Экономические дискуссии 20-х

6. Дискуссия об исторических границах политической экономии (1925 г.)

Политическая экономия оформилась в самостоятельную науку в период становления капитализма. Теория капиталистического способа производства разрабатывалась классической буржуазной политической экономией. К. Маркс и Ф. Энгельс обращали свои научные исследования прежде всего на изучение капитализма. В результате политическая экономия капитализма представляла собой стройную, развитую систему категорий, в то время как теории других общественно-экономических формаций еще предстояло создать.

В своем труде "Анти-Дюринг" Ф. Энгельс писал, что предстоит колоссальная работа по теоретическому освоению некапиталистических способов производства, по переосмыслению всей истории человечества. Политическую экономию, изучающую капитализм, которая к тому времени существовала в развитом виде, Ф. Энгельс назвал политической экономией в узком смысле слова. Политическую экономию, включающую наряду с капитализмом, и некапиталистические формации, он определил как политическую экономию в широком смысле слова.

Возникновение социалистического общества происходит принципиально иначе, чем возникновение других общественно-экономических формаций. Во-первых, социализм не зарождается в недрах предшествующего способа производства, социалистические производственные отношения формируются только после социалистической революции. Во-вторых, социалистические производственные отношения (объективные сами по себе) не могут возникнуть стихийно, независимо от практической сознательной деятельности победившего пролетариата, его партии и государства, направленной на построение социалистического общества.

Формирующая роль сознательной деятельности социалистического государства вовсе не опровергает объективного характера производственных отношений социализма (хотя, как мы видели, проблема взаимоотношения политики и объективных производственных отношений встает теперь принципиально по-новому).

Как мы видели, в первые годы после революции было распространено представление, будто планомерная форма функционирования социалистической экономики будет означать "преодоление" объективных экономических законов. Отсюда вытекало отрицание применимости политической экономии при изучении производственных отношений социализма.

В заметках на полях книги Н. Бухарина "Экономика переходного периода" В. И. Ленин подверг эту точку зрения глубокой критике, решительно отвергая утверждение Н. Бухарина, что конец капиталистического товарного общества будет концом и политической экономии1.

В 1925 г. в Коммунистической академии состоялась дискуссия об исторических границах политической экономии. Уже сам факт проведения этой дискуссии был положительным явлением в советской экономической науке, так как было положено начало преодолению неверной ограничительной версии, хотя полностью эта версия в ходе дискуссии 1925 г. и не была отброшена. Докладчиком выступил И. Скворцов-Степанов, который отстаивал марксистское определение границ политической экономии как науки, изучающей производственные отношения всех общественно-экономических формаций. В своем докладе он напомнил советским экономистам определение политической экономии в широком и узком смысле слова, данное Ф. Энгельсом. Анализируя многочисленные высказывания К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, докладчик показал, что определение предмета политической экономии в широком смысле слова, как науки, изучающей все общественно-экономические формации, не является чем-то случайным или независимым от всего учения марксизма, но полностью согласуется и вытекает из его революционной сущности.

Систематизация положений классиков марксизма-ленинизма о предмете политической экономии составляет бесспорную заслугу И. Скворцова-Степанова, так как овладение методологическим наследием К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина было одной из первоочередных задач советской экономической науки. Однако И. Скворцов-Степанов и поддержавший его М. Покровский, к сожалению, далеко не всегда умели вскрыть содержание и методологическое значение этих положений.

И. Скворцов-Степанов недооценивал роль научной абстракции и возражал против выделения способа производства в чистом виде из многообразных реальных отношений на том основании, что способ производства в чистом виде (например, чистый капитализм) есть не более чем абстракция. Политическая же экономия должна заниматься вещами как она застает их, а не чистым капитализмом. Но что такое вещи, как мы застаем их? — ставил вопрос И. Скворцов-Степанов и отвечал, что это и капитализм, и феодализм, и первобытные отношения. Однако то, что капитализм никогда не существовал в чистом виде, а всегда наряду с пережитками докапиталистических отношений, отнюдь не лишает политическую экономию возможности и необходимости заниматься способом производства в чистом виде, отвлекаясь от отношений, чужеродных ему.

В конце прошлого века буржуазный экономист П. Струве, отвергая абстрактную теорию реализации, обосновывал это тем, что капиталистические отношения всегда сосуществуют с докапиталистическими, а "самодовлеющий капитализм есть исторически немыслимый предел".

"Я не думаю, — писал П. Струве, — что Маркс когда-либо мог решать исторический вопрос на основании этой, совершенно абстрактной, конструкции"2.

Отвечая П. Струве, В. И. Ленин в статье "Еще к вопросу о теории реализации" показал, что, хотя чистый капитализм никогда не существовал и в силу ряда причин исторически невозможен, теоретическое, политико-экономическое исследование имеет дело именно с "чистым", абстрактным капитализмом. В. И. Ленин писал: «Что существуют многочисленные исторические и практические условия (не говоря уже об имманентных противоречиях капитализма), которые ведут и приведут гораздо скорее к гибели капитализма, чем к превращению современного капитализма в идеальный капитализм, — этого я, конечно, и не думаю отрицать. Но по чисто теоретическому вопросу "относительно идеального капиталистического общества" я сохраняю свое прежнее мнение, что нет никаких теоретических оснований отрицать возможность расширенного воспроизводства в таком обществе»3.

И. Скворцов-Степанов, отвергая расчленение реально существующих производственных отношений на качественно разнородные отношения капитализма, феодализма и т. д., превращал тем самым политическую экономию из теоретической науки в описательную. М. Покровский, поддержавший его, говорил, что политическая экономия и история народного хозяйства — различные науки "только для буржуазии".

Разумеется, научные категории отражают лишь сущность вещей, важнейшие, коренные, объективно обусловленные экономические связи, а не поверхностные, случайные, внешние связи и явления. Не всякое экономическое явление может быть выражено в категориях политической экономии. Научная система политической экономии способна отразить не всю конкретность экономической жизни общества, а лишь объективные производственные отношения, "скелет" общественной экономической жизни. Несовпадение всей разнообразной конкретности экономических явлений с абстрактной теорией вовсе не означает несоответствия абстрактной теории и действительности. Напротив, именно действительность (т. е., пользуясь философскими терминами, единство сущности и объективно вытекающих из нее явлений) и отражает абстрактная теория. Касаясь значения абстрактной теории, В. И. Ленин писал А. Потресову:

«Я не могу согласиться с Вами, что "центр тяжести вопроса заключается в конкретной невозможности абстрактно мыслимого положения", и главное мое возражение П. Б-чу (П. Струве. — В. М.) состоит именно в том, что он смешивает абстрактно-теоретические и конкретно-исторические вопросы. "Конкретно невозможна" не только представленная Марксом реализация, но и представленная им поземельная рента, и представленная им средняя прибыль, и равенство заработной платы стоимости рабочей силы, и многое другое. Но невозможность осуществления в чистом виде не есть возражение»4.

Конкретные явления могут быть раскрыты и объяснены не путем изгнания абстрактной теории и непосредственного описания, а лишь путем восхождения от абстрактного к конкретному. "Когда решается какой-нибудь сложный и запутанный общественно-экономический вопрос, — писал В. И. Ленин, — то азбучное правило требует, чтобы сначала был взят самый типичный, наиболее свободный от всяких посторонних, усложняющих влияний и обстоятельств, случай и уже затем от его решения чтобы восходили далее, принимая одно за другим во внимание эти посторонние и усложняющие обстоятельства"5. К. Маркс, выясняя экономические законы капитализма, считал возможным и необходимым абстрагироваться от всех моментов и явлений, внешних капиталистическому способу производства. "Для того чтобы предмет нашего исследования был в его чистом виде, без мешающих побочных обстоятельств, мы должны весь торгующий мир рассматривать как одну нацию и предположить, что капиталистическое производство закрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства"6.

Главными оппонентами И. Скворцова-Степанова выступили Н. Бухарин, Е. Преображенский, Ш. Дволайцкий. Они рассматривали политическую экономию как науку, изучающую исключительно производственные отношения капитализма. Особую позицию занимал А. Богданов, который обосновывал применимость политико-экономического исследования ко всем формациям с внеисторических позиций.

Определение исторических границ политической экономии Н. Бухариным было связано с ошибочной трактовкой ряда методологических проблем. К таким проблемам относились историчность политической экономии, специфика производственных отношений различных исторических формаций, логическая структура категорий политической экономии капитализма и социализма.

Распространение политико-экономического исследования на всю историю человеческого общества Н. Бухарин считал антиисторическим подходом. Историчность политической экономии, по его словам, заключается в том, что она изучает только один исторически преходящий способ производства, а именно капиталистический: «Одно дело, когда говорят, что политическая экономия должна быть исторической наукой, и при этом понимают, что она оперирует категориями известного, исторически ограниченного строя, капиталистического строя... Совсем другое дело "историческое" понимать в том, что, по-моему, на самом деле является "не историческим", поскольку оно годно для всех времен, для всех народов и все изучает. Это - не историческая наука. Маркс... говорил сикофантам: вы — мошенники, вы переносите одну теорию решительно на все эпохи, все народы. Вас надо разоблачить»7.

Таким образом, вывод о том, что предметом политической экономии являются исключительно производственные отношения капитализма, Н. Бухарин делал непосредственно из своего понимания историчности политической экономии: коль скоро политическая экономия — историческая наука, она не может изучать производственные отношения всех общественно-экономических формаций, следовательно, ее предмет — производственные отношения только одной, капиталистической общественно-экономической формации.

При этом Н. Бухарин приписывал своим противникам точку зрения буржуазной науки, которая переносит одну теорию решительно на все эпохи, все народы. Здесь допущено явное смешение понятий. Порочность буржуазной политической экономии не в том, что свой предмет она усматривает "во все времена, у всех народов", а в том, что специфические категории исторически определенного способа производства она переносит на все общественно-экономические формации.

И. Скворцов-Степанов, отвечая на обвинение в неисторичности, которое бросал ему Н. Бухарин, говорил: "Тов. Бухарин приписывает мне универсализацию категорий капитализма. Кто-то другой, а я меньше всего склонен их универсализировать... "8. Этим "кем-то другим", тем, кто действительно "универсализировал" категории капитализма, был А. Богданов. В своем выступлении в дискуссии 1925 г. он формально защищал положение о политической экономии в широком смысле слова, однако категории политической экономии он пытался лишить качественного социально-исторического содержания и распространить их на все исторические эпохи. Так, о стоимости А. Богданов говорил: "Общество продукт производит, общество продукт потребляет. Это одинаково в натурально-хозяйственных формациях и меновых. Если оно его производит, оно на него затрачивает труд, продукт ему стоит труда, имеет общественно-трудовую стоимость; этого факта ничем не изменить"9.

Н. Бухарин вслед за Р. Гильфердингом и Р. Люксембург считал, что теоретическая наука может иметь дело только со стихийными производственными отношениями: коль скоро стихийность устранена, производственные отношения конструируются людьми, становятся прямым, непосредственным результатом экономической политики и потому не нуждаются в самостоятельном теоретическом исследовании. Для социализма, по Н. Бухарину, изучение экономической политики, экономической географии, истории народного хозяйства и есть изучение производственных отношений. Здесь налицо очевидное смешение специфической формы действия производственных отношений — стихийности с объективностью производственных отношений, существующих вне воли и сознания людей.

Противопоставление сознательности и объективности восходит к неокантианской философии В. Виндельбанда и Г. Риккерта. В общественной жизни, считают неокантианцы, господствует сознательная, целенаправленная деятельность людей, поэтому в истории нет места законам, история человеческого общества складывается из суммы неповторимых фактов. Общественные науки, по Виндельбанду и Риккерту, есть науки "идеографические", т. е. описывающие особенное, в отличие от естественных наук, изучающих законы.

Идея о несовместимости закономерности и сознательности от неокантианцев перекочевала в труды М. Туган-Барановского, Р. Гильфердинга, Р. Люксембург. Однако, принимая в целом определение общественных наук как описательных, они исключали из этого определения политическую экономию капитализма как науку о стихийном, неуправляемом обществе, где воля людей подчинена стихийно действующим экономическим законам. С уничтожением капитализма, по данной версии, должна исчезнуть и политическая экономия.

Классики марксизма-ленинизма никогда не противопоставляли общественную закономерность и сознательную деятельность людей друг другу. Общественные экономические законы не существуют вне человеческого общества и, следовательно, всегда проявляются через целенаправленную деятельность людей. При любом общественном строе объективные законы сочетаются с сознательной деятельностью людей, однако характер этого сочетания различен в разных общественно-экономических формациях. Особенность социализма заключается в том, что у членов общества появляется возможность сознательно регулировать свою деятельность в масштабах всего общества в соответствии с познанными экономическими законами, использовать действие объективных экономических законов в интересах общества.

Как видим, истоки концепции, противопоставлявшей сознательность и закономерность, были далеко не марксистскими и сама эта концепция явилась чужеродным телом в марксизме. На практике такой подход, означающий отрицание объективных законов социализма, вел к волюнтаризму. Жизнь показала полную несостоятельность подобных концепций. И при социализме производственные отношения остаются объективными, а экономическая политика должна опираться на их научное познание.

Другим доводом в пользу специфичности производственных отношений капитализма служила ссылка на вещную форму капиталистических производственных отношений. Именно потому, что производственные отношения капитализма выступают в вещной, превращенной форме, и необходим, по мнению сторонников ограничительной версии, абстрактный, теоретический анализ, позволяющий обнажить скрывающиеся за этой формой отношения людей. Этому и служит теоретическая наука — политическая экономия. Поскольку при социализме не будет товарного фетишизма, то, согласно Бухарину, для теоретической науки места не остается. Остальную работу должна выполнить описательная экономическая наука. Производственные отношения первобытно-общинного, рабовладельческого, феодального, социалистического способов производства представляются согласно этой точке зрения предметом именно описательной науки, так как они не затемнены вещной формой.

Таким образом, задача политической экономии сводилась сначала только к изучению производственных отношений капитализма, а затем только к вскрытию вещных форм этих производственных отношений. "На наш взгляд, - говорил Ш. Дволайцкий, — задача политической экономии на этом (на разоблачении экономического фетишизма. — В. М.), пожалуй, кончается"10.

Н. Бухарин, Е. Преображенский, Ш. Дволайцкий пытались опереться на высказывание К. Маркса, гласящее, что если бы форма проявления совпадала с сущностью вещей, то для науки не было бы места. Они утверждали, что при капитализме производственным отношениям свойственны превращенные, вещные формы, следовательно, наука нужна. Другое дело — социализм. "... По отношению к общественным формациям, где сущность отношений людей и форма их проявления совпадают, например по отношению к законченному социалистическому обществу... политическая экономия так, как понимал эту науку Маркс, является ненужной"11, - утверждал Е. Преображенский.

Тот же смысл имели многочисленные высказывания других сторонников ограничительной версии о прозрачности, ясности производственных отношений некапиталистических формаций: так как сущность их совпадает с формой проявления, то научный анализ излишен, т. е. производственные отношения некапиталистических формаций подлежат лишь простому описанию.

Подобный подход несостоятелен, ибо ни в природе, ни в обществе нет явлений, совпадающих с сущностью вещей, именно поэтому предметом наук выступают все сферы жизни природы и общества на всех стадиях развития. Но если явления никогда не совпадают с сущностью вещей, они все же всегда в конечном счете определяются сущностью, соответствуют ей. Вещное проявление производственных отношений капитализма порождается сущностью этих отношений и соответствует ей. Явления социалистического общества также соответствуют сущности социалистических производственных отношений, но не совпадают с ней.

Политическая экономия, no Н. Бухарину, разоблачив товарный фетишизм, выполняет свою задачу, ибо после снятия товарно-вещных покровов производственные отношения капитализма так же прозрачны, как и производственные отношения других формаций. Товарный фетишизм превращался у Н. Бухарина в "ходячий взгляд" на вещи, в неверное представление людей о своих производственных отношениях. Этот неверный взгляд вполне можно разоблачить, отбросить, и тогда, по Н. Бухарину, производственные отношения капитализма окажутся столь же ясными и прозрачными, как и производственные отношения людей другой общественной формации.

Однако конечная задача науки состоит не в том, чтобы опровергнуть ходячий взгляд на вещи, а в том, чтобы вскрыть сущность вещей. Различие между сущностью и явлением неравнозначно различию между научным и вульгарным взглядом на вещи, так же как явление неравнозначно видимости. Сам факт разоблачения вульгарного представления о вещах вовсе не означает, что с этого момента сущность и явление совпадают. Если бы опровержение какого-либо обыденного взгляда на вещи делало их доступными научному описанию, это означало бы, что в реальности их сущность совпадает с явлением. И вся трудность в том, чтобы преодолеть распространенный взгляд на вещи, т. е. преодолеть момент идеальный, устранение которого не затрагивает ни сущности, ни явления, ни взаимоотношений между ними.

Для К. Маркса товарный фетишизм — это не только неверный взгляд, а объективная реальность, которая отнюдь не отпадает, коль скоро она вскрыта наукой, "разоблачена". Производственные отношения капитализма "непрозрачны", они по самой своей природе проявляются как отношения вещей, и никакое изучение не освобождает их от вещной формы. "Капитал" К. Маркса делает производственные отношения капитализма ясными для науки, но не "прозрачными" in nature.

Цель политической экономии капитализма — познание производственных отношений капитализма, а не устранение товарного фетишизма. Товарный фетишизм устраняется вместе с капиталистическими производственными отношениями, ликвидируется не в процессе познания, а в результате пролетарской революции и социалистического преобразования общества. Если преодоление товарного фетишизма не является целью науки, то политическая экономия не ликвидируется и тогда, когда товарный фетишизм устраняется самой жизнью.

Однако если объективная "непрозрачность" капиталистических производственных отношений не исключает их ясности для науки, то соответственно свобода социалистических производственных отношений от товарного фетишизма вовсе не означает, что они заранее известны, не нуждаются в теоретическом изучении, доступны простому описанию. И. Скворцов-Степанов, указывая на гносеологическую ошибку Н. Бухарина, Е. Преображенского и др., в своем заключительном слове верно отмечал, что с разоблачением вульгарно-поверхностного взгляда на вещи наука не кончается, а начинается. В "Курсе политической экономии"

A. Богданов подчеркивал: "Самый момент раскрытия затемняющих познание форм мышления еще не относится к ней (политэкономии — B. М.): он принадлежит учению об идеологиях"12.

Отрицавший необходимость и возможность теоретического изучения социалистического способа производства, Н. Бухарин, разумеется, отрицал и применимость к изучению социализма научной абстракции. В этом вопросе с ним был согласен и А. Богданов, который, хотя и не считал обязательным ограничить предмет политической экономии капиталистическим способом производства, допускал применение абстрактно-аналитического метода познания только при изучении капитализма. "... Для нас, - писал А. Богданов, — теория капитализма представляет лишь аналитический момент в одном из этапов единой экономической науки... "13.

Метод всей политической экономии Н. Бухарин сводил исключительно к логике "Капитала", что служило ему еще одним доводом против политической экономии социализма. Из того, что структура категорий политической экономии капитализма, разработанная в "Капитале", не может быть механически перенесена на изучение социализма, Н. Бухарин делал вывод, что социализм должен изучаться не политической экономией, а какой-то другой наукой. Диалектику категорий политической экономии капитализма Н. Бухарин отождествлял с методом политической экономии вообще.

Марксистский научный анализ, к какому бы способу производства он ни обращался, руководствуется диалектическим методом, однако только при исследовании капитализма этот метод выражается в системе категорий "Капитала". Непреходящее значение "Капитала" состоит прежде всего в том, что разработанная Марксом система категорий, отражающих специфически капиталистические производственные отношения, явилась вместе с тем ярким примером применения диалектического метода к экономическому исследованию, в наибольшей степени воплотила в себе научную диалектику. "Капитал" — не только главное экономическое, но и философское произведение К. Маркса.

Логическая структура политической экономии социализма должна явиться отражением специфических производственных отношений социализма, их взаимосвязи и субординации. Создание логической системы категорий политической экономии социализма требует тщательного изучения общеметодологических принципов, нашедших свое конкретное воплощение в логике "Капитала". Таким образом, диалектический метод — достояние всех отраслей и разделов марксистской науки, что не исключает, а, наоборот, предполагает специфическое, конкретное содержание системы категорий политической экономии социализма. Факт неприменимости структуры категорий политической экономии капитализма к изучению других общественно-экономических формаций не означает, что эти формации вообще не могут изучаться политической экономией.

В ходе дискуссии 1925 г. проблема исторических границ политической экономии не была разрешена, точку зрения И. Скворцова-Степанова поддержали из участников дискуссии лишь М. Покровский и А. Богданов. Но сама постановка вопроса о политической экономии в широком смысле слова имела прогрессивное значение. Несмотря на то что И. Скворцов-Степанов остался в явном меньшинстве, в последующие годы необходимость теоретического изучения советского хозяйства была признана почти всеми экономистами. Инерция ограничительной версии сказывалась в термине "теория советского хозяйства", применявшемся в противовес политической экономии — науке о капиталистических производственных отношениях.