а ш к о. Это мне уже действует на нервы. И так каждый день. Следят за мной, советуют, контролируют! Боятся, что ли, что я заминирую им объект? (Садится и нервно постукивает кирпичом, трое присутствующих смотрят на него выжидающе.) Что вы на меня смотрите? Я никого не убил. Но если я когда-нибудь стану мерзавцем… (Бросает кирпич.)

Б о р и к а (к Славко и Данчо). Ну что, ребята, я сегодня останусь без ужина? Или мне идти одной?

Д р а ш к о (встает, берет ее под руку). Идем… Славко, сегодня ночью ты здесь распоряжаешься. Если хочешь, бетонируй, не хочешь — делай, что знаешь. (К Данчо.) А ты иди к своим гостям. (Уходит вместе с Борикой.)

З а щ и т н и к. Дайте свет, пожалуйста!

Включается нормальное освещение. Тюлевый занавес поднимается. Драшко уже вернулся на свое место. Данчо подходит к Защитнику.

Д а н ч о. Вот какой был разговор. Я сейчас вспоминаю, что это было дней за десять до аварии, в среду. Драшко и раньше пропадал, а в тот день больше не появился на стройке. В следующую пятницу у нас уже был готов бетонный каркас, девять этажей… Только приступили к десятому, как треснули опоры и все рухнуло…

З а щ и т н и к. В течение этих десяти дней вы писали сводки?

Д а н ч о. Да должны были!.. (Все более увлеченно.) Но мы не писали против Драшко! Он может думать, что хочет, но мы, я и Славко Лиляновски, не были шпионами, наоборот, мы его выгораживали, писали, что якобы он приходил на стройку, делал проверку — правильно? Но мы лгали! Лгали, что он нашел такие-то и такие неполадки и наказал этих рабочих! А его не было по целым дням, пусть сам скажет, так ведь? Мы не написали ни одного слова против Драшко. Ни слова!..

З а щ и т н и к (к Судье). Спасибо. У меня нет других вопросов к свидетелю.

П р о к у р о р (вскакивает). Прошу слова!

С у д ь я. Пожалуйста.

П р о к у р о р. Из-за неправильной тактики мне не удалось получить от свидетеля эти важные факты, которые я использую в обвинительной речи. Пользуясь случаем, я публично выражаю сердечную благодарность коллеге защитнику за оказанную мне помощь. (Защитнику.) Спасибо. (Садится.)

Защитник усмехается, как человек, которому известно больше.

С у д ь я (Защитнику). У вас нет… ничего в связи с этим?

З а щ и т н и к. У меня? О нет, нет! Коллега был весьма любезен. Благодарю.

С у д ь я (к Данчо). Вы свободны, можете идти на свое место. Спасибо.

Все садятся.

(Ударяет молотком.) Вызывается свидетельница Даница Каровска.

Д а н и ц а встает с кресла в первом ряду зрительного зала и медленно идет к месту для дачи свидетельских показаний. Это на редкость красивая, женственная особа, отдающая себе отчет в том, что после рождения двух сыновей она еще больше похорошела. Все же заметно, что арест Драшко был для нее неожиданностью. На ее лице — выражение страха за возможные последствия, смешанное с решимостью бороться.

С у д ь я. Скажите нам ваше имя, фамилию, когда родились и другие биографические данные.

Д а н и ц а. Даница Каровска, девичья фамилия — Шурланова. Родилась в селе Порек двадцать первого марта тысяча девятьсот тридцать пятого года.

С е к р е т а р ь с у д а. Профессия?

Д а н и ц а. Зубной техник.

С у д ь я. Обращаю ваше внимание на то, что в соответствии со статьей триста девяносто пятой, пункты первый и второй Закона об уголовном судопроизводстве вы должны говорить правду, и одну только правду.

Д а н и ц а. Пожалуйста!

С у д ь я. Я задам вам один интимный вопрос. Если не хотите, вы не обязаны на него отвечать.

Д а н и ц а. Пожалуйста!

С у д ь я. Ваш брак с обвиняемым был заключен по любви или нет?

Д а н и ц а. Наш брак… Да… Это было однажды вечером… Я сидела за столиком в ресторане «Македония», в кабинете…

С у д ь я. Достаточно, достаточно. Отвечайте только «да» или «нет».

Д а н и ц а. Пожалуйста.

С у д ь я. Еще один нескромный вопрос: был ли он влюблен в других женщин до вас?

Д а н и ц а. Да, но когда он встретил меня… Видите ли, в тот вечер в «Македонии» мы долго разговаривали… Потом он повел меня на стройку и рассказал о какой-то несерьезной истории…

С у д ь я. Спасибо. Можете ли вы вспомнить что-либо, что временно омрачало ваши супружеские отношения?

Даница смотрит на Судью.

Не смотрите так на меня. Вы должны ответить. Но если не хотите — я не буду вас принуждать. Должен только напомнить вам, что ваша биография суду известна.

Д а н и ц а (задетая сказанным; приглушенно). Могу ли я спросить: откуда?

С у д ь я. Из материалов предыдущего процесса, которые переданы суду в служебном порядке.

Д а н и ц а. Это все ложь.

С у д ь я. Как так?

Д а н и ц а. Все это глупые, подлые, злобные уличные наговоры. Спросили бы и меня, может быть, и я кое-что знаю о своей биографии…

С у д ь я. Погодите, погодите… Я вообще не это имел в виду!

Д а н и ц а. Я знаю, что вы имеете в виду. Я также знаю, о чем думают те, кто сейчас пялит на меня глаза… Ошибаются… Я сейчас не стану лезть из кожи вон, для того чтобы меня оставили в покое. Не буду рвать и метать. Я только прошу не распространять эти сплетни, так как их вокруг меня и так уже достаточно.

С у д ь я. Считаете ли вы, что и некоторые свидетели… некоторые из присутствующих… являются жертвами этих сплетен?

Д а н и ц а. Они только перекупщики. А жертва — вон там… (Показывает на Драшко.)

С у д ь я (нервно). Признайтесь откровенно, свидетельница Каровска: вы ненавидите родителей Драшко?

Д а н и ц а (не сразу, приглушенно). Ненавижу… Ненавижу и инженера-архитектора Владимира Крстин-Борски…

Борски вскакивает и остается стоять.

…Потому что он из-за этой квартиры организовал целый заговор против Драшко. Ненавижу и этого профессора Кондарко, который ластится, как бездомная кошка, чтобы потом тебя укусить. Ненавижу своих родителей, которые в три года оставили меня на улице, и родителей Драшко, которые с первого дня встретили меня подзатыльниками и обвинили меня во всех смертных грехах. Когда я переступила порог их дома, можно было подумать, что в дом вошел покойник. Ненавижу многое в жизни. Но есть также и то, что я люблю… Я люблю своего мужа и двух своих сыновей.

З а щ и т н и к (вскакивает). Прошу слова!.. Свидетельница только что сказала, что познакомилась с обвиняемым в ресторане «Македония» и что после этого он пошел с ней на стройку. (Данице.) Ходил ли он с вами еще на какой-либо из объектов, строящихся его управлением?

Д а н и ц а (после паузы). Нет…

З а щ и т н и к. Вам не приходило в голову — почему?

Д а н и ц а (в недоумении). Откуда мне знать?.. Я старалась… Он дома никогда не говорил… Я не виновата… Он всегда был чем-то недоволен… Я… Он всегда был чистым, наглаженным, сытым… (Умолкает.)

З а щ и т н и к (смотрит на нее). Конечно… И вы это называете любовью? (Судье.) Я извиняюсь за то, что перебил. (Садится.)

С у д ь я. Мда… Мы должны будем вернуться к деликатным темам. Знаете ли вы что-нибудь об отношениях обвиняемого с одной женщиной… Борикой Кордой, инженером?

Д а н и ц а (поворачивает голову). Я ее не знаю!..

З а щ и т н и к. Зачем вы лжете?

Д а н и ц а. Я ее не знаю! Знаю только, что Драшко, когда учился в Любляне, был знаком с нею! Может быть, они симпатизировали друг другу… то есть…

С у д ь я. Вы ее ненавидите?

Д а н и ц а. Нет. Мне жаль ее. Знаю, что она переживает за Драшко, который будто бы попал в плохие руки, но мне ее жаль, потому что она, несмотря на свое образование, не поняла его до конца. Ни его, ни меня! Я знаю, как обращаться с мужем!

С у д ь я. Спасибо. И прошу вас сейчас меня выслушать.

Д а н и ц а. Пожалуйста!

С у д ь я. Ваш муж обвиняется в совершении тяжкого преступления. Обвинение, а также некоторые свидетели представляют его как антиобщественного, безответственного, аморального и бесхарактерного человека. Я не буду спрашивать ваше мнение на этот счет, так как вы его жена и ваше мнение не будет объективным. Но защита считает, что обвиняемый был в состоянии депрессии, моральной и психической, и это принимается во внимание как смягчающее обстоятельство. Что вы думаете об этом? Вы поняли вопрос?

Д а н и ц а (с достоинством). Поняла, поняла. Мой муж инженер. Его обвиняют в том, что обрушилась гостиница. Я думаю, что гостиница могла обрушиться и если бы Драшко не был в состоянии моральной и психической депрессии. Но я хочу вас спросить: погибнет ли государство, если обрушится еще десять таких гостиниц? Драшко — хороший работник, он заработает и возместит ущерб.

С у д ь я. Спасибо. (Прокурору.) У Прокурора есть вопросы к свидетельнице?

П р о к у р о р. Да, только один вопрос!

С у д ь я. Прошу. (Данице.) Ответьте на вопросы прокурора.

Д а н и ц а (поворачивается к Прокурору). Пожалуйста.

П р о к у р о р. Свидетельница только что сказала, что объект мог бы обрушиться и в том случае, если бы обвиняемый не находился в состоянии моральной и психической депрессии. Может свидетельница еще раз подтвердить это свое мнение?

Д а н и ц а. Могу. Подтверждаю.

П р о к у р о р. Вы считаете, что причина аварии на строительстве гостиницы может иметь совсем иной характер?

Д а н и ц а. Я считаю, что может.

П р о к у р о р. Например?

Д а н и ц а (немного неуверенно). Откуда мне знать?.. И другие здания разваливались, но… Мы выплатим ущерб, и все тут.

П р о к у р о р (строго). А кто заплатит за жизнь двух погибших рабочих? Кто вернет кормильцев двум ни в чем не повинным семьям?

Пауза. Даница не отвечает.

Спасибо. У меня нет других вопросов к свидетельнице. (Садится.)

С у д ь я. Слово имеет защита!

Даница поворачивается к Защитнику.

З а щ и т н и к. Знаете ли вы, что в этом неприятном случае виноваты и вы?

Д а н и ц а. Я? (Смеется.) Да ладно вам!

З а щ и т н и к. Он был несчастлив с вами. Вы плохо обращались и с ним, и с его родителями, и…

П р о к у р о р. Заявляю протест! Защита запугивает свидетельницу и обвиняет ее в соучастии!

С у д ь я. Протест принимается. Защита должна задавать вопросы, а не подсказывать свои выводы. Продолжайте.

З а щ и т н и к. Я докажу суду, что обвиняемого толкали на преступление! Часть ответственности ложится и на его жену!

П р о к у р о р. Давайте без мелодрам, коллега!

З а щ и т н и к. Надо ли напоминать коллеге прокурору, что девяносто процентов судебных процессов проведены по делам, имевшим своей подоплекой мелодраму?

П р о к у р о р. Ха-ха-ха! Оставьте это, мы только теряем время…

З а щ и т н и к. Тогда, будьте любезны, не прерывайте меня протестами ради протестов.

П р о к у р о р (встает, оскорбленно). Послушайте, коллега. Вот уже третий день вы нас кормите версиями, которые, как мне кажется, для вас являются самоцелью. Что вы хотите доказать тем, что ваш подзащитный не любил свою собственную жену? Разве это не смешно, коллега? Давайте хоть раз выслушаем ваши аргументы! Что вы копаетесь в достоинствах обвиняемого? С какого бы аспекта вы ни посмотрели, добродетель — это самопожертвование! А ваш клиент черен, как мой галстук! (Садится.)

З а щ и т н и к (спокойно). Сегодня у вас белый галстук, коллега.

П р о к у р о р (вскакивает, но сдерживается). Извините, но ваш долг — уважать смысл того, что я говорю. И не старайтесь быть слишком остроумным!

З а щ и т н и к. Спасибо! Только не забывайте, что то, чего вы требуете от других, является и вашим долгом!

С у д ь я (ударяет молотком). Минуточку, минуточку, коллеги, не удаляйтесь от предмета разбирательства. Я прошу защиту продолжать задавать вопросы, если таковые имеются.

З а щ и т н и к (после паузы, Данице). Вы можете вспомнить вечер двенадцатого сентября прошлого года? Шел сильный дождь. В тот вечер произошла довольно серьезная ссора между вами и родителями вашего мужа. Вы сказали мужу, что свекор побил вас, и ваш муж выгнал их из дому, так что старики вынуждены были ночевать у каких-то родственников. С тех пор они больше не возвращались. Верно?

Д а н и ц а. Нет. Они сами ушли, по своей воле.

З а щ и т н и к. Прошу войти отца и мать обвиняемого.

Отец и Мать выходят из зрительного зала.

Будьте любезны, представьте себе, что это их комната. Здесь — дверь. Согласно показаниям некоторых свидетелей, вы вошли и встали в дверях. Как случилось, что свекор поднял на вас руку?

Д а н и ц а. Я думаю, что это с каждым может случиться. Известно, что все свекрови ревнивы и ненавидят своих невесток. Это не первый и не последний случай.

З а щ и т н и к. Будьте любезны… (Помогает ей надеть домашний халат.)

Д а н и ц а. Это было так… Я была на кухне, а старики — в комнате…

Освещение концентрируется на комнате.

З а щ и т н и к. Это была их комната, верно?

Д а н и ц а. Как это — их? Может быть, они ее заработали? Мой муж дал ее им, чтобы они жили отдельно, чтобы мы не ссорились. Свекор сидел за столом.

Отец занимает свое место.

А свекровь — на кушетке…

Мать также занимает свое место.

Свекор был навеселе и пел какую-то песню, а я укладывала спать детей… (Уходит.)

Отец, подвыпивши, раскачивается на стуле. Мать что-то вяжет.

О т е ц (поет).

Д а н и ц а (входит в дверь). Отец… Может быть, ты перестанешь петь?.. Я укладываю детей…

М а т ь (Данице). Чего тебе здесь надо? Твой дом — там!

Д а н и ц а. Если можно, немного потише… Дети…

М а т ь. Пусть поет, если ему хочется. Нечего командовать в его доме! (Отцу.) Что ты ее слушаешь? Пой, если тебе поется! А если детям хочется спать — пусть спят!

Д а н и ц а. Но они не могут спать, когда он поет так громко… Дверь открыта…

М а т ь. Иди отсюда, сука, пока я не огрела тебя чем-нибудь! Я тебе космы повыдергаю!

О т е ц. Вот я ей покажу! (Берет трость.)

Д а н и ц а. На помощь! Убивают! Убивают!..

Д р а ш к о (появляется в дверях, он в плаще). Что здесь происходит?

М а т ь. Твоя жена меня бьет. Если бы не отец, она бы меня задушила!

Д а н и ц а (плачет). Он пел… Я уже целый час не могу уложить детей. Я только попросила его петь потише, а они оба накинулись на меня…

О т е ц. Врешь, шлюха!

Д р а ш к о. И она вас обоих избила? Ладно. С сегодняшнего дня чтобы ноги вашей здесь больше не было, ясно? И запомните раз и навсегда, что моя жена — не шлюха, а моя жена! Как вам не совестно?!

Д а н и ц а (Защитнику, находящемуся в темноте). Вот как было. После этого старики изобразили из себя обиженных и в тот же вечер ушли, а на следующий день к нам пришли родственники, у которых они ночевали. Свекор сказал им, что я их выгнала из дому.

З а щ и т н и к. Зажгите свет!

Включается нормальное освещение.

Я прошу суд разрешить воспроизвести эту сцену в соответствии с показаниями Николы Каровски, отца обвиняемого.

С у д ь я. Есть какие-либо возражения у прокурора?

П р о к у р о р. Нет. Это даже забавно! Посмотрим спектакль!..

С у д ь я. У судебной коллегии?

Оба члена коллегии кивают головой в знак согласия.

Слово предоставляется защите. Прошу!

З а щ и т н и к (отцу). Вы видели, как была воспроизведена сцена этой ссоры. Пожалуйста, попробуйте теперь припомнить в подробностях все, что произошло в тот вечер, и расскажите об этой сцене, не скрывая ничего. Так, как это действительно было.

О т е ц. Я в тот вечер действительно немного выпил. Пил с горя и пел с горя. Вот здесь что-то жгло. (Показывает на грудь.) Родной сын пропадал у меня на глазах…

З а щ и т н и к. Это мы знаем, и всем нам жаль. Но вашему сыну предъявлено обвинение. Ради него же самого вы должны говорить только правду. Прошу вас, переходите к делу. (Хлопает в ладоши.) Свет, пожалуйста!

О т е ц. Да, да… Понимаю… Эту песню я пою всегда, когда у меня тяжело на душе. Я ее выучил, когда ездил на заработки в Керчь, на Черное море. Нас было четверо из Скопле, нужда заставила, и мы отправились на заработки, нанялись портовыми рабочими…

З а щ и т н и к. Да-да. И в тот вечер вы пели эту самую песню…

О т е ц. И в тот вечер я пел эту самую песню… Шел дождь, я не мог никуда пойти, и…

Освещение уже сконцентрировано на комнате. Отец скорее грустный, чем пьяный.

(Поет.)

Д а н и ц а (с грохотом появляется в дверях. Она в домашнем халате, мажет лицо толстым слоем крема). Может быть, перестанешь петь? Я не собираюсь слушать тебя всю ночь! Не собираюсь! Я хочу уложить детей спать!

М а т ь (Данице). Чего тебе здесь надо? Пусть поет, если ему хочется, твой дом — там!

Д а н и ц а. Мой дом и тут и там! А вы, если напились, так ступайте в кабак и там орите и безобразничайте! В этом доме я хочу жить спокойно!

О т е ц. Зря ты сердишься, Даница! Уж сколько раз я убаюкивал их этой песней!..

М а т ь. Оставь ее. Не видишь — она наверняка опять кого-то ждет! (Данице.) Он не будет петь. Мажься себе и не поднимай шум по пустякам!

Д а н и ц а. Я не собираюсь у вас спрашивать, когда мне мазаться, а когда нет. Вы же все равно меня не любите. Разве вы не стыдитесь меня? Что вы ко мне прилипли как банный лист? Жить не даете?

О т е ц. Выгоняешь нас? Ладно… Жена, собирай вещи и дай мою трость…

Д а н и ц а. А! Ты хочешь драться? (Подбегает к матери, которая уже встала.) Я вам покажу — трость! Пьянчуги!

О т е ц. Не смей! (Встает и хватает Даницу за руку.) Не смей поднимать на нее руку… Она ему мать!

Д а н и ц а (кричит). На помощь! Убивают! Убивают!

Д р а ш к о (в дверях). Что тут происходит? Что за шум? (Отсутствующим взглядом смотрит мимо Даницы, снимает плащ, пытается его повесить.)

Д а н и ц а (плачет). Они меня избили! Твой отец и твоя мать! Я не хочу больше оставаться в этом доме с пьяницами! Я только сказала ему, чтобы немного тише пел, а они набросились на меня: «Сука! Сука!»

О т е ц. Врет она, Драшко! (Данице.) Как тебе не стыдно!..

Драшко слушает не двигаясь, подняв руку к вешалке, затем медленно снимает плащ с вешалки и вновь надевает его.

(Испуганно.) Драшко!..

Д р а ш к о (идет, все уступают ему дорогу, в дверях останавливается и, скорее с болью чем с негодованием, обращается к Данице). Прежде чем очищать лицо, надо очистить душу!.. (Идет к двери.)

Д а н и ц а (решительно). Постой, Драшко!

Драшко останавливается не оборачиваясь.

Куда ты?

Д р а ш к о. Ты знаешь куда…

Д а н и ц а. К ней?.. К этой словенке?

Д р а ш к о. Ты знаешь куда.

Д а н и ц а. Кто она тебе?

Пауза.

А кто я для тебя, Драшко?

Д р а ш к о (возвращается и садится). Эта женщина — моя мать, Даница. А это — мой отец! (Смотрит ей в лицо.) Во время войны они потеряли дочь и двух взрослых сыновей. Ты должна это знать… Представь себе, что я их, возможно, люблю, что я перед ними в долгу, и… (Встает, усталым голосом.) Нельзя так… Нельзя… Не то я выдеру тебя как сидорову козу…

Д а н и ц а. Ах так? Ну хорошо, Драшко… Поздравляю тебя!.. А я — грязная тряпка, которую ты подобрал на улице, да? Я не имею права на личную жизнь, на тебя, на своих двух сыновей!.. А ты знаешь, что сегодня наш старший обозвал меня «сукой»? И еще одним словом, которое мне стыдно произнести? Не знаешь? А этим прекрасным выражениям он научился от них!..

Д р а ш к о (с горечью). Кто сказал, что глупец не умеет думать? Только думает он уже после того, как сделал глупость!.. (Выходит.)

О т е ц. Драшко… Сынок!..

Д а н и ц а (к Драшко). Иди, иди! Поплачь у нее на плече!.. (Отцу и матери.) Что же вы его не остановите? Что смотрите на меня — идите, задержите его!.. (Сквозь зубы.) Уселись у него на шее, сычи проклятые, и ездите на нем, как… Если бы вы были настоящими родителями, вы бы не связывали ему руки… Паразиты… Но я вам покажу… Вы у меня попляшете… (Уходит к детям.)

Пауза.

З а щ и т н и к (хлопает в ладоши). Свет, пожалуйста!

Нормальное освещение.

(Данице.) Вы присягнули, что будете говорить суду правду и одну только правду. За дачу ложных показаний вы также будете нести ответственность. Так что же здесь правда?

Д а н и ц а (слегка смутившись). Я не вру.

З а щ и т н и к. После того как родители ушли из вашего дома, в тот же вечер к вам в гости пришел товарищ вашего мужа, инженер Борски. Какого характера был этот визит?

П р о к у р о р. Заявляю протест!

З а щ и т н и к. Не надо протестовать, коллега.

П р о к у р о р. Свидетельница может не отвечать на этот вопрос!

З а щ и т н и к. Не должна! Но я прошу воспроизвести события этого вечера, когда обвиняемый вернулся домой раньше, чем его ожидали! Сцена, которую он увидел, не делает чести ни ей, ни…

Б о р с к и. Это неправда!

Д а н и ц а. Это ложь! Это мерзкая уличная сплетня!

З а щ и т н и к. Не вынуждайте меня выяснять мнение по этому вопросу вашего мужа, который, как вы постоянно утверждаете, вас безумно любил!

Д а н и ц а. Пожалуйста! Спросите его. Драшко…

З а щ и т н и к (после короткой паузы). Прошу обвиняемого…

Д р а ш к о. Это был Борски. Моя жена лжет.

Пауза.

Б о р с к и. Что такое? Что вы еще выдумываете?

Д а н и ц а. Но я…

Б о р с к и. Это неправда! Глупости!

З а щ и т н и к. Прошу вас, помолчите. Пусть она скажет. Ну?

Даница плачет.

Я прошу суд сделать соответствующие выводы… У меня больше нет вопросов к свидетельнице. Спасибо. (Возвращается на свое место.)

Даница отходит от кафедры совершенно растерянная.

Б о р с к и. Я прошу дать мне слово. (Выходит вперед.)

С у д ь я. Что вы хотите сказать? Пожалуйста.

Б о р с к и. Да, это был я! Но меня позвали! В одиннадцать часов вечера мне позвонили и попросили прийти и…

З а щ и т н и к. Кто вам позвонил?

Б о р с к и. Она! Но когда Драшко вернулся, не было никакой «сцены», которая могла кому-то сделать или не сделать чести. (К Драшко.) Пусть он скажет!

З а щ и т н и к. А зачем она вас пригласила?

Б о р с к и (овладев собой). Я сказал Драшко, еще когда он на ней женился, что надо было бы кого-нибудь поспрашивать о ней. Я ее слишком хорошо знаю, товарищ защитник, по долгу службы, чтобы позволить себе «сцены», которых вы ожидаете. Если уж вы начали в этом копаться, то надо бы кое кого еще спросить, а не меня! (К Драшко.) Что ты молчишь? И зачем говоришь загадками? Что за «сцены» я тебе устраивал? Почему ты не скажешь правду?..

Д а н и ц а (подходит к Борски). Что вы обо мне знаете? Кто эти «другие», которые должны вылить на меня ушат грязи?

Б о р с к и. Мне не о чем с вами разговаривать!

З а щ и т н и к (Данице). Можете ли вы объяснить, свидетельница Каровска, зачем двенадцатого сентября прошлого года в одиннадцать часов вечера вы пригласили Борски?

Даница смотрит на него не двигаясь.

Вы не хотите отвечать? Вам что, нужна была помощь или вы хотели отомстить Драшко?

Д а н и ц а (тихо, оскорблена до слез). Все вы думаете, что я… Все вы думаете, что я хотела быть такой… Никогда я, этого не хотела! У меня тоже есть свое достоинство, женское достоинство, и я хочу, чтобы меня уважали!.. Но вы… вы умеете, позабавиться с нами… Сначала поете серенады, звезды достаете с небес, а когда добьетесь своего — показываете на нас пальцем!.. Только Драшко честно поступил со мной, так как же я могла обмануть его с другим? Никогда бы я ему не изменила! Никогда! (К Борски.) Я вас позвала, чтобы попросить у вас помощи. А вы отказались! «Вашему мужу уже никто не может помочь… Ни ему, ни вам!» Вот что вы мне сказали! Я не собиралась встречать вас в голом виде… (Подходит к Драшко.) Можешь плюнуть мне в лицо, если я вру… Или ты теперь упрекаешь меня в том, что ты мне простил, до того как я стала твоей?

Д р а ш к о (встает). Погодите… Если бы я хотел защищаться, то я еще в состоянии оплатить адвоката. И я прошу, чтобы защитник по долгу службы не вмешивался в мою личную жизнь. Здание гостиницы «Сплендид» обрушилось — и точка! Я лично отвечаю за нанесенный ущерб, я слышал предъявленное мне обвинение и признаю свою вину.

З а щ и т н и к (подходит к нему). Вы можете признать, что и прошлогодний снег растаял исключительно по вашей вине. Но суд не может вынести решение, основываясь на признании обвиняемого, если оно не подкреплено доказательствами. После той сцены с родителями вы заплакали, дружище Драшко Каровски, да или нет?

Д р а ш к о. Это я так.

З а щ и т н и к. Так просто человек может засмеяться, но заплакать — никогда! (Поворачивается, берет со своего стола сберегательную книжку и поднимает ее вверх, чтобы все видели.) Представляю на рассмотрение суда еще одно вещественное доказательство любви свидетельницы к своему мужу. На эту сберегательную книжку на имя Даницы Каровски, девичья фамилия Шурланова, за неполных три года положено в общей сложности миллион триста десять тысяч динаров. Тридцатого сентября прошлого года на эту книжку положено двадцать две тысячи динаров. Обращаю внимание суда на то, что в этот же день, тридцатого сентября, рано утром, обвиняемый был арестован. (Подходит к Данице.) Я не знаю, чего вы ожидали в связи с несчастьем, постигшим вашего мужа, но, во всяком случае, вы реагировали быстро и неплохо себя обеспечили. (Кладет книжку на стол Судьи и поворачивается.) Я спрашиваю свидетельницу: где сберегательная книжка обвиняемого? Обе книжки заведены в один и тот же день — в день первой годовщины вашей свадьбы! (Достает из портфеля вторую книжку.) Вот она! Здесь!.. Но она пустая! (Кладет и эту книжку перед Судьей.)

Д р а ш к о (несколько растерянно). Вам, кажется, доставляет удовольствие бередить чужие раны?

З а щ и т н и к. Я только исполняю свой служебный долг. (Возвращается на свое место.)

Д р а ш к о. Это ваша первая защита?

З а щ и т н и к. Да, я начинающий защитник, если вы это имеете в виду. Я окончил институт в прошлом году.

Д р а ш к о. Я тоже пять лет назад был идеалистом. Сначала человек молод и честен, а потом уже набирается ума-разума. (Садится.)

З а щ и т н и к. Благодарю вас. (Смотрят друг на друга.) И я уверен в том, что вы также все еще молоды и честны. Ответьте свидетелю… (Показывает на Борски.)

Пауза. Тишина.

Д р а ш к о (встает). Что вы от меня хотите? Здание гостиницы «Сплендид» обрушилось не потому, что моя жена была умной или глупой, а исключительно и полностью по моей вине. Что вы разыгрываете здесь комедии? Я лично отвечаю за все — так давайте наконец прекратим эти глупые «кто, что и почему». Расстреляйте меня! Повесьте! Плевал я на ваших защитников и прокуроров!

С у д ь я (стучит молотком и кричит). Обвиняемый инженер Каровски! Я лишаю вас слова!

Д р а ш к о (не сразу). Это все, что вы можете сделать?

С у д ь я. Да, к сожалению, только это. Но я хочу вам сказать еще кое-что: вы слишком рано начали повышать голос на старших…

Д р а ш к о. Хватит… Хватит!.. Хватит!

Тишина.

С у д ь я (в тишине его голос звучит особенно резко). В чем дело? На кого вы кричите?

Д р а ш к о. Можете вы понять раз и навсегда? И не морочьте голову другим. Человеку не надо доживать до ваших седин, чтобы эта короткая смешная жизнь стала ему в тягость!

С у д ь я. Не поднимайте голос, молодой человек… И перестаньте говорить глупости! Жизнь действительно коротка, но у человека всегда есть время, чтобы показать, на что он годится…

Д р а ш к о. Я совершил ошибку и понесу заслуженное наказание! Что вы еще от меня хотите?

З а щ и т н и к (подходит к нему). Ну что вы кричите? Вы что, хотите еще раз перед всеми здесь присутствующими показать, что ваша заносчивость — это маска, за которой вы прячете свою трусость? Чего вы боитесь?

С у д ь я (вскакивает). Я прошу стороны не удаляться от предмета разбирательства и обращаться ко мне за разрешением взять слово! Вы что, забыли, где находитесь?

П р о к у р о р. Прошу слова!

С у д ь я. Что вы хотите сказать? Пожалуйста.

П р о к у р о р. Я позволю себе обратить внимание суда на следующее: подрядчик в качестве истца потребовал через суд компенсацию за причиненный ущерб в размере одного миллиарда трехсот миллионов динаров. Ущерб нанесен в результате аварии на строительстве высотной гостиницы «Сплендид» на углу улиц Пастера и Партизанской. Строительство осуществлялось Управлением высотного строительства, а работы велись в соответствии с проектом и под непосредственным руководством обвиняемого. Комиссия экспертов, состоявшая из инженеров и профессоров нескольких югославских университетов и работавшая в течение двух месяцев, на основе тщательного анализа, а значит, ex professo[52], пришла к выводу, что чертежи и расчеты по всему объекту, во всех деталях являются абсолютно правильными и что авария произошла из-за погрешностей в строительстве. Проверка показала, что арматура была бракованной, металлоконструкции не соответствовали стандартам, бетон с примесями и низкого качества, обе треснувшие опоры — кривые! Инженер, отвечавший за этот объект, перед нами. И он настолько честен, что полностью признает свою вину. Я считаю тем самым судебное разбирательство законченным. Здесь мне сейчас непонятно только одно: зачем защите понадобилось так настойчиво уводить разбирательство от основных вещественных доказательств в сторону проблем лично-морального характера? И второе: чего добьется суд, если установит, что у обвиняемого в личной жизни действительно были неприятности, которые могут быть и у других людей, но они все-таки исполняют свой долг и обязанности перед обществом? Можем ли мы из-за семейных неурядиц инженера, руководившего строительством, in maiorem dei gloriam[53], забыть, что подрядчик потерпел ущерб в размере одного миллиарда трехсот миллионов динаров? Можем ли мы забыть о двух невинных жертвах, погибших под развалинами? Я прошу представителя защиты, который так упорствует в не вызываемом необходимостью растягивании судебного разбирательства посредством мелодраматических экскурсов, четко изложить свою позицию и свои намерения, иначе я буду вынужден требовать переноса судебного разбирательства и применения статьи двести семьдесят восьмой Закона, по которой судебная коллегия может отстранить защитника, лишить его права на защиту и пригласить другого. Это откровенный саботаж! У меня нет вопросов к свидетелю. (Садится и бросает через плечо.) Можете идти на свое место. (Собирает бумаги и нервно захлопывает папку.)

С у д ь я. Я должен сообщить, что статья двести семьдесят восьмая относится к защитнику, мешающему судебному разбирательству, что в данном случае не имеет места. Будет представитель защиты отвечать на вопросы, поставленные в выступлении прокурора?

З а щ и т н и к. Да.

С у д ь я. Предоставляю вам слово.

З а щ и т н и к. Прошу прощения, что я вынужден напомнить коллеге прокурору и остальным присутствующим одну старую прописную истину: Summum jus — summa injuria! Самый лучший, самый строгий закон иногда бывает и самой большой несправедливостью. Поэтому существует два вида правосудия: justitia distributive — правосудие, которое, определяя преступление, принимает во внимание обстоятельства, при которых оно совершено; и justitia commutativa — правосудие, которое не принимает во внимание этих обстоятельств. Я убежден, что наше современное правосудие, с учетом того, что мы живем в относительно мирное, а не военное время, когда все события рассматриваются совсем в ином свете, примет во внимание обстоятельства, при которых совершено преступление, так как — и я это докажу — сами эти обстоятельства являются составной частью преступления и представляют собой алиби моего подзащитного. Коллега прокурор считает, что процесс закончен ввиду установления единственного преступления — аварии на строительстве гостиницы — и признания обвиняемого, сделанного только что в состоянии аффекта. Суду известно и то, что один из главных свидетелей отказался от своих показаний, объяснив это тем, что подписал их в подобном же состоянии аффекта! Кроме того, статья триста четвертая Закона об уголовном судопроизводстве специально подчеркивает, что признание обвиняемого, каким бы полным оно ни было, не снимает с суда обязанности привести также и другие доказательства. Обрушившаяся гостиница — это следствие, коллега прокурор, а мы должны найти причину. Я располагаю фактами, которые, несомненно, будут полезны для вынесения справедливого приговора, и мой долг — привести их здесь в полном объеме. Но у меня есть право обнародовать эти факты тогда, когда я сочту, что для этого наступил подходящий момент, и когда они окажут наиболее объективный эффект, и это является вполне нормальным в ходе судебного разбирательства. Я считаю, что угроза в мой адрес относительно возможности переноса судебного разбирательства и требование применения статьи двести семьдесят восьмой высказаны коллегой прокурором также в состоянии аффекта. Это дает мне еще больше оснований добиваться, чтобы на приговоре не отразилась эта печать скуки или усталости со стороны прокурора или кого-либо еще из присутствующих. Если это необходимо и если суд сочтет целесообразным, я согласен на перенос судебного разбирательства, пока коллега прокурор не возьмет себя в руки. (Садится.)

С у д ь я. Суд удовлетворен объяснением. Есть какие-либо замечания у членов судебной коллегии?

Члены судебной коллегии показывают знаками, что у них нет замечаний.

Прокурор хочет взять еще слово?

П р о к у р о р. Нет. Спасибо. Коллега не страдает от избытка вежливости.

С у д ь я (ударяет трижды молотком, официальным тоном). Принимая во внимание необходимость систематизации собранного материала и на основании статьи двести восемьдесят девятой, параграф первый Закона… (Громче, обращаясь к публике.) Объявляю пятнадцатиминутный перерыв. Уведите обвиняемого. Прошу свидетелей не покидать помещение суда. Мы начнем ровно через пятнадцать минут.

С у д ь я собирает свои папки и бумаги и выходит. Сцена пустеет, зал полностью освещается. Занавес не опускается.

Конец первого действия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Зрители занимают свои места в зале. В это же время на сцену выходят актеры.

С е к р е т а р ь с у д а кладет по экземпляру протокола на столы членов судебной коллегии, Прокурора и Защитника. З а щ и т н и к входит и сразу же начинает просматривать свои записи и протокол. П р о к у р о р входит позже, он явно не в духе, нервничает, полон решимости держаться строго и бескомпромиссно. Последним входит С у д ь я — это знак для начала заседания.

Свет в зрительном зале гаснет.

С у д ь я (ударяет молотком и встает). Суд продолжает свою работу. Пусть войдет свидетель Никола Каровски.

О т е ц. Я здесь, здесь.

С у д ь я (секретарю суда). У вас есть его анкетные данные. (Отцу.) Вы отец обвиняемого?

О т е ц. Да.

С у д ь я. Обращаю ваше внимание на статью триста девяносто пятую, параграфы первый и второй Закона об уголовном судопроизводстве. Вы должны дать свидетельские показания и говорить суду…

О т е ц (одновременно с Судьей). Правду и только правду. Понятно…

С у д ь я (со вздохом). Скажите нам, папаша, что вам известно об аварии на строительстве гостиницы «Сплендид»?

О т е ц. Я не знаю, как это случилось.

С у д ь я. В соответствии с вашими показаниями следователю вы часто бывали на объекте и беседовали с рабочими в проходной и прорабами. Что вас там интересовало?

О т е ц. Как — что интересовало? Я ходил справиться, как там мой сын!

С у д ь я. И что вам говорили?

О т е ц (не сразу). Сын запретил мне приходить и домой, в его квартиру, и на стройку. Я смотрел на него издалека, а когда его не было, расспрашивал о нем у Славко, у того парня, который погиб. Он говорил мне, что нехорошо, мол, что мой сын не появляется на работе по нескольку дней. Я знаю, что у Драшко было тяжело на душе, вот я и просил Славко, чтобы он за ним приглядывал, помогал ему, если может…

С у д ь я. Еще кто-нибудь из работников проходной говорил вам, что обвиняемый не приходил на объект по нескольку дней?

О т е ц. Да, это правда… Я знаю это, знает и директор, Борски. Я ходил к нему, просил за сына, мне казалось, что у моего сына не все ладно со здоровьем.

С у д ь я. И что он вам ответил?

О т е ц. Директор сказал мне, что Драшко не хочет с ним разговаривать, что он вбил себе в голову, будто тот в чем-то перед ним виноват. А я только сейчас понял, в чем тут дело, когда этот вот молодой человек (показывает на Защитника) расспрашивал Даницу. Так что, товарищ судья, вы лучше меня не спрашивайте… Тяжело мне… Не знаю, что сказать… У меня было четверо детей… Остался один он… Не знаю.

С у д ь я. Что вы можете сказать о своих отношениях с невесткой?

О т е ц. Что сказать? Невестка и свекровь и в пословицах вечно ссорятся. Молодые — это молодые, и они хотят сами быть хозяевами в своем доме. Мы уже старые и, как говорится, думаем, что знаем больше. Вот вам и ссоры! (Помолчав, к Драшко.) Не дело это, сынок. На старости лет нас с матерью… Эх, эх, эх!..

С у д ь я. Значит, вы считаете, что молодые должны жить отдельно от родителей? Почему же вы тогда не оставили их в покое?

О т е ц. Почему?.. Я всего лишь курьер в банке, товарищ судья. Откуда мне знать, что правильно, а что нет? В детстве мой отец постоянно ворчал: «Нынешняя молодежь никуда не годится — обленились, стали злыми и бестолковыми!» Теперь мы сами говорим то же самое. Кто тут разберется?

С у д ь я. А невестка? Вы знаете, что у нас в стране есть закон, по которому вы имеете определенные права на своего сына?..

О т е ц. Так это не делается. У природы надо учиться. Когда-то у нас была утка — мы купили ее на базаре и берегли ради него. (Смотрит на Драшко.) Он был у нас самый маленький, еще ходил в гимназию. Придем мы с Драшко домой, а она: кря-кря-кря-кря — крякает. Мы к ней подойдем, а она неизвестно почему перестанет. Смотрит на нас и молчит. Красивая такая утка — с черным хохолком и красными ножками. Мы ее стараемся расшевелить, а она молчит. Тогда мы начинаем крякать: кря-кря, кря-кря. А она смотрит на нас и удивляется. Так мы с Драшко накрякаемся, а почтенная утка отвернется от нас, покажет нам хвост и заковыляет прочь… Вот вам и философия. Если тебя кто-то дразнит — повернись к нему спиной и уходи. Мы сами ушли, товарищ судья, мы сами… Никто нас не выгонял из дому, только…

С у д ь я. Что — только?

О т е ц (смотрит на Драшко). Видно, было поздно.

С у д ь я (задумчиво). Хм… Есть вопросы к свидетелю?

Встает Защитник.

Слово предоставляется защите.

З а щ и т н и к (Отцу). Простите, но мне кажется, у вас не все в порядке с зубами?

О т е ц. Зубы… Не до зубов сейчас, сынок. Были хорошие…

З а щ и т н и к. Где вы их лечили? По-видимому, это было недавно?

О т е ц. Да, полтора года назад. Я был у внука в Белграде, и он меня заставил. Внук со стороны сестры, военный врач.

З а щ и т н и к. Ах вот как. А я думал, что, может быть, это невестка вас устроила. Она ведь тоже зубной техник?

О т е ц. К ней я не хотел обращаться.

З а щ и т н и к. Она вам запретила?

О т е ц. Никто мне не запрещал. Я сам не хотел.

З а щ и т н и к. Почему?

О т е ц. Это мое дело. Да и она бросила работу, как только…

З а щ и т н и к. Я прошу прощения, но можете вы нам сказать, почему вы ненавидите своего сына?

О т е ц (не сразу). Смотри сюда, сынок. (Протягивает обе руки с растопыренными пальцами.) У меня, слава богу, десять пальцев. Прикажете отрубить один из них — каждый будет болеть одинаково. А сын-то у меня один! Как я могу ненавидеть своего сына?

З а щ и т н и к. Почему же вы тогда не помогли ему? Знаете ли вы, что вы главный виновник? Главная причина того, что ваш сын оказался здесь. Вы с первого дня возненавидели его жену, а тем самым вы ненавидели и своего сына. Почему вы ему не помогли?

О т е ц. Если бы мы покупали свой ум на базаре, то каждый выбрал бы себе подходящий… У меня один сын остался, и я берег его как зеницу ока… Тяжело мне было отдавать его этой…

З а щ и т н и к. Что ж, как видите, вы его не уберегли.

О т е ц. Ты, сынок, слишком молод, чтобы судить отцов. Сначала вырасти вот такого сына, а потом уж суди. Только что об этом говорить?! При чем тут невестки и свекрови? Давайте заканчивать, если еще есть что заканчивать.

З а щ и т н и к. Благодарю вас. У меня нет других вопросов к свидетелю.

С у д ь я. Слово предоставляется прокурору.

П р о к у р о р (сидя). У меня нет вопросов.

С у д ь я. Можете идти, папаша. Вы свободны. Пригласите свидетеля… инженера Борику Корду!

О т е ц уходит, опустив голову. Б о р и к а проходит мимо него и останавливается перед кафедрой для свидетелей.

Вы свидетель со стороны защиты.

Борика смотрит в сторону Защитника и пожимает плечами.

З а щ и т н и к. Да, да…

С у д ь я. Скажите нам, кто вы, где работаете, дату рождения и остальные личные данные.

Б о р и к а. Борика Корда, инженер-строитель, работаю в Управлении государственных железных дорог, в дирекции, в городе Скопле. Родилась в тысяча девятьсот тридцать втором году в городе Крань, Гореньский район, Словения.

С у д ь я. Обращаю ваше внимание на статью триста девяносто пятую, параграфы первый и второй Закона об уголовном судопроизводстве, согласно которым вы должны говорить правду и одну только правду. За ложные показания свидетель также несет уголовную ответственность.

Б о р и к а. Спасибо.

С у д ь я. Вы хорошо говорите по-македонски.

Б о р и к а. Я уже пять лет живу в Македонии.

С у д ь я (громче). Скажите нам, инженер Корда, как давно вы знаете обвиняемого?

Б о р и к а. Точную дату я вам не могу сказать. Мы знакомы где-то с первого курса университета в Любляне. Видимо, это было в тысяча девятьсот пятидесятом году, осенью, или в начале пятьдесят первого года.

С у д ь я. Я прошу прощения, инженер Корда, но, если вы позволите, я не буду тратить время на наводящие вопросы. Скажите нам: в каких отношениях вы были с обвиняемым в период учебы в Любляне и потом?

Б о р и к а. Мне очень жаль, но на этот вопрос я не буду отвечать.

Присутствующие удивлены.

С у д ь я. Можно мне спросить — почему?

Б о р и к а. Я никогда не присутствовала на судебных процессах и прошу не упрекать меня в этом. Я считаю, что это вопрос чисто личного характера и для суда не будет представлять интерес подробный рассказ о моей жизни в течение последних десяти лет. Я отвечу на ваши вопросы, но, пожалуйста, задавайте их в прямой форме.

С у д ь я. Да-да… Возможно, вы правы… Вы следили за ходом процесса?

Б о р и к а. Только с сегодняшнего дня. Я сегодня утром вернулась из командировки.

С у д ь я. Вам понятны свидетельские показания жены обвиняемого?

Б о р и к а. Да…

С у д ь я. Она сказала, что… (Листает протокол.) Так, другие вопросы сейчас отложим в сторону… Она утверждает, что ваши отношения с обвиняемым были нормальными. Что это были товарищеские отношения, даже такие, как между братом и сестрой. Это правильно?

Б о р и к а. С тех пор как он женился — да.

С у д ь я. А до этого?

Б о р и к а. Возможно, они были несколько иными… (Пауза.) Возможно, существовала симпатия… Не знаю, ясно ли я выражаюсь?

С у д ь я. Без всяких интимных связей?

Б о р и к а. Да.

С у д ь я. Действительно ли обвиняемый после аварии на стройке пришел к вам, то есть в вашу квартиру, и провел там весь вечер?

Б о р и к а. Да. И всю ночь. Вечером его видел у меня профессор Кондарко, а утром его здесь нашли работники органов внутренних дел.

С у д ь я. Почему он скрылся именно у вас? Почему не пошел домой?

Б о р и к а. Я его не спрашивала — почему.

С у д ь я. Что нужно было у вас профессору Кондарко?

Б о р и к а. Профессор Кондарко часто бывает у меня в гостях и редко приходит с какой-нибудь специальной целью.

С у д ь я. Есть у вас основания сомневаться в доброжелательных целях его визита к вам вечером двадцать девятого сентября прошлого года?

Б о р и к а. Профессор Кондарко для меня — дорогой гость, и я всегда встречаю его с радостью.

С у д ь я (усмехается). Вы слишком деликатны, инженер Корда. Хорошо, считаете ли вы, что имеются основания для утверждений некоторых свидетелей, что профессор Кондарко вел себя неискренне и что он помогал директору управления инженеру Борски погубить обвиняемого?

Б о р и к а. Нет, я так не считаю. Я работаю в Управлении государственных железных дорог, и Управление высотного строительства интересовало меня только постольку, поскольку в нем работал мой товарищ по университету. Я знала и некоторых коллег инженера, но только как товарищей по работе. За исключением, конечно, профессора. Он знает меня с детства, когда-то он работал вместе с моим отцом.

С у д ь я (после паузы). Благодарю вас. Слово предоставляется прокурору.

П р о к у р о р. Я обращаюсь к вам как к специалисту, свидетельница Корда. Что вам известно о преступлении, совершенном обвиняемым двадцать девятого сентября прошлого года?

Б о р и к а. Мне известно, что не было совершено никакого преступления.

П р о к у р о р. Вы утверждаете это как специалист?

Б о р и к а. Не надо иронизировать. Моя специальность — железнодорожные линии, железнодорожные узлы и мосты. Только здравый рассудок подсказывает мне, что Драшко не мог сознательно совершить никакого преступления.

П р о к у р о р. И все-таки он его совершил. И не единожды. Он допустил, что обрушился дорогостоящий объект, в результате чего погибли два человека, и в тот же день он совершил преступление морального характера — изменил своей законной супруге.

Б о р и к а. Это ваше категорическое утверждение, естественно, надо еще доказать. Ваши личные предположения — это ваше личное дело…

П р о к у р о р. Вы не признаете последнего?

Б о р и к а. Мне нечего признавать. Мне неизвестно, чтобы Драшко изменил своей жене.

П р о к у р о р. Какой адвокат научил вас так неуклюже опровергать очевидные факты?

Б о р и к а. Я знаю Драшко более десяти лет. В университете — в Любляне — звали его Карузо. Не смейтесь. Вы тоже были студентом. У Драшко был хороший голос, и он часто пел, даже когда был один. Пел просто так, для себя, как соловей поет в кустах роз у реки.

П р о к у р о р. И ворона часто воображает себя соловьем, когда находится возле роз.

Б о р и к а (холодно). Спасибо за комплимент. Но он не был вороной, не было возле него и роз. Можно продолжать?

П р о к у р о р. Прошу вас.

Б о р и к а. Он был прекрасным студентом, хотя у него редко были собственные книги. Все годы учебы он пользовался моими циркулями. Бумагу и тушь покупал на заработанные деньги: будучи членом студенческого кооператива, разносил по Любляне газеты, молоко. Когда мы встречались на улице, он имел привычку говорить, что у льва львиная грива только потому, что он сам себе добывает то, что ему нужно. Драшко был веселым парнем, замечательным товарищем, и мы все его любили. Мы знали, что отец его беден, работает курьером в банке и что у него было еще два сына и дочь. Дочь погибла во время ночной бомбардировки в сорок первом году, а братья отдали жизнь за свободу: один погиб в сорок втором году на улицах этого города, а второй — в сорок пятом на Сремском фронте…

П р о к у р о р. Простите, к чему вы все это говорите?

Б о р и к а. Все эти обстоятельства способствовали тому, что Драшко глубоко осознал, сколько надо положить труда, чтобы чего-то добиться. Он был слишком молод, чтобы участвовать в революции, но зато он активно участвовал в восстановлении и строительстве страны. И как школьник, и как студент, и как инженер.

П р о к у р о р. Что нужно было Драшко у вас двадцать девятого сентября прошлого года?

Б о р и к а. Он всегда приходил ко мне, когда ему было тяжело.

П р о к у р о р. Как к коллеге, товарищу или как…

Б о р и к а. Как к сестре.

П р о к у р о р. Если вы не против, расскажите нам об этой вашей встрече и состоявшемся между вами разговоре.

Б о р и к а. Я точно не помню… Прошел почти год с того дня… двадцать девятого сентября… Знаю, что я была одна дома… Да! Давайте воспроизведем и эту сцену.

П р о к у р о р. Не возражаю… Давайте.

Б о р и к а. У меня однокомнатная квартира в новом доме на углу Первомайской и улицы Пастера, в квартале от обрушившейся гостиницы… Я была дома одна и что-то читала… Если представить, что это стол, то там будет кровать, а я сидела в кресле, вот здесь. (Расставляет предметы и импровизирует.)

Опускается занавес, на котором изображена стена с окном.

Освещение концентрируется на комнате.

Часов в пять кто-то позвонил. Пожалуйста, пусть кто-нибудь позвонит!

Раздается звонок в дверь.

Да!.. (Встает и открывает.) Драшко!!

Драшко проходит мимо нее и устало смотрит по сторонам.

(Спокойно.) Что случилось?

Д р а ш к о. Душно…

Б о р и к а (с виноватой улыбкой). Я с обеда все время читаю. Забыла проветрить. (Подходит к окну и протягивает руку, чтобы его открыть.)

Драшко берет ее за руку.

Открыть?

Д р а ш к о. Не надо… В городе полно пыли. Мы живем в самом грязном и самом шумном городе Югославии. Сносят, строят, копают… Еще пятьдесят лет будем глотать пыль и перескакивать через развалины.

Б о р и к а. Ты что, надумал куда-нибудь сбежать?

Драшко устало усмехается.

В Любляну? Ты всегда внушал мне подозрения. Не верю, чтобы за те пять сумасшедших лет тебе в сердце запала какая-нибудь Францка или Майда! (Приносит две рюмки и подает одну из них ему.)

Д р а ш к о (с такой же улыбкой). Во время учебы ты была чертенком… (Смотрит на нее.) А теперь я вижу, что чертенок превратился в настоящего дьявола… (Вздыхает.) Никого у меня нет, Борика… Никого… А сейчас я теряю и самого себя.

Б о р и к а. Смотрите, какой Гамлет!

Д р а ш к о (с ноткой смирения, декламирует).

Б о р и к а (с улыбкой). Неплохо!.. (Наполняет его рюмку.)

Д р а ш к о (отходит от окна и садится). Ты специалист по дорожному строительству, Борика. Скажи мне, как выглядели римские дороги? Они были широкие? Мощенные первоклассным гранитом? А сейчас они в грязи.

Б о р и к а (спокойно). Что случилось?

Д р а ш к о. Я был человеком… А сейчас я — ничто.

Пауза. Смотрят друг на друга.

За то, что я сделал, меня мало повесить. Я уничтожил человека…

Б о р и к а. Драшко!

Д р а ш к о. Он мне опостылел. Я не мог его выносить, возненавидел его… И я убил мерзавца!

Б о р и к а. Драшко!.. Что с тобой? О чем ты говоришь?

Д р а ш к о. Я убил самого себя…

Незадолго до этого открывается дверь, и звук открывающейся двери совпадает с последними словами Драшко.

К о н д а р к о. Здравствуйте. Извините, что я так вхожу, Борика. Драшко, твой объект обрушился час тому назад!..

Пауза. Борика роняет рюмку, и она разбивается. Кондарко делает неловкое движение и опрокидывает стул. Пауза.

Д р а ш к о (с кривой усмешкой). Я знаю…

К о н д а р к о. Так тебе надо пойти туда! В управлении создана комиссия…

Д р а ш к о. А вы, профессор, разве не входите в эту комиссию?

К о н д а р к о. Вхожу, но коллега Борски взбешен, и я боюсь, что он повлияет на решение комиссии. Уже раздаются голоса совсем не в твою пользу. Неплохо было бы, чтобы и ты был там!..

Д р а ш к о. Доктор Кондарко… оставьте, пожалуйста, нас вдвоем ненадолго. Раз уж вы вошли без стука, позвольте и мне не соблюдать приличия: оставьте нас, прошу вас. Я хочу проститься с Борикой, прежде чем меня арестуют.

К о н д а р к о (направился к двери, остановился. Через плечо). Ты делаешь ошибку, парень… Ошибку… (Выходит.)

Б о р и к а (заслоняясь от света прожекторов). Дайте свет!

Вспомогательный занавес поднимается, и сцена освещается.

Вот какой разговор произошел у нас с Драшко, прежде чем его арестовали. Доктор Кондарко, конечно, рассердился. Он пришел с самыми лучшими намерениями, но в дверях услышал мужской голос, остановился, слышит: «Я уничтожил человека, убил мерзавца!» — и подумал, что Драшко, желая погубить кого-то, умышленно способствовал разрушению объекта. Доктор Кондарко открыл дверь в тот момент, когда Драшко, уже тише, сказал, что он убил самого себя. Но этих слов он не услышал. Чувствуя себя оскорбленным и под влиянием случайно услышанного, он неправильно истолковал желание Драшко проститься со мной.

П р о к у р о р. Когда обвиняемый ушел от вас?

Б о р и к а. Драшко? Драшко был у меня весь вечер. И ночевал у меня.

П р о к у р о р. Как у сестры, конечно.

Б о р и к а. Конечно. Он был в отчаянии, ему было тяжело. Я его не отпустила.

П р о к у р о р. Если бы меня обвиняли в преступлении значительно менее серьезном, чем это, и если бы я пришел к молодой, красивой, одинокой женщине, которая оставляет меня ночевать… Впрочем, это ваше личное дело. Но обвиняемый сказал вам, что за то, что он сделал, его мало повесить. Разве это признание ничего для вас не значило?

Б о р и к а. Извините, но вы понимаете все слишком буквально. Наверное, и вы не раз говорили своей жене, что за то, что вы сделали, вас мало повесить.

П р о к у р о р. Прошу вас, отвечайте на мои вопросы.

Б о р и к а (резко). Тогда и вы потрудитесь разговаривать со мной с должным тактом.

П р о к у р о р. У вас есть хоть одно доказательство, что обвиняемый не виновен в том, что гостиница «Сплендид», на строительство которой было израсходовано миллиард триста миллионов динаров, рухнула?

Б о р и к а. Нет!

П р о к у р о р (сразу). У меня нет больше вопросов к свидетельнице. (Садится.)

Б о р и к а. Но в управлении имеется точная документация, свидетельствующая о том, что объект обрушился, когда было израсходовано… (достает из кармана листок бумаги и читает) сто шестьдесят четыре миллиона двести двенадцать тысяч четыреста тридцать один динар, из чего осталось неиспользованных материалов на сумму сто двадцать четыре миллиона; около двадцати восьми миллионов затрачено на регулирование имущественно-правовых отношений и расчистку стройплощадки, так что непосредственный ущерб составляет чуть больше двенадцати миллионов динаров! А за это, извините, человек не должен расплачиваться виселицей!!

П р о к у р о р. А две человеческие жизни? Это что, для вас ничего не значит?

Б о р и к а. Одна из этих жизней была особенно близка и дорога Драшко…

П р о к у р о р. Вы слишком сентиментальны, инженер Корда, чтобы я мог считать ваши показания беспристрастными. (Садится.)

Б о р и к а. Каждый считает, что доброта — это удел других.

П р о к у р о р (встает). Здесь не опера, а суд. А в суде не развлекаются, как в однокомнатных квартирах. Извините, но таков закон. Можете идти на свое место. Суд сделает выводы из ваших показаний.

З а щ и т н и к (встает). Минуточку, минуточку! Слово просит защита…

С у д ь я. Я прошу присутствующих не удаляться от предмета разбирательства. (Борике.) Ответьте на вопросы защитника.

З а щ и т н и к. Простите меня, товарищ Корда, я знаю, что вы сказали правду. Но почему вы прекратили сцену сразу же после ухода профессора Кондарко?

Б о р и к а. Дальнейший разговор не имеет существенного значения и к делу не относится.

З а щ и т н и к. Напротив, все это имеет самое непосредственное отношение к делу. Обвиняемый — ваш ровесник, не так ли?

Б о р и к а. Да.

З а щ и т н и к. Здесь кто-то удачно заметил, что вы скорее красивы, чем женственны. Если женщина в тридцать лет выглядит старше мужчины этого же возраста, значит, она действительно старше. Да?

Б о р и к а. Нет.

З а щ и т н и к. Вы дружили со студенческой скамьи — в университете, в студенческих стройотрядах — вплоть до его возвращения в Скопле? Так?

Б о р и к а. Да.

З а щ и т н и к. В Скопле вы тоже приехали из-за него?

Б о р и к а. Это не значит, что ночь с двадцать девятого на тридцатое сентября он провел со мной в одной постели!

З а щ и т н и к. Конечно, не значит. Но, возможно, это значит, что вы любите Драшко, с тех пор как узнали, что такое любовь, и до сегодняшнего дня. И вам было жаль, что этого однажды не случилось.

Б о р и к а (не сразу). Вы действительно не страдаете от избытка тактичности, товарищ защитник, по долгу службы. Вы говорите так, будто вас привели с улицы.

С у д ь я (прокашливается и ударяет молотком). Я обращаю внимание защитника на то, что, выясняя мотивы личного характера, нельзя оскорблять человеческое достоинство свидетеля.

З а щ и т н и к. Хорошо. Только это надо было сказать коллеге прокурору, а не мне. (Борике.) Я искренне сожалею. Я моложе вас и прошу меня простить, если я несколько забылся. Вы никогда не говорили ему, что вы его любите?

Б о р и к а (не сразу). Нет.

З а щ и т н и к. А он — вам?

Б о р и к а. Нет.

З а щ и т н и к. Вы сами сказали, что в годы учебы вы помогали Драшко. Сейчас для вас настало время оказать ему решающую помощь. Прошу вас, оставьте мещанские предрассудки и, если вы его искренне любите, скажите об этом здесь, перед этим собранием!

Б о р и к а (покраснев). Зачем вам это?

З а щ и т н и к. Давайте, смелее, инженер Корда. Я знаю, что такое учеба в техническом вузе, знаю, сколько времени она отнимала у вас и у Драшко и как мало его оставалось для романтики! Я знаю, как вы страдали, когда он женился на другой… Давайте называть вещи своими именами. Признайтесь, что вы до сих пор не вышли замуж, хотя у вас было много возможностей, потому что все свои надежды вы связывали с Драшко. Вы его и сейчас любите, правда?

Б о р и к а (невольно улыбаясь). Может быть, и вы до сих пор не женились по этим же причинам?

З а щ и т н и к. Поднимите голову и ответьте: будете ли вы счастливы, если суд признает его невиновным?

Б о р и к а. Да, я буду рада.

З а щ и т н и к. Потому что вы неравнодушны к нему?

Б о р и к а. Потому, что это будет справедливо.

З а щ и т н и к. Тогда наберитесь еще немного храбрости и признайтесь, что вы были страшно несчастны и не сомкнули глаз всю ночь с двадцать девятого на тридцатое сентября!

Б о р и к а. Мы оба не могли заснуть… Разговаривали… Можете ли вы представить себе, что молодой мужчина и молодая женщина могут провести целую ночь в одной комнате и не сделать ничего предосудительного?

З а щ и т н и к. В это очень трудно поверить. Я полностью верю этому лишь в вашем случае. Будьте добры, воспроизведите сцену после ухода доктора Кондарко.

Б о р и к а. Я убеждена, что это не имеет никакого отношения к разбирательству. (Смотрит на Драшко.) Разрешаешь?

Драшко нервно закуривает.

(Защитнику.) Я согласна…

З а щ и т н и к (отходя от кафедры для свидетелей). Дайте свет, пожалуйста!

Освещение вновь концентрируется на комнате. Опускается дополнительный занавес. Б о р и к а и Д р а ш к о занимают свои прежние места. Здесь же и К о н д а р к о.

Д р а ш к о (к Кондарко). Раз уж вы вошли без стука, позвольте и мне не соблюдать приличия: оставьте нас, прошу вас. Я хочу проститься с Борикой, прежде чем меня арестуют.

К о н д а р к о (направился к двери, остановился. Через плечо). Ты делаешь ошибку, парень… Ошибку… Было бы лучше, если бы ты простился с женой, а не… (Поворачивается и, оскорбленный, уходит.)

Драшко, рассмеявшись, тут же сник; его лицо искажено гримасой цинизма, смешанного с болью.

Б о р и к а. Драшко, скажи мне: что случилось?

Д р а ш к о (не двигаясь, говорит чужими словами). «Скользкая улитка топчет цветок…».

Б о р и к а. Ты не прав… Профессор Кондарко — друг моего отца.

Д р а ш к о (тем же тоном). Я не имел в виду его, девочка… Он всего лишь марионетка в руках моего директора… Я имел в виду себя! (Вздыхает.)

Б о р и к а (тоже вздыхает). И меня?

Д р а ш к о (нервно шагая по комнате). Не знаю… Не знаю!.. Ничего не знаю! Я — глупец… Не знаю… Да это уже и не важно… (Вдруг улыбаясь.) Прошлой ночью мне приснился смешной сон… Ты и Борски… Что-то похожее на ресторан — вы смотрите друг другу в глаза, как загипнотизированные… А я сижу в углу, как ненужная вещь. Я встаю, а он как залепит мне по морде, и я вновь оказываюсь в углу. И вдруг на меня нападает стая собак с огромными головами и оскаленными зубами. Бульдоги грызли мои руки и ноги, а я не мог защититься, не мог убежать… Какой-то желтый пес стоял в стороне и дико завывал моим голосом… Когда я проснулся, у меня было такое чувство, будто все мои внутренности отвратительно почернели, я чувствовал себя совершенно выжатым, разбитым, как будто на мне всю ночь возили бетонные плиты. (Пауза.) Уже третий раз мне снится один и тот же сон… Если бы этого не случилось, мне надо было бы сходить к врачу.

Б о р и к а. Объяснишь ли ты мне наконец: что с тобой происходит, Драшко?

Драшко отходит от Борики и останавливается на авансцене.

Борика опускает голову и поворачивается в противоположную сторону. Каждый из них освещен прожектором. Оба погружены в свои мысли. Драшко смотрит на публику, Борика все еще не поднимает голову. И мы слышим их внутренние монологи, переходящие в диалог.

Д р а ш к о.

Б о р и к а.

Д р а ш к о (протягивает руку в сторону прожектора и смотрит сквозь нее).

Б о р и к а.

Д р а ш к о.

Б о р и к а.

Д р а ш к о.

Б о р и к а.

Медленно оба возвращаются к действительности.

Освещение меняется.

Д р а ш к о (смотрит на нее). О чем ты думаешь?

Б о р и к а. Не знаю… Я как будто во сне…

Д р а ш к о. Борика…

Б о р и к а. Да…

Д р а ш к о (не глядя на нее). Я никогда тебе не говорил, но всегда думал об этом…

Б о р и к а. О чем?

Д р а ш к о. Почему у тебя так блестят волосы?

Б о р и к а (неохотно дотрагивается до своих волос, смотрит на них). Что?

Д р а ш к о. Как металл… как сталь.

Б о р и к а (усмехаясь). Что за комплименты «по-строительски»?

Д р а ш к о (берет ее за плечи). Тело у тебя гибкое, как лоза. А глаза черные, влажные и блестящие, как кристаллы… Почему ты всегда грустишь?

Б о р и к а (высвобождается из его рук с чувством неловкости). Ну, вот это я уже не понимаю.

Д р а ш к о (смотрит в окно). Помнишь, как мы купались в верховьях Любляницы? Когда мы выходили из прозрачной воды, капли стекали по твоему телу и светились на солнце, как рубины… Когда мы лежали на песке, ты всегда закрывала глаза, помнишь?

Б о р и к а. Ну и что?

Д р а ш к о. Я лежал, облокотившись, возле тебя и смотрел только на твои губы. Губы у тебя были как нераспустившийся бутон. Мне надо было только приблизиться, чтобы он расцвел! Почему я не сделал этого?

Б о р и к а. Почему?

Д р а ш к о. Ты не изменилась… Губы у тебя все такие же…

Б о р и к а (прикладывает руку к его губам). Молчи. (Поворачивается к нему спиной и отходит. Пауза.) Зачем ты это сделал, Драшко?

Д р а ш к о. Что, Борика?

Б о р и к а. Чем ты недоволен? Против кого бунтуешь?

Д р а ш к о. «Будь кем хочешь в жизни, но будь самым лучшим на своем месте или не будь никем…». Помнишь — ты мне это сказала…

Б о р и к а. Сентиментально, правда?

Д р а ш к о. По-женски. Ты любишь только светлые, нежные афоризмы. А в жизни получается иначе. (Смотрит на нее.) Вот так, не сумел я быть лучшим…

Б о р и к а. Кого ты из себя изображаешь? Диогена?

Д р а ш к о. Диоген искал человека вне себя. А я пытался найти его в себе, вот здесь… Но не нашел.

Б о р и к а. Чего тебе не хватает?

Д р а ш к о. Я скажу тебе. Спроси людей, Борика, спроси товарищей, друзей, спроси себя: есть хоть один человек, который был бы доволен собой? Все что-то ищут, всем чего-то недостает, все за что-то борются, куда-то мчатся, изобретают тысячи способов, чтобы решить свои проблемы! Меня охватывала паника, когда я думал о том, что я ничего не хочу, что мне не надо ничего добиваться, что у меня нет никакого идеала, никакой цели, ни одного желания… У меня было все. У меня было даже слишком много! Люди мне завидовали… Завидовали моей большой, комфортабельной квартире, из которой я выгнал своих родителей, автомашине, на которой моя жена ездит неизвестно с кем и неизвестно куда, завидовали моему крупноформатному цветному телевизору, которым пользуются соседи, телефону, который действует мне на нервы, завидовали моему черному костюму, белому костюму, электробритве моей завидовали! Извини. Но ведь в какой-то момент человеку все это надоедает.

Б о р и к а. Смешно…

Д р а ш к о. Почему? Наоборот, мне только сейчас стало абсолютно ясно, что человек всю жизнь лишь заключает глупые компромиссы…

Б о р и к а. С кем, Драшко?

Д р а ш к о. С директором, с общественным мнением, с любовью, с родителями, с миллиардами — со всем! (Подходит к ней, она встает.) Я не могу быть посредственностью, Борика! Ты помнишь, что советовал мне Кондарко в тот вечер на стройке? Я не могу менять окраску, как хамелеон!..

Б о р и к а. Я! Я! Я! Я! Чего ты хочешь от людей, Драшко? Мало того, что ты живешь для себя, но ты хочешь, чтобы и другие жили для тебя? Да ты такой шум, столько пыли поднял как раз из-за этой твоей материальной независимости! Ты ее получил — будь счастлив и твори! А ты плачешься…

Д р а ш к о (со вздохом). Что я должен был сделать? Каким образом выразить свой протест?

Б о р и к а. Против кого, Драшко?

Д р а ш к о. «Человек, имя тебе — компромисс!»

Б о р и к а. Ты, дорогой мой, ни с кем не пошел ни на один компромисс. Ты сам сказал, что родителей выгнал; как ты обошелся с директором, известно; с любовью… А тебе нужно было так мало, тебе нужно было сделать всего один шаг, чтобы забыть на какое-то время о себе и увидеть, что в кустах роз есть не только шипы, но и розы. Драшко, за миллиард динаров отдают под суд. Что ты им там скажешь? Что тебе завидовали из-за телефона?

Д р а ш к о. Я буду просить самое строгое наказание.

Б о р и к а. А потом?

Д р а ш к о (растерянно). Я не имел в виду ничего нечестного…

Б о р и к а. Тебе надо было хотя бы один день пожить для других. Хотя бы один день… Ты требовал, чтобы тебя любили, а сам ты никого не любил.

Д р а ш к о. Любил.

Б о р и к а. Кого? Себя?

Д р а ш к о. Тебя…

Б о р и к а. Ты?

Д р а ш к о. Да.

Б о р и к а. Поэтому ты — извини — предпочел мне красивую…

Д р а ш к о. Говори прямо: потаскуху… Я был идеалистом. Я хотел спасти ее, сделать из нее человека…

Б о р и к а. Ведь это инфантильно, Драшко.

Д р а ш к о. Я был глуп.

Б о р и к а. Ты эту женщину вытащил, можно сказать, из грязи, она родила тебе двух сыновей. Подвиг, достойный уважения. Но не подлость ли это — давай говорить как друзья, — не аморально ли — жениться на женщине, которую не любишь?

Д р а ш к о. Я сделал в жизни только одну подлость, Борика. Подлость по отношению к тебе. Пять лет я любил тебя! Пять лет мы были вместе, и я думаю, что и ты не была ко мне равнодушна. Потом я окончил университет, с экзамена поехал на вокзал, а ты успела только махнуть мне рукой с перрона, назавтра я был за тысячу километров от тебя. Ты приехала через шесть месяцев, когда я уже был женат.

Б о р и к а. Как смешно… Как грустно все то, что ты говоришь.

Д р а ш к о. Почему? Я не единственный мужчина, который любил одну, а женился на другой.

Б о р и к а. Извини, Драшко, — за кого ты меня принимаешь? Получается, что виновата я, а не ты? Получается, что я поступаю аморально, так как всегда с радостью открываю тебе дверь!

Д р а ш к о. У меня не было причин уходить от Даницы. Она не виновата в моем инфантильном «подвиге», а ты не виновата в том, что у тебя ясный ум, такое лицо и тело, что ты — это ты… (Обнимает ее.)

З а щ и т н и к (хлопает в ладоши). Спасибо! Достаточно! Дайте свет!

Включается полный свет. Поднимается вспомогательный занавес. Зал заседания суда.

(Мягко, Борике.) Вы можете что-нибудь добавить к своим показаниям? Спасибо вам… Можете идти.

Б о р и к а, не глядя ни на кого, молча уходит.

(Судье.) Свои выводы из этих свидетельских показаний я сообщу в заключительной речи. (Он также возвращается на свое место и сразу начинает что-то записывать.)

С у д ь я. Последний свидетель — профессор, доктор Алексей Кондарко. Пусть войдет.

К о н д а р к о подходит к кафедре для свидетелей.

Сообщите секретарю суда свои личные данные.

К о н д а р к о. Доктор Алексей Кондарко, профессор университета…

С у д ь я. Прошу вас, немного громче. Надо, чтобы другие тоже слышали.

К о н д а р к о (громче). Доктор Алексей Кондарко, профессор университета, родился в тысяча восемьсот девяносто четвертом году в Харькове, на Украине. Инженер-архитектор.

С у д ь я. По национальности — украинец, гражданство югославское?

К о н д а р к о. Да…

С у д ь я. Вы сотрудник Управления высотного строительства?

К о н д а р к о. Да. С момента его создания и до последних лет. Последние два года являюсь советником управления.

С у д ь я. Обращаю ваше внимание, что в соответствии со статьей триста девяносто пятой, параграфы первый и второй Закона об уголовном судопроизводстве вы должны говорить суду правду и что ложные показания наказываются как уголовное преступление.

К о н д а р к о. Спасибо.

С у д ь я. Скажите нам, что вы хотели сказать.

Кондарко задумался, переминается с ноги на ногу.

Вы добровольный свидетель, не так ли?

К о н д а р к о. Что?

С у д ь я. Вы сами изъявили желание дать свидетельские показания?

К о н д а р к о. Да… да…

С у д ь я. Ну тогда — прошу вас, говорите!

К о н д а р к о (не сразу). Кто-то мудро заметил: в период великих испытаний проявляются героические черты народа. А в мирные времена — его склонность к культуре и цивилизации. Ваша нация и в том и в другом случае… я восхищен… Я хочу сказать — вы судите здесь великолепного специалиста… Простите, я не могу хорошо выразить свои мысли… Я хочу сказать, что я радовался (не оборачиваясь, показывает на Драшко) каждому его успеху! Радовался и был очень счастлив! Это наш Корбюзье, у него необыкновенные перспективы. Я бы сказал, что это человек будущего! Он нужен стране, очень нужен… Такие люди — редкость. Вот и все. До свидания… Спасибо… До свидания…

С у д ь я (в недоумении, после некоторой паузы). Минуточку, минуточку, профессор!

К о н д а р к о. Да?

С у д ь я. Если уж вы здесь, скажите нам: вы следили за ходом процесса?

К о н д а р к о. Да…

С у д ь я. У вас есть какие-либо замечания в связи со свидетельскими показаниями инженера Корды?

К о н д а р к о (возвращается к кафедре). Коллега Борика Корда говорила только правду. Чистую правду. А коллега Драшко ошибается. Я не могу его упрекать, но хочу сказать, что эта седая голова не лжет. Кондарко — не кошка, которая собирается укусить. Кондарко никогда не шпионил. Это очень неприятно, но я должен сказать: коллега ошибается.

С у д ь я. Правда ли, что обвиняемый сам просил перевести его в оперативный сектор?

К о н д а р к о. Правда. Я присутствовал, когда Драшко в кабинете директора, коллеги Борски, выразил пожелание работать в оперативном секторе.

С у д ь я. Вам известны мотивы этого его желания?

К о н д а р к о (несколько раз утвердительно кивает головой). Молодость… Молодое вино… Кто не знает, что такое молодое вино, тот не поймет… Когда бродит, от него можно ожидать чего угодно.

С у д ь я. Скажите нам, доктор, как специалист: что вы думаете об аварии на строительстве гостиницы «Сплендид»?

К о н д а р к о. Коллега Борика Корда… сказала, что ущерб составляет около двенадцати миллионов. Это точно. Предварительные подсчеты закончены вчера. А объект рухнул, по оценке компетентной комиссии, из-за погрешностей в строительстве. И это точно. Как объяснил прокурор — бракованная арматура, нестандартный бетон, недоброкачественная опалубка, ввиду чего две опоры перекосились. Это — невнимательность. У нас все еще есть неквалифицированная рабочая сила, отвернешься — и, того и гляди, зальют бетоном кривые прутья в арматуре. И еще одно: по нормам можно копать, дробить камни, но бетон — тут уж надо иначе…

С у д ь я. Для этого существует контроль, доктор. Есть целая армия прорабов, техников, инспекторов, которые получают зарплату только за то, что осуществляют контроль!

К о н д а р к о. Это правильно. Но здесь контроль был слабым.

С у д ь я. Кто за это отвечает?

К о н д а р к о. Ну да, в конечном счете — главный инженер.

С у д ь я. Спасибо. Хотите что-нибудь добавить?

К о н д а р к о. Хочу повторить. Человек живет, работает и ошибается. Но этого человека нужно беречь… (Показывает на Драшко.) Я сорок лет работаю инженером, но перед ним я снимаю шляпу. У него золотые руки… Золотой талант. Стране нужно много таких людей… Вот что я хочу сказать. Перестаньте ворошить прошлое. Прошлое — это вор, который ничего не может дать, но может украсть прекрасное будущее! Вот что я хочу сказать. Берегите будущее!

С у д ь я. Есть вопросы у прокурора?

Прокурор отрицательно машет рукой.

У защиты?

З а щ и т н и к. У меня нет вопросов.

С у д ь я. Благодарю вас, профессор. Вы свободны. Спасибо.

К о н д а р к о (наклонив голову, выходит старческой походкой, бормоча что-то себе под нос). Да, да… Да… Да… Спасибо. Да…

С у д ь я (встает). Обвиняемый Драшко Каровски, инженер-архитектор, родился в тысяча девятьсот тридцать первом году в Скопле, ранее не судим. Встаньте.

Драшко встает.

Вы хотите сказать что-либо в свою защиту?

Драшко молчит.

С у д ь я. В начале заседания я напоминал вам, что в соответствии со статьей двести девяносто, шестой Закона об уголовном судопроизводстве вы, как субъект и сторона в судебном процессе, имеете право приводить факты, доказательства в свою пользу и давать разъяснения по поводу всех доказательств, которые были приведены в ходе судебного разбирательства. Прошу вас высказаться и рассказать все, что вы знаете и что хотите сказать в свою защиту.

Драшко молчит.

Я предупреждаю вас, что своим молчанием вы сами лишаете себя права защищаться и приводить доказательства в свою пользу. Статья двести девяносто девятая, параграфы второй и третий, дает мне право зачитать протокол предыдущего заседания суда. (Вынимает лист бумаги из своей папки.) Показания обвиняемого гласят…

Д р а ш к о. Не надо. Я признаюсь.

С у д ь я (после паузы, сбитый с толку). В соответствии со свидетельскими показаниями суд устанавливает, что у вас не было причин совершить преступление сознательно, что может быть принято во внимание как одно из смягчающих обстоятельств. Но как инженер-строитель вы непосредственно отвечаете за стройку, и суд вынесет объективный приговор на основе существующего законодательства. Хотите ли вы что-нибудь сказать в свою защиту?

Д р а ш к о. Нет.

С у д ь я. Как талантливый специалист вы за пять лет работы добились успехов, которым каждый может только позавидовать. Общественность ценит вас как инженера, на предприятии вас ценят и уважают как работника. Вам были предоставлены хорошие условия для работы, материальных трудностей вы не испытывали, ваши семейные проблемы схожи с теми, которые имеются и у многих других. Таким образом, у вас не было конфликта с работодателем, не было конфликта с обществом, а семейные и личные заботы в конечном счете не должны влиять на обязанности по отношению к обществу. У вас есть какие-либо возражения против этих утверждений?

Д р а ш к о. Нет.

С у д ь я. Таким образом, признаете ли вы, что вы виновны?..

Д р а ш к о (прерывает его). Признаю!..

С у д ь я. Погодите… Вы не дали мне закончить!

Д р а ш к о. Я знаю, что вы скажете. Я виновен в аварии на строительстве гостиницы «Сплендид»!

С у д ь я (не сразу). Не спешите, прошу вас. Если суд установит, что вы виновны в том, что объект обрушился, то вы автоматически будете нести ответственность и за смерть двух погибших под развалинами рабочих.

Д р а ш к о. Мне все равно.

С у д ь я. В этом случае вы должны будете выплачивать компенсацию семьям погибших.

Д р а ш к о. У меня есть только моя жизнь.

С у д ь я. Суд так не считает. В соответствии с протоколом вы являетесь владельцем автомашины, телевизора, двух холодильников, дорогой мебели и так далее и так далее.

Д р а ш к о. Все это не имеет значения и не вернет жизни погибшим.

С у д ь я (не сразу). Потрудитесь выражаться яснее, прошу вас!

Д р а ш к о. Мне и самому не ясно.

С у д ь я. Извините, но это не трибуна для философствования, а суд. А суд существует для того, чтобы защищать интересы общества и отдельных лиц, потерпевших ущерб.

Д р а ш к о. Я тоже часть этого общества и такое же лицо.

С у д ь я. В качестве обвиняемого!

Д р а ш к о. Я не прошу никакой милости.

С у д ь я. Суд определит вам справедливое наказание.

Д р а ш к о. Наказание никогда не бывает справедливым.

С у д ь я (не сразу). Что вы хотите этим сказать?

Д р а ш к о. Не знаю… Я считаю, что вы поступите несправедливо, если оплатите жизнь двух невинно погибших людей, конфискуя у меня автомашину и холодильники.

С у д ь я. Это ваше личное мнение. У вас есть какое-нибудь более приемлемое предложение?

Д р а ш к о. Нет.

С у д ь я. Считаете ли вы, что ваш директор говорил правду?

Д р а ш к о. Да.

С у д ь я. Вы признаете, что после окончания учебы вам был предоставлен пятнадцатидневный отпуск, прежде чем вы приступили к работе?

Д р а ш к о. Да.

С у д ь я. Вы признаете, что это противозаконно?

Д р а ш к о. Не знаю.

С у д ь я. Вы признаете, что…

Д р а ш к о. Признаю, признаю!.. (Тихо.) Признаю…

С у д ь я. Признаете, что вы несете ответственность за то, что обрушилась…

Д р а ш к о. Признаю!

С у д ь я. Считаете ли вы, что вы сделали это в состоянии переутомления, психической подавленности, раздражения или отчаяния?

Д р а ш к о. Нет. В полном сознании.

С у д ь я. Вы знаете, какое наказание определяется за такое преступление?

Д р а ш к о. Мне все равно.

С у д ь я. Человек, которому все безразлично, должен иметь на это причины!

Д р а ш к о. Я не знаю.

С у д ь я (потеряв выдержку, кричит). Чем же провинился перед вами суд, что вы навязываете ему роль соучастника в вашем самоубийстве?

Д р а ш к о (приглушенно, сквозь зубы). Можно закурить еще одну сигарету?

С у д ь я. Нет. (Пауза.) Вы можете сказать еще что-нибудь в свою защиту?

Д р а ш к о. Нет.

С у д ь я. Есть вопросы у членов судебной коллегии? Нет? Предоставляю слово прокурору.

П р о к у р о р (смотрит на Драшко). Вам понятно предъявленное вам обвинение?

Д р а ш к о. Да.

П р о к у р о р. Почему вы допустили до этого?

Д р а ш к о. Не знаю.

П р о к у р о р. По долгу службы я обязан сделать юридическую квалификацию преступления и выяснить истину в соответствии с положениями законодательства. Можете ли вы пожаловаться на что-либо или на кого-либо?

Д р а ш к о. Я жив.

П р о к у р о р. Не иронизируйте, вы не можете утверждать, что вам плохо жилось!

Д р а ш к о. Я еще буду жить.

П р о к у р о р. Общественность окажет вам заслуженное признание.

Д р а ш к о. Оставьте общественность в покое. Если бы я искал признаний — их у меня было бы предостаточно.

С у д ь я. Вы хотите сказать, что именно поэтому вы были несчастны?

Д р а ш к о. Именно поэтому!

С у д ь я. Потому что у вас было все? В самые лучшие годы жизни?

Д р а ш к о. Да. Именно поэтому…

С у д ь я (смеется). Оригинально! По вашему мнению, счастливы лишь те, у кого ничего нет? Те, кто все еще вынужден жить в подвалах, у кого полон дом детей и зарплата в два раза меньше вашей?

Д р а ш к о. И вашей.

С у д ь я. Простите, я нахожусь здесь не в качестве обвиняемого. (Прокурору.) Продолжайте.

П р о к у р о р. Каковы ваши политические взгляды?

З а щ и т н и к (вскакивает). Заявляю протест!

С у д ь я. Протест не принимается. Вопрос задан правильно, Прокурор выясняет мотивы преступления. Они могут быть и политического характера. (Прокурору.) Продолжайте задавать вопросы, коллега.

З а щ и т н и к. Минуточку, минуточку. Ввиду особого процессуального положения обвиняемого его допрос является не средством доказательства, а лишь процессуальным актом, посредством которого обвиняемый высказывает свое мнение по предъявленному ему обвинению и осуществляет свою защиту. Следовательно, будут ли обвиняемого подвергать допросу и будет ли он отвечать на поставленные вопросы — это зависит от него самого, так как он не обязан ни высказываться, ни давать показания.

С у д ь я. Исходя из этого, что вы советуете своему подзащитному? Молчать?

З а щ и т н и к. Нет. Я только ознакомлю его с его правовым положением, поскольку этого не сделали вы, товарищ председатель суда.

С у д ь я. Блестяще! Суфлер часто спасает положение в театре, коллега. В жизни же — чаще всего только вредит. (Прокурору.) Продолжайте, коллега.

П р о к у р о р. Прошу занести в протокол, что я задаю вопрос вторично… (К Драшко.) Каковы ваши…

С у д ь я (вскакивает). Нет, не вторично! Обвиняемый не смог ответить ввиду протеста Защитника.

П р о к у р о р (раздраженно). Я отказываюсь от своего последнего вопроса.

Д р а ш к о. Смешно…

П р о к у р о р (вскакивает). Что вам смешно? Почему вы не отвечаете на вопрос? Почему молчите? Хотите вызвать слезы у публики? Почему вы не отвечаете за преступление, если вы были настолько смелы, чтобы его совершить?

Д р а ш к о (спокойно). Что вы нервничаете?.. Я вам отвечу… (Говорит, как будто отвечает на уроке в школе.) Человеческое общество развивается по определенным законам, которые называются законами общественного развития. Все прошлое человечества является борьбой прогрессивных и реакционных общественных сил, и именно эта борьба представляет собой движущую силу исторического развития. Все предшествующее и последующее развитие человеческого общества ведет к установлению социалистического строя, при котором не будет ни угнетаемых, ни угнетателей, ни эксплуатируемых, не эксплуататоров. Вот мои политические взгляды, написанные во вступлении к учебнику истории для пятого класса средней школы и кровью моих братьев на улицах этого города и на горах нашей страны…

П р о к у р о р. Человек может иметь правильные взгляды на жизнь, но все-таки поступать вразрез с этими своими взглядами. Как вы это называете?

Д р а ш к о. Ошибкой.

П р о к у р о р. Следует ли платить за эту ошибку?

Д р а ш к о. Это решает компетентный суд.

П р о к у р о р. Будьте сами себе судьей!

Д р а ш к о. Я — за самое строгое наказание.

З а щ и т н и к. Прошу слова!

С у д ь я. Прокурор согласен дать слово защитнику?

П р о к у р о р. Нет!

С у д ь я (Защитнику). Мне жаль, но я не могу предоставить вам слово.

П р о к у р о р. Вы признаетесь в совершении преступления?

Д р а ш к о. Я признался в этом уже пятьдесят раз! Я виноват и буду отвечать за последствия! Что мы все ходим по кругу?

П р о к у р о р. На этот вопрос пусть ответит защита. (Судье.) Спасибо, у меня нет больше вопросов.

С у д ь я. Слово имеет защита.

З а щ и т н и к (с улыбкой победителя). У меня нет вопросов.

Пауза. Присутствующие с удивлением смотрят на Защитника.

У меня нет, нет вопросов к обвиняемому…

С у д ь я (спускается, подходит к Драшко, предлагает ему сигарету и дает прикурить). Вы знаете, что понесете наказание?

Д р а ш к о. Наказание — всегда сделка между тем, кого наказывают, и тем, кто наказывает. Я сам себя наказал уже тем, что совершил.

С у д ь я. Вы совершили преступление!

Д р а ш к о. Как вам угодно. Переходите к делу и заканчивайте эту комедию!

С у д ь я. Судебная процедура, хотите вы этого или нет, диктуется не обвиняемыми — должны еще выступить представители обвинения и защиты с заключительными речами… У меня есть сын ваших лет. Меня радует, что он не так самонадеян и упрям, как вы. Здесь в зале находятся ваши товарищи, друзья, родственники. Здесь ваши отец и мать, ваша жена. А для вас важнее всего, чтобы мы как можно быстрее закончили, так?

Д р а ш к о. Да, если вы не возражаете.

С у д ь я. Я тоже спешу. Мне шестьдесят четыре года, я голоден и устал. Но речь идет о жизни человека. О его будущем! Вы слышали, что сказал старый профессор? Он назвал вас Корбюзье! Человеком будущего! А что будет с вами, если мы осудим вас на десять лет? Кроме того, вы действительно нужны обществу. Как вы видели, вы не можете без него, но оно без вас может. А вы еще изображаете из себя обиженного! (С сожалением машет рукой и отходит к окну. Некоторое время стоит, задумчиво глядя на улицу, затем поворачивается.) Слово имеет представитель обвинения.

П р о к у р о р (встает). Высокочтимый суд! Во имя истины я обвиняю… человека, который стоит перед вами, за преступление против народной собственности, повлекшее за собой смерть двух невиновных людей. Преступление было здесь неопровержимо доказано. Возможно, данный процесс представляет собой тот редкий случай в судебной практике, когда и защита, не из-за неопытности и неумения, а в силу логического хода разбирательства, вынесла на рассмотрение суда ряд фактов, которые действительно отягощают положение обвиняемого, но зато представляют преступление в его подлинном свете и без уверток, часто затуманивающих истину, обнажают ее величественное и светлое лицо. Здесь неоднократно говорилось, что обвиняемый — интеллигентный, способный специалист, который быстро и легко сделал карьеру и добился общественного признания. Я хочу добавить, что эту карьеру и это признание обвиняемый сумел использовать самым практичным образом. И более того, всячески злоупотребляя конъюнктурой, что в конечном счете является следствием длительной полуколониальной истории нашей страны и недавней тяжелой войны: прикрываясь фразами о материальной независимости, он свои личные интересы противопоставил интересам общества и без угрызений совести, попирая элементарные гражданские нормы, пренебрегая моральными устоями, опустился до уровня анархического себялюбца и эгоиста. Я с полным уважением отношусь к усилиям защиты доказать, что в данном случае речь идет о слабохарактерном человеке с недостаточно устоявшимися представлениями о нормах и принципах взаимоотношений между людьми, а также между личностью и обществом. Я могу согласиться и с тезисом о явном психическом перенапряжении обвиняемого, раздираемого дилеммами, которые мучают каждого человека с неустановившимися жизненными взглядами. Но это не трибуна для философствования, не опера и не юридическая консультация. Это суд. А в суде не похлопывают друг друга по плечу, а выясняют и оценивают факты и на основе их анализа выносят приговор. Для суда существенно не то, является ли обвиняемый по складу характера общительным или замкнутым, а то, что в любой юрисдикции является началом и концом, — его алиби и наличный состав преступления. Как мы убедились из свидетельских показаний инженера Борски, наш замечательный молодой человек даже не покраснел, когда, злоупотребляя смертью своих братьев…

Драшко вскакивает, а вместе с ним и Милиционер. Пауза. Прокурор и Драшко смотрят друг на друга.

…вынудил директора и ближайшего друга своего брата уступить ему собственную квартиру, подчеркивая в самой безобразной форме свое стремление к материальной независимости, которое я называю материальной алчностью. Из показаний свидетельницы инженера Корды мы убедились, что материальная независимость пробуждает в нем не желание творить и отдавать свои силы на благо общих культурных завоеваний общества, а, наоборот, стремление к материальному изобилию, к роскоши, что неизбежно привело его к поразительному индивидуализму и моральной катастрофе уже деклассированной, антиобщественной личности. Я даже сам не знаю почему, но мне сейчас пришла в голову одна старая поговорка: «Тот, кто мелок и слаб духом, больше всех трубит о своих достоинствах». Далее. Компетентная экспертиза доказала, а обвиняемый признал свою ответственность за совершенное преступление, и это, по утвердившейся судебной практике, представляет для него смягчающее обстоятельство. Однако не следует забывать, что и признание является иногда хитрой уловкой! Его крайне вызывающее поведение на суде свидетельствует о том, что он, по существу, игнорирует полномочия этого суда и не проявляет ни малейших угрызений совести и раскаяния. Поэтому я позволяю себе констатировать, что обвиняемый совершил преступление сознательно и что вся ответственность ложится исключительно на него. Старая китайская мудрость гласит: «Кто прощает преступника — потворствует преступлению». Поэтому во имя символа, изображенного здесь, над столом судебной коллегии, я взываю к самой строгой справедливости. Я позволю себе на этот раз не цитировать Уголовный кодекс, его главы, статьи и параграфы, пункты и абзацы. Здесь все ясно. Во имя справедливости я предоставляю суду подтвердить данную мною правовую квалификацию преступления и вынести обвиняемому самый справедливый и самый строгий приговор.

С у д ь я. Спасибо. Предоставляю слово защите.

З а щ и т н и к. Высокочтимый суд! Коллега прокурор в своем кратком выступлении, за что я ему особенно благодарен, высказал несколько положений, которые лягут в основу и моей защитительной речи. Но позвольте мне сначала повторить перед этим высоким собранием некоторые свои мысли, которые я уже сегодня здесь высказывал. Summum jus — summa injuria. Самый лучший, самый строгий закон иногда бывает и самой большой несправедливостью. Поэтому гораздо легче осудить, чем вынести справедливый приговор. Я убежден, что, оценивая имеющиеся доказательства, наше современное правосудие в нынешних условиях мирного созидательного развития нашей страны примет во внимание обстоятельства, при которых совершено преступление, так как сами эти обстоятельства являются частью преступления и в то же время представляют собой алиби обвиняемого.

Главное лицо на этом процессе, как мы все констатировали, — прекрасный специалист, каких у нас не так уж много. Далее, мы живем в необычайно динамичное время, когда изживаются многие экономические и психологические пережитки тяжелого прошлого и еще более тяжелой войны. Перед нами — человек, обладающий способностями выше среднего уровня, но его моральные качества не соответствуют нормам, установившимся в нашем обществе. Несчастье произошло не двадцать девятого сентября прошлого года, а пятью годами ранее. Без какого-либо злого умысла, разумеется, повивальной бабкой этого несчастья стал директор Управления высотного строительства, инженер-архитектор Владимир Крстин-Борски. Позвольте мне в нескольких словах объяснить эту свою мысль.

Обвиняемому сейчас неполных тридцать лет. Это, согласитесь, возраст, когда человек находится в расцвете творческих сил, когда субъективно он ощущает в себе самые широкие возможности создавать, завоевывать, утверждать свою личность и отдавать обществу всю продукцию своего мозга, каждой его клетки, каждого своего нерва. Это период максимального эмоционального расцвета человеческих идеалов. Что же произошло? Наш будущий Корбюзье, наш тридцатилетний молодой человек удивительно последовательно подтверждает самый большой парадокс человеческой натуры: большие несчастья мы переносим молча и терпеливо, а мелочи приводят нас в бешенство!

Я категорически отвергаю как произвольное утверждение о том, что обвиняемый злоупотреблял смертью своих братьев. На протяжении всего судебного разбирательства об этом здесь не было и речи. Наоборот, будучи студентом, он отказывался от предложенной стипендии, считая, что он не заслужил ее, и боясь упреков, которые впервые были высказаны, к сожалению, здесь, вот только что… Я прошу коллегу прокурора извинить меня, но человеку, который сам, своими руками, своим умом и трудом сумел обогнать своих сверстников и выдвинуться в первые ряды, перед которым снимают шляпу такие опытные специалисты, как профессор Кондарко, — такому человеку вообще нет надобности афишировать свои достоинства. Наша человеческая слабость состоит в том, что мы не верим, когда кого-то хвалят, но, когда кого-то ругают, мы это сразу же воспринимаем как истину. Но из-за этой нашей слабости не упрекайте его! Учитывая его молодость, самым логичным было бы рассматривать обвиняемого как личность, у которой от успехов закружилась голова; логично было бы видеть в нем испорченного человека, который ввиду материального изобилия и головокружительных успехов полностью предался карьеризму; логично было бы видеть его погрязшим в разврате, дебоширящим в ресторанах, оскорбляющим своих близких и подчиненных, видеть его превратившимся в выродка, гоняющего на своем автомобиле по улицам города и сеющего зло. Но ничего подобного нет и в помине! Мы констатировали лишь проявление здорового, жизнедеятельного юношеского энтузиазма, творческой экзальтации и, если хотите, идеализма! Такому человеку нужна была только твердая, опытная рука, которая направляла бы его, оберегала от искушений, свойственных нашему человеческому несовершенству. Где же была эта мудрая и так необходимая рука?

Действительно, мы, люди, чаще поворачиваемся спиной к фортуне, чем она — к нам. Но чтобы парадокс был еще большим, вместо того чтобы помочь своему товарищу, мы, с вашего позволения, чаще предпочитаем осудить его, если тот или иной его шаг покажется нам вдруг слишком смелым и необычным. (Показывает на Драшко.) Его чистый, как слеза, романтический по форме, но в сущности удивительно порядочный жест — женитьба на опустившейся девушке — был единодушно, безжалостно осужден и подвергнут осмеянию уже на первом свадебном обеде, сначала со стороны родителей, а затем — и со стороны товарищей и наставников. Это был первый удар по его идеалам! Далее, эта же женщина, не доросшая до того, чтобы до конца осознать свое положение, проявляя фатальный эгоизм, третирует родителей обвиняемого, родителей, которые во время войны и революции потеряли троих взрослых детей и для которых он — единственная радость и надежда. Чтобы сохранить семью, обвиняемый вынужден был пожертвовать родителями. Эта жертва, к которой добавились еще сомнения в верности жены, представляет собой второй роковой удар по его идеалам… В равной мере вместо протянутой руки помощи в дни его первых успехов и первых материальных проблем его нормальное желание иметь приличные условия для творческой работы превращается в драму, директор показывает ему зубы, а учитель, — к сожалению, с самыми добрыми намерениями — советует отказаться от порядочности и стать лицемером! Разве это не увеличивало пропасть недоверия?! Это — третий удар по его идеалам… Далее, в моменты растерянности и страха перед своими собственными ошибками его ближайшие друзья, не имея смелости честно помочь ему, оставляют его один на один с хаотическим нагромождением проблем и в отсутствие должного контроля над ними дают ложные сводки о том, что все в порядке. Вместо протянутой руки помощи это стало еще одним фактором, приведшим несчастье почти что за рукав сюда, в этот зал, на этот суд.

Коллега прокурор говорил здесь, что для суда не существенно, имеет ли подсудимый замкнутый или общительный характер, а важно его алиби и наличный состав преступления. Но это не всё. В юрисдикции нельзя ограничиваться только этим. Никто из нас, если хотите, даже в данный момент, не свободен от ответственности перед обществом за любое свое действие, за каждый свой шаг! Ибо, разрешите мне воспользоваться одной, возможно, вполне случайной мыслью, высказанной обвиняемым, — наказание поистине является иногда предварительной сделкой между тем, кого наказывают, и тем, кто наказывает. Я думаю, что суд не позволит превратить себя в соучастника наивно сформулированного приговора, который сам себе вынес обвиняемый. Мотивы его ошибки ясны: не будучи в состоянии решить собственную дилемму, он идет по самому легкому пути: допускает, чтобы произошло несчастье, в котором он будет виновен и за которое понесет наказание. Тем самым он заранее доверительнейшим образом признается и кается во всем! Суд не должен согласиться с такой ролью, он не должен превратиться в орудие в руках обвиняемого, с помощью которого он накажет себя и положит конец своим душевным переживаниям.

Высокочтимый суд! Всем нам известна легенда о Диогене, который среди бела дня ходил по улицам с зажженным фонарем в поисках человека. Парадокс заключается в том, что он считал человеком только самого себя и искал вне себя подтверждения собственного существования. На этот раз парадокс состоит в том, что Диоген искал человека в себе и в поисках себя заблудился в лабиринте собственного «я». В этом его causa sine qua non![54] Вот вам переплетение причин, без которых несчастья не произошло бы. А дальше все ясно. (Садится, захлопывает свою папку.)

С у д ь я. Что вы предлагаете суду?

З а щ и т н и к. Освобождение обвиняемого, естественно! (Встает.) Посмотрите на него! Он молчит, но разве вы не чувствуете, о чем он думает?

Д р а ш к о. Не повторяйте мою ошибку…

З а щ и т н и к. Так не будем же и мы повторять свои ошибки! (Садится.)

С у д ь я. Спасибо. (Встает, ударяет молотком.) На этом судебное разбирательство объявляю законченным. Суд удаляется на совещание. Приговор будет оглашен завтра в десять часов утра. Уведите обвиняемого.

Свет очень медленно, почти незаметно выключается, и только один мощный прожектор освещает Судью, который выходит на авансцену. Он поднимает руку, чтобы успокоить публику, и устремляет свой взгляд куда-то в зал.

(показывает пальцем через плечо на обвиняемого)

Вы видели здесь человека, который попытался предать забвению жизнь, как плохого друга. Поищите его в себе и судите его строго и справедливо, как судит она!

Занавес опускается — впервые за этот вечер. Судья показывает на огромную фигуру Фемиды с завязанными глазами, с весами в левой руке и мечом в правой, которая изображена на занавесе, — и медленно скрывается за порталом.

Секунду-другую освещается только занавес. Постепенно включается свет в зрительном зале.

1968