Единицы условности

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Однажды я читал книжку о кровосмесительной связи гастрономии и химии. О том, что человек, по сути, мало чем отличается от реторты, в которой происходят какие-то каталитические процессы. Съел бисквит - один процесс, запил его чаем - другой. Честно говоря, я там мало что понял. Кроме того, мне всегда становится как-то неуютно от осознания того позорного факта, что человек - это смесь белков, углеводов, воды и щелочи.

Я бы, будь моя воля, предпочел быть слепленным из олова, покрытого киноварью. Так, чтоб не проливался тот дымчатый рейнвейн, из которого я бы состоял вместо воды.

Увы, все устроено так, как оно устроено. И в книжке про кровосмесительную связь гастрономии и химии мне с пугающей сложностью еще раз указали на место.

В книжке, кстати, была глава, посвященная афродизиакам. С каким-то даже презрением про афродизиаки сообщалось, что вот, дескать, тысячелетиями в мире существовало упорное заблуждение на их счет. Традиционно к афродизиакам относят то, что формой, запахом или еще каким боком напоминает фаллос или вульву. Чаще всего эти малоцензурные в плане внешнего вида вещи находят в морских глубинах. Что неудивительно. Афродита ведь родом из морской пены.

Тысячелетиями афродизиакам приписывались свойства едва ли не магические.

Меж тем как даже первокурснику сегодня ясно, что магия тут ни при чем. А весь сыр-бор на самом деле возник из-за каких-то алкалоидов и феромонов, удельный вес которых в трюфеле несколько больше, чем в байонской ветчине. Причем если честно, то ненамного.

Практически любой продукт может быть записан в афродизиаки. Если подходить научно, то любовный жар или там именины сердца можно раздуть и при помощи вареной репы, если съесть этой репы семьдесят два кило. Или при помощи жареной картошки, если поджарить ее на оливковом масле с чесноком и кайенским перцем.

Но алкалоиды и феромоны в отличие от аспирина штука ненадежная. Механизм их действия остается загадкой даже для органических химиков. То есть не механизм даже, а обязательность, неотвратимость последствий. Я не имею в виду исключительно альковную сторону вопроса. Афродизиак ведь - он не только про постель. Я имею в виду принципиальную способность пищи возбуждать, ну, например, положительные эмоции или даже восторги. Почему-то одни вещи кажутся нам вкусными, а другие - ровно наоборот. А те, что кажутся невкусными, становятся вкусными при других обстоятельствах. И где-то, наверное, есть тот ключевой принцип, который, подобно золотому сечению в механике, творит кулинарные чудеса.

Я не собираюсь достичь глубокого обобщения, я просто расскажу три маленьких эпизода моей собственной гастрономической биографии. Первая история - это история про вкус.

Однажды я обедал в московском ресторане «Клуб Т». Шефом там был Патрис Тережоль, он позвал меня, чтобы показать какие-то новые фокусы в меню.

В числе прочего там был то ли голубь, то ли перепелка, присыпанная трюфельной крошкой. Я методично жевал превосходно приготовленную птицу, размышляя о том, почему принято сходить с ума от трюфелей, вкус которых столь невнятен.

Своим недоумением я поделился с Тережо-лем, и он, кажется, обиделся. «Ты просто не понимаешь, о чем говоришь, - сказал он. - Ты ел когда-нибудь целый трюфель?» Такого факта в моей биографии не было.

«Хорошо, - сказал Тережоль, - то есть плохо. Но это легко исправить. Меня научили этому еще в детстве. Чтобы понять, что такое трюфели, надо взять один крупный экземпляр, отварить его и съесть, как картошку. Хочешь попробовать?» Я захотел.

Тережоль сгонял на кухню и принес довольно увесистый черный комок, похожий на мумифицированный картофельный клубень.

«Это перигорский трюфель. Пять тысяч франков за килограмм. Сейчас я его отварю, а ты съешь. Просто с солью. Или без. Как хочешь. Белые трюфели из Альбы1 можно есть сырыми. Перигорские2 лучше отваривать, но, в общем, можно есть и сырыми. Тебе как?»

Я на всякий случай согласился с отвариванием.

Мое глубокое убеждение заключается в том, что гастрономия - это искусство оправдывать ожидания. В этом смысле она похожа на почту. Посылая письмо, приятно быть уверенным, что ровно через два дня оно дойдет до адресата. Заказывая бифштекс с кровью, хорошо получить его багрово-красным на срезе.

Проблема с трюфелем была в том, что я ровным счетом ничего от него не ждал. И поэтому был совсем не готов к тому, что на меня обрушилось. Не готов к текстуре, похожей на печеный каштан. Не готов к мощному обволакивающему аромату, проникающему под кору головно А л ь б а - деревенька в итальянской провинции Пьемонт. Центр мировой торговли белыми трюфелями.! Перигор - французская провинция, знаменитая черными трюфелями. го мозга, как веселящий газ. Не готов к этому шсусу, в котором, кажется, было все: от весомого благородства вареного боровика до легкомысленной развязности лисички, от сладковатого дурмана прошутто до хитрой кислинки гюверцт-раминера. Присыпанный крупной морской солью трюфель напоминал соленый груздь, щедро сдобренный сметаной и уже запитый водкой. Ощущение было такое, как если бы на сцену вышел одинокий солист и вдруг запел, как весь хор Красной Армии сразу.

Это была настоящая инициация. Как у Каста-неды в «Дон Хуане»1, только без галлюцинаций.

После я несколько раз повторял этот фокус. И всякий раз трюфели поворачивались ко мне какой-то новой своей стороной. Вместо соленых груздей они выдавали вкус печеных яблок, а вместо гюверцтраминера отчетливо пахли сотерном2. Зато с тех пор я понял, как витиевато, как протеично устроен их вкус. Как умеют они подстраиваться под другие продукты, и как мягко, но властно они навязывают свою волю, скажем, голубиному мясу.

Теперь я уже никогда не задамся глупым вопросом, почему мир сходит с ума от трюфелей,

1 Дон Хуан - персонаж книг Карлоса Кастанеды, индеец, вводящий ге роя в магический мир галлюциногенных веществ и мистических опытов, свя занных с их употреблением.

2 Сотерн - местечко на юге французского региона Бордо, родина глав ных десертных вин мира. Лучшее сотернское вино делают в замке Chateau D'Yquem. ведь они могут обычного голубя превратить в птицу феникс.

Вторая история - это история про сочетания. А точнее, про альянсы свеклы.

Мне всегда казалось, что я все знаю про этот пунцово-бурый овощ, которым были доверху забиты кадки в овощных магазинах моего детства. Я знал, чего от нее ждать, а чего никогда не дождешься. Я ел ее переваренной, недоваренной и какой-то еще. В общем, относился к ней, как к неприятному близкому родственнику, которого принято сажать за стол исключительно из-за кровных уз.

Однажды в Париже, оказавшись в ресторане Ги Савуа1 «Букинист», я с тревожным скепсисом заказал карпаччо из сырой свеклы с козьим сыром.

Надо ли вам говорить, что меня ждало разочарование пополам с потрясением. Разочарование в том, что я напрасно прожил больше четверти века, и потрясение, что такое бывает. Ломкая, карамельная текстура тончайших ломтиков свеклы идеально дополняла суглинистую массу мягкого шавиньоля. Вкус буряка входил в дымчатый аромат сыра мягко и настойчиво, как меч самурая в его же живот, творя одновременно что-то очень страшное, противоприродное и в то же время органичное.

Савуа, Ги - французский повар, которого гастрономические критики прозвали главным футуристом кухни. Владеет несколькими ресторанами в Париже. В этом не было обмана, алхимического трюка - все было максимально прозрачно. Только сыр и свекла. Они не могли быть вместе, но они были вместе, и от их союза по альвеолам пробегали искорки электричества.

В лондонском ресторане «Вулсли», где едят все супермодели британской короны, меня накормили салатом из вареной свеклы. Крошечные буряки лежали на большой тарелке в обществе листьев салата корн, орешков пиний, припорошенные пасмурными каплями соуса из горчицы и меда. И опять я не узнавал свеклу. Неужели это была она, бесстыдная скромница, та пунцовая дурища, кубики которой я в детстве всегда выкидывал из борща? Передо мной был не овощ, а настоящее сопрано, уверенное, что независимо от того, что там пиликают скрипки и ухают литавры в оркестре, стоит ему запеть, и все уши моментально будут его.

После этого я ел тушеную ботву молодой свеклы, и это было чудо что такое вместе с кровоточащим стейком. Меня кормили чипсами из сладкой лангедокской свеклы под жареный палтус. Я пробовал свекольный сок в смеси с яблочным и должен сказать, что это самый веселый из полезных соков на планете. Третья история - история про форму.

Я очень люблю окрошку. Настолько, что считаю ее высшим достижением русского духа. Примерно таким же, как балет и романы Достоевского, только в другом роде.

Но хорошая окрошка редка, как русские футбольные победы.

Не в силах найти идеала в ресторане, я как-то затеял окрошку дома.

Я сделал над собой чудовищное усилие и нарезал картошку. Я достиг вершин сосредоточенности и накромсал редиску и свежий лук. Я сделал все, но моей окрошке все равно чего-то не хватало. Вкус ее был нерегулярен, как рейсы из Москвы на Ибицу1.

Я не понимал, в чем дело. Продукты, которые я закупил, были лучшими. Нарезка - пусть не самой виртуозной, но вполне педантичной. И тем не менее в целом все равно это было не то. Ну или не совсем то.

Я поделился своими невзгодами с главным московским ресторатором Аркадием Новиковым. Он спросил меня только одно: «А ты как режешь продукты?» «То есть как это как? Как придется», - ответил я.

«В том-то и дело. В настоящей окрошке все компоненты должны быть нарезаны гомогенно - кусочками не больше ногтя. Все - картофель, редис, мясо, колбаса - должно быть примерно одного размера».

Это было так просто, что звучало совершенно неправдоподобно. Однако, придя домой, я

И б и ц а - остров Балеарского архипелага. Расположен недалеко от Испании. С 60-х годов - мировой центр буйной курортной жизни. Из России регулярных рейсов на Ибицу нет. Летом туда организуются туристические чар-теры. все-таки проделал эту самую гомогенность с мясом и овощами.

И - странное дело - окрошка действительно приобрела тот самый вкус, за которым я безуспешно гонялся.

Я много экспериментировал потом с формой, пока эмпирическим путем не установил то, что и так должно быть понятно с рождения. Что для ухи картошку надо нарезать крупно. А свеклу для борща - мелко. Я узнал, что на рынке надо ходить не к мяснику с хорошим мясом, а к тому, кто умеет хорошее мясо разделывать на правильные куски, ибо ничего не выглядит и не готовится так беспомощно, как неумело разделанный стейк с костью или неаккуратное баранье ребро. Но дело не только в ребрах.

Я уверен, что то, что написано в книжках про химию и еду, - абсолютная правда.

Нет никакого сомнения, что существуют какие-то идеальные сочетания продуктов. И одни продукты подходят друг другу, как супруги. Другие будут в вечном конфликте, как кошка с собакой.

Совершенно точно, что форма играет важную роль. И мелкая картошка для окрошки предпочтительней крупной.

Но все-таки есть и четвертая сила. Обычно ее называют аппетит. И если традиция не врет, настоящий аппетит приходит не до, не после, а во время еды. й