Дупло

VIII

Как узнали в селе, что за мужиками среди белого дня по Кутову оврагу нечистая сила гналась невидимо — так и обомлели бабы и детвора. Никогда такой тревоги, такого страха в Звереве не было. Хоть и прошло облако, и снова светило осеннее бледное солнце, но ребятишки боялись выйти на улицу, жались по избам к взрослым.

Лаврентий пошел к деду Савелию. Дед в своей избе чинил валяный сапог. Он знал о случившемся и хитро усмехался: я, дескать, понимаю, в чем тут дело. Жена Савелия, старая Акулина, ушла с дочерью-вдовой и с внучатами к соседям.

— Здравствуй, дедушка Савелий, — сказал Лаврентий. — Я к тебе…

— Здравствуй… Али дело есть? — поднял дед от сапога седую голову.

— Да я, вот, насчет того, что в овраге… Не знаешь ли, что это там… Ты много жил. много видел — не нам чета.

Деду эти слова понравились. Он достал табакерку, запустил в ноздрю понюшку табаку, и сказал:

— Заверять больно не стану, а только сдается мне, что это Кут-Разбойник стонет…

— Какой Кут-Разбойник? — спросил Лаврентий, насторожившись.

— А ты присядь да послушай.

Лаврентий сел на порог.

Лицо деда Савелия стало очень строгим, и голос его звучал твердо.

— Когда я еще мальчонкой был, слышал от отца рассказ этот. Было будто время, когда к самым нашим задворкам лес подходил, и весь Кутов овраг в лесу был. И гулял тогда в здешних местах страшный разбойник Кут, в овраге этом ночевал. Сколько он народу ограбил — не сосчитать! А в селе колдун жил, Барыба. И вот к этому самому колдуну и забрался в клеть Кут. Выгреб из сундука все деньги и уволок. Ну, ладно. Пришел в клеть Барыба, открыл сундучок — нет денег. Он сейчас ковш воды зачерпнул, стал гадать на воду, кто украл. Видит — рожа в ковше лупоглазая, с рубцом на лбу. По наслышке знал он, что у Кута на лбу рубец — догадался: «ага, это ты, разбойник, ко мне залез». Разобрало зло Барыбу: выходит, копил он деньги для разбойника! Ну, думает, заплачу я тебе за это, будешь помнить. Ладно. Взял колдун золы, наговорил на нее да и пустил ее по ветру на Кутов овраг, на разбойника Кута. Налетел наговор на разбойника, когда тот спал. А наговор страшный был: не знать Куту покоя триста лет, обертываться ему триста лет то птицей, то зверем и пугать людей человеческим голосом. Так-то.

Дед Савелий отправил в ноздрю ещё понюшку-табаку и добавил:

— Вот я и думаю, что это Кут теперь в овраге стонет, пугает.

— Да ведь ни зверя, ни птицы мы там не видели, — сказал Лаврентий.

— А может, — мышью он за вами побежал? — возразил Савелий.

— Вот разве мышью…

Передал Лаврентий сельчанам дедов рассказ. Согласились все в один голос:

— Не иначе, как Кут пугает. Больше некому. Вот, поглядим, что ноне ночью будет.

А ночью опять поднялся ветер, и в Кутовом овраге раздался стон. Сельчане по избам крестились, а детвора испуганно жалась к взрослым.