Двуглавый Змей

Глава 3. Волчье Сердце: «Там, где слёзы»

Иргер ступал босиком по мокрой, украшенной блестящей росой траве, чуть морщась от света. Оттёк на его глазу за ночь прошёл, но он всё ещё не мог открыть его до конца. Мужчина поёжился, выдохнул, испустив облако пара. Гумберг посмотрел на него.

— Не ожидал, что ты используешь серебряный порошок. Ещё и ветер, зараза, дул в меня. — Спокойно, без обиды, заметил Иргер. — Прекрасное морозное утро.

— Гм, почему не догнал меня? Жена твоя знает? — Бледный повернулся в сторону восходящего солнца, но повернулся так, чтобы всё равно мог наблюдать краем глаза за Иргером.

— Знает. Всё то моя Валечка знает, — проговорил мужчина, слабо улыбнувшись, — А на кой догонять то? Поесть я и бельчатины могу, да и прыткий ты оказался. Шучу. Решил спугнуть, и всё тут. А ты вот, здесь теперь. Может зря решил только спугнуть?

— Ты убил четверых солдат, Иргер, — холодно заметил наёмник, — и это только за относительно недавнее время. Я обычно убиваю таких как ты, но, может быть, сегодня не горю желанием. Может и зря.

— Спасибо за тёплые слова. В следующий раз, Гумберг, как приедешь к нам переночевать, не забудь мне их напомнить, чтобы я перегрыз тебе горло в ту же ночь, а то сегодня не горел желанием.

Они молчали. Долго. Солнце уже наполовину вышло из–за горизонта. Всё это время они стояли неподвижно, наблюдая за чем–то, чего ещё не видели, но что непременно будет.

— О какой помощи ты говорил? — Нарушил молчание бледный.

— Увидишь. Но прошу, не удивляйся.

— Гм, как ты стал волколаком? — Спустя минуту, наёмник задал интересовавший его вопрос.

— Ответ тебя огорчит, поэтому задам встречный. Отвечу, если ответишь ты. Где ты взял этот меч, с такой жуткой рожей, от которой даже у меня мурашки по телу бегут?

— …Подарил знакомый кузнец. А что?

— Ничего.

— Так как? — переспросил наёмник.

— Не знаю. Точнее, не помню, — замялся Иргер, — поэтому хочу у тебя кое–что спросить. Это началось ещё в детстве.

Гумберг промолчал, выжидая. Несколько раз кинул взгляд на мужчину.

— Есть ли от этого лекарство?

— Это не болезнь, Иргер, это проклятие, причем, раз уж это началось с детства, сильно въевшееся в твою душу, — пояснил охотник, наблюдая, как мрачнеет его собеседник, — Если душа, конечно, существует. От этого нет лекарства, в привычном понимании. Но его можно снять.

— И ты знаешь, как? — Без особо яркой надежды в голосе, спросил волколак.

— Гм, нет. — Разбив все его надежды, ответил пепельноголовый.

— Ясно. Зря спросил.

Гумберг замялся. Ему не нравилась вновь нависшая тишина, почему то, именно сейчас ему хотелось поговорить. Или, по крайней мере, он так думал.

— Но есть те, кто знают, как. — Прошептал наёмник.

— …Продолжай.

— Возможно, некоторые, немногочисленные избранные чародеи знают, как снять с тебя проклятие. Но это обойдётся очень дорого. Слишком уж большая цена.

— Например?

— Гм, те, кто знают секрет этого ритуала, обычно не рядовые чародеи и волшебники. Они ищут чего–то действительно ценного, и это что–то не получить так легко. Их не интересуют деньги, слава и положение в обществе. Не то, чтобы, в отличии от известных магов при дворце, у них всё это было, но…. Им просто это неинтересно.

— Я понял, не слава, золото или ещё что–то там, — всё также, не отрываясь от горизонта, процедил Иргер, — Прошу, ближе к делу.

— Гм, как я и сказал, точнее, хотел сказать, это может быть, чем угодно. Начиная от крови какого–нибудь короля, твоего первенца, половины срока жизни и так далее, заканчивая любым незначительным капризом. Чёрные чародеи непостоянны, как шторм, могут вспыхнуть, как огонь, поглощая поместье и не оставляя в живых никого, перекидываясь на другие здания, забирая жизни и погребая всё под обломками. А могут быть тише воды, скрываясь так, что ты их в жизнь не найдёшь, не почуешь и даже не услышишь о них, а если и найдёшь, то либо не станут слушать и убьют на месте, либо сами не будут знать, чего они хотят, а ты крутись, как хочешь.

Иргер задумался. Они вновь молчали.

— Честно, я не был особо удивлён, когда услышал о якобы стаи волколаков здесь, в этих лесах.

— Почему же, Гумберг?

— Раньше, очень давно, тут жили дриады. Это место просто пропитано магией, хоть и она со временем выветривается. Но ты, даже под формой зверя, был разумным. Поэтому, ты живешь здесь, в глуши?

— Ты, пекло, очень умный, наёмник Гумберг. Не то, что я.

— Ну так…

— Это место, думаю, ты уже догадался — единственное место, где я могу хоть чуть–чуть контролировать себя. Поверь, мне многих сил стоило, чтобы сдержать своё превращение ночью.

— Ты превращаешься каждую ночь? — удивлённо спросил наёмник, обернувшись к мужчине. — Не каждое полнолуние?

— Нет, а что? — Иргер чуть отстранился.

— Знаешь, я не уверен… — Начал охотник, поправив пепельные волосы, которые вечно сдувал ветер. — Не уверен, что тебе…

— Тсс, — прошипел мужчина, заставляя пепельноволосого охотника замолкнуть, — они идут. Потом, Гумберг, потом. Долго же шли, столько времени прошло, как я почуял их, а они только сейчас на подходе. Ну, Гумберг, настала пора платить.

«Они?» — Хотел спросить Гумберг, но видя сосредоточенное лицо Иргера, промолчал. Вдалеке показались десять человек, медленно двигающихся в сторону дома, а точнее, в сторону двоих, стоящих перед этим самым домом. «Солдаты, «Серый гарнизон»» — Сразу догадался пепельноголовый, завидев знакомое, небритое лицо командира с медальоном. Почувствовав что–то неладное, он достал меч, зажав его в ладони и спрятав за предплечьем так, чтобы клинок не было видно со стороны идущих. Благо, лезвие не было длинным и Гумбергу это удалось. Иргер молча проследил за его движением, удовлетворительно хмыкнув.

— Значит, понял, что будет. Спасибо…

— У них нет посеребренного оружия, я это знаю, но твоя жена… — Зашептал наёмник.

— Предупреждена. Заперлась в доме, скажет, что я держал её силой. — Прошептал в ответ волколак. Его карие глаза блеснули на солнце.

— Ты думаешь они так легко её отпустят?

— Нет. А потому никого из них нельзя оставлять в живых.

Наконец, солдаты подошли, остановившись на расстоянии чуть более десятка шагов. Их силуэты закрывали солнце, откидывая длинные тени. Командир заговорил:

— Бледный, рад тебя видеть в добром здравии! Как рад, как рад. Смотрю, до Крувэйла, ты так и не добрался, что, решил остановиться в этом дрянном домишке? — Приложив ладони к лицу и свернув их трубой, с насмешкой прокричал мужчина. — И ты, привет, зверюга. Да, да, я к тебе обращаюсь. Бледный, отойди, а то ещё попадёшь под руку… неизвестно кого. Этот чёрт наших четырёх парней уже убил. Напал из самой засады, бедные парнишки даже не ожидали ничего, ты представь.

— Это вы послали их ко мне, хоть я и предупреждал, — оскалившись, прокричал в ответ Иргер, — решили проверить, осмелюсь ли я выполнить обещанное?

— О-хо, в этом то никто и не сомневался. Бледный, поди к нам.

Бледный, под тяжёлым взглядом Иргера, вопреки всему, остался на месте. Довольная улыбка исчезла с лица командира.

— Вот оно как, — досадно проговорил мужчина, — То–то я думаю, вид у тебя странный. Бледный весь такой, дышишь редко, точно не человек. Так и ты монстровым отродьем оказался. Отрепье!

Не прошло и секунды, как Иргер поддался вперёд и снял рубашку. Прыгнул. Выгнулся в спине, зарычал, приземлившись уже обернувшимся. Позвоночник просвечивался сквозь не до конца покрывавшуюся мехом кожу, пальцы стали неестественно длинными, как и почерневшие когти. Уши вновь напоминали волчьи, как и лицо, покрытое тонким слоем серого пушка, с плоским, чёрным носом. Мужчина, как и любой перевёртыш, обратившись, сильно прибавил в массе. Иргер же, в ответ на выклики солдат, обнажил жёлтые, мощные клыки, и зарычал. Всё это произошло почти мгновенно, но Гумберг смог разглядеть каждую деталь этой отвратительной трансформации.

Несколько солдат дёрнулись, отпрянули.

— Пекло! Ну держись, псина, против десятерых тебе не выстоять. Даже с помощью этого бледного задохлика. Шкуры и органы перевёртыша нынче чародеи ценят довольно высоко, так что, будь добр, сдохни! А после мы и к твоей шкуре зайдём, давно я её не видел, ты ж, тогда, поганец, всё испортил. Да и мои ребята давно по бабам не ходили. А на счёт тебя, бледный… аай, плевать. Парни, готовсь!

Но никто не двигался…

Иргер ничего не ответил, потому что не мог, и просто продолжал наблюдать за действиями солдат, тяжело дыша и стоя на четвереньках. Солдаты стояли, вытянув копья перед собой и ожидающе смотрели на командира. Тот ничего не говорил, не сводя глаз с монстра. Гумбергу становилось невыносимо скучно.

— Эй, командир! — попытался докричаться до солдат Гумберг.

— Чего тебе, ублюдок?

— Вы так и не удосужились посеребрить оружие?

На вопрос пепельноволосого охотника, впервые за долгое время повысившего голос, мужчина переспросил:

— Чего?

Гумберг по началу промолчал, а после оглянулся, встретившись глазами с Иргером, совсем тихо добавил:

— …Гм, право, ничего. Простите. Не моё дело.

Всего одного быстрого, но плавного движения было достаточно, чтобы меч моментально оказался в руке так, как наёмнику было нужно. Так, чтобы им можно было удобно рассекать плоть.

Утром того дня, со всей округи, лесорубам было слышно людские крики, доносящиеся из глубин Балавайрского леса.

Лошадь вновь гнала так, словно пёс, сорвавшийся с цепи, бежал за добычей. Ветер заглушал все звуки вокруг, поэтому казалось, что они едут в тишине. Было холодно, поэтому Валерия аккуратно прижималась к Гумбергу, чьё тело, в свою очередь, само по себе было не особо тёплым. Наёмник взглянул на девушку, сжавшуюся и бледную, что крепко вцепилась в седло, закрыв глаза. Бледный медленно снизил темп, перейдя на размеренный шаг и давая лошади отдышаться.

Девушка, поняв, что они замедлились, открыла глаза, начав их тереть своим ледяными, красными пальцами. Погода выдалась не самая тёплая, а на такой скорости ветер продувал до костей, поэтому никакая, даже самая тёплая шуба не спасала. А на Валерии было только платье и больше ничего.

— Куда мы так? — Громче, чем надо, (судя по всему, из–за писка в продутых ушах), спросила она, посмотрев слезливыми глазами на Гумберга, — Зачем мы держим путь в Крувэйл? И где Иргер? Этот мешок он тебе дал?

Девушка покосилась на серый, увесистый мешок, висящий на боку лошади, чьё содержимое было для неё тайной.

— До города осталось меньше часа пути. Воздержись от вопросов, Иргер тебе должен был всё рассказать. Почти всё. Гм, более того, он даже написал объяснительное письмо.

— Дай почитать!

— Гм, нет, — строго отрезал всадник, — Доедем до куда нам надо, отдам. Сиди и держись, сейчас вновь поскачем.

— Мне холодно, Гумберг! Дождь моросит!

Гумберг напрягся. Почему то, он начинал чувствовать некое напряжение внутри. Что–то отталкивающее, что–то, что ерзало и скребло между лопаток. «Держи» — сказал всадник, достав из мешка широкий, серый плащ. Он им, купив в городе после стычки с эльфами, вне города ещё так ни разу не воспользовался. Забыл о нём сразу же после выезда. «Хотел скрыть свою личность от возможных убийц, подстерегающих у выхода. Как оказалось, зря, преследователей вновь никто не нанимал.» — Подумал он тогда. С тех пор плащ пылился в одном из мешков, наполненных его немногочисленными пожитками.

— Спасибо. — Робко поблагодарила девушка, укутавшись поплотнее.

Лес был наполнен самых разных звуков, но Гумберг ничего не слышал. Всё, что он сейчас осознавал — окровавленный меч в его руке и Иргер, весь покрытый кровью. Они стояли вдалеке от поляны, заполненной трупами. Мужчина тяжело дышал, какой–то копейщик смог пробить его лёгкое. Рана должна была затянуться меньше чем через полчаса, но времени у них было немного.

«Там уже стоит целый батальон, вы, глупцы!» — Кричал командир гарнизона, чьим знаком был медведь с широко раскрытой пастью. — «Мы лишь разведка! Если мы не вернёмся через пол часа, сюда попрут десятки, сотни солдат! Вы…» — Кричал, пока Иргер не перекусил ему голову.

«Десятки, а то и сотни,” — вторил слова командира Иргер, — И все они ринутся сюда. Нужно спасти Валерию. Меня убьют, а она не сможет справиться с этим. Наверняка всё выскажет. И её тоже убьют… А перед этим… Гумберг…

— Пока ты утаскивал часть тел, я съездил на лошади, как ты и просил. Там действительно много солдат, но не сотня… Но их ровно столько, будто они идут на целую стаю волколаков, как изначально и думали эти. — Он махнул в сторону поляны. — Не знают, что волколаки одиночки, идиоты. Хотя, теперь я, гм, догадываюсь, что их командир солгал.

— …Если я сбегу, то мне нужно будет найти кого–то, кто сможет снять с меня проклятие…

— Гм, на счёт этого, Иргер. Ты не смоешь его снять.

Мужчина замолчал, широко уставившись на наёмника. Через мгновение подлетел к нему, схватил за плечи и закричал:

— Что это значит!? Но ты же сказал!?

Пепельноволосый мечник не реагировал, лишь тупо смотря на волколака. Наконец, он перестал трясти наёмника за плечи. Отступил, перестав кричать проклятия. Только закрыл лицо руками, завыв от отчаяния. Упал на колени.

— Я ничего не говорил и ничего не обещал. Только недостаток информации — наша вина. По большей части, скорее, твоя. Не важно. — Гумберг отвёл взгляд. — Как я уже однажды говорил, эти леса — леса когда–то живших здесь дриад. Существ, полностью гармоничных с природой. Существ, обладающих высшим геномом.

— О чём ты? — прошептал Иргер.

— В твоём проклятье… нет, не проклятье, но назовём это так — виноваты твои предки. Ты, лишь их потомок, в котором он пробудился. Возможно, твой прадед, или ещё кто дальше по родству, имел связь с дриадкой. Плодом этого союза стал твой дед. Скорее всего, твой прадед сбежал, забрав ребёнка, потому что дриады не оставляют мальчиков себе. Они их даже не рожают — узнают пол ещё задолго до рождения и принимают меры. Но твои предки были исключением. Скорее всего, они скрыли пол ребёнка, и дриада, мать твоего деда, помогла сбежать твоему прадеду.

— И что? — Иргеру так и не вернулся голос.

— Ты когда ни будь видел своего деда? Хотя бы в детстве?

Иргер, подняв глаза, отрицательно покачал головой. Наёмник продолжил:

— Скорее всего он нашёл себе какую–нибудь девушку, а как только та, прости меня, гм, залетела, сбежал, поджав хвост. Знаешь, почему, Иргер? Потому что ему был дарован геном природы. Высший геном, которым, повторюсь, обладают дриады и, за редким исключением, эльфы. Скорее всего, твой дед обращался по ночам в ужасную тварь, и терроризировал округу. А потому и сбежал, зная, что не сможет растить сына. Женщина, подозреваю, решила оставить ребёнка — мальчика, ведь будь она девочкой, стала бы духом, как и дриады. Но ей повезло, и у твоего отца, я полагаю, генома не было. Я прав?

— Он был простым плотником и умер от тяжкого заболевания лёгких. Кашлял кровью.

— Понятно. Тот, кто обладает геномом, от такого умереть не может. Но, тебе, Иргер, не повезло. В тебе всё же проснулся геном, пускай ты и обращаешься всего лишь в ужасное подобие волка. Когда это началось? Дай угадаю, когда тебе было лет тринадцать–четырнадцать? В самый разгар полового созревания. Ужасная участь, я даже не представляю, что ты пережил.

Гумберг сел на одно колено, положив руку на плечо мужчины. Он сам не знал, зачем он это сделал.

— Боги, что мне делать…

— …Ты мог бы сбежать вместе с ней, — предложил наёмник, — И снова жить в глуши.

— Нет, это не жизнь. Думаешь, всё это время я не понимал, что это ненормально? — шептал мужчина. — Ведь только тут я могу сдерживать себя. Но скоро этого места не станет.

— Люди ужасны, — прокомментировал наёмник. — Это место чертовски опасно, но они готовы жертвовать собой, ради спасения своей страны. Их можно понять. Мне кажется, Валерия бы подтвердила мои слова.

— Не смей называть её имя! — Крикнул Иргер, а после безнадёжно добавил: — Прости… Нам ничего не остаётся. Нам некуда бежать. Нам, не ей! Пекло, мне плохо. Нет больше места, где мы могли бы жить. Даже тут, в этом магическом лесу, откуда мой прадед родом, я чувствую запах человеческого мяса и крови, и он просто сводит меня с ума…

Появились первые звуки. Пение птицы — это было первым, что услышал Гумберг. Но он был не рад этому.

— Ты отвезёшь Валерию в город, оттуда, прошу, одолжи ей денег, она доберётся до родного дома, к семье. Неважно как, но прошу, сделай это! Деньги ты получишь. Да, убей меня и вернись, сдай мою голову, уверен, за меня они отдадут большие деньги. После всего этого то.

— Гм, не большие. Голова будет одна, а они думают, что тут целая стая… — холодно было заметил охотник, а после осознав слова мужчины, округлил глаза. — Неужели… Не верю, ты поступишь настолько радикально? Самоубийство?

— Мне больше ничего не остаётся. Прошу…

— Иргер, гм, самоубийство — это самое жалкое, что может сделать человек.

— А я разве человек!? — вновь взорвался мужчина. — Боже, перед кем я оправдываюсь… неужели я настолько жалок?

— Передо мной, — в голосе мечника прозвучали нотки стали, — Мне не нужны деньги, Иргер, просто скажи… Почему так радикально? Я не верю. Ты первый человек на моей памяти, который готов расстаться с жизнью.

— Какая тебе разница…

— Ты не достоин не одного человека, который бы любил тебя. Ты просто жалок.

— Ты прав, а потому, прошу, — мужчина таял на глазах, — спаси Валерию. Я задержу солдат.

— Иргер. Ты убьёшь невинных людей. — Смахнув пепельные волосы, сказал бледный.

— Гумберг, прошу! — Нервно оглядываясь по сторонам, безумно выпучив глаза, просил Иргер. — Прошу, забудь о этих людях, помоги мне!

— Гм, помочь человеку, готовому расстаться со своей жизнью? Не заплатив никакой цены за то, что он убьёт невинных?

Волколак замолчал, ошарашенно глядя в яркие, словно горящие, но такие холодные глаза наёмника.

— …Я не хотел искать ведьм, и отдавать свою душу… Я не хотел убивать тех солдат. Я не хотел убивать и этих, но моя природа взяла верх, и я не смог сдержаться. Я просто боюсь. За себя, за неё… Разве ты никогда не боялся?

Мужчина стоял, осматривая красную рубаху, которую он запачкал кровью солдат. Надел её. Встал, обессиленный и бледный, закрыл лицо грязными, окровавленными руками. «Они не были достойны жить…» — утверждал он, оправдываясь. «Не тебе их судить, Иргер. Они убивали ради наживы, без каких–либо зазрений совести, но это не значит, что хоть кто–то имеет права отбирать их жизнь. Они тоже не имели» — возразил Гумберг.

«Но я ведь ничем не отличаюсь, — задумался мечник. — Убиваю точно также, и ради того же. Имею ли я право жить?»

— Иргер, ты жалок, — холодно проговорил Гумберг. — Обычно мне всё равно, но именно сейчас меня от тебя тошнит, хоть физически я и не могу. Ты просто жалок. Гм, посмотри на себя. Мне не нужны твои деньги. Валерия достойно лучшего, и лучшей платой будет то, что эта девушка будет подальше от тебя. От того, кто не может убить, убить за любимого человека, того, кто ищет оправдания убийствам. Убийство нельзя оправдать, Иргер.

Мужчина замолчал, ошарашенно повернулся к охотнику. Посмотрел на него.

Абсолютно ничего не выражающее лицо с огненно–оранжевыми, рубиновыми глазами. Но холодными, как лёд.

— Ты прав. Но, прошу, сделай это. Не ради меня. Ради неё.

— …Хорошо.

Иргер горько улыбнулся. Наёмника передёрнуло.

Ворота Крувэйла показались совсем скоро. Высокие, окружённые неприступными стенами, они казались просто огромными, возвышаясь над всадником. Двое солдат молча сопроводили взглядом двоих человек, сидящих на лошади.

Город, как и большинство более–менее крупных городов в принципе, располагался так, чтобы его можно было окружить стеной, но, одновременно с этим и так, чтобы среда, где был возведён город, служила ему естественной защитой. Такой защитой ему служила большая река, находящаяся с северной части города, проходящая через самое его сердце, рассекая его на условные две части. С других сторон он был окружён густым лесом со множеством буреломов и маленьких озёр или речек.

В Крувэйл, опять–таки, как и почти во все города, можно было попасть только по подъёмному мосту, находящемуся над глубоким рвом, на дне которого обычно, (здесь не было), находился частокол. Мост же по ночам поднимали.

В самом начале города, прямо при въезде, обычно располагалась вымощенная мостовая, но этот город был исключением. Вместо неё, здесь, как бы это смешно не звучала, была большая сточная канава, тянущаяся через длинную улицу, справляясь с ролью отпугивающего фактора больше, чем, например, виселица или насаженные на кол трупы. Благо, улицы были не узкие, и разъехаться было куда, чем множество торговцев и путешественников пользовались с превеликим удовольствием.

Девушка смешно сморщила лицо, зажав пальцами нос. Пепельноголовый всадник даже не поморщился, продолжая смотреть прямо и вести лошадь только ему ведомым путём. Наконец, проехав очередную черту города, точнее, заставленные торговыми палатками улицы, всадник остановился. Слез, помог спрыгнуть на землю и Валерии.

— Где мы? Зачем мы сюда приехали? Это то место? Если так, то отвечай, где Иргер! — Девушка тут же закидала бледного вопросами, на которые он так и не удосужился ответить.

Вместо этого он молча протянул увесистый мешок ей в руки. Валерия замолчала. «Что это?» — Спросила она, осматривая серую ткань, но так и не решаясь открыть мешок и рассмотреть содержимое. «Это что, кровь?» — Заметив небольшое, тёмное пятнышко, проступающее на ткани, её глаза расширились от испуга.

— Открой.

Девушка послушалась охотника, чуть дрожащими пальцами развязав верёвку и посмотрев внутрь.

— Деньги?

— Они твои. Там есть ещё вещи, и объяснительное письмо. Иргер просил, чтобы ты открыла его только когда снимешь себе комнату.

— А если я прочитаю сейчас? — Слегка осипшим голосом спросила Валерия.

— Гм, что же, ты можешь, мне всё равно, когда ты это сделаешь. Но ты должна помнить, что это личная просьба твоего мужа. — Холодно уточнил наёмник. — А теперь, гм, прости, я должен ехать. Гостиница находится прямо за этим поворотом. Денег должно хватить на месяц проживания, но лучше побереги их для…

— Для чего? — Девушка подняла голову, смотря на Гумберга снизу–вверх.

«Для семьи» — хотел добавить мечник, но промолчал

— Мне пора.

Сказав это, бледный всадник ловким движением запрыгнул на коня, и, схватившись за поводья, тут же перешёл в галоп, скрывшись за поворотом и оставив Валерию наедине с собой.

Лес — это целый мир, место, наполненное жизнью. В нём всегда, даже в зимнюю пору, всё дышит, идёт своим чередом, живёт. Хищники выслеживают добычу, охотятся. Продолжаю род, заботятся о потомстве, пряча их от ненастной погоды, согревая и кормя. Травоядные почти не отличались от хищников. Они также заботятся друг о друге, так же стареют, умирая, и так же размножаются, не прерывая круг. Но было одно разительное отличие. Они были едой, жертвой, которую приносят, чтобы продлить жизнь. Неразрывная цепочка жизни и смерти.

Животные, являющиеся добычей, разбегались, лишь учуяв охотника, протягивающего свои острые когти в их сторону. Скрываясь, они всё равно часто, (особенно в Балавайрских лесах), заканчивали жизнь, попадаясь к, например, волкам. Выступая в роли еды, слабые, часто ничего не могшие что–либо противопоставить хищникам, они, тем не менее, боролись за свою жизнь. Им, как слабым, была присуща осознание ценности чужой жизни, поскольку они сами понимали, что в любой момент могут потерять свою, став не более чем пищей для тех, кому требовалось убивать. Хищники этим тоже были не обделены, но у них просто не оставалось выбора.

Люди же, не осознавали ценность чужой жизни. Нет, убивать представителей своей расы — табу для них, как и для нелюдей. Но находились отдельные личности, способные отнять жизнь даже представителя своего рода, безжалостно вырвав её из тела ближнего. Не ради продления своей, какая была цена у хищников, а ради… причина могла быть любой. Они были готовы. Вечно расширяющиеся, захватывающие новые просторы, они уничтожали леса, возводя города, сжигали плодородные поля в войне, останавливали реки, обсушивали болота, раскапывали землю ради металлов, истребляли всё живое, не задумываясь ни о чём. И воевали друг с другом. Цвет, рост и вес, незначительные, (или не очень), различия в культуре — этого было достаточно, чтобы ненавидеть друг друга, что же говорить о простых животных, которые были лишь источником материалов и пищи. Люди даже не были на вершине пищевой цепочки.

Люди убивали друг друга, были готовы отнять чужую жизнь. Именно поэтому самым страшным врагом человека был человек. Но были те, кого люди боялись ещё сильнее. Тех, кто походил на людей, но по своей природе человеком не был. Стоило иметь лишь одно различие. Опять–таки, те же эльфы, халфлинги и прочие. Люди научились жить с ними, но на это потребовалось слишком много времени. Люди боялись тех, кто был слишком похож, но человеком не был. Это пугало людей, ведь страшнее человека только тот, кто выглядит как человек, но им не является. Неясная угроза, исходящая, казалось бы, от ясного существа. Незнание, непонимание пугало людей. Часто, они и не пытались понять…

Дриады были другими.

Иргер ждал в условленном, заранее оговорённом, месте. Он стоял, наполовину обращённый. Держась за обожжённый бок, его лицо было искаженно гримасой боли. Полуголый, он стоял, напоминая дикую смесь животного и человека.

Редкий, прозрачный серый мех покрывал его окровавленное тело. Волосы, до этого короткие, стали длиннее, спутавшись. На руках, на кончиках длинных, деформированных пальцев, были чёрные, обломленные когти. Увидев приближающегося всадника, он заговорил, обнажив острые, кроваво–красные клыки:

— Я убил большинство. Они сбежали. У них… у них было серебряное оружие. Подготовились… — Иргер тяжело дышал, морща своё грязное, плоское лицо с ярко–жёлтыми, блестящими глазами.

— Вижу, — подойдя, и осмотрев ужасные раны, на его изодранном, искалеченном теле, сказал Гумберг. — Ты хорошо постарался, Иргер. Теперь же…

— Да, — выдохнув одновременно с этим словом, подтвердил волколак. — Теперь можно. Как я и сказал, я не буду искать ведьм и чародеев. Это ведь бесполезно. Но я выполнил обещание. Я спас Валерию. Ты передал ей мешок?

— Да. — Спокойно ответил бледный. — И захватил один для тебя.

Волколак, наполовину обращённый, кивнул, довольно закрыв глаза. Поправил:

— Для моей головы.

Иргер встал на колени, осунувшись и растеряв остатки сил. Перед тем, как попрощаться окончательно, спросил:

— Надеюсь, хотя бы теперь, после всего этого, в тебе разожглось желание убить меня?

Гумберг молчал. Молчал долго. Иргер всё это время не отводил от него взгляда. Поняв, что он не ответит, криво ухмыльнулся, закрыл глаза.

— Нет. Я не желаю убивать тех, кто убил, защищая свою семью. Но не важно кто ты, кем бы ни был, ты не можешь оправдать убийство других, и, надеюсь, Иргер, ты это понимаешь. Я не имею права тебя судить. Только не тебя и только не я.

Иргер улыбнулся. Сказал:

— Знаешь, было бы легче, если бы ты просто соврал, сказав: «Да».

Улыбнулся спокойной, умиротворённой улыбкой. Он выглядел так, словно ему стало легче дышать. Названный Валерией Гумберг удивился себе, удивился неизвестно чему. Может, тому, что он впервые так разговаривает с кем–то? «Нет, это бред. Мои мысли чисты, и я чётко знаю, что должен сделать.»

Антрацитового цвета меч блеснул холодным в лучах солнца. С тихим звоном, он переполз в руку мечника, удобно устроившись в его ладони. Наёмник, по привычке выдохнул, пригнулся, напружинив ноги и занёс меч сбоку, подперев навершие ладонью. Прицелился.

Пепельноволосый мечник хотел завершить всё одним ударом, так, чтобы волколак не почувствовал боли. Иргер стоял на коленях, и так и не открыл глаза. Стоял, казалось, замерев на месте, не двигаясь и даже не дыша, лишь мечтая о том, чтобы это поскорее кончилось, но при этом сожалея, что им было отведено так мало времени. Дурацкая улыбка, из–за которой у Гумберга вновь начало скрести, нет, не между лопаток, а где–то глубоко в груди, так и не сошла с его лица.

«Я знаю их всего ничего. Здесь не о чем волноваться.»

Удар пришёлся прямо в сердце.

Валерия молниеносно влетела в комнату, которую только что сняла, заплатив монетами, которые вручил Гумберг. Кинув мешок на стол, она зашторила окна, оставив лишь небольшую щель, чтобы частичка света проникала внутрь, падая на стол.

Трясущимися пальцами раскрыла мешок вновь. Внутри оказался кошелёк с монетами, медальон, такой же, какой висел на её шее, и красивый браслет, из тёмного дерева с небольшим, зелёным полупрозрачным камнем. Письмо, чуть смятое, лежало на самом дне, на каких–то окровавленных тряпках.

Желание сразу схватит письмо, разорвав конверт, в котором оно лежало и прочитать текст на клочке бумаги, находящийся внутри, было сильно, но она его переборола. Аккуратно подцепив руками ткань, девушка извлекла её из мешка. Слёзы сами навернулись на глаза.

Валерия сидела на краю кровати, вытянув и держа перед собой окровавленную, холщовую рубаху. Слезы сами беззвучно скатились по щекам, упав с подбородка и разбившись о дощатый пол. Девушка взяла письмо, содержание которого, она уже знала. Слёзы застилали глаза, но она всё равно видела этот немного неровный, до невозможности мелкий почерк, который могла разобрать лишь она.

«Дорогая Валерия. Ты же знаешь, я не умею подбирать слова, и наверняка разведу здесь, на этом жалком клочке бумаги, который не в силах уместить в себе всё то, что я чувствую, столько грязи и ошибок, сколько только смогу. Благо, с моим почерком, я всё же постараюсь уместить хотя бы часть. Дорогая моя Валерия, (знала бы ты — зачёркнуто), ты наверняка знаешь, как много для меня значишь. Эти два года были самые счастливые в моей мрачной жизни. Ты была тем самым лучиком света, который направлял меня всё это время. Я много раз писал такое письмо, подозревая, что такой момент настанет, но каждый раз сжигал его, не в силах смириться с судьбой. Знала бы ты, как я был удивлён, когда почувствовал другого человека в доме. Как испугался, нёсся со всех (зачёркнуто — лап), ног. Особенно, меня пугал его запах, непохожий на любой другой. И как я был счастлив, что ты, когда я вошёл, оказалась цела. Я был так (текст на другой стороне листка:) против, но ты решила помочь незнакомцу. Хоть я никогда не понимал этого, но я всегда любил твою доброту, тебя, умеющую любить. Умеющую прощать. Как я благодарен тебе за то, что есть такие люди, как ты, Валерия. Умеющие дарить безвозмездную помощь, умеющие любить того, кого ненавидят все другие. Сейчас, возможно, это письмо я сейчас пишу (зачёркнуто — с дурацкой улыбкой на лице), только благодаря Гумбергу, поэтому, если встретишь, поблагодари его и ты. Валерия, как я люблю тебя! Но прошу, забудь обо мне, забудь, как страшный сон. Езжай домой, и не вспоминай обо мне никогда (зачёркнуто — как бы мне не хотелось бы, чтобы ты любила меня ещё десять, нет, пятнадцать лет), никогда, слышишь, никогда! Этот браслет я хотел подарить на пятнадцатый день весны, ровно в тот же день, когда мы с тобой встретились, и в тот же день, когда, спустя год, ты стала называть меня мужем. Выбрось его и сожги, чтобы никогда не вспоминать обо мне! Или носи его тяжким грузом с собой, но живи дальше, ради меня, проклятого отродья, чуть не погубившего твою жизнь, твоё будущие! Как я люблю тебя, Валерия! Прошу, живи, живи, Валечка! Прошу! Как я лю…» — последнее слово в тексте расплылось, когда на поверхность бумаги упала первая слеза. До этого, пока читала, Валерия не смела плакать, где–то в глубине души мечтая о том, что в самом конце он напишет: «Я уже здесь, в Крувэйле, езжай ко мне, как только сможешь, мы убежим, убежим вместе!» Но её мечтам не было суждено сбыться.

Охотник на нечисть, наёмник, названный Валерией именем Гумберг, разбил их, растоптал их будущее, с несомненно, таким же трагичный финалом. Всё потому, что бледный, пепельноволосый мечник так и не сказал Иргеру бороться до конца.

Со стороны случайного прохожего, за дверью одной из комнат раздался тихий всхлип, будто кто–то закрыл лицо рукой, в попытке не закричать от отчаяния.