Двуглавый Змей

Глава 8. Каменные сердца: «Там, где ветер»

— Что это значит?

— О чём ты, дорогуша? — Переспросила волшебница, проигнорировав наглый тон Гумберга. — Боги, да ты весь побледнел. Никак заболел?

— Не игнорируй меня! — Воскликнул наёмник. — Хватит! Пекло, что ты только что сказала?

— Ты что, кричишь на меня? — Искренне удивилась Мирана. — На что ты злишься? Если ты про виртохвостов, то я говорила, что не знала о этих эльфах и василисках. Ну, думала, пожрут они часть, и что? Кто же мог знать, что эти идиоты последних перебьют?

— Зачем… — Прошептал Гумберг, почувствовав, как кровь забурлила, потекла по телу. — Для чего это нужно было?

— Откуда я, по–твоему, беру все эти травы? Разумеется, мне захотелось уменьшить количество этих тварей. Для безопасности. Своей и чужих. Всем было бы только лучше. — Мирана сдула белую прядь, вновь проигнорировав дикий взгляд наёмника. — Простым алхимикам или путешественникам не пришлось бы больше беспокоиться о своих жизнях, тратиться на лекарства и мази. Василисков всё равно было достаточно. А вот количество варанов и живоглотов бы уменьшилось. Это малая жертва, учитывая, что все остались бы в плюсе, не понимаю причин твоего негодования.

— Ты и вправду не понимаешь… — тихо прошептал мечник, склонив закружившуюся голову. Он схватился за лоб. — Не понимаешь…

— Разумеется не понимаю. Потому что сейчас я слышу только нытьё, не более того. Может быть, если ты всё же попытаешься объяснить, я пойму. Скорее всего.

— Пекло, да тем, кто добирались до туда, было плевать на василисков! — Воскликнул мечник. — Неподготовленные даже не дошли бы до тех мест! Но из–за тебя эльфам пришлось ходить к самой границе, из–за тебя они убивали остальных, простых алхимиков и путешественников, о которых ты так «заботишься»!

— Ты и вправду думаешь, что в их смертях виновата я? — Голос женщины был пропитан холодом. — Ты и вправду думаешь, что это я виновата в том, что эльфы убивали этих самых людей?

Гумберга передёрнуло. Ветер вновь поднялся, заставив ставни окна громко хлопнуть.

— Нет. Я думаю, что ты заботишься только о себе.

— И ты винишь меня? Меня в этом? Мальчик мой, все так живут, и ты не исключение. Хочешь сказать, что на мне лежит вина за то, что эти эльфы — кровожадные дикари, убивающие всех, кого попало? Я виновата?

В голосе Мираны не было и крупицы сомнения в своей правоте. И Гумберг знал это, знал, что никто не виноват. Такими были обстоятельства.

— Н-нет, не ты конечно… — Согласился он. Но своим не бьющимся сердцем принять этого не мог. — И всё равно, это ничего не меняет, ведь всё началось именно с тебя!

— Не кричи на меня. Ты хоть сам себя слышишь? Неужели ты, за эти долгие, долгие три года ещё не свыкся с тем, что люди умирают всегда и везде? Какой же ты эгоист и лицемер, птенчик. Послушай себя со стороны, — Мирана постучала ногтями по столу, — разнылся тут, как маленький ребёнок, ещё и кричишь на меня. Ты и вправду злишься на меня? Точно на меня ли?

— Я не злюсь…

— Не лги мне. Я знаю тебя дольше всех, и вижу тебя насквозь.

— Я сказал, что не злюсь! — Прошипел Гумберг. — Не могу…

— Это ты так думаешь. Мы уже давно выяснили, что твоё состояние постепенно приходит в «норму». Если можно так сказать. — Мирана вздохнула, а после проговорила железным тоном: — Ты так и не ответил, что с твоим самочувствием.

— Тебя это волновать не должно.

— Понятно. Ты злишься ни на меня, ни на эльфов. Ведь головой ты всё понимаешь, что это лишь обстоятельства. Тебе плевать на сам факт предательства и того, что тебя использовали. — Голос Мираны стал намного теплее и спокойнее, но всё еще был довольно жесток. — Слишком многое свалилось на тебя за столь короткое время. Ты измотан, не физически, но эмоционально. Можешь остаться здесь и отдохнуть.

— Я не останусь. Меня тут от всего тошнит. И голова кружиться. — Гумберг не врал и даже не преувеличивал.

— Какой же у тебя, оказывается, скверный характер. — Неприятно улыбнулась женщина. — Ну и ну…

— Лучше, тем у тебя… — тихо, но так, чтобы женщина слышала, проговорил охотник, а после добавил: — Ведьма.

Один из стульев отлетел в сторону, врезавшись в стену и сломав ножку. Пламя свечей дёрнулось, а потолок, казалось, завибрировал, как и все предметы в комнате, нет, в квартире. Мирана подскочила, и, чуть не перевернув стол, ударила в него ладонями, вызвав громкий, глухой звук. Тёмное, покрытое лаком дерево затрещало.

— Ты смеешь мне грубить!? — Зашипела она. — Как ты меня назвал? А ну повтори!

— Ведьма! Злобная, надменная ведьма!

— Да как ты смеешь?! — Сам ветер, казалось, замер и затих, боясь спровоцировать гнев волшебницы на себя.

— А кто ты мне, мать что ли?

— А кто, пекло, ещё по–твоему? Кто тебя научил читать и писать? — Женщина не успокаивалась.

— Гм, велика заслуга… — Гумберг отвел взгляд.

— Да ты что? — Насмешливо прошипела она. — Ах, да ты даже не знал, как нормально ложку держать! Или как пить с чашки, а не с лужи! Как вести себя в обществе! Не знал, откуда дети берутся! Не знал…

— Гм, и всё равно ты мне не мать…

— Да? А когда ты прибегал ко мне, вновь и вновь вымораживая меня своими бесконечными вопросами, которым конца края видно не было? «А почему небо синее?» «А почему вот она на меня не похожа?», «А почему вода мокрая?», «А почему у меня иногда по утрам постель тоже мокрая?»

— Да я… ты…

Гумберг замялся ещё сильнее. Нет, не от смущения. От того, что не знал, что ответить волшебнице.

— Ну? — Женщина замолчала, продолжая давить на парня взглядом.

Тот всё ещё пытался что–то ответить, но никак не находил слов.

— Я поняла. Голова говоришь, кружиться? И тошнит? Ну так вот, пошёл сейчас же в спальню! И не слова больше!

— Гм, мне не нужно спать…

— Сказала же, без слов! Не нужно? Это ты так думаешь, а мы уже выяснили, что думать у тебя выходит очень не очень. Не заставляй меня использовать заклинание…

— У тебя не выйдет, — гадко прошептал пепельноволосый мечник. — Мы уже проверяли.

— За эти полгода что–то могло и поменяться. Особенно, учитывая твоё нынешнее самочувствие. — Не менее гадко возразила волшебница. — Ну так что, рискнём?

— Гм, говорю же, не выйде…

Последним, что увидел и услышал Гумберг, прежде чем отключиться, была тусклая зелёная вспышка, сорвавшаяся с пальцев волшебницы и тихо сказанное ей заклинание. А также очень быстро приближающийся край стола и темнота, сопровождаемая глухим ударом.

Тянущуюся лучи поднявшегося солнца не без труда пробивались через окно, будто нарочно падая на Гумберга, мягкой пеленой покрывая всё его тело. Лучи пробивались, как потоки реки сквозь бережно построенную платину, сквозь непреодолимую каменную преграду, или случайно упавший после грозы ствол могучего дерева, и всё это специально, чтобы заставить его долго морщиться, прежде чем окончательно проснуться.

«Сколько я проспал? — то была первая мысль, что пришла бледному наёмнику в голову, когда тот открыл глаза. Впрочем, он тут же ответил на свой же вопрос. — Не важно… Уже утро, вот что действительно имеет значение.»

Гумберг аккуратно поднялся, нечаянно скинув одеяло с кровати. Хмыкнул, заметив перевязанную ногу. И тут же напрягся, поняв, что на нём совсем не было одежды. Не от смущения, а от того, что не помнил, как он раздевался. Вместо этого в самом углу до боли знакомой комнаты лежала белая рубаха и ненавистные ему шаровары. Ни плаща, ни привычного жилета с кофтой. И только меч стоял у тумбочки, упираясь в стену и играясь бликами света на антрацитовом клинке, чем сильно радовало наёмника.

Пепельноволосый наёмник опустил босые ноги на ледяной пол даже не поморщившись, и, встав, прошёлся до накинутой в кучу одежды. Когда он закончил одеваться, до этого запертая дверь отворилась. Гумберг мельком глянул в образовавшуюся щель, но за ней, ожидаемо, никого не было. Он вновь оглядел комнату.

Две небольшие тисовые тумбочки, лак и краска на которых в некоторых местах стёрлась, шкаф на трёх целых ножках, (четвёртая была обломлена, а потому он упирался на стопку книг по астрономии), такие же мрачные, тёмно–синие обои, украшенные вертикальными полосами с ромбовидными узорами. Ещё был закрытый стеллаж, внутри которого были десятки книг, но наёмник его давно не трогал — он перечитал абсолютно все книги в квартире. «Если, конечно, Мирана не притащила новых» — подумал он. Как раз книгами из этого самого стеллажа он и подпёр шкаф. Была, разумеется, аккуратная кровать, с которой Гумберг только что слез и ещё вещи по мелочи — непонятно для чего нужный кофейный столик, два стула и письменный стол, на котором уже собралось приличное количество пыли. «Странно, сколько я здесь не был, книги до этого постоянно менялись, но только не под шкафом. Неужели за эти полгода она так и не использовала заклинание «Починка»? Ей, наверное, лень даже уборщицу нанять, не то, чтобы с помощью магии от пыли избавиться, — охотник ухмыльнулся, — хотя я уверен, она до сих пор воду в ванне греет с помощью «Создания воды»».

— Гм, спасибо. Возможно, мне и вправду стоило выспаться. Стало намного лучше.

Верхняя винтовая лестница, ведущая вниз, делилась на несколько «пролётов», если это можно было так назвать. Дело в том, что, как и объяснял Гумберг, до этого эта часть дома делилась на несколько квартир, а именно — на две, одна из которых была двухэтажной с этой самой лестницей, ведущей вверх. И, чтобы постоянно не вилять туда–сюда, чтобы подняться с первого этажа на третий, было решено демонтировать её основание, продлив саму лестницу до первого этажа. Так и получилось, что теперь в квартире у Мираны было две лестницы — одна большая, ведущая с первого на второй этаж, которую назвали «нижней», и вторая, поменьше, но проходящая через все три этажа квартиры — «верхняя», хотя было непонятно почему так, ведь по сути, после этого все две лестницы находятся на одном уровне.

— Это ты мне так доброго утра желаешь? Что–же, приятно. А ещё приятно осознавать, что я была права. Впрочем, как всегда. — Безразлично, но каким–то образом нагло ответила Мирана, а после добавила уже намного добрей: — Доброе утро, птенчик.

Птенчик же, ещё не успев спуститься, почувствовал запах скворчащей на сковороде яичницы. Если вдаваться в подробности, почувствовал он его ещё когда одевался в такие ему ненавистные шаровары, но именно сейчас, если можно так сказать, аромат завтрака раскрылся ему в полной мере. А ведь завтракал, точнее, ужинал он в последний раз у той ненормальной семейки в лесу. И опять его ожидания подтвердились:

Мирана сидела, проходясь гребешком по чёрным локонам, совсем не уделяя внимания белой пряди у лба, обходя её стороной и тем самым предавая ей некий небрежный вид. А тем временем, в нескольких метрах от неё, над плитой летало несколько чугунных сковородок. Яичница шипела, обдаваемая жаром огня, а бекон, жарившийся рядом, пузырился и ужимался в размерах, приобретая коричневато окрас.

— Когда ты в последний раз готовила? — Гумберг отодвинул стул, мягко сев рядом.

— Ты лучше скажи, — женщина даже не повела взглядом, так и не удосужившись хоть раз посмотреть на него, — как твоё самочувствие, солнышко?

— Гм, прекрасное, — не соврал мечник. — Такое чувство, что камень с плеч свалился.

— …Всем нам надо отдыхать, голубчик. Всем без исключения. — Мирана закончила расчёсываться и взмахнула гривой чёрных волос. — Что планируешь делать дальше? Я так полагаю, заходил ты ко мне только потому, что дружку твоему помощь понадобилась?

— Гм, нет, я бы навестил тебя в любом случае. Ты же знаешь.

— Знаю. А потому и издеваюсь над тобой. Ну–же, улыбнись. Ай, пекло, как хочешь. Накладывай мне завтрак, поговорим о твоих планах. — Мирана сладко зевнула. — А потом я пойду спать.

«Накладывай завтрак, поговорим» — как же часто эту фразу слышал Гумберг. У этой женщины, вечно трезвонящей о манерах и прочем, завтрак почему–то железно ассоциировался с беседой. Не чаепитие, не утреннее прихорашивание, а полноценный завтрак. Но, стоило тебе только открыть рот во время ужина, как в тебя с лёгкостью мог прилететь стул. Конечно, всё было не настолько страшно, но Гумберг всё равно напоминал себе об этом каждый раз, когда сидел с ней за одним столом.

— Прежде чем мы начнём обсуждать твоё дальнейшее будущее, скажи, птенчик, ты так и не выбрал себе имя?

— Неа, а нужно? — Положив два блюда на стол, ответил он. — А где тот стул?

— Твой выбор… М? — Подняла голову женщина. — А, ты про тот, у которого вчера ножка отломилась? Я его выкинула. А что?

— А шкаф почему не выкинешь? — Гумберг уселся.

— Шутишь?

— Ага.

— Что будешь делать дальше? — Раздался вопрос волшебницы, когда наёмник уже заканчивал с беконом. — Прибьёшься к какому–нибудь каравану?

— Гм, нет, поеду сам. Один. Так и быстрее, и безопаснее. Другие будут только мешать, да и у меня и так денег впритык, не хочу позволять себе лишние траты.

— Я могу тебя телепортировать.

— Не настолько далеко. Да и я лучше сам. Гм, люблю, понимаешь, быть в дороге.

— Понимаю, — ответила волшебница, отпив кофе. — Раз денег впритык, одолжить?

На вопрос мечник недовольно буркнул:

— Гм, не стоит. Найду работу по пути.

— Почему не возьмёшь сейчас, в гильдии? — Склонила голову Мирана.

Она уже знала ответ.

— Потому что, — мечник поднял голову, посмотрев ей в глаза, — те, кому действительна нужна помощь, в эту самую гильдию зачастую обратиться не могут.

Холодные капли воды падали на мраморный, уложенный плиткой пол. Железная раковина медленно сливала воду, образуя небольшой водоворот в центре. Гумберг выдохнул, выпустив облако пара. В квартире Мираны по утрам было холодно всегда.

— Что ты сделала с моей одеждой? — Раздался спокойный голос наёмника, когда он закончил умываться.

— Прости уж, но ты вонял как пёс, поэтому я сняла её и постирала. Ты не знал, что надевать грязную одежду даже на чистое тело — не лучшая идея? Боги, птенчик, как так можно? — Мирана хмыкнула. — А что, стесняешься? Чего я там не видела по–твоему?

— Я не об этом, — Гумберг вышел из ванной, скинув рубаху на спинку стула. — Что с плащом? Я не нашёл его у входа, хотя отчётливо помню, что вешал его там.

— А, от него веяло заклинанием, вот я и решила проверить. Интересная там кстати застёжка, из диремита, что неожиданно.

— Неожиданно было увидеть шаровары в моей комнате. Гм, диремит? Хороший проводник магии? — Предположил наёмник, почесав слегка зудящее плечо. — До сих пор, говоришь, магией веяло?

— Да, в действительности хороший, пускай и не без огрехов, — пояснила женщина. — Веяло — не то слово. И, кстати, судя по всему, заклинание не спало бы ещё несколько часов. Конечно, если бы я не разрушила его, толку то, на таком–то расстоянии… Только облучаешься лишний раз.

Гумберг задумался: «Тогда почему же Ринн так настойчиво нас гнала?».

— Что за тёмные мысли посетили твою светлую голову, птенчик? Прекрасное же, — волшебница зевнула, — утро. А ты мрачный как туча.

— Гм, да так, ничего. Считаю, сколько по времени займёт путь до Армгмара.

— И сколько? — Женщина начала складывать посуду. Магией. — Тебе нужно проехать через Бор, свернуть у Бранха, а дальше по главной дороге ехать дня три. Это если без остановок, но у тебя лошадь скорее дух испустит. А, ещё через Зеленовку, это может, сократишь даже…

— Месяц или полтора… — Прикнул ГУмберг. — Думаю, я вернусь к тебе через три месяца, но это только приблизительно.

— Ясно, — вздохнула Мирана.

— А помнишь наш первый год? — Неожиданно заговорила она, закрывая окна. — Ты из дому то не выходил первый месяц, а если и выходил, то даже города не покидал. Да что там, улицы. Просто растерянно ходилЭ, пялясь на прохожих. Соседи думали, что ты блаженный. Мы тогда…

— Эксперименты ставили? — Вспомнил пепельноволосый охотник, относя свои пожитки в коридор. — Мне больше кажется, соседи думали, что больше блаженная — ты, с такими–то фокусами.

— Дуешься?

— Гм, нисколько.

— Ну вот и пошёл ты, — волшебница вздохнула. — И, кстати, мы благодаря этому узнали принцип твоей живучести. Вот только теперь непонятно, поменялось ли что–то. Как нога?

— Зажила.

— Прекрасно, — Мирана подождала, когда Гумберг вновь спуститься по лестнице. — Жутко, да?

— Смеёшься? — Буркнул наёмник.

— Разумеется, — волшебница вздохнула вновь, но теперь её лицо озарила странная улыбка. — Старые добрые. Хотела бы я сказать, что скучаю, но не могу лгать, ты меня знаешь. А сейчас твоя жизнь…

— Гм, а сейчас вся моя жизнь — один долгий и опасный путь. — Гумберг сошёл с лестницы, закончив таскать книги. — Знаю, говорила уже. И только на этой неделе меня чуть не убили несколько раз. А потому, хочу сказать вновь — спасибо. И прости меня. Всё, что у меня есть — всё это дала мне ты. Не думай, что я когда–нибудь об этом забуду.

— Пустое.

За окном, после столь страшной ночи, была абсолютная тишина и спокойствие.

— …Гм, на кой тебе столько книг? — Наёмник окинул взглядом последнюю стопку, которую он только что кинул на письменный стол.

— Откуда такие фразочки, молодой человек? Впрочем, не важно. Хочу изучить теорию.

— Вновь?

Мирана отвлеклась от газеты, искоса посмотрев на Гумберга. Гумберг уже знал ответ.

— «Искусство волшебников — вечная учёба. Всё остальное вторично» — Они проговорили это в унисон, и женщина звонко рассмеялась.

— Запомнил? — С беззлобной насмешкой спросила она.

— Гм, сложно было не запомнить… — Отмахнулся он.

— И то верно… Так привычно уже — сидеть по утрам, читать газету и общаться с тобой. — Женщина чуть прикрыла глаза. — Давно такого не было.

— Хочешь сказать, что скучаешь?

— Не смеши меня, — на этот раз отмахнулась уже Мирана, — не смеши и не издевайся.

Волшебница странным взглядом посмотрела в окно. Гумберг впервые видел её такой.

— Вчера поистерили, а сейчас вновь благодать. Один смех, да и только, правда?

Наёмник не ответил. Не знал, что ответить.

— Три месяца, говоришь?

— …Ну, иди одевайся, солнышко. Солнышко с отвратительным характером. И, эй, — отсмеявшись, окликнула Гумберга Мирана, — я там «починкой» твои вещи залатала. Висят на вешалке в коридоре второго этажа. Плащ там–же кстати.

— …Спасибо.

Раздался громкий звон монет, когда несколько увесистых мешков погрузились на спину лошади. Рядом, сбоку от большого бурого свёртка, повис небольшой сундучок с замком в виде головы филина. «Лучше уж откупиться, чем рисковать потерять абсолютно всё» — подумал наёмник, смотря в хищные глаза птицы. Гумберг редко следовал такому принципу, но сейчас был тот самый момент. Слишком уж большие деньги были на кону. Сверху, над сундуком, нашёл своё место и меч.

Лошадь недовольно фыркнула, поняв, насколько увесистую ношу ей придётся тащить на своём горбу. Наёмник потрепал её за гриву. Ворота стойла скрипнули.

— И это всё?

Бледный охотник обернулся, чуть прищурившись от яркого солнца. Лучи света освещали тёмный силуэт невысокой фигуры, и пусть лица его было не видно, даже так, Гумберг смог различить друга. Дварф выжидающе стоял, упёршись спиной на забор и скрестив руки на груди.

— Всё.

Низкорослый мужчина подошёл, почесав ногу о ногу в попытке отодрать кусок сена и помёта лошади, а после протянул широкую, шершавую руку. Горько улыбнулся.

— Спасибо тебе огромное, Серый. И от меня, и от брата. Чтобы не происходило, через что бы мы не прошли, заезжай как захочешь, ты же знаешь, мы всегда рады. — Дварф добродушно сощурил глаза. — Лаврушка пирогов напечёт, я бочонок открою. Всё как всегда, ты заезжай только, друг.

— Гм, знаю, друг. И я рад. И рад был повидаться.

— Я рад, — хихикнул дварф. — Держи. Это от брата.

Тордрак протянул небольшой мешочек, доверху наполненный деньгами.

— Откуда они?

— Брат сказал, что, узнав о наших «приключения», тут же продал свою коллекционную трубу, доставшуюся ему от дяди Карла. Не смотри так, Карл сам говорил, что он может делать с ней всё, что захочет, а так она только и делала, что пылилась на полке. Бери, етить его, не волнуйся.

Гумберг задумался. Там, судя по всему, было достаточно монет, чтобы после оплаты услуг детектива в ему не пришлось заботиться о своём денежном положении. Но…

— …Прости, Тордрак, я не могу их принять.

— Чего так? — Искренне удивился дварф.

— Наверное, потому что мы друзья.

Тордрак промолчал. Обнял друга. Несмотря на боль в рёбрах, обнял настолько крепко, насколько смог. Утёр проступившую слезу.

— Это что, дождь что ли начинается?

— Мы под крышей, Тордрак. И на небе не облачка. — Мягко улыбнулся наёмник.

— Говорю тебе, точно дождь, — убрав руки от лица, попытался убедить его дварф. — Ну, получается, прощай? Я очень хотел бы поехать с тобой, но ты сам знаешь…

— Знаю, — подтвердил пепельноволосый мечник, ловко запрыгнув в седло. — Будь с братом, Тордрак. И до встречи!

— …Ещё свидимся. Слышишь, ещё свидимся, Серый! — Прокричал мужчина, помахав рукой удаляющемуся мечнику. — Ни пуха, ни пера!

— Слышу! И ты, по пути обратно, поглядывай в небо!

Дварф ещё какое–то время бежал за удаляющимся всадником, но, услышав его слова, остановился, растерянно посмотрев в небо. А после закричал вновь, хоть всадник уже не мог различить его слов. А Тордрак из клана Темнокамень всё стоял, стоял, смотря ему в след и проклиная начавший моросить дождь.

Пепельноволосый мечник поправил антрацитовый клинок и перешёл на галоп, вскинув короткий, серый плащ с девятиконечной звездой.