Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

Введение

История политического сыска как института по преимуществу внесудебного и незаконного преследования государственных (политических) преступников в XVIII веке еще не рассматривалась в таком объеме, как это предпринято в предлагаемой читателю монографии. При этом список использованной литературы по теме обширен, включает в себя десятки названий. Все эти работы касаются отдельных тем, сюжетов и аспектов истерии политического сыска О законодательстве в области государственных преступлений писали знатоки русского права XIX–XX вв. Как известно, в дореволюционной России историки права были весьма сильными специалистами и среди них немало ярких имен. В общих курсах лекций историки-юристы касались системы государственных преступлений и их преследования, хотя нельзя не заметить, что они не особенно углублялись в историю становления корпуса политических преступлений, не разбирали всех тонкостей политического процесса При этом в историко-юридической литературе большее внимание уделялось древнерусскому праву, анализу Соборного уложения 1649 г. и меньшее — законодательству и практике политического сыска XVIII в. Все это кажется неслучайным. Режим самодержавия, окончательно оформившийся во время Петра I, сохранялся в почти неизменном политическом виде и в XIX в., а основные нормы действовавшего до XX в. Свода законов 1832 г. о преследовании за государственные (политические) преступления, в том числе за оскорбление чести государя, во многом повторяли положения петровских законов (792, 23–26)[1]. А это означало, что предмет исследования не был так уж безопасен для исследователя, порой написанное им, кабинетным ученым, о политических репрессиях далекого прошлого становилось излишне актуальным, вызывало опасные ассоциации со временем, в котором он жил.

Ясно, что только после появления в России независимого суда, только после событий 1905 г. историк права мог спокойно сообщать читателю: «Ничем так ярко не характеризуется гражданский и политический порядок, как степенью вмешательства или невмешательства власти в отправление суда». Более того, писал он, там, где организация государства «построена на началах абсолютизма, то есть вся полнота верховной власти стягивается в руках одного физического лица, там каждое политическое преступление воспринимается последним как личное посягательство против него, против его особы и прав, ему принадлежащих», ведет к более похожей на личную месть расправе «над человеком, подозреваемым в политическом преступлении» (727, 2, 7).

Ко всему прочему архивные материалы по политическим процессам до начала царствования Александра II были фактически недоступны историкам. В тайны Тайной канцелярии и других подобных ведомств могли проникнуть только особо надежные и проверенные люди — такие, как академик Н.Г. Устрялов — автор «Истерии царствования Петра Великого», шестой том копрой стал известен общественности благодаря публикации в нем сенсационных материалов дела царевича Алексея Петровича (755). Лишь с 1860-х гг. XIX в. начинают появляться публикации по истории политического сыска Среди счастливцев, допущенных к ранее засекреченным материалам сыска, был занимавший высокое служебное положение (с 1882 г. — директор Общего архива Министерства двора) Г.В. Есипов, о кагором в 1884 г. тогдашний сатирик Владимир Михневич писал, что Есипов «“свой человек” в государственных архивах, из которых и черпает, с трудолюбием запасливой пчелы, архивный мед для своего иждивения. Благодаря этой, недоступной для других исследователей привилегии г. Есипов и за историка прослыл, хотя его труды («Раскольничьи дела XVIII столетия», «Сборник документов по делу царевича Алексея» и прочие) состоят, собственно, в списывании, нанизываньи и подшивании из архивов однородных материалов, без всякой почти разработки» (477, 81).

В сатире Михневича много правды, за исключением последнего утверждения. Наоборот, Есипов стремился (правда, не вполне удачно) так препарировать найденные им архивные материалы, чтобы с их помощью создать законченную историческую новеллу на историко-криминальную тему. В то время этот метод стал столбовым путем для историков политического сыска — взять из архива розыскное дело и создать из него документальный рассказ с элементами беллетристики: «Если бы в конце 1720 года мы отравились в мирную Хутынскую обитель, то приехали бы туда как раз кстати: вечерком, 23 ноября, у уставщика отца иеромонаха Никона Харкова была маленькая пирушка… Мы бы увидели вокруг ведра..» и т. д. Но это уже цитата из новеллы другого крупного популяризатора исторических знаний, знатока фондов политического сыска М. И. Семевского, который совершил немало «путешествий» в застенок XVIII в. (664, 30). По умению увлекательно и живо излагать сюжет нередко пространного и запутанного дела о государственном преступлении с ним не могут сравниться ни трудолюбивый, но скучноватый Есипов (отсюда и возникло впечатление Михневича о коллекционировании Есиповым фактов), ни чрезмерно увлекавшийся беллетристикой Д.Л. Мордовцев (482), ни другие авторы, которым Семевский давал место на страницах своей «Русской старины».

Значение этого издания для нашей темы огромно. Журнал Семевского печатал в большом количестве статьи о политическом сыске и публиковал документы. В этом с Семевским соперничал другой выдающийся исторический журналист П. И. Бартенев — основатель и редактор «Русского архива». Публикации о политическом сыске появлялись и в «Чтениях общества историков при Московском университете», и в «Древней и новой России». Печатали их и в «Историческом вестнике» С.Н. Шубинского и в других журналах, а также в отдельных сборниках материалов типа «Семнадцатого века» П.И. Бартенева или Сборника исторических материалов и документов М. Михайлова. Делать такие публикации было не очень трудно — и до сих пор какой стороны жизни России XVIII в. ни коснешься — всюду натыкаешься на следы работы политического сыска, вдет ли речь о законодательстве, театре, фольклоре, журналистике или внешней политике. В советское время материалы политического сыска XVIII в. кормили множество историков, занятых изучением «классовой борьбы», социальных противоречий, восстаний К. Булавина, Е. Пугачева, а также биографий «деятелей освободительного движения» (А. Радищева, Н. Новикова и др.). Вслед за В.И. Веретенниковым, который дал в двух своих книгах 1910 и 1915 гг. детальный очерк истории петровской и анненской Тайных канцелярий как государственных учреждений, советские историки (К. Сивков, Н. Голикова и др.) продолжили изучение органов политического сыска уже как части карательной машины «классового господства помещичьего государства». В последние годы история сыска привлекает внимание ведомственных историков правоохранительных учреждений (преимущественно учебных), которые старательно ищут определенные черты преемственности в деятельности различных карательных органов прошлого и настоящего. Они изучают истерию становления и развития в России органов полиции, политического сыска, анализируют систему государственных преступлений прошлого. Изданные в «Библиотечке сотрудников органов внутренних дел» или в виде бесчисленных «сборников научных трудов», «учебных пособий», эти работы хотя и построены отчасти на привлечении архивных документов, но в основном источниковедчески беспомощны. Они несут на себе отпечаток «ведомственной науки» с характерным для нее отрывом изучаемого предмета от истерического контекста, дилетантским антиисторизмом.

Источниками данной работы являются многочисленные публикации материалов по политическому сыску в различных журналах и сборниках. Это отрывки из следственных дел, приговоры, показания, это целые дела. Особое внимание мною уделено архивному материалу, ранее недостаточно введенному в научный оборот. Речь идет, прежде всего, о фондах (разрядах) 6 («Уголовные дела по государственным преступлениям») и 7 (Преображенский приказ, Тайная канцелярия и Тайная экспедиция), а также других фондов Российского государственного архива древних актов. Во введении к книге, которая посвящена анализу специфики исторических документов политического сыска, нет необходимости давать им какую-либо характеристику. Эго будет сделано в конкретных главах книги.

Цель данного исследования отражена в его названии. Моя задача сводится к изучению различных аспектов этой важной в истории России темы. Во-первых, мне кажется важным проследить формирование и номенклатуру системы государственных (политических) преступлений. Во-вторых, нужно дать очерк эволюции органов политического сыска и уделить место их руководителям. В-третьих, в такой книге важно достаточно подробно рассмотреть «технологию» сыска, начиная с доноса (извета), ареста и кончая смертью или освобождением попавшего в политический сыск человека, который, выступая в роли изветчика, ответчика или свидетеля, проходит все этапы расследования. В-четвертых, кажется важным собрать, подчас по крупицам, сведения о том, как воспринимался политический сыск в русском обществе. Наконец, в-пятых, важнейшей, сквозной темой книги является тема «Самодержавие и политический сыск» — два исторических института, теснейшим образом связанных друг с другом.

Было бы ханжеством сказать, что, работая над этой книгой, я не думал о ближайшем прошлом нашей страны и ее настоящем. Демоны политического сыска еще живы на Лубянке и Литейном, в сознании свободных граждан России. Ассоциативная, да подчас и прямая связь между историческим прошлым и настоящим с роковой неизбежностью возникает в сознании всех, кому за сорок. Дьявол все время толкал автора под локоть: «Зачем ты пишешь, что каторжане при Екатерине II на Камчатке “хаили довольно свободно”? Пиши проще — “хаили расконвоированными”! Зачем пишешь “допрос по свежим следам”? Пиши смело: “Момент истины”!» и т. д. Но я все время держал себя в руках, не давал разыграться примитивным сравнениям и ненаучным фантазиям. Конечно, я мог бы посвятить эту книгу всем доносчикам русской истории, без упорного, творческого труда которых эта книга вряд ли была бы написана. Не будем забывать, что с изветов начиналось 99,9 % политических дел в России XVIII в. Однако такое посвящение будет понято как снобизм автора, а некоторые простые души даже поощрит к желанию так запечатлеться в будущей истории России. Поэтому я посвящаю эту книгу моим друзьям, коллегам, родным, которых я несколько лет безжалостно истязал рассказами об ужасах Тайной канцелярии. С теплым чувством я вспоминаю и моих японских коллег из Славянского исследовательского центра Университета Хоккайдо (г. Саппоро, Япония). Там мне, получившему грант Центра, посчастливилось провести девять месяцев в 1996–1997 гг. Вдали от России и ее проблем, в комфорте и покое, которые создают иностранным ученым гостеприимные хозяева, я и написал (по собранным за несколько предыдущих лет материалам) эту книгу. Признателен я также и рецензентам моей рукописи Е.А. Правиловой и П.В. Седову, коллегам по Отделу древней истории Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН, которые весной 1998 г. на заседании Отдела обсудили мою рукопись и сделали важные замечания. Благодарен я и сотрудникам Российского государственного архива древних актов и, в первую очередь, А.И. Гамаюнову, С.Р. Долговой, всем, кто словом и делом помогал мне в этой работе.