Экономические дискуссии 20-х

Введение

Воссоздание экономической истории и истории экономических дискуссий 20-х годов — задача чрезвычайно емкая: решить ее призвана экономическая наука. Цель настоящей книги — дать общие подходы, высказать определенную точку зрения о ходе дискуссий 20-х годов, остановившись подробнее на дискуссиях методологических.

В 20-х годах шли напряженные споры о природе переходного периода, о путях развития крестьянского хозяйства, о взаимоотношениях социалистического сектора с досоциалистическими секторами экономики, о плане и рынке, методах планирования и регулирования рыночной конъюнктуры: о ценообразовании, денежном обращении и кредите, об источниках накопления и темпах роста и т. д. Вместе с тем видное место в литературе 20-х годов занимали дискуссии, посвященные, казалось бы, отвлеченным, далеким от практики проблемам - методологии политической экономии, трактовкам фундаментальных категорий экономической теории.

Чем было вызвано внимание к проблемам методологии политической экономии, почему экономическая литература 20-х годов, по образному выражению современников, была "непрерывным семинаром по Марксу"? Дело в том, что многие проблемы экономической теории вставали перед победившей революцией впервые. Строительство социализма в крестьянской стране требовало создания новых, непредвиденных ранее, взаимоотношений с крестьянством, с частным мелкособственническим хозяйством, нового решения вопроса о рынке, деньгах, кредите; требовалась разработка теории планирования в условиях действия закона стоимости.

Процесс строительства социализма оказался сложным и противоречивым, природа этого процесса должна была стать объектом теоретического изучения. Как возникают новые, качественно иные социальные формы, каково их соотношение с формами старыми, каково содержание самого процесса их возникновения, каково соотношение спонтанных и сознательно формируемых моментов в этом процессе - все эти методологические и философские вопросы ставились в 20-х годах впервые в истории общественной науки, ответы на них впервые проверялись на практике, соотносились с реальным преобразованием общества.

Большинство экономистов, участвовавших в методологических дискуссиях 20-х годов, примыкали к одному из двух противоборствовавших направлений, получивших в ходе дискуссии названия "механистов" и "идеалистов". Лишь немногие из участников дискуссий критически воспринимали позиции обоих названных направлений.

"Механисты" и "идеалисты" давали противоположные трактовки понятия производственных отношений, их взаимодействия с производительными силами, по-разному трактовали процесс общественного развития. "Механисты" сводили производственные отношения к организационным, технико-экономическим отношениям, развитие общества трактовали как реорганизацию, перегруппировку элементов производительных сил. "Идеалисты", напротив, отрывали производственные отношения от реального процесса производства, превращали их в самодовлеющие формы. Развитие социальных форм представлялось с позиций "идеалистов" как процесс, внешний по отношению к производительным силам.

Позиции как "идеалистов", так и "механистов" отражали определенную сторону, определенный момент историко-экономического процесса становления новых производственных отношений: с одной стороны, необходимость перегруппировки элементов старых производительных сил и поддержания определенного равновесия между ними, с другой — активную роль производственных отношений в преобразовании общества, относительную самостоятельность их движения в переходный период. Однако, будучи абсолютизированы, как тот, так и другой подходы могли служить основанием для неверных выводов.

Возникновение двух направлений в методологических дискуссиях 20-х годов было обусловлено не только исторически, но и гносеологически. Само марксистское понятие "производственные отношения" чрезвычайно сложное, емкое, внутренне противоречивое. Оно включает моменты социально-классовые (отношения между классами и социальными группами по поводу средств производства, произведенного продукта, прибавочного труда), организационные (соединение работников со средствами производства, распределение рабочей силы, сотрудничество в процессе производства и т. д.) и, наконец, "вещные" (связь между производственными отношениями и теми материальными объектами, по поводу которых эти отношения возникают). Еще более сложным неизбежно оказывается представление о процессе развития производственных отношений, о процессе трансформации, преобразования производственных отношений капиталистических в отношения социалистические.

В любом обществе производственные отношения являются в определенном смысле "вещными": они устанавливаются по поводу вещей, осуществляются через движение вещей. Средства производства, продукты труда являются не только объектами производственных отношений, но в известном смысле и "носителями" производственных отношений, поскольку лишь через движение вещей производственные отношения устанавливаются и реализуются.

Сложная, внутренне противоречивая природа производственных отношений обусловливает возникновение различных трактовок, абсолютизирующих ту или иную их сторону: либо растворяющих социальные формы в материально-техническом процессе производства, либо полностью отрывающих социальные формы от их материального содержания, от реальных производственных процессов.

В первом случае в экономической науке начинают доминировать проблемы организационно-технические. Собственно политико-экономические проблемы, социальная организация общественного производства, производственные отношения оказываются вне поля зрения экономистов. При всем безусловном значении проблем организации сами по себе они не могут заменить политическую экономию, раскрыть общественные законы производства, распределения, обмена и, следовательно, найти наиболее рациональные, адекватные производственным отношениям формы организации хозяйственного механизма, направления экономической политики.

Во втором случае (в случае отрыва социальной формы от материального процесса производства) производственные отношения оказываются либо индивидуальными отношениями между людьми (например, единичными меновыми актами), либо идеологическими формами, идеологическими целями, которые ставят перед собой люди, либо, наконец, формами права, правового регулирования экономической жизни. Такой подход к производственным отношениям мешает анализу реальных экономических процессов, способствует тому, что политическая экономия замыкается в сфере изучения логической взаимосвязи категорий. Политико-экономический анализ в этом случае оказывается крайне обедненным, изучение экономических форм — оторванным от реальных экономических процессов, превращается в логические упражнения.

Мы далеки от того, чтобы отрицать значение внутренней логики научных категорий, исследования их взаимосвязи, взаимного перехода и т. д. Но такое исследование в конечном счете не может быть самодовлеющим, не должно отрываться от изучения реальных экономических процессов. Сам по себе анализ научных категорий может способствовать развитию научного аппарата, повышать культуру научного мышления, но он не может решать позитивных проблем, стоящих перед политической экономией. Более того, оторванное от жизни теоретизирование, сделавшись системой, со временем неизбежно вырождается, перестает приносить пользу даже как "интеллектуальная тренировка".

Исследование, опирающееся на один из этих подходов, может дать определенный позитивный результат, относящийся не столько собственно к политической экономии, сколько к смежным с ней областям. Таким результатом может быть либо постановка организационных проблем применительно к экономике, либо разработка логики научных категорий, совершенствование научного инструментария. Однако характерно, что, превращаясь в систему, подменяя всю политическую экономию, тот и другой подходы неизбежно перерождаются в бесплодную схоластику, с той лишь разницей, что в одном случае это схоластика "математическая", "организационная", а в другом — "диалектическая": псевдомарксистская, гегельянская или кантианская.

На рубеже 20-х и 30-х годов экономические дискуссии были оборваны, многие ученые, представлявшие различные школы в политической экономии, подверглись репрессиям, их произведения стали недоступны читателям. Методологический, профессиональный уровень экономической науки 30-х годов и последующих десятилетий оказывается значительно ниже уровня науки 20-х годов.

Конечно, и в 30-х, и в 40-х годах в различных отраслях экономической науки трудились крупные ученые, научная традиция не обрывалась полностью, иначе было бы невозможным быстрое возрождение и продвижение вперед экономической мысли во второй половине 50-х и 60-х годах.

В чем значение экономических дискуссий 20-х годов для нашего времени? Прежде всего без их изучения не будет полным наше представление об экономических процессах и идейном противоборстве в переходный период, когда закладывались основы нашего сегодняшнего общества и, следовательно, зарождались те проблемы, которые сегодня перед нами стоят. Далее, изучение истории науки должно обогащать и саму науку, способствовать решению актуальных задач. История дискуссий 20-х годов должна предостеречь современную науку от опасности догматических тупиков, возникающих в результате односторонних, абсолютизированных трактовок исходных понятий политической экономии.

Анализ экономических дискуссий 20-х годов важен для полемики с немарксистскими направлениями в науке, для опровержения мифов об изначальном бесплодии марксизма, его якобы догматической природе. Литература 20-х годов является примером огромного разнообразия школ и концепций, смелых поисков, плодотворных постановок, глубоких выводов, во многом опередивших развитие мировой экономической науки.

Изучение экономической литературы 20-х годов, по нашему мнению, должно сыграть немаловажную роль и в создании подлинной картины общегражданской истории нашего общества. На нынешнем этапе этой работы нередко оценки тех или иных исторических фактов, того или иного лица с позиций нравственных критериев резко расходятся с оценками этих же событий, этих же лиц с позиций исторической и экономической целесообразности. При этом историки, философы, публицисты как на последнюю инстанцию в оценке событий и лиц ссылаются на экономические процессы, на хозяйственную ситуацию переходного периода, на стоявшие перед страной экономические задачи. Чем вызывается это противоречие, распространенный разрыв между нравственными и научными критериями?

Нам представляется, что причина этого противоречия заключается в следующем. С одной стороны, идет процесс воссоздания подлинной истории, восстанавливаются изначальные нравственные понятия применительно к историческому процессу. С другой же стороны, в области экономической истории во многих случаях сохраняются те оценки и критерии, которые сложились или были сформулированы в конце 20 — 30-х годах, в последующие десятилетия.

Между тем сложившиеся оценки экономических процессов, как и оценки событий и личностей, могут быть точно так же результатом мифотворчества. Реальный ход экономических процессов, выбор альтернативных вариантов развития отнюдь не самоочевидны; экономическая история нуждается в глубоком анализе, научном воссоздании в не меньшей степени, чем все другие стороны и грани реального исторического процесса. Если же разрушать и отбрасывать мифы, относящиеся лишь к некоторым граням общественного бытия, и оставлять в неприкосновенности все плоды мифотворчества в главной, решающей области исторического процесса — в экономической истории, то мы не вырвемся из противоречий и несоответствий. Без научного анализа экономических процессов и дискуссий мы не сможем реально оценить события и действовавшие на исторической арене персонажи.

Восстановление подлинной картины переходного периода, понимание как экономической практики, так и теоретических дискуссий требуют нового, глубокого осмысления послеоктябрьских трудов В. И. Ленина, изучения их не как собрания абстрактных вневременных истин, а как конкретных поисков и решений, вся глубина которых (а следовательно, и актуальность, и непреходящее методологическое значение) раскрывается лишь в том случае, если они рассматриваются в единстве с общественно-политическими и экономическими процессами тех лет, в общем контексте жизни общества переходного периода.

Ценную помощь автору на разных этапах работы над монографией оказали А. И. Пашков, Е. Г. Василевский, А. Л. Реуэль. Всем им автор глубоко благодарен.