Утром по всему селу прошла новость: Иван Иваныч заболел, учить не может, лежит в жару. Лаврентий съездил в волостное село за фельдшером, тот привез капель и порошков.
Решили мужики в один голос:
— Порча у Ивана Иваныча. Либо с ветра, либо с дурного глаза.
Хотели знахарку позвать из Синицына, но Иван Иваныч отказался.
— Не верю я ни в какое колдовство, — проговорил он. — Фельдшер говорит — у меня инфлюэнца. Пройдет скоро.
— В колдовство не веришь? — рассердился Лаврентий. — А знаешь, что у нас в Кутовом овраге делается?
Рассказал ему, а учитель рукой махнул:
— Чепуха какая-нибудь. Вот, выздоровлю — схожу, посмотрю.
— Да, может, это на твою беду в овраге стонет?
— Не верю.
— Ну, и чудак — человек! — покачал головой Лаврентий.
Днем сельчане опять пошли гурьбой в Кутов овраг. День был ясный, холодный. Над лугом кричал ястреб. Поблескивали паутинки на полузасохших ивовых кустах. Шуршала под шагами сухая крапива в овраге.
Исходили мужики овраг из конца в конец, но никого не нашли. Пусто было в овраге. Только пенек стоял — старый, черный — да возле него валялся чей-то стоптанный и полусгнивший лапоть. Было тихо, никто не стонал.
Обшаривши овраг, собрались сельчане в кружок, закурили. Махорочный дымок быстро таял в прозрачном воздухе.
— Видимое дело — не человек стонал, — сказал маленький подслеповатый Никита: — и искать больше неча.
— Вестимо — неча! Нечистую силу днем с огнем не найдешь.
— Не пройти ли с иконами по оврагу-то?
— Погодь, може больше пугать не станет.
— Вот, что ноне ночью будет…
— Ох, и много человеку вреда от нечистой силы! Каких-каких случаев не бывает!..
Куря, стали вспоминать и рассказывать друг другу всякие страшные истории. Между тем незаметно поднялся ветер. Он нарастал, крепнул, забрался в овраг, шевелил полы пиджаков и выбивавшиеся из-под картузов волосы. Из-за леса выплыло белесо-мутное облако. Ястребиные крики заглохли.
— Ну, — сказал Никита, — чего здесь будем околачиваться? Домой итти надо.
— Знамо — домой!
— Дела не ждут!.
Только к селу тронулись — рванул ветер, и застонало в овраге, за спиной сельчан. Оглянулись — нет никого. А ветер бесится, и стон не тихнет. Охватил их тут страх еще сильнее, чем ночью. Бросились к селу без оглядки. Никита во все горло «караул» закричал, а Лаврентий — «чур меня, чур!». Бегут, а стон будто за ними по следам гонится, не отстает.