Духов день

Глава 6

— Старик был напуган до смерти, — продолжил Головин. — Открыть мне дверь согласился лишь после того, как я пригрозил, что её вынесу. Но рассказать толком ничего не смог. По его словам, Алексей — тот, кто должен был забрать мешок из леса, явился вместе с Дорофеевым, якобы для того, чтобы помочь донести мешок. Требовал встречи с Иоганном. Архивариус, разумеется, не позволил и захлопнул дверь перед его носом. Но Алексей каким-то образом пробрался в архив. Дождался Иоганна, после чего налетел на них, как ястреб. Архивариуса свалил с ног ударом. Когда старик очнулся, рядом уже никого не было. Мешок тоже исчез. Во дворе я увидел следы побоища — кто-то дрался с тварями. А след от кареты привёл меня к широкой улице, выложенной брусчаткой. На камнях он, конечно же, затерялся. Алексея на постоялом дворе, где он квартировал, не видали с позапрошлой ночи. Дорофеев так же бесследно исчез. А Троекуров ждал меня к себе уже вечером. Я должен был привезти товар. Сказать ему о том, что мешок пропал вместе с моим братом — о подобном я не смел даже думать. При мысли о том, как явлюсь к Троекурову и расскажу об этом, кровь стыла в жилах.

— И ты решил свинтить.

— Я… Поймите правильно — я всего лишь хотел поступить достойно! Надеялся отыскать Иоганна и вернуть товар!

— Врать будешь прокурору. Ты решил, что дурачок Иоганн, которого обуяла жадность, свинтил вместе с подручными — в надежде самостоятельно отыскать барыгу и открыть собственный бизнес. Надоело под братцем-жмотом ходить, отчалил в свободное плавание.

Вольфганг отвёл глаза.

— Высокие отношения, — похвалил я. — Только так родные братья и должны поступать! Дальше что было?

— Я нанял карету. Взял с собой лишь самое необходимое и поехал в Петербург.

— Логично. Где ж ещё ныкаться, если не в большом городе. Дальше?

— Я спешил, как мог. На почтовой станции мы сменили лошадей, но ехать в ночь возница отказался. Сказал, что боится тварей — в последнее время на тракте они нападают всё чаще. Путешественники стараются не передвигаться по одному. И уж тем более — ночами. Я рвал и метал, но переубедить его не смог.

— Да и сам зассал ночью ехать. Говори уж правду.

— Ну… У меня тоже были некоторые сомнения. И мы остались там, на почтовой станции. В крошечной клетушке, разместиться там пришлось вместе с возницей и ещё двумя проезжими. Один из них ужасно храпел, невозможно было спать. Я растолкал его и потребовал уйти на конюшню. Спорить с аристократом он не посмел. Вышел, я уснул. И вдруг — стук в дверь. Проезжий требовал впустить его обратно. Буквально умолял. Я открыл — только лишь для того, чтобы поставить этого плебея на место. И вдруг…

— Плебей схватил тебя и овладел тобой противоестественным способом, — зевнул я. — Вурдалаком оказался. Или упырём.

В глазах Вольфганга мелькнуло разочарование. Не такой реакции ждал — в ответ на леденящий душу рассказ… Ну, блин. Думать надо, кто твоя целевая аудитория. Ты мне ещё про крыс с лягухами задвигай — и жди, что со страху маму звать начну.

— … его клыки вонзились мне в шею, — упавшим голосом закончил Вольфганг. — Когда я очнулся, понял, что нахожусь на кладбище. Я был привязан к каменному кресту, а передо мной стоял Троекуров. Он требовал отдать мешок. Я рассказал чистую правду — что мешок бесследно исчез, но он не поверил. На моих глазах разверзлась могила, и наружу выбрался мертвец. У меня волосы встали дыбом…

Я взглянул на лысую, как колено, башку Вольфганга и поморщился.

— Давай-ка без подробностей. Что там у тебя встало, на каком месте — мне до звезды… Выбрался мертвец. Я так понимаю — вот этот самый, который утопал добывать тебе паёк. И?

— И Троекуров ему сказал: жил ты грешником, душа твоя не упокоена. Жилище твоё посмертное — с сей минуты, моею волей, не только твоё. Приказываю за жильцом следить, чтобы не сбёг, кормить человеческой пищей. Упустишь его али голодом заморишь — так неупокоенным и останешься. А ты — это он ко мне повернулся, — до тех пор тут лежать будешь, покуда не скажешь, где мешок! Мне, говорит, спешить некуда.

— Ну да, — согласился я. — Реально — куда ему спешить? В тварь ты не обратишься, после вурдалака наверняка санобработку провели. С мертвяком, соответственно, не справишься, они ребята крепкие. Лежи себе в гробу да лежи. Отдыхай, предавайся воспоминаниям.

— Да как же я могу вспомнить то, чего не знаю⁈

— А вот это уже, друг мой Вольфганг, проблемы индейцев. Которые шерифа, как известно, не колебут.

— Освободи меня! — Вольфганг снова рванулся из гроба.

— Погоди. Мы не всё обсудили. Про Троекурова я понял, с ним решим вопрос. А вот кто тебя снарядил за моей усадьбой гонять? Ты ведь в Поречье на суде не просто так нарисовался. И тот, кто тебя прислал — не Троекуров, к тому вы с братом сами прибежали. Когда поняли, что яйца у вас слабоваты, со мной мериться. Так кому понадобилась моя усадьба?

Вольфганг снова поджал губы.

— Ну, не хочешь, как хочешь. В молчанку поиграть я и сам могу. Пойду, — я повернулся к лестнице.

— Стой! — взмолился Вольфганг. — Я молчу не потому, что не хочу говорить. Мне просто нечего тебе сказать. Я не знаю, кто заказчик.

— Это как так?

— Мы не встречались лично. Он прислал с курьером анонимное письмо. В котором изложил суть своей просьбы — необходимо выкупить усадьбу графа Давыдова. Если мы согласны, нужно передать ответ с тем же курьером, и в этом случае нам пришлют задаток. Очень приличную сумму. Я, естественно, ответил согласием. На следующий день курьер привёз задаток. Клянусь честью, я несколько раз пытался отказаться от этого задания! Когда понял, что дело гораздо труднее, чем казалось на первый взгляд. В ответ мой аноним удваивал сумму, которую я получу после того, как выкуплю чёртову усадьбу. Отказаться было решительно невозможно.

— Да ясное дело. Неужели отказываться. Всего-то делов — какого-то Давыдова грохнуть. И почём нынче услуги риэлтеров?

— Пятьсот империалов.

— Ишь ты. А ставки-то выросли! Полтора месяца назад за мою жизнь — мешок муки и два отреза полотна. А теперь аж пятьсот империалов. Инфляция, однако… Прям интересно, что дальше будет.

— О чём это вы?

— Да так, не обращай внимания.

— Освободите меня, умоляю! — снова рванулся Вольфганг. — Он скоро вернётся, я чувствую! Помогите мне спастись!

Положа руку на сердце, освобождать этого слизняка у меня не было ни малейшего желания. А было желание с чистой душой свалить, и пусть они тут с мертвяком делят место под крышкой гроба сколько душе угодно. Но — мало ли. Вдруг мне эта мразь пригодится ещё. Да и Троекурову подгадить хочется, чего уж тут. Представляю, как взбесится, когда увидит, что Вольфганг слинял — и сразу на сердце теплеет.

— Ладно, хрен с тобой.

Я взялся за край гроба двумя руками. Дёрнул — опрокинув его набок. Качнул и треснул кулаком по дну. Вольфганг, с высоты табуретки, вывалился наружу. Хряпнулся рожей в землю. Что-то пробубнил.

— Не слышу. У вас претензии к доставке? Вернуть, как было?

Вольфганг тут же заткнулся. Я взял его за шиворот, поставил на ноги. Верёвку на ногах разрезал, на руках трогать не стал. Выберемся отсюда, осмотрю нового знакомого на предмет наличия амулетов — тогда и решу, развязывать или пусть так ходит.

Приказал:

— Топай. — Выдал Вольфгангу указующего пинка в сторону лестницы. — Сам ныл, что сосед вот-вот вернётся, а теперь тормозишь.

Вльфганг, со всей поспешностью на какую был способен после трёхдневного лежания в гробу, принялся подниматься по лестнице.

После мёртвого освещения могилы звёздному небу и свежему воздуху я обрадовался, как родным. С наслаждением вдохнул. После чего показал Вольфгангу:

— Нам туда.

Вольфганг посмотрел «туда» и завизжал. «Оттуда», перепрыгивая через могилы, семимильными шагами нёсся знакомый мертвяк.

— Ну, всё-таки не пройдёт ночь даром, — воодушевился я. — Как говорится, на охотника и родии бегут.

Достал меч. Чтобы не ждать вхолостую, кастанул Удар.

И тут покойник исполнил нечто такое, чего я до сих пор от тварей не видел. Он резко, как по команде, бросился мордой в землю, и таким образом разминулся с Ударом. Тут же вскочил и опять понёсся, издавая потустороннее урчание.

Образ немного портил каравай хлеба, которой мертвяк держал в одной руке. Инструкции ему дали вполне конкретные: узника не выпускать, гибели не допускать. А тут узника тырят внаглую — это, конечно, приоритетно — но ведь и кормить его надо будет всё равно.

В общем, когда мертвяк налетел на меня, у меня оказалось преимущество: драться он мог лишь одной рукой.

Я схватил Вольфганга за шкирку и с силой рванул назад, отправив катиться по ступенькам обратно. Сам кастанул Доспехи, активировал мечу его мечистость, заставив светиться призрачным светом, и встретил опасность в полном соответствии со своими представлениями о прекрасном.

Согласно плану, первым же ударом я должен был отсечь мертвяку руку, но что-то пошло не так. Плоть меч рассёк без проблем, а вот с костью не справился. Лязгнул, как по стали, отскочил. Аж в руку отдалось.

— Ёпт, ты чего, протез, что ли, поставил? — пропыхтел я, отбиваясь от суматошных, но настойчивых атак какого-то нового типа тварей.

Мертвец не вступал со мной в диалог. Он рычал и кидался, как зверь, норовя добраться до меня когтями, либо зубами. Я был принципиально против и, в свою очередь, бил его мечом, пытаясь найти слабое место.

Слабое место не находилось. Эх, жаль, один пошёл! Вот был бы хоть Захар тот же на подхвате — сейчас шарахнул бы чем-нибудь сзади или сбоку. А то я сосредоточиться не успеваю.

Пришлось в итоге действовать без сосредоточения. Отбив очередную атаку, я кастанул Знак Меч, и мертвяка рубануло от плеча до задницы. Кости, однако ж, сдюжили. Остался лишь бескровный разрез, да рубаха испортилась безвозвратно.

Удар! — мертвяк наконец-то словил метафизическую пудовую гирю в харю и отступил на пару шагов. Это дало мне возможность кастануть прокачанного Красного Петуха. Струя пламени опалила выходца из могилы и таки подожгла.

Как минимум, одежда и волосы занялись хорошо. И, судя по тому, как взревел пациент, происходящее ему не понравилось.

Ну что ж, братишка, а теперь давай-ка испытаем твои косточки как следует, по-серьёзному!

И я кастанул Костомолку.

Мертвеца согнуло в позу эмбриона. Что-то очень громко хрустнуло, послышался сдавленный вой.

Я, скрипя зубами, удерживал Костомолку, концентрируясь на воображаемой шкале маны. Когда там, по моим прикидкам, осталось меньше четверти, отменил Знак.

Мертвяк, глухо рыча, упёрся руками в землю. Хлеба он так и не выпустил. Хотя то, во что превратился каравай, на еду походило меньше всего. И мертвец, кажется, это понял. Он поднёс к глазам руку с хлебно-земляным месивом, завыл и, оттолкнувшись ногами, прыгнул на меня.

Удивительным образом я успел сотворить Защитный Круг, и мертвяк всего лишь долбанулся в него черепом. После чего стёк на землю. Кажется, хребет я ему переломил.

Человек бы на том и закончился, в лучшем случае оставшись паралитиком, но у мертвеца были свои приколы. В частности, он не был живым, и вряд ли мозгу нужен был позвоночник, чтобы передавать конечностям импульсы.

Тварь на четырёх мослах пустилась вкруговую, пытаясь найти брешь в моей защите. Бреши в Круге не было. Однако я имел неудовольствие наблюдать картину, как эта тварь перелезает через попавшееся на пути надгробие. Как змея обтёк! Фу, аж передёрнуло.

— Дружище, сэкономь мне время: как тебя убить?

Только рычание в ответ. Даже без привычного «Ненавижу!» Ладно, будем тестировать всё подряд.

Молния! — хренушки. В справочнике, впрочем, было написано, что против заложных покойников — а мой пациент, по всему видать, из этих, — не работает. Но не попробуешь — не узнаешь ведь.

В порядке бреда: Приручение! — тоже облом, мертвец вообще не понял, чего от него хотят. Знак «остановки времени» имел бы смысл только тогда, когда есть напарник. А я тут один впахиваю, блин. Не считать же Вольфганга за подкрепление. Он, небось, там уже полные штаны кирпичей навалил. Хорошо, если только кирпичей…

А маны-то всё меньше. Надо бы уже чего-то решать. Ну, давайте — Мороз!

Почувствовав себя Саб-Зиро, я направил на тварь, которая уже мало напоминала человека, поток морозного воздуха. Тварь вздрогнула и замерла, покрывшись инеем.

— Фух! — Я отменил Защитный Круг, который тоже подсасывал силы. — Ну наконец-то, нашёл ключик к твоему сердцу.

Я подошёл к твари и, взмахнув светящимся мечом, обрушил удар на ледяную шею. Потребовалось пять ударов, нанесённых один за другим, прежде чем голова отделилась и покатилась между могилами.

Зато сразу после этого меня долбануло разрядом. Как всегда, после особо выматывающей битвы, ощущение было неописуемым. Я едва не упал, волосы на голове, наэлектризовавшись, потянулись было к небу, сердце выдало под две сотки ударов в минуту. Но уже пару секунд спустя всё унялось. Я наклонился и выдохнул.

— Н-да… Крепки смоленские мертвяки, ничего не скажешь. У вас тут что, ядерный реактор под кладбищем зарыт? Мутанты хреновы.

Мне прилетело семь родий. Значит, есть семь костей в этой туше. Жечь её… А сперва — размораживать… Господи, пошли мне Захара, ну пожалуйста! Ладно, шучу. Не посылай, не отвлекайся, у тебя по-любому дел больше, чем у меня. Я уж тут как-нибудь сам разрулю.

Первым делом я спустился обратно в могилу и обнаружил Вольфганга у подножия лестницы. Этот тюфяк даже встать без поддержки не мог.

— Ты его уничтожил? — прошептал он, бледный, как унитаз.

— Нет, за пивом послал. Сказал, что у тебя от хлеба без запивки изжога начинается. Чего разлёгся?

— Мне кажется, я плечо вывихнул…

— Так ты вроде не на руках ходишь. Встал смирно!

Тут Вольфганг, конечно, задёргался, но один хрен помогать пришлось. Когда я взялся за его правую руку, заорал. Видать, правда вывих, а то и перелом. Ладно, не помрёт. Не стану на него сейчас ману тратить. Было бы на что. Может, ещё какая дрянь выскочит из темноты.

— За мной идти, команды слушать, выполнять беспрекословно. Попробуешь сбежать — мой Знак тебя догонит. Даже испугаться не успеешь. Понял, нет?

— П-понял! — прохныкал Вольфганг.

Господи, всего-то три ночи в могиле с живым мертвецом, да сломанная рука — и уже раскис. Бывают же люди без стального стержня внутри. От каждой мелочи нюни распускают, аж противно. А если бы тебя тридцать первого декабря попросили по бухгалтерии платёж в десять лямов провести — что, вообще с инфарктом бы слёг? Нельзя с такими нервами в коммерцию, ох, нельзя!

Я поднялся первым. Вольфганг, стеная, плёлся следом.

Так, ну, перекурили немного — теперь надо собрать хабар. Смех, как говорится, смехом, а в Смоленске курс костей выше, чем в Поречье, так что не будем разбрасываться ресурсами. Интересно, одолеет ли Красный Петух все остальные кости этого монстра? А то я такую непрошибаемую тварь впервые в жизни вижу.

Я сходил за головой. Как заправский футболист, подвёл её к остальной туше и кастанул Знак.

Подержав пламя секунд десять, отключил и уставился на результат.

— Охрененно, — вынес вердикт.

Плоть сгорела вся. А кости — остались. Все. «Золотых» среди них было семь, всё по-честному. А остальные, казалось, и впрямь были сделаны из стали.