Двое из будущего

Глава 7

По поводу офиса или здания для управления мы с Мишкой спорили долго. Я считал, что на данном этапе он нам не нужен. Строительство оттянет на себя значительную часть средств, которые будут нам и так очень нужны на производстве. Да и для кого там делать офис? Для меня, Мишки, Попова, да Мендельсона? Не жирновато ли будет? Но Мишка был со мной не согласен. Он настаивал на строительстве управления, приводил убедительные доводы, объяснял мне, что лицо фирмы прежде всего делает его офис. Да, денег уйдет немало и это подорвет нашу финансовую самостоятельность. Возможно, даже придется влезать в кредиты, но… Но, именно поэтому нам и необходимо ускоренными темпами патентовать наши изобретения, и именно поэтому он настоял на том, чтобы в руки Попову попал образец из будущего. Он хотел еще и застежку-кнопку отпороть от рюкзака и отдать для скорейшего патентования, но тут уж я смог убедить друга не дурить и ограничиться рассекречиванием лишь одной «молнии». Кнопку можно и без образца воспроизвести, не так уж много времени и потеряется.

В общем, рабочие будни поглотили нас с головой. Мишка разъезжал по Империи, встречался и общался со многими людьми, расширял рынки сбыта, подыскивал производственников, готовых производить наши изделия по лицензии, и… искал толковых работников. Нам очень нужны инженеры, слесаря, монтеры и прочее, прочее. Уже сейчас, мы испытывали легкую нехватку квалифицированных кадров, один Пузеев, перейдя в НИОКР, оголил участок — достойную замену ему до сих пор не нашли. А что будет дальше?

Незаметно пролетела годовщина нашего пребывания в этом мире. Мы с Мишкой грустно чокнулись чарками в фешенебельном ресторане Петербурга, скупо поговорили об оставшихся там семьях, да поиграли желваками на скулах, глубоко внутри переживая личную потерю. Мишка неделю как вернулся из Костромы, но портала, как и следовало ожидать, он не нашел. Убедился лишний раз, что мы здесь навсегда. Нет, мы не напились в ресторане, как можно было подумать, просто двумя стопариками ледяной казенной похоронили всякую надежду на возвращение и окончательно смирились с происходящим. Официанты нам подтаскивали разнообразные закуски и горячие блюда, а мы, лениво в них ковыряясь, почти ничего не ели, лишь портили продукты.

— Как у тебя с моей экономкой? — спросил я друга, после того как отодвинул от себя почти полную тарелку с грибным супом. Он был вкусен и наварист, но в рот ничего не лезло.

Мишка улыбнулся уголками губ.

— Нормально. От свиданий больше не отказывается, ходим с ней по ресторанам, да по киношкам. Мороженое любит, килограммами может его поглощать.

— Жениться когда будете? На покров?

— Почему сразу на покров? — хмыкнул Мишка.

— Фразу из фильма вспомнил. Так, когда свадьба?

Друг печально выдохнул.

— Да черт его знает. Как-то туго все происходит. На свидание ходим, киношки, театры, кафешки, а дальше никак. Поцеловал ее пару раз… в щечку. Недотрога такая! Я ее и так и эдак, и вином угощал и «романти́к» устраивал, а она не подпускает.

Я улыбнулся. Мишка в прошлом мире очень быстро и убедительно одерживал победы над женщинами. Почти надо всеми. Но не в этот раз. Уже несколько месяцев продолжается их условный «роман», а дело дальше прогулок под ручку не зашло. Даже заход со стороны дочки Аннушки не помог — отлуп был такой мощный, что Мишка целую неделю ходил словно потерянный.

— Не пойму, что ей надо? Я ж, между прочим, с серьезными намерениями.

Я выдохнул в унисон с другом.

— А ты замуж ей выйти не предлагал?

— Нет, а зачем? Какой может быть «замуж» когда у нас до кровати не дошло? А если мы друг другу не подходим?

Не знаю, может быть у меня лицо было такое офигевшее, что Мишка так подозрительно на меня посмотрел.

— Чего? — спросил он, прищурившись.

— Миха, — сказал я медленно, — это ж тебе не двадцать первый век, где сексом на первом свидании заняться все равно, что поздороваться. Тут барышни серьезные, ко всяким глупостям не предрасположены. Она тебя потому и не подпускает к себе, что ты на ней не женат.

Друг фыркнул:

— Как же, не предрасположены! Да я с десятком девок здесь уже переспал и никаких сложностей не возникало. Такие же доступные, как и у нас, только больше красивых слов хотят слышать.

— Но ты ж не в этих баб влюбился! А влюбился в Анну Павловну — «женщину-крепость»! Мне даже странно, что ты остановил свой выбор на ней. Она так моих работников гоняет, что мне самому страшно.

Мишка разулыбался довольный.

— М-да, за это я ее и люблю, — признался он.

— Так может надо просто сломить ее оборону? Напрямую предложить или по-другому?

— Это как по-другому, — возмутился друг, — изнасиловать?!

— Тьфу ты, дурак! Сватов, говорю, заслать надо! Предложение ей сделать! А по-другому, насколько я ее знаю, никак!

Мишка медленно поскреб висок пальцем.

— Ну, не знаю, может ты и прав, — задумчиво проговорил он. И на этом наш разговор закончился. Я думал, что Мишка отмахнулся от моего совета, но нет…

Через несколько дней по просьбе Михи я подошел к Попову.

— Сергей Сергеич, — обратился я к нему, отрывая от бумаг, — можно тебе задать один деликатный вопрос.

— Очень-очень деликатный? — шутя, спросил наш генеральный и посмотрел на меня, ожидая увидеть, что его шутливый тон мною поддержан. Но не увидел, и потому, стерев с лица улыбку, ответил. — Конечно, Василий Иванович, можно. Если вопрос очень сильно деликатный, то я вам просто не смогу ответить. Что вы хотели узнать?

Я прочистил горло, кашлянув в кулак. Стало вдруг неловко.

— Речь о твоей кузине, Анне Павловне…

— Да! Что-то случилось? Она в чем-то провинилась?

— Нет-нет, не в этом дело…

— А в чем? — спросил Попов, обеспокоенно сдвинув брови.

— Тут такое дело, Сергей Сергеич, непростое. Есть жених для твоей кузины.

— Вот как! — всплеснул руками Попов, так словно известие его поразило, но потом он широко улыбнулся и спросил. — Уж не Михаил ли Дмитриевич записался к нам в женихи?

— Так ты знаешь?!

Попов даже засмеялся, откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову.

— Василий Иванович, о том, что ваш друг ухаживает за моей кузиной знает все наше предприятие. Это секрет Полишинеля.

— Вот как? — удивился я. — А он мне говорил, что не светится.

— Я не знаю, что вы подразумеваете по словом «светиться», но, судя по смыслу, отвечу — он плохой конспиратор. Его несколько раз видели на набережной прогуливающегося под ручку с какой-то дамой. Даму сразу узнали. Да и Аннушка мне проболталась.

Мне оставалось только хмыкнуть в кулак.

— А Михаил Дмитриевич говорил, что он очень аккуратен, — сказал я.

— Полно-те, у нас работает уже достаточно много народа, что бы не затеряться в столице. Господин Козинцев как главный пайщик личность заметная, да и в газете про него писали. Его сразу узнали.

— Что ж, я так и передам ему, что он плохой партизан, — улыбнулся я и Попов засмеялся. — Ну, раз секрета из этого не получилось, то я хотел бы узнать твое мнение, Сергей Сергеич. Михаил Дмитриевич хочет сделать Анне Павловне предложение, но он не знает, как лучше это сделать. Засылать сватов или нет? И стоит ли вообще это предложение делать? Тебе неизвестно что Анна Павловна по этому поводу думает?

Попов взмахнул руками:

— Да какие сваты, Василий Иванович, не в общине живем! Можно просто придти и сделать предложение. Например, завтра. Я позову Аннушку к себе в гости, и вы туда же приходите часам к шести. Там и пускай делает предложение Михаил Дмитриевич. Я только буду рад.

— А Анна Павловна?

— А что она?

— Она будет согласна?

— Да куда она денется! — воскликнул Попов. — Никуда! Такой жених!

Пришлось Попова притормозить. Женитьба без любви в планы Михи не входила, он бы сам первый отказался от венчания. Я так и сообщил Попову, но он меня уверил, что его кузина относится к Михаилу Дмитриевичу очень хорошо.

— То есть как хорошо? — не понял я. — Так и говорила?

— Нет, что вы. Она мне ничего по этому поводу не говорила. Но я-то вижу, как она меняется в его присутствии. Он, могу вас уверить, глубоко небезразличен Аннушке. Я считаю, что можно смело делать предложение.

На следующий день мы с Михой неспешно шли к дому Попова. Уже темнело, с набережной тянуло влажным и холодным воздухом и становилось прохладно. Мне не терпелось поскорее зайти в теплое помещение, но мой друг нервничал как подросток, рефлексировал и не спешил в гости. Час назад мы купили в ювелирном золотое колечко с небольшим бриллиантом. Оно находилось в небольшом бархатном коробке, а сам коробок Мишка зажал в ладони, словно боясь потерять.

— Покурить бы, — перед самой дверью вдруг сказал Миха. И пояснил, перехватив мой недоуменный взгляд, — трясет как пацана.

— Ладно, не бои́сь, — успокоил я его. — Попов заверил, что все будет нормально. Пошли уже.

Нам открыли сразу. Попов, радостно сверкнув зубами, буквально за рукав втащил обожаемого работодателя за порог. Он проводил нас на кухню, где уже вовсю пыхтел ведерный блестящий самовар и усадил за стол.

— Ну? — спросил я его. — Анна Павловна здесь?

— Здесь, здесь, — успокоил он нас. — Вышла на минутку с дочкой в лавку за лентами. Скоро придет.

— Она знает?

— Нет еще, не рассказывал. Но исподтишка выпытал кое-чего.

— И?

Попов, разливая горячий ароматный чай, лукаво улыбнулся и сообщил:

— Нравитесь вы ей, Михаил Дмитриевич.

Мишка шумно выдохнул и облегченно распрямился, так, словно сбросил со спины тяжелый груз. И только сейчас разжал ладонь и выпустил из плена коробку с кольцом. Которая, однако ж, почти сразу же исчезла в кармане моего пиджака. Попов лишь проводил заинтересованным взглядом перемещение бархатной коробки.

— А где супруга твоя?

— А я ее с ребенком к соседке отослал. Что б раньше времени не выболтала.

Мы ждали невесту минут двадцать. Уже успели выпить по кружке чая, слопать несколько пирожных. Мишка за это время успокоился и взял себя в руки. Это было хорошо, а то я уже на полном серьезе думал, что мне придется брать инициативу в свои руки и толкать речь, а он, как бестолковый тело́к будет лишь нечленораздельно мычать где-то сбоку и глупо лыбиться.

Входная дверь негромко хлопнула — Анна Павловна с дочкой зашли в дом.

— Ой…, — воскликнула будущая невеста, увидав сидящих за столом гостей, — Михаил Дмитриевич, Василий Иванович, вы здесь!?

Дочка Оленька, держа охапкой объемные покупки, недоуменно посмотрела на мать. Девочке почти одиннадцать лет, очень похожа на мать. Такая же стройная, высокая и волевое, если так можно сказать про подростка, личико. Тон, произнесенный ее матерью, чем-то удивил ее.

Мишка поднялся с табуретки, рефлекторно одернул полы пиджака и смахнул тыльной стороной ладони с лацкана несуществующую пылинку.

— Да, я…, — пробасил он, делая шаг навстречу женщине, — Здравствуй Аня. Здравствуй Оленька.

Анна Павловна все же что-то заподозрила. Она не шагнула навстречу Михе, лишь слегка прищурилась и повернула голову в сторону двоюродного брата.

— Сережа?! — требовательно спросила она, на что Попов, виновато улыбаясь, пожал плечами — мол, он тут ни при чем. — Что здесь происходит?

— Да вот, Аннушка, гости ко мне пришли, — сообщил наш генеральный. — Представляешь, как совпало? Ну, чего встала, проходи, давай чай пить. У меня леденцы для племянницы есть — Михаил Дмитриевич принес.

У подростка радостно загорелись глазки и, не спрашивая разрешения у матери и у родного дяди, она сбросила с ног туфельки и прошмыгнула к столу. Но моя экономка не поверила в хитрость кузена. Пристально посмотрела ему в глаза, а затем погрозила ему пальцем.

— Ох, врешь ты Сережка, это ты же сам гостей пригласил. Да?

Попов раскололся сразу. Кивнул ей, признавая ее правоту, и посмотрел на нас, виновато улыбнувшись, пожал плечами.

— Ее редко кому удается обмануть, — пояснил он. — А уж мне тем более.

Мишка глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, выдохнул и, сделав шаг навстречу к женщине, признался:

— Аня, это я попросил Сергей Сергеича пригласить тебя в гости.

— Это я уже поняла, — ответила экономка с подозрением. Но глаза у нее сверкнули, я успел заметить. — Только зачем? Мы и так часто видимся.

Мы, если честно, не знали, как в эту эпоху принято делать девушкам предложения. Знали, что часто засылали сватов, но… для сватов нужны родители невесты или, на худой конец, кто-то из старших в семье. А у Анны Павловны родители уже померли, старших братьев у нее не было, да и самой ей уже не семнадцать лет. Был у нее опыт брачного союза, так что решили мы с Мишкой рубить правду матку так, как это было принято в далеком будущем. Потому и было куплено кольцо. Мишка боялся, что оно не подойдет по размеру, но ювелир, его уверил, что очень быстро может исправить этот недостаток.

Мишка прочистил кашлем горло. Сделал еще шаг к своей избраннице, взял ее ладонь и накрыл своей. Аня растерянно потянула ладонь на себя, попыталась освободиться, но Мишка не дал:

— Подожди, Аня, — сказал он, смущаясь. — Я хочу тебе сказать при свидетелях… Мы уже несколько месяцев друг друга знаем, ты мне очень нравишься. Я не знаю, нравлюсь ли я тебе, ты мне никогда об этом не говорила, но я все равно решил…

Анна Павловна сдвинула с подозрением брови и еще раз попыталась освободить захваченную ладонь. Не удалось, Мишка деликатно, но настойчиво удерживал ее руку.

— Я люблю тебя, Аня, — сообщил он, наконец, покрываясь испариной. — Выходи за меня замуж!

И в этот момент я подсунул ему заветную коробочку. Мишка отпустил ладонь своей возлюбленной, встал перед ней на одно колено и, явив на божий свет золотое, сверкающее бриллиантом кольцо, затаил дыхание.

— Ой…, — только и сказала Аня, отступив на шаг назад и положив руку на грудь под горло, так, словно она задыхалась. И снова, — ой…!

Оленька за спиной подавилась конфетой, зашлась кашлем. Попов поспешил ей на помощь, кулаком постучав по спине. А Анна Павловна словно и не заметила этот инцидент, смотрела то на Мишку, то на дорогое блестящее кольцо и постепенно краснела. Она стояла в нерешительности долгую минуту, Мишка терпеливо ждал, не вставая с колен и, казалось, тоже краснел, переживая неловкий момент.

Первым молчание не выдержал Попов:

— Аня, ну чего же ты!? — упрекнул он ее.

Женщина вздрогнула, отвела взгляд от сияния кольца на своего кузена и…, крикнув ему обидное — «Дурак!», подхватила полы юбки и выбежала за дверь. Я кинулся было ее остановить, но Попов удержал меня за рукав:

— Не надо, — попросил он, виновато. И я его послушался.

Мишка растерянно поднялся с колена. Обвел нас взглядом, захлопнул коробочку с кольцом и совершенно убитый опустился на табурет. Попов похлопал его по плечу, приговаривая:

— Ничего, ничего, это она от неожиданности.

— Может все-таки догнать? — предложил я.

— Не надо, — ответил он, — она не убежит. Успокоится и придет.

Так и получилось. Анна Павловна вернулась через полчаса. Было видно, что она плакала, но сейчас она держала себя в руках. Дочка подбежала к матери, обхватила за талию. Мать поцеловала ее в щеку и аккуратно, чтобы не обидеть, отцепила от себя.

— Аня, — подался ей навстречу Миха, но она жестом остановила его. Сжала губы так, что они превратились в тонкую линию и с укоризной покачала головой.

— Что же вы делаете, Михаил Дмитриевич? Зачем вы меня позорите?! Зачем был нужен этот балаган? А ты, Сережа?! Не стыдно?

Мишка растерялся. Оглянулся на меня, на Попова, не понимая реакцию своей возлюбленной. На помощь пришел Попов.

— Анечка, что ты, ей богу? Человек к тебе со всей душой, открылся тебе, в любви признался, а ты его укоряешь! Он к тебе с чистым сердцем, а ты…

— А Я?! — в свою очередь удивилась Анна Павловна. — Что Я?! Меня ты обманом заманил к себе домой, подстроил нашу встречу. Как обухом по голове, едва я переступила порог, огорошили признанием, а я виновата?! Так не делается!

— А как? Как делается, Аннушка? Надо было сватов засылать, по старинке все делать? Так ты ж не красна девица, чтобы…

Анна Павловна вздохнула возмущенно:

— Ах, ты ж паршивец, — воскликнула она и, схватив в руку попавшееся полешко, попыталась огреть кузена по хребтине. Попов, поняв, что сказал глупость, поспешил укрыться за моей спиной. Но это ее не остановило, обойдя меня, она тюкнула-таки своего оскорбителя, отчего Попов приглушенно ойкнул. Я поспешил отобрать полено.

— Аня, Аня, не надо, — подал голос Мишка, — не бей его. Он, если по-честному, ни в чем не виноват.

— Ах, да, — словно вспомнила женщина, — я, так думаю, и вас тоже надо трахнуть поленом? Да?

Эх, этот испорченный двадцать первый век. Общество на рубеже веков исковеркало смысл безобидного слова, придав ему гнусный оттенок. И я, как представитель этой эпохи, сразу услышал в этом слове сексуальный призыв. И прыснул весело в надутые щеки. Мишка тоже улыбнулся:

— Нет, нет, только не поленом, — запротестовал он и я засмеялся. Это и разрядило обстановку. Не понимая над чем мы смеемся, Анна Павловна, оставила мысли о возмездии, отступила на шаг, недоуменно глядя на нас.

— Чего смешного?

Мишка подавил смех, виновато кашлянул в кулак:

— Аня, я тебе попозже объясню, о чем мы с Василием Ивановичем подумали. А сейчас, Аня, — снова набрался Мишка смелости и достал из кармана коробку с кольцом. Открыл ее, — я хочу услышать твой ответ. Ты выйдешь за меня замуж?

Было видно, что колечко Анне Павловне пришлось по вкусу. Она посмотрела на него, аккуратно двумя пальчиками вытащила из коробки, повертела на свету. Потом выдохнула, словно сдаваясь, и медленно и торжественно надела кольцо на безымянный палец правой руки.

— Что ж с вами поделать, — произнесла она и лукаво улыбнулась. — Так и быть, я согласна.

Счастью Мишки не было предела. Он взревел как самец оленя в пору брачного периода, подлетел к своей возлюбленной, подхватил ее на руки и закружил по комнате, с грохотом снося на пол все, что попадало под их кружево брачного танца. А потом они остановились и запечатали свое счастье долгим сладким поцелуем. Настолько долгим, что мне и Попову стало даже неловко. Только Оленька восхищенно смотрела на целующуюся пару, не забывая, однако при этом наворачивать за обе щеки конфеты.

Попов был Аней прощен. Обозван еще раз «дураком», был стукнутым крепким кулачком по спине и прощен. А потом мы два часа гоняли чаи с пирожными и конфетами и обговаривали место и время бракосочетания. Долго выбирали дату, затем обсуждали церковь, где должно было состояться венчание, обсуждали гостей. Я, как и следовало ожидать, ничем в этом обсуждении помочь не смог, да и Мишка тоже. Потому, почти все вопросы решила Анна Павловна, задавив своим внутрисемейным авторитетом кузена. Попов лишь раз за разом пытался настоять, что хорошо бы было обвенчаться в старой церкви, что стояла в Иваново-Вознесенске. Ведь именно там и венчались все их родственники. Но будущая невеста в этом вопросе была настроена решительно и загубила эту идею на корню. Я тоже удивился идеи Попова — где мы и где Иваново? А само венчание назначили на послерождественнские дни. Для меня, как выходца из другой, более скоротечной эпохи, это была слишком далекая дата, но сама Аня, как и ее кузен, воспринимали такие сроки вполне естественно. Ведь столько надо было подготовить. Как раз ко дню венчания Мишка попытается закончить капитальный ремонт в собственном доме, чтобы, как говорится, с новой семьей да в новый дом.

В середине июля ко мне в кабинет, что был при заводе, ворвался возбужденный Мендельсон. Ворвался без стука в тот момент, когда я наливал себе в кружку кипяток из самовара, сильно рванув на себя дверь, влетел в помещение и, весело подпрыгивая, заорал:

— Подписал, Василий Иванович, подписал!

Он тряс перед моим носом какими-то бумагами, подпрыгивал от давно ожидаемого радостного события, поправлял пытающие свалиться с носа новые очки. Русые кудри на челке, что выбились из-под котелка, тряслись в унисон с прыжками хозяина.

— Тише, тише, Яков Андреевич, — осадил я его, хватая за плечи. — Что случилось? Кто и что подписал?

— Подписал, Василий Иванович, — не унимался Мендельсон, и снова потряс передо мной листом плотной бумаги. — Министр подписал нам привелегии!

— Неужели? — охнул я. И выхватил из рук юриста драгоценный документ. Вчитался нетерпеливо. Да, это были привилегии на наши изобретения. — Слава богу! Почти год ждали.

— Да-да, почти год. Ну, теперь-то мы дадим жару этим полякам! Заставим их купить у нас лицензию на производство.

Я улыбнулся. Поляки оказались ушлыми ребятами. Они очень быстро внедрили в производство нашу канцелярскую кнопку и стали выдавать на гора очень большие объемы. И по слухам, они сейчас пытались наладить производство нашей скрепки. Мишка с Мендельсоном однажды попытались поговорить с ними, пояснив, что в будущем им придется либо свернуть все производство, либо платить нам как владельцам привилегий лицензионные отчисления. Но поляки лишь, посмеиваясь, покачали головами, поусмехались в усы и дали нам понять, что и дальше будут работать, никому и ничего не платя. Видели они нас и наши привилегии в одном неприличном месте. Мендельсон после этого разговора целую неделю ругался и грозил навести там порядок, едва только патенты будут получены. И вот сейчас, он возбужденный скакал по кабинету и грозил кулаком варшавским панам.

— Я им покажу! Они у меня за все заплатят!

— Тише, Яков Андреевич, успокойся. Заплатят они, обязательно заплатят, только не надо мне тут кабинет разносить.

— Извините, — несколько остыл он, поднимая с пола опрокинутый им в порыве праведного гнева стул. — Я столько этого ждал, еле дотерпел. А Михаил Дмитриевич в столице?

— Нет, в Москве. Через неделю обещал вернуться.

— Какая жалость, — огорчился наш главный юрист. — Ждать целую неделю! Это будет невыносимо.

— А зачем тебе нужен Козинцев? — спросил я, удивляясь.

— Как?! Он обещал вместе со мной этих панов прижучить.

— А зачем его ждать? Езжай один и все сам сделай.

— Да, но…

— Насколько я помню, в Польше сейчас заправляет князь Имеретинский, да?

— Вроде бы… Генерал-губернатор светлейший князь Александр Константинович. Но, насколько я помню из газет, он обещал покровительство полякам, обещал заботиться об их нуждах, и я не уверен…

— Все же надо добиться своего, — настоял я. — Поляки, понятное дело, откажутся платить за лицензию, но ты тогда пойди по инстанциям. Понимаю, будет долго и нудно, но это необходимо сделать. Можно и к князю с просьбой обратиться, не забыв отблагодарить. Он хоть и заботится о поляках, но в первую очередь, я думаю, он русский патриот и в этом споре наверняка встанет на нашу сторону. В конце концов, у нас документ, наделяющий нас правами, а паны нас обворовывают. Яков Андреич, чего ты боишься? Ты же проделал такой сложный и долгий путь, чтобы запатентовать наши изобретения, в Японии бюро на уши поставил и не побоялся, а когда пришла пора требовать оплаты, ты почему-то сдулся. Что случилось?

Мендельсон отрицательно мотнул головой.

— Нет, что вы, Василий Иванович, я ни в коем разе не пошел на попятную. Просто, Михаил Дмитриевич лично просил меня без него разборки не наводить. Он сказал, что сам хочет поехать на «стрелку».

Я ухмыльнулся. Конечно же, значения этого слова в этой эпохе никто не знал, что, однако ж, не мешало людям интуитивно догадываться. И иногда слова и фразы из будущего здесь приживались. Вот, например, как сейчас.

— Яков Андреич, — упрекнул я юриста, — не повторяйте дурные слова за Козинцевым. Вам это не идет, да и вообще, не стоит портить великий и могучий всяким мусором.

Мендельсон мелко закивал, соглашаясь, но, видно было по роже, что моему совету он не последует. И в качестве доказательства моей догадки, он присел на поднятый стул, облокотился локтями о край стола и вкрадчиво спросил:

— Василий Иванович, может вы мне скажете, что значить «трахнуть»?

Я поперхнулся горячим чаем, что отпивал из кружки, обжегся, пролил на крахмальные сорочку несколько капель, безнадежно ее испачкав. С неудовольствием посмотрел на юриста.

— Что за вопрос такой, Яков Андреич? — спросил я у него с раздражением.

— Нет, я, конечно понимаю, что трахнуть — это ударить, но Сергей Сергеич мне рассказал как его огрела поленом кузина и обещала еще им же трахнуть Михаила Дмитриевича. Но вы тогда засмеялись, и тогда он понял, что вы подразумеваете под этим словом что-то другое. Мы с Сергей Сергеичем долго подбирали варианты, что же это могло значить, но так ни к чему и не пришли. Вот и решил я у вас спросить, а то мы поспорили на десять рублей, чей вариант вернее. Может, скажете?

— И какие же варианты были? — с интересом спросил я.

— Ну, «ударить» уже не катит, — уверенно стал рассуждать он, снова вставив измененное словечко из будущего. — Может «уронить»? Нет? «Кинуть»? А что же?

Я сидел и с улыбкой смотрел на жаждущего откровения Мендельсона. Он беспрестанно поправлял сползающие с носа очки и как преданный щенок заглядывал мне в глаза. И тогда я объяснил ему значение этой фразы одним емким словом, прошедшим сквозь века, у которого не может быть иного толкования. Мендельсон задумался, усваивая новый смысл, а затем высказался многозначительно:

— Да, это тогда все объясняет. Действительно получилось смешно.

Он поднялся со стула, расправил плечи.

— Пойду, Сергей Сергеичу расскажу, посмеемся вместе.

— И кто же червонец выиграл? — с усмешкой спросил я.

— Выходит что никто. Ничья, — искренне огорчился Мендельсон. — Ладно, поеду я. До свидания, Василий Иванович.

Мы пожали друг другу руки и юрист ушел.

На следующий день я встретился в здании НИОКРа с Поповым. Под исследовательский отдел мы выделили как раз то здание с гнилыми полами. Полы постелили досками заново, само здание подремонтировали, облагородили. Прилегающую территорию обнесли забором.

— Ну, что, Сергей Сергеич, как у нас проходит внедрение в производство наших изобретений? — поинтересовался я делами, после того, как мы прошли к нему в кабинет. — Слышал «молния» тяжело дается?

Попов огорченно махнул рукой.

— Вообще не дается. Не понимаю, как англичане ее вообще сделали фабричным способом? Вручную мы, конечно, изготовили несколько штук и отдали их на патентование, но вот как к станкам ее приладить — ума не приложу. Мы с Валентином каждый день различные варианты обдумываем.

— Жаль, — поддержал я разочарование Попова. И попытался ему подсказать, что сам читал когда-то. — Я слышал, что англичане эту застежку из широкой проволоки делали. Или из латунной ленты.

— Думали уже, — выдохнул Попов. — Это будет самым лучшим вариантом производства. Но, мы пока не можем даже представить, как это будет происходить. Как будет происходить насечка проволоки и обжим ее на ткани… Как бегунок изготовить, тоже вопрос. Хотя, его-то можно и вручную собирать. Сложно все.

— А с бабочкой и кнопкой как дела?

Тут Попов повеселел.

— С бабочкой просто. Ничего сложного там нет, только пришлось долго искать металл с нужными характеристиками. Рубить бабочку будем на простом прессе, а потом гнуть вручную…

— Это как вручную? Молотком что ли? — удивился я.

— Скажете тоже, — возмутился Попов. — Придумали приспособу уже, заказали с десяток на изготовление. Так что через месяц, самое большее через два, можно будет приступать к выпуску. Только новый пресс привезти и установить, да персонал набрать. В будущем будем думать, как максимально облегчить производство.

Я покивал головой соглашаясь. В идеале было бы, чтобы производство зажима было полностью автоматизированным, но, увы, в эту эпоху это было невозможно. Еще нельзя было избавиться от ручного труда.

— Надо бы рекламу сделать, — высказал я мысль вслух, памятуя как нехотя у нас поначалу покупали канцелярскую кнопку.

— Уже, — похвастался вдруг Попов и достал из ящика стола свежий номер журнала «Вокруг света». Открыл на нужной странице. — Вот, полюбуйтесь. А еще мы образцы по различным учреждениям отправили. Уже, между прочим, канцелярии проявляют интерес, желают купить оптом чтобы подешевле вышло.

— А уже есть что продавать?

— Немного. Посадили одного человека заниматься сборкой — отрабатывать процесс. Себестоимость, правда, пока высока, но как только дело наладится, вырастут объемы, то и себестоимость существенно снизится.

— На сколько снизится? — поинтересовался я.

— До одной копейки. А продавать можно по три копейки за штуку.

Я недовольно покачал головой. При такой отпускной цен прибыль, конечно, обещала быть хорошей, но этого было мало. Рынок для данного изделия сейчас был пуст и потому необходимо было снимать сливки.

— Надо отпускать по пять копеек, Сергей Сергеич, — произнес я, пристально глядя на генерального. Попов справедливо возмутился:

— Что вы, Василий Иванович, это очень дорого! Если мы будем продавать по пять копеек за штуку, то тогда простые люди будут покупать ее за пятнадцать! А это немыслимо!

— Знаю, Сергей Сергеич, знаю что дорого. Но пока не мы не насытим рынок, и пока у нас нет конкурентов, мы будем продавать бабочку по пять копеек. Нам нужен быстрый доход. Поначалу будем брать его высокой стоимостью за изделие, а потом большим объемом производства и выплатами с лицензии.

Было видно, что Попов со мной не согласен. Он готов был отстаивать свою точку зрения, и уже было открыл рот, чтобы мне возразить, но я его опередил:

— Мы уже обсудили это с Козинцевым. Сергей Сергеич, пойми — нам просто необходимо как можно быстрее оборачивать деньги. Мы не можем долго топтаться на одном месте, надо будет как можно быстрее вводить в производство другие изобретения, а для этого как раз и нужен быстрый доход. Этот прием в науке продаж называется периодом «снятия сливок». Именно в этот момент и должны будут отбиваться все наши вложения на исследования и организацию производства. Так что, не надо спорить, Сергей Сергеич, бабочка на этом этапе должна стоить пять копеек.

Пришлось нашему генеральному директору принять к сведению наши пожелания. Не сомневаюсь, что я его не переубедил, ну и ладно. Главное наши пожелания учтутся. После нескольких секунд молчания, я спросил:

— А как дела с застежкой-кнопкой?

Попов на секунду прикрыл уставшие глаза, потер их пальцами.

— Нормально. Там все просто, надо лишь придумать матрицы, по которым будет изгибаться изделия. Валентин кумекает, на токарном целыми днями вытачивает образцы и пробует штамповать. На сто рублей уже металла перевел, — усмехнулся он. — До конца года, думаю, запустим малое производство. По себестоимости рано еще говорить, пока не понятно, — он глубоко и устало вздохнул.

За окном уже темнело, был вечер. Цех НИОКРа был тих и безлюден, лишь изредка через приоткрытую дверь кабинета доносились глухие удары молотка. Я видел, что Попов устал и потому предложил ему закруглиться и вместе отправиться по домам. Он легко согласился, лишь сообщил, что обещал подбросить по пути до дома Пузеева.

— А он что, еще здесь?

— Да, слышите — долбит кувалдой? Это он с кнопками экспериментирует.

— Неужели? А посмотреть можно? Не опасно?

— Шутите? Конечно можно.

Мы спустились вниз. Прошли по темному цеху до слесарки где обитал Валентин и толкнули дверь. Застали Пузеева врасплох, в самый момент размаха, отчего удар кувалдой вышел несколько смазанным и кривым. Железная матрица, получив удар по краю, пропела высокой, оглушающей нотой, соскочила вдруг со своего места и улетела в сторону, под верстак, в самую мглу.

Валентин ругнулся недовольно сквозь зубы, тяжело поднял железяку.

— Здравствуйте, Василий Иванович, — протянул он жесткую ладонь. Я поздоровался. — Вот, пробую кнопку гнуть.

— И как, получается?

— Не очень, — честно признался он. — Но я уже понял, что надо изменить.

Он поднял с пола слетевший с матрицы образец. Повертел его в пальцах, тщательно осмотрев, затем недовольно бросил на верстак:

— Опять не то. Завтра еще один вариант попробую.

— А можно мне посмотреть? — попросил я.

Валентин пожал плечами. На верстаке был бардак — навален валом инструмент, крепеж, нарезанные листы тонкого металла и плотной белой ткани. Среди этого бардака Валентин в долю секунды отыскал выброшенный образец и протянул мне. Я подошел поближе к яркому свету керосиновой лампы и внимательно рассмотрел деталь. Это была нижняя половина кнопки. Запрессованная на лоскут холщевой тряпки она держалась вполне сносно, не шевелилась и не пыталась распасться на две половины. Выглядело тоже вроде бы ничего. Мне стало непонятно недовольство образцом Пузеева.

— А почему забраковал? — спросил я, возвращая кнопку.

Валентин раздраженно махнул рукой.

— Бурт не получается. Слишком мелкий, кнопка держаться не будет, — пояснил он. — Мы придумали, как верхнюю часть сделать, а я теперь с нижней мучаюсь, подгоняю. Уже неделю вожусь.

— А почему кувалдой запрессовываешь? Ручного пресса что ли нет?

— Дык…, сломал я его сегодня, — повинился Валентин, разведя руками. — Хрупкий оказался.

— Ну да, с такими-то руками…, — усмехнулся я, и Валентин устало осклабился. А Попов пояснил, видимо заступаясь за своего ценного работника:

— Пресс с браком оказался, он не виноват. Завтра отремонтируем, — и предложил. — Может, уже по домам поедем, а то поздно?

— Да, конечно, — согласился я.

За проходной уже стоял фаэтон, ожидая пассажиров. Забравшись внутрь, дали разрешение трогать. Извозчик щелкнул вожжами и медленно покатил нас до дома. Попов, не теряя времени, прикрыл глаза и моментально уснул — вымотался на работе. Как настоящий трудоголик живет работой.

Валентин поежился от прохладного воздуха. Достал папиросы из кармана брюк, выщелкнул из пачки одну гильзу.

— Не возражаете? — спросил он с надеждой.

— Валяй, — разрешил я. И Пузеев с наслаждение прикурил. Затянулся глубоко, задержал дыхание на несколько секунд, а затем с шумом выпустил могучую струю дыма в противоположную от меня сторону. Знал, что я не люблю табачный дым, тем более, если он от дешевого табака.

Через несколько минут тряски в фаэтоне и выкуренной папиросы, Пузеев решил подать голос:

— Василий Иванович, можно у вас поинтересоваться?

Я, если честно, тоже уже подремывал под мелодичный скрип фаэтона и хотел бы так и доехать до своего дома, но все же выдернул себя из сладкой нирваны.

— Что Валентин?

Пузеев подобрался, поелозил задом по кожаному сиденью.

— А, правда, что Анна Павловна от вас будет уходить? — спросил он.

Я состряпал недовольную гримасу.

— Правда, — ответил я и поежился. Мишка, как истинный «диктатор», поставил своей будущей супруге ультиматум, потребовал, чтобы она прекратила на меня работать. Я, конечно, друга понимал и даже поддерживал, но, его требование меня расстроило. Такую экономку как Анна Павловна еще надо было поискать. Я согласился с его условием, попросил лишь дать время на то, чтобы найти новую работницу. Искал уже несколько недель, представлял кандидатуры на рассмотрение Анне Павловне, но она, с завидной регулярностью, их всех заворачивала. Не знаю, толи вправду она не видела в них той хватки, что была в ней самой, толи просто не хотела уходить с работы. Для меня поиск замены уже давно превратился в головную боль.

— А на ее место вы еще никого не взяли? — с надеждой в голосе поинтересовался Валентин.

Я внимательно посмотрел на него. Нет, он действительно хотел кого-то пристроить. Я не ошибся.

— Нет, Валентин, не взял. Ищу достойную кандидатуру, но пока не могу найти. Анна Павловна всех бракует.

Пузеев преобразился, подобрался как охотничий пес на запах дичи.

— А может мою Зинаиду посмотрите? — предложил он. — Она хорошая.

— Так ты ж ее не так давно на фасовку притащил, — удивился я.

— Ну да, — кивнул головой Пузеев. — Работает баба — будь здоров. Но все равно, может, посмотрите ее?

Я устало выдохнул, вяло отмахнулся ладонью. Спорить не хотелось, пусть Мишкина невеста разбирается.

— Ладно, Валентин, посмотрю. Пусть завтра приходит ко мне домой. Скажет, что я попросил посмотреть. Но, только, чур, без обид, если она не подойдет и эту работу не получит. Договорились?

— Договорились, — ответил повеселевший Пузеев и потянулся за новой папиросой. Выщелкнул гильзу, покосился на меня, и, видя, что я не против, спичкой раскурил вонючку. — Она будет стараться, честно, — пообещал он вдруг. Я вяло пожал плечами и незаметно провалился в сладкую дрему.