Единицы условности

ТОМАС КЕЛЛЕР,

В начале XXI века парижские гастрокритики дружно признали лучшим французским рестораном в мире таверну The French Laundry. В этом не было бы большой сенсации, если бы таверна с такой вывеской была прописана на Елисей-ских Полях, в Лилле или на Кап-Ферра. Однако она окопалась в Калифорнии, а ее шеф-повар и владелец - стопроцентный американец Томас Келлер - не заканчивал школу Cordon Bleu1, не учился у Бокюза и Дюкасса. Собственно, он вообще нигде и никогда не учился серьезной стряпне и не имеет даже диплома курсов приготовления гамбургеров.

Все, что он умеет в гастрономии, Келлер придумал своей собственной ушастой головой. «Это какое-то непостижимое волшебство», - пишет о нем международная пресса. «Это просто настырность и наглость», - говорит он о себе сам.

Настырность и наглость принесли Келлеру все возможные профессиональные регалии. Ему сегодня полтинник, возраст, когда мужчин уже

1 Cordon Bleu - престижная парижская школа кулинарного мастерства, основанная в конце XIX века. Сегодня имеет филиалы по всему миру. не интересуют отточенные фитнесом и диетой формы секретарш, но еще не волнуют натуральные локоны школьниц. У Келлера внешность характерного киноактера из тех, что с равным успехом пробуются на роли гангстеров и университетских профессоров. У него два ресторана в калифорнийской долине Напа, два в Нью-Йорке и один в Лас-Вегасе. Вся эта разношерстная компания чертовски прибыльна. Только семнадцать столиков The French Laundry приносят ему ежегодно семь с половиной миллионов у.е. чистого дохода.

Его книга о принципах кухни выдержала уже шестнадцать изданий и продалась в США общим тиражом в четверть миллиона копий. Это удивительно много, учитывая перегретость рынка американской кулинарной прессы, живую богиню американских домохозяек Марту Стюарт, а также стоимость Келлеровой книжки - пятьдесят единиц условности.

У Келлера действующий контракт с породистой посудной конторой Christofle, которая отстегивает ему крупные суммы за право использовать его имя в линии серебряных бокалов и подставочек для яиц.

У Келлера вообще все в порядке с деньгами, отзывами критиков и самооценкой. Причем в отличие от большинства современных гастроз-везд, сделавших себе паблисити участием в телевизионных шоу, Келлер заработал свое, не отходя от плиты. Происхождение мастера

Он не собирался становиться поваром. По молодости - а молодость его была в конце 60-х - заглянул в аудиторию Калифорнийского университета на предмет то ли социолингвистики, то ли лингвосоциологии. Запах кампуса, студенческая вольница эпохи, когда Джим Моррисон был еще жив, не впечатлили Томаса Келлера. Он не стал участвовать в сжигании армейских повесток, не увлекся тактикой партизанской войны с полицией и прочей борьбой с оккупационным режимом президента Никсона.

Келлер уехал из бунтующей Калифорнии путешествовать. Лень пополам с любопытством заставляет людей бежать от жизни в сторону вокзала и аэропорта.

Экзистенциальный туризм занимал Келлера несколько лет. О деньгах он не думал, они находились сами собой. Дороги тоже не выбирал, они сами приводили его туда, куда нужно. Загар перестал сходить с лица, что неудивительно для человека, ведущего образ жизни подсолнуха.

О таких людях американский журнал Time в свое время напечатал нашумевшую статью «Хиппи в конце пути». Ее потом даже опубликовал наш «Вокруг света». Там говорилось о поколении, выбравшем в качестве магистральной линии жизни тупик и загнавшем себя в дымящие конопляным дымом коммуны в странах третьего мира. Люди, хотевшие изменить мир, изменили всего лишь температурный режим собственного существования, поселившись в тропическом раю Гоа и Таиланда, решив заодно и проблему богатства и бедности: в тропическом раю можно было прожить месяц на доллар.

Келлера, однако, перспектива жизни на доллар не захватила. Он не прописался на ПМЖ в Гоа, а вернулся домой, в Калифорнию.

К моменту возвращения его мама с какого-то перепугу решила открыть забегаловку. «А кто у тебя будет шеф-поваром?» - спросил Келлер. «Это место пока вакантно, - ответила мать. - Хочешь - будешь ты». И Келлер ради усложнения собственной жизни захотел.

«Я не умел сварить даже яйца всмятку. Клиенты делали заказ, я искал рецепт в поваренной книге и пытался его повторить. Получалось, честно говоря, довольно редко. Но я был философским юношей и обвинял в этом не себя, а авторов этих самых поваренных книг. Собственно, тогда я решил написать такую книгу, которая не врала бы про рецепты и продукты. Первое, что я сделал, я поехал во Францию - искать правду, но не в книгах, а в ресторанах».

Несколько лет Келлер путешествовал по Франции, питаясь в знаменитых харчевнях. Если не хватало денег, работал за ужин посудомойкой или чистильщиком овощей.

«За годы во Франции я вступил, если так можно выразиться, в интимные отношения с продуктами. Я стал их чувствовать, как охотник чувствует зверя. Я узнал их характер, привычки, узнал, что они любят и ненавидят. Я понял главную вещь - с картофелем и свеклой надо обходиться так же, как с людьми. Если ты хочешь добиться от них результата, надо открывать лучшие стороны их натур.

И тут, как при игре на музыкальных инструментах, важна муштра. Мой любимый соус - «Оландез»: яйца, лимонный сок, сливочное масло - ерунда, в общем. Но на то, чтобы найти правильный режим его взбивания, у меня ушли годы.

Или мясо. Я долго изучал нюансы цвета, как он меняется от температуры, от времени. И теперь я знаю, что мне в гастрономическом смысле может дать каждый конкретный кусок говядины. Знаю так же точно, как будто он предъявил мне подробнейший CV».

Время, проведенное во Франции, у Келлера ушло не только на выстраивание интимных отношений с картофелем и свеклой. Келлер стажировался, например, у Ги Савуа, который в тот момент (конец 70-х - начало 80-х) был главным гастрономическим выскочкой Европы.

Старая поварская гвардия обвиняла Савуа едва ли не в колдовстве, модные журналы были от него в восторге. Савуа вместе со своими коллегами - Гераром, Бокюзом, Робюшоном и прочими - сделал из французской кухни сальто. Они придумали, как облегчить соусы, как привести цветущую сложность галльской стряпни в соответствие с диетическими кредо эпохи.

Это была революция. И Келлер оказался в ее эпицентре. Такое в его жизни произошло второй раз. Но из революционной хиппистской Калифорнии Келлер бежал, в революционной поварской Франции, наоборот, задержался. Это определило его дальнейшую биографию. Потому что во Франции он оказался среди победителей, а историю, как известно, пишут именно они. Американская психопатия

Вволю полютовав на пепелище старой французской кухни, Келлер вернулся на родину. Гастрономически она тогда представляла собой чистый лист. Что-то относительно съедобное делали в Новом Орлеане, кое-какие приличные места тлели в Нью-Йорке, но в мировом масштабе это был практически ноль. Словосочетание «американская кухня» вызывало в мозгу устойчивые ассоциации с гамбургером, хот-догом, в лучшем случае - с говяжьим стейком. Но чаще всего сочетание слов «американская кухня» вызывало - особенно у европейской публики - ехидный смех. Всем казалось, что «американская кухня» почти как «сталинская демократическая конституция» - чистой воды оксюморон.

Однако именно в начале 80-х, буквально в тот момент, когда боинг с Келлером на борту приземлялся в аэропорту имени Дж. Кеннеди, в Америке проснулся новый аппетит. Это было связано с развитием в Калифорнии виноделия, которое благодаря миллиардным инвестициям за десяток лет скакнуло из восьмого века в двадцать первый, с агрессивным наступлением культуры глосей-журналов, с целой кучей экономических и социальных пертурбаций. Америка со страшной силой взялась за преодоление комплекса гастрономической неполноценности.

Келлер уже знал, как нужно себя вести в революционных ситуациях, и самым рачительным образом воспользовался этим знанием.

Он открыл в Нью-Йорке ресторан Racel. Это место стало сенсацией столицы мира, хотя с современной точки зрения ничего сенсационного Келлер Нью-Йорку не предложил. Он всего-навсего перепробовал все продукты на всех рынках, объездил все окрестности в поисках подходящих поставщиков и подал ньюйоркцам такую говядину, такую картошку, спаржу, брокколи и т.д., о существовании которых они до Келлера даже не догадывались.

Гастрономические критики начали сравнивать Келлера с Микеланджело, который говорил, что он ничего специального с мрамором не делает, просто убирает лишнее. Келлер не стремился поразить воображение жителей Нью-Йорка фокусами, он находил такие продукты, которые были прекрасны сами по себе, с незначительным вмешательством поварского искусства.

Захлебывающиеся восторги нью-йоркских критиков продолжались пять лет. До тех пор, пока Келлер в очередной раз не собрал вещи и не уехал в Калифорнию. Французский связной

В Калифорнии, в местечке Йонтвиль, в самом, что называется, сердце винодельческой долины Нала, в 1994 году Келлер открыл ресторан The French Laundry - «Французская прачечная». Название досталось ему вместе с буколического вида домом. Вокруг живописно набухают на солнце ягоды каберне и прочего совиньона. В аккуратных винарнях алкогольные откупщики превращают гроздья винограда в бутылки с пурпурным вином по имени, например, цинфан-дель.

В 90-х калифорнийское виноделие пережило бурный период расцвета. Винные критики надавали тамошним винам громких эпитетов, наставили высших дегустационных баллов. Цинфан-дель, каберне и прочий совиньон из долины Нала завелся в погребах коллекционеров по всему миру. Как следствие - расцвел винный туризм. Знатоки из Лондона, Нью-Йорка и даже Парижа зачастили на Калифорнийские холмы, чтобы на месте убедиться в том, что отличное вино на их столе - не фикция, не коммерческая химера, а самая натуральная штука из плоти и крови.

Тут-то всех этих знатоков и поджидал Томас Келлер.

Основными идеологическими основами его «Французской прачечной» стали качество продуктов и то, что Келлер назвал «принципом уменьшающегося удовольствия». Он придумал, что в обеде важен ритм и размеры порций. Самый вкусный суп после третьей ложки уже не удивляет, а только насыщает, а восьмая ложка убивает воспоминанием о самом главном - той ложке, что была первой.

Порции в The French Laundry крошечные. Но зато одних супов там могут подать дюжину, а обед растягивается на несколько часов. Вполне традиционную практику длинных обедов - так медитативно всегда едят во Франции и Италии - Келлер сумел сделать динамичной и увлекательной, как хороший голливудский фильм.

Маринованная устрица, уютно устроившаяся на горке из огуречной лапши, сменяется гороховым супом с чипсами из пармезана. Спаржа, политая самым тщательно приготовленным соусом в мире «Оландез», уступает место живописному салату из черных фиг, сладкого перца и фенхеля. Черный трюфель из Умбрии, брачую-щийся с картофельным пюре, следует за классической интригой своего коллеги - черного трюфеля из Перигора с гусиной печенкой и яблоком. Пирожные из трески конкурируют с морским окунем, появляющимся на столе в компании с зелеными равиолями. И так до бесконечности, которую даже последователи трагического экзистенциализма не назовут «дурной».

Сложное это священнодействие обнаружило вдруг недюжинный коммерческий потенциал. «Французская прачечная» практически моментально получила титул лучшего ресторана Америки. Потом еще дюжину гастрономических премий. И наконец, «Оскар» от британского журнала The Restaurant - как лучший ресторан мира, а также сертификат Ассоциации парижских ресторанных критиков, признавших «Прачечную» главным французским рестораном планеты.

Столик там уже давно надо бронировать на годы вперед. Келлер стал получать предложения открыть филиалы «Прачечной», подмасленные чеками на миллионы долларов. Келлер сначала не хотел сиквелов. Когда ему предложили сделать кафе в небоскребе AOL Time Warner в Нью-Йорке, он долго мучился. «В жизни успешного повара всегда наступает момент, когда ему надо становиться из творца менеджером, потому что надо тиражировать успех, надо двигаться дальше. Подписать пару бумажек, поторговать лицом. А кухня - уже черт с ней. Я так не умею. Мне надо все контролировать. Я так не могу».

В итоге он, конечно, все смог. Сиквел The French Laundry в Нью-Йорке называется латинской формулой Per Se - «Само по себе». Претенциозная эта вывеска оправдывала в глазах Келлера то, что он ненавидел больше всего на свете: эксплуатацию одного и того же приема. Per Se позиционировался как самостоятельный проект, не имеющий с «Французской прачечной» ничего общего, кроме имени творца. На самом деле, конечно же, Per Se - это та же «Прачечная», только с видом не на виноградники Напы, а на кусок Нью-Йорка. И меню примерно такое же, только покороче, как антология в сравнении с полным собранием сочинений.

Ради Per Se Келлер на четыре месяца закрыл The French Laundry. Ему, видите ли, надо было лично научить поваров Per Se взбивать соус «Оландез». Это стоило ему двух с половиной миллионов долларов убытков, но он вообще очень легко относится к деньгам. В день, когда Per Se должен был открыться, там случился пожар. «Мои партнеры чуть не сошли с ума, когда узнали, что мы едва не спалили здание AOL Time Warner, которое стоит, кажется, полтора миллиарда долларов. Я согласен, зданию в этом случае не поздоровилось бы. Но разве какой-то пожар может что-то изменить в моей жизни?»