Экономические дискуссии 20-х

3. Дискуссии о плане и рынке

Проблемы отношения к крестьянству, управления промышленностью были неразрывно связаны с вопросом об использовании закона стоимости в переходной экономике, о соотношении плана и рынка. Связь, смычка с крестьянством осуществлялась прежде всего через рынок, на рынок, в значительной части - крестьянский, работала государственная промышленность. Вместе с тем уже с первых лет нэпа усиливалось плановое регулирование хозяйства. Переход к социализму связывался с созданием плановой системы хозяйства.

Для всех экономистов 20-х годов было бесспорным, что наряду с рыночной связью существует новая форма связи — плановая. Спорным был вопрос о взаимодействии плана и рынка, планового начала и стихийности. Является ли борьба плана и стихии простым внешним столкновением или же план и рынок определенным образом взаимодействуют: план организует рыночные процессы и вместе с тем отражает потребности, выявляемые на рынке, учитывает и определенным образом преломляет рыночные процессы? И далее, являются ли содержанием плана объективные процессы воспроизводства, отражающиеся, в частности, и на рыночных соотношениях, или же содержание плана независимо от протекающих в народном хозяйстве процессов?

Е. Преображенский полагал, что содержание плана определяется законом, прямо противоположным закону стоимости, действующим вопреки ему, в прямой борьбе с законом стоимости и стоящими за ним рыночными процессами и соотношениями, — закон первоначального социалистического накопления. Напротив, многие советские экономисты разрабатывали вопрос о взаимодействии, взаимопроникновении плана и рынка (А. Айхенвальд, А. Мендельсон, Л. Юровский). В соответствии с этим различались и представления о методе осуществления плана: прямая ломка рыночных соотношений, сложившихся пропорций или же овладение рынком, регулирование объективных воспроизводственных процессов, в том числе и через рынок, и на этой основе целенаправленное изменение народнохозяйственных пропорций.

Рыночная форма связи между секторами и внутри секторов является необходимым условием их пропорционального развития, формой поддержания этой пропорциональности, поскольку "тенденция товарных цен к стоимости и осуществляет трудовую пропорциональность в меновом хозяйстве"1.

Таким образом, между действием закона стоимости и народнохозяйственным планированием нет качественного, глубокого противоречия: задача планирования состоит в поддержании динамичного равновесия в хозяйственной системе, закон стоимости является формой, в которой может проявляться и осуществляться это равновесие.

Вместе с тем планирование не должно слепо следовать за стоимостными пропорциями (так же как оно не должно их ломать и отбрасывать). Планирование призвано рационализировать стоимостные пропорции, освобождать их от воздействия факторов, не связанных с народнохозяйственной пропорциональностью, например от воздействия излишка денег в обращении, перекредитования и т. п. Рационализация рыночных, стоимостных форм через процесс народнохозяйственного планирования, а не их разрушение и вытеснение — таков лейтмотив концепции Н. Бухарина, которую развивал и отстаивал А. Айхенвальд.

Рационализация рыночных связей приводит к их качественной трансформации, к их органическому синтезу с планом. С одной стороны, социалистический план выражается в ценностной, денежной форме, с другой — функционирование рыночных форм все больше регулируется планом. "Оставаясь по форме обычными меновыми актами, рыночная связь между госпредприятиями подпадает под влияние нового способа регулирования... Рыночные выступления сознательно и согласованно направляются так, чтобы получился заранее намеченный результат"2.

Как план, так и закон стоимости определяют пропорции обмена, цены товаров. В процессе взаимодействия плана и рынка пропорции и цены, определяемые планом и законом стоимости, видоизменяются, взаимоприспосабливаются, в результате устанавливаются пропорции, отражающие как протекание рыночных процессов, так и степень овладения этими процессами со стороны планового руководства хозяйством, степень подчинения этих процессов сознательному, целенаправленному регулированию.

Пропорциональность, диктуемая планом, и пропорциональность, формирующаяся под воздействием рыночных процессов, далеко нетождественны. Например, цены, устанавливаемые в плановом порядке, не совпадают с ценами, устанавливающимися стихийно. Государственная политика цен была направлена на сдерживание рыночной тенденции к их росту. Плановое снижение цен ставило своей целью укрепление смычки с крестьянским хозяйством, снижение себестоимости, стимулирование технического прогресса, борьбу с монополистическими тенденциями и порождаемым ими застоем.

Ряд советских экономистов подчеркивали, что ни рынок, ни план в условиях переходной экономики не устанавливают и не могут установить отдельного, особого равновесия. Лишь на основе взаимного приспособления, взаимодействия плана и рынка устанавливается равновесие хозяйственной системы в целом. С одной стороны, "пропорции внутри стихийной части зависят от соотношения с плановым сектором"3, с другой стороны, план должен учитывать, включать тенденции рынка. Только таким путем план создает возможность подчинения и регулирования рыночных процессов. В результате давление стихии на плановое хозяйство уже не выступает как всецело враждебное и неуправляемое: оно заранее учтено, включено в процесс планового регулирования, видоизменено в соответствии с задачами плана.

Здесь мы подходим к очень важному моменту в спорах 20-х годов. Как уже говорилось, для Е. Преображенского план и рынок — внешне противостоящие друг другу силы, и задача планового руководства, направляемого (законом первоначального социалистического накопления), состоит в вытеснении несоциалистического сектора, преодолении действия закона стоимости. Напротив, А. Айхенвальд, А. Мендельсон, Л. Юровский и др. рассматривали план, воплощающий волю пролетарского государства, в качестве организатора всего хозяйства в целом, берущего на себя руководство процессом воспроизводства во всех секторах экономики. Социалистический сектор — не просто "одна из воль", хотя бы и самая мощная, он "борется за роль организатора всего общехозяйственного равновесия"4. Социалистический сектор - не просто часть хозяйства, но организующий, регулирующий центр хозяйства. Равнодействующая между стихией и планом складывается не сама по себе, не в результате внешнего столкновения стихии и плана; формирование этой равнодействующей должен взять на себя план, отражая, учитывая и подчиняя себе стихию. "Социалистический комплекс приближается к тому, чтобы стать субъектом хозяйства"5, - писал А. Айхенвальд. Используя кредит, бюджет, налоги, ценообразование, товарные запасы и т. д., план может вносить элементы организации в стихийные процессы в экономике переходного периода, "перегруппировывать" стоящие вне государственного хозяйства силы6.

Поскольку в основе плана лежат познание и отражение объективных, во многом стихийных процессов, включая процессы рыночные, план должен быть гибким, в процессе его осуществления необходима оперативная реакция хозяйственных звеньев на меняющуюся ситуацию, следовательно, Необходима широкая самостоятельность трестов и предприятий социалистического сектора.

В переходный период план должен строиться "не по типу негнущихся жестких диспозиций, а по типу системы директив, проведение которых находится под общим руководством и контролем центра, но отнюдь не под его мелочным административным управлением. Все социалистические предприятия, проводящие план, имеют большую свободу маневрирования и для проведения основной линии в подвижных и разнообразных рыночных условиях"7. Если же план будет представлять собой "жесткие диспозиции", регламентирующие каждый шаг предприятий, то, "помимо всяких прочих ненормальностей, — неизбежно создалась бы нежизненность, негибкость, неприменимость плана"8.

Плановая работа в 20-х годах прошла ряд этапов: перспективный план ГОЭЛРО - план преобразования производительных сил страны на новой технической основе: планы заготовок и распределения важнейших продовольственных продуктов, сырья, топлива (1919—1920 гг.); технико-экономические планы развертывания производства по отдельным отраслям промышленности (1921 — 1923 гг.); планы на 1923/24 и 1924/25 гг., включавшие наряду с технико-экономическими расчетами учет емкости рынка, распределение покупательной способности между городом и деревней, воздействие кредита и денежного обращения на емкость рынка, динамику цен; ежегодные контрольные цифры на 1925/26, 1926/27, 1927/28 гг., представлявшие собой попытки дать целостную, внутренне связанную систему показателей развития народного хозяйства: производства и распределения продукции, динамики цен, денежного обращения, кредита, финансов, экспорта и импорта, накопления; первый пятилетний план и расчеты по генеральному плану на 15—20 лет.

При составлении планов производства и распределения продукции в 1920-1923 гг. использовались балансы распределения продукции, технико-экономические расчеты, учитывалось наличие работников, сырья, производственных мощностей. Разработка планов на 1923/24 и 1924/25 гг. выдвинула проблемы кредитного планирования, планирования цен и динамики массы денег в обращении. Контрольные цифры на 1925/26, 1926/27 гг. опирались на теоретические представления о характере восстановительного процесса и идущей на смену ему реконструкции народного хозяйства, о направлениях и темпах протекания этих процессов, о "кривых развития" народного хозяйства.

Важнейшим методологическим приемом при составлении контрольных цифр на 1925/26 г. явился метод динамических коэффициентов.

Суть этого метода состояла в том, что индексы роста отдельных элементов народного хозяйства (промышленного и сельскохозяйственного производства, производительности труда, заработной платы, налогов, цен, бюджета, экспорта и импорта и т. д.) должны находиться в определенной, обоснованной взаимосвязи. Поскольку восстановление производства протекало в целом на старой технической основе, восстановительный процесс в известной степени (хотя далеко не абсолютно) воспроизводил довоенные пропорции хозяйства, в частности довоенное соотношение между промышленностью и сельским хозяйством.

Конечно, никто из экономистов не ставил задачи механического воспроизведения довоенных пропорций. Для Госплана, принявшего и использовавшего метод динамических коэффициентов, было очевидно, что в стране произошли и продолжают происходить глубокие социальные перемены. В литературе 30-х годов, а также в современной историко-экономической литературе ряду ведущих работников Госплана (В. Громану, В. Базарову) приписывается мысль о механической ориентации на довоенные пропорции. Такие утверждения не соответствуют действительности.

При построении динамических коэффициентов роста отдельных элементов народного хозяйства были использованы так называемые "эмпирические законы", сформулированные В. Громаном. Эти законы представляли собой статистически установленные устойчивые соотношения в народном хозяйстве. Важнейшим из таких соотношений явилось соотношение между товарной массой продукции промышленности и сельского хозяйства, выраженной в текущих ценах, как 63: 37 (63% общей товарной массы, выраженной в текущих ценах, приходилось на долю промышленности и 37% — на долю сельского хозяйства). Смысл этого соотношения заключался в том, что при всяком изменении материальных пропорций между промышленностью и сельским хозяйством (кроме катастрофического разрушения той или иной части общественного хозяйства) соотношение между их продукцией, поступающей на рынок, восстанавливается примерно на одном уровне (63: 37) в результате изменения уровней цен на продукцию промышленности и сельского хозяйства. Статистические данные в целом подтверждали этот вывод, хотя и для сравнительно короткого отрезка времени. Цены, таким образом, выступали как фактор, приводящий в соответствие элементы народнохозяйственной системы.

Хотя динамические коэффициенты, принятые в контрольных цифрах Госплана, в ряде случаев опирались на выводы, которые В. Громан трактовал как эмпирические законы, все же было бы неверно отождествлять эмпирические законы В. Громана с динамическими коэффициентами Госплана.

Для построений В. Громана характерна определенная доля математического формализма. Он рассуждал следующим образом. Современная экономическая теория не в состоянии объяснить полностью течение экономических процессов, поскольку в каждом экономическом явлении, в его динамике переплетается действие многих факторов, расщепить, выделить которые не представляется возможным. Следовательно, невозможно и строго теоретическое объяснение экономической динамики. Поэтому теоретическое объяснение экономической динамики должно быть заменено эмпирически установленными статистическими законами и закономерностями. К числу таких закономерностей В. Громан относил восстановление нарушенного равновесия, причем по мере приближения к уровню равновесия темп восстановительного процесса затухает, а элементы экономической системы, разрушенные в наибольшей степени, восстанавливаются наиболее быстрыми темпами. Так, промышленность в процессе восстановления растет быстрее, чем сельское хозяйство, товарооборот — быстрее, чем производство, денежное обращение — быстрее, чем товарооборот.

Картина восстановительного периода, представленная в работах В. Базарова, существенно отличалась от схемы эмпирических законов В. Громана. В. Базаров выделял доминирующие факторы роста экономики в восстановительный период: уровень оплаты труда и уровень потребления как факторы роста производительности труда, уровень организации труда и производства, технические улучшения.

На первом этапе восстановительного периода (1921 — 1923 гг.), утверждал В. Базаров, ведущими факторами, обусловливающими динамику процессов восстановления народного хозяйства, явились рост народного потребления, повышение работоспособности трудящихся. На втором этапе восстановительного периода (1924—1926 гг.) ведущими стали факторы улучшения организации труда и производства и отчасти технические улучшения в производстве. Для первого этапа восстановительного периода характерна тесная зависимость между ростом заработной платы и ростом производительности труда. В 1923 г. эта зависимость постепенно ослабевала и одновременно замедляла темп восстановления народного хозяйства (более 40% прироста промышленного производства в 1921/1922 г., 31% — в 1923/1924 г.). В 1924 г. начался новый этап восстановительного процесса, стали действовать новые факторы роста и темп роста вновь увеличился. В 1924/25 г. промышленное производство выросло на 60%, что составляло максимальный темп роста, в 1925/26 г. — завершающем году восстановительного периода — промышленное производство выросло на 40%. "Только в 1924 г., — писал В. Базаров, - когда было положено начало оздоровительной политике систематического снижения отпускных цен на промтовары в меру снижения их себестоимости и когда, с другой стороны, упорядочение денежно-кредитной системы создало возможность точной калькуляции себестоимости, только с этого переломного в нашей хозяйственной политике момента были созданы предпосылки для действительной реконструкции производительных сил... Результатам этого коренного преобразования явился второй, заключительный цикл восстановительного процесса"9.

Народнохозяйственное планирование в годы восстановительного периода опиралось на анализ объективных процессов восстановления народного хозяйства, отдельных его элементов, на анализ взаимосвязи динамики этих элементов.

Контрольные цифры на 1925/26 г. отличались от планов на предшествующие годы прежде всего тем, что они предусматривали крупные капитальные вложения (в предшествующий период развертывание производства осуществлялось без крупных капитальных вложений, за счет использования законсервированных основных фондов). План на 1925/26 г. впервые предусматривал мобилизацию крупных накоплений и распределение их между отраслями хозяйства (промышленность, сельское хозяйство, транспорт) для капитальных вложений. Еще более крупные вложения предусматривались контрольными цифрами на 1926/27 г. При обсуждении контрольных цифр возникли острые дискуссии по широкому кругу вопросов экономической теории и экономической политики, в частности о темпах экономического роста, о распределении капитальных вложений между отраслями и т. д. Дискуссии эти продолжались и при обсуждении первого пятилетнего плана в 1927-1928 гг.

В ходе дискуссии о контрольных цифрах Госплана на 1925/26 г. представители Наркомзема (И. Макаров), Наркомфина (Г. Сокольников, Л. Юровский, Н. Кондратьев и др.), ЦСУ (Л. Литошенко) оспаривали реальную сбалансированность контрольных цифр, требовали увеличить вложения в сельское хозяйство, соответственно сократив вложения в промышленность. С. Струмилин, выступавший как представитель Госплана, доказывал, что контрольные цифры представляют собой внутренне связанную систему, отражающую ближайшие перспективы развития всех отраслей народного хозяйства10.

Наиболее важное возражение против контрольных цифр Госплана заключалось в том, что осуществление этих наметок (хотя бы они были внутренне связаны между собой) зависит не столько от государства, от его плановых органов, сколько от рыночной стихии, от экономического поведения 22 млн. крестьянских хозяйств, которое Г. Сокольников назвал "крестпланом" в противоположность Госплану. Если "крестплан" на деле осуществляется, говорил Г. Сокольников, то в области наметок Госплана "все к черту летит". Для того чтобы государственные планы осуществлялись, мало добиться их сбалансированности, необходимо их соответствие объективным рыночным процессам.

С. Струмилин возражал, что государственное плановое регулирование хлебозаготовок и заготовительных цен хотя и с трудом, но все же осуществляется, поэтому нет оснований говорить о несостоятельности планирования и доминировании "крестплана". Напротив, полное подчинение плана рыночной стихии, слепое следование за рыночной стихией неизбежно приведут экономику к кризису. "Нет, не приспособляться к ней, а сознательно приспособлять ее самое к нашим плановым устремлениям — вот единственно надежный путь к наиболее безболезненному и бескризисному развертыванию нашего социалистического хозяйства", — писал С. Струмилин11.

Задания, содержавшиеся в контрольных цифрах на 1925/26 г., в области промышленного производства были выполнены. Вместе с тем хозяйственная жизнь в этот период столкнулась с рядом трудностей. Не удалось обеспечить запланированный объем хлебозаготовок, экспорта, импорта, капитальных вложений. Вместо предполагавшегося снижения цен начался их рост, обнаружился излишек денег в обращении, пришлось сократить объем кредитования народного хозяйства, резко ограничить эмиссию денег, служившую одним из ресурсов кредитования. Критики Госплана видели в этом подтверждение того, что план составлен неверно, доказательство его ошибочности. Напротив, С. Струмилин утверждал, что причина невыполнения некоторых наметок Госплана заключалась в том, что план не был официально утвержден правительством, следовательно, он не был обязательным для хозорганов, нарушался, а нарушение плана в одних сферах народного хозяйства (например, неплановое повышение заработной платы и цен) вызывало отклонение от плановых предположений в других сферах (невыполнение заданий по капитальным вложениям, кредиту и т. д.)12.

В действительности трудности 1925—1926 гг. обусловливались не просчетами в планировании и не произвольными нарушениями планов, а объективными противоречиями, с которыми столкнулась экономика переходного периода на стыке восстановительного и реконструктивного периодов.

Дискуссия при обсуждении контрольных цифр на 1926/27 г., проходившая осенью 1926 г., носила еще более острый характер. Если осенью 1925 г. главными критиками контрольных цифр Госплана выступили сторонники ускоренного развития земледелия в ущерб индустриализации, то осенью 1926 г. атаку на контрольные цифры. вели главным образом, сторонники "сверхиндустриализации", представители "левой" оппозиции: И. Смилга, Г. Пятаков, Е. Преображенский.

"Левые", ссылаясь на диспропорции между промышленностью и сельским хозяйством, требовали усиления вложений в промышленность, перекачки средств из деревни, повышения цен на промтовары. Поднимали они и вопрос об излишних накоплениях в руках крестьянства, о раскулачивании.

Дискуссия о контрольных цифрах на 1926/27 г. проходила в Коммунистической академии в сентябре 1926 г.13 В защиту контрольных цифр Госплана, против "сверхиндустриализаторов" на дискуссии выступили С. Струмилин, Ш. Дволайцкий, В. Милютин (докладчик на дискуссии) и др. Эти экономисты доказывали, что немедленное и чрезмерное увеличение капиталовложений в промышленность приведет не к смягчению, а к усилению дефицита промышленных товаров — как средств производства, так и предметов потребления, что натуральное накопление крестьянства отнюдь не велико, оно не достигло еще довоенного уровня, что повышение цен на промтовары ударит по бедняцко-середняцким слоям деревни, но будет приемлемо для сельской верхушки, что относительно высокий уровень товарности сельскохозяйственного производства до революции достигался ценой недоедания масс крестьянства, поэтому в советской экономике некоторое сокращение экспортных ресурсов по сравнению с экономикой дореволюционной вполне закономерно и оправдано: крестьянство впервые в своей истории перестало голодать.

В 1927—1928 гг. разворачивается острая дискуссия о первом пятилетием плане.

Цели и задачи перспективного плана были сформулированы партией и состояли в том, чтобы достичь социалистической перестройки общества, вывести производство по количественным и качественным показателям на мировой уровень. Экономическая наука и плановые органы должны были выявить конкретные реальные сроки решения этих задач, последовательность и кратчайшие, оптимальные пути достижения поставленных целей.

Первая перспективная ориентировка Госплана обсуждалась в печати уже в 1926 г. При ее составлении использовался ряд принципов народнохозяйственного планирования, сформулированных В. Базаровым, которые в дальнейшем послужили отправным моментом для теории оптимизации хозяйственных решений. Такими принципами явились: плавность намечаемой линии развития; соразмерность частей народного хозяйства; критерий кратчайшего пути для достижения хозяйственных целей. При этом пропорциональность, соразмерность частей народного хозяйства и требование плавности развития выступали как система ограничений, с учетом которых должен был избираться оптимальный, кратчайший путь для достижения поставленных целей.

Принцип кратчайшего пути, взятый в отрыве от требования соразмерности частей народного хозяйства, означал максимально высокие темпы накопления и капиталовложений. Напротив, принцип соразмерности и отсутствие резких перепадов и перегибов в "кривой развития" должны были служить. ограничениями, определяющими реальный темп развития, реальное распределение накоплений между новыми и действующими предприятиями.

Таким образом, мы находим у В. Базарова, по-видимому, первую постановку вопроса об оптимизации плановых темпов и направлений развития народного хозяйства14. Эта оптимизация предполагает достижение соразмерности частей народного хозяйства во всех временных точках его развития при максимально возможном (в условиях соразмерности) темпе роста производства. Вместе с тем это лишь постановка, а не решение вопроса. Раскрытие содержания пропорциональности народного хозяйства в условиях ускоренного его роста требовало разработки таких проблем, как баланс народного хозяйства, система межотраслевых связей, оптимальное сочетание темпов роста накопления и потребления, зависимость темпов роста от ряда воспроизводственных факторов (фондоотдача, производительность труда, материалоемкость). Вполне закономерно, что во второй половине 20-х годов впервые в истории мировой экономической науки стали появляться результаты разработок этих проблем. В этой связи нужно отметить разработку баланса народного хозяйства, осуществленную ЦСУ под руководством П. Попова, разработку Г. Фельдманом первых экономико-математических моделей роста.

В ходе дискуссии о первом пятилетием плане в центре споров находился вопрос о соотношении генетики и телеологии в народнохозяйственном планировании. Другими словами, спор шел о том, должно ли планирование исходить из поставленных сознательно целей или же из объективных условий развития. В качестве защитников телеологического (целевого) подхода к планированию выступали С. Струмилин, Г. Кржижановский, В. Мотылев и др., в качестве сторонников генетического подхода — Н. Кондратьев, В. Громан, В. Базаров, П. Лященко и др. При этом сторонники генетического подхода отнюдь не оспаривали правомерность и необходимость сознательной постановки целей и прежде всего цели построения социализма, развития производительных сил; сторонники телеологии в планировании в свою очередь отнюдь не отрицали необходимости обоснования планов исходя из объективной экономической реальности.

Смысл спора, глубина разногласий не всегда были ясны даже современникам этих дискуссий, которым иногда казалось, что спор идет о словах, поскольку никто не оспаривает ни значения постановки целей, ни важности обоснования планов. В 30-х годах, когда большинство тех экономистов, которые выступали в конце 20-х как сторонники генетического подхода к планированию, были репрессированы, когда им необоснованно стали приписываться стремления к реставрации капитализма, смысл спора о генетике и телеологии в планировании еще больше затемнился. В историко-экономической литературе последних двух десятилетий в более или менее смягченной форме воспроизводились оценки 30-х годов. Между тем спор о генетике и телеологии был весьма содержательным, высказанные в ходе этого спора положения не утратили своей актуальности и в наши дни.

Суть спора заключалась не в том, что ставить "на первое место" — цели плана или обоснование путей достижения целей. Сторонники телеологического метода формулировку целей рассматривали как "социальную инженерию" (Г. Кржижановский), как мысленное конструирование черт будущего общества. Достижение поставленных целей представлялось им результатом волевых усилий революционного класса — пролетариата. Именно воля пролетариата делает план реальным, является важнейшим фактором его осуществимости. "Наша пятилетка реальна лишь в той мере, в какой мы сумеем организовать пролетариат для ее осуществления", — говорил С. Струмилин15. Обоснование планов исходя из экономической реальности трактовалось сторонниками телеологии как проверка их технической осуществимости. "Научное обоснование плановых проектировок, конечно, необходимо, — писал С. Струмилин. — Но лишь в той мере, в какой нужно, чтобы этот наш план был не только поддержан массами, но и технически осуществим и реалистичен"16.

Сторонники генетического подхода исходили из того, что даже технически осуществимый, сбалансированный план может оказаться нереальным, если предусмотренные им цели и направления развития противоречат объективным экономическим процессам. Важно не только учесть и распределить материальные и трудовые ресурсы, но и отразить в плане объективные тенденции в развитии экономики. Поэтому методу волевого целеполагания они противопоставляли метод изучения социальной обусловленности, метод предвидения. Они исходили из того, что движение к социализму может осуществляться на основе внутренних закономерностей экономики переходного периода, а не вопреки этим закономерностям.

Вместе с тем понятно и стремление сторонников телеологического подхода в условиях обострившихся трудностей, сложной международной обстановки, противоречивых тенденций в хозяйстве ускорить движение к социализму и создание мощной индустрии, опираясь лишь на техническую осуществимость и политическую волю. Воля революционного класса представлялась тем фактором, который способен преодолеть экономические тенденции. "Воля пролетариата и наши планы, концентрирующие эту волю для борьбы за поставленные перед собой цели, сами могут и должны стать тем решающим шансом, какого недоставало для их успешного разрешения", — писал С. Струмилин17. Однако следующим шагом на этом пути могло стать (и впоследствии стало) признание политической воли фактором, преодолевающим техническую неосуществимость, восполняющим недостаток материальных ресурсов. На практике, как известно, гипертрофия волевого начала, "социальная инженерия" вместо закономерного, направляемого, регулируемого развития нанесли тяжелый урон советскому обществу.

Классики марксизма-ленинизма полагали, что товарно-денежные отношения, достигающие наибольшего развития в условиях капитализма, органически несовместимы с социализмом, с победой социалистического способа производства, они отойдут в прошлое. "Раз общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, — писал Ф. Энгельс, — а вместе с тем и господство продукта над производителями. Анархия внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной организацией"18.

Исходя из анализа товарно-денежных отношений при капитализме, К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин связывали их с анархией производства и господством вещей над людьми. Отсюда неизбежно следовал вывод о ликвидации товарно-денежных отношений с переходом к социализму. Так, в работе "Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов" В. И. Ленин писал: "... Для организации крупного производства без предпринимателей нужно, во-первых, уничтожение товарной организации общественного хозяйства и замена ее организацией общинной, коммунистической... "19.

Вместе с тем в переходный период от капитализма к социализму товарно-денежные формы призваны играть важную роль в переустройстве общества на новых началах. В частности, К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин придавали важное значение кредиту как форме общественного регулирования производства. Так, К. Маркс говорил о двойственном характере капиталистического кредита, который способен "с одной стороны, развивать движущую силу капиталистического производства, обогащение на эксплуатации чужого труда... а с другой — составлять переходную форму к новому способу производства"20.

В работах, написанных накануне Великой Октябрьской социалистической революции, В. И. Ленин разработал план социалистического строительства, включающий широкое использование таких форм регулирования общественного хозяйства, как банки, синдикаты, кооперация.

Программа большевиков, разработанная В. И. Лениным накануне Октябрьской революции, предусматривала не только использование под контролем масс аппарата регулирования, созданного развитием монополистического капитализма (банков, синдикатов), но и совершенствование и централизацию этого аппарата: национализацию банков и слияние их в один общенародный банк, унификацию банковского дела и счетоводства, синдицирование мелких и средних предприятий. Важная роль отводилась кооперации, кооперативному торговому и кредитному аппарату. Потребительская кооперация должна была охватить все население. Намечалась организация товарообмена между городом и деревней, опиравшегося на кооперацию и продовольственные комитеты. В области финансовой и денежной политики предусматривались прекращение эмиссии, ликвидация косвенных налогов, стабилизация цен, прямое прогрессивное налогообложение, отказ от внешних государственных долгов. Таким образом, разработанная В. И. Лениным платформа партии накануне Октябрьской революции предусматривала использование и преобразование рычагов товарно-денежного хозяйства Советским государством.

Ленинским идеям об овладении кредитно-денежной и финансовой системами, созданными капитализмом, их преобразовании и использовании противостояли взгляды группы "левых коммунистов", призывавших уже в первые месяцы Советской власти разрушить старый финансовый аппарат, отказаться от взимания налогов, отменить деньги и т. д. Советское государство последовательно осуществляло на практике программу восстановления и социалистического переустройства народного хозяйства, разработанную В. И. Лениным.

В первые месяцы после Октябрьской революции был осуществлен ряд мер по налаживанию товарно-денежных отношений в стране: регулированию цен, национализации и концентрации банковской системы, финансированию народного хозяйства, налогообложению. Были предприняты шаги для теоретической и практической подготовки денежной реформы, которую, однако, пришлось отложить в связи с начавшейся гражданской войной.

В области ценообразования партия разработала и осуществила ряд мер, направленных на развитие нормального товарооборота между городом и деревней, между государственной промышленностью и крестьянским хозяйством. Летом 1918 г. была осуществлена реформа цен, призванная восстановить довоенные пропорции цен на промышленные и сельскохозяйственные товары и тем самым сделать заготовительные и розничные цены приемлемыми для крестьянства. Основные принципы реформы цен были намечены В. И. Лениным21.

С переходом к политике военного коммунизма взгляды на судьбу товарно-денежных отношений и их роль в ближайшем будущем изменились. Политика военного коммунизма, направленная на строгую централизацию распределения всех ресурсов, на ограничение и вытеснение рыночных отношений, стала рассматриваться как непосредственный переход к социалистической организации производства и распределения.

Курс на ликвидацию денег, товарно-денежных отношений нашел отражение и в Программе партии, принятой на VIII съезде РКП(б) в 1919 г. "В области распределения, — говорилось в Программе, — задача Советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов... Опираясь на национализацию банков, РКП стремится к проведению ряда мер, расширяющих область безденежного расчета и подготовляющих уничтожение денег"22.

Вместе с тем В.И.Ленин в написанном им проекте Программы РКП(б) отмечал, что деньги сразу уничтожить невозможно23.

В области управления промышленностью происходила все большая концентрация и натурализация внутрихозяйственных отношений. Предприятия промышленности должны были отпускать производимую ими продукцию государственным организациям и предприятиям бесплатно по ордерам ВСНХ или местных совнархозов. Все денежные доходы предприятий передавались непосредственно в казну. Отменялись все налоги и сборы с государственных предприятий, были аннулированы долги предприятий друг другу и кредитным учреждениям. Народному банку отводилась роль центральной расчетной кассы. Наконец, в 1920 г. банк вообще был ликвидирован.

Причины натурализации отношений внутри государственного сектора трактовались советскими экономистами по-разному. С одной стороны, эта натурализация рассматривалась как искоренение капиталистических методов хозяйствования и переход к социалистическим методам, с другой стороны натурализация внутрихозяйственных отношений связывалась с необходимостью ограничить эмиссию денег, с невозможностью учета и отчетности в обесценивавшихся денежных знаках24.

В период военного коммунизма были предприняты попытки создать безденежные формы учета и распределения общественного продукта. В этом сказывалась не только слабость денежной системы в тот период, но и объективная потребность централизованного управления промышленностью и транспортом, необходимость учета и отчетности, охватывающих все народное хозяйство. Отдел фабрично-заводской статистики ВСНХ выработал систему показателей, характеризующих качественную сторону работы предприятий ("показательные числа", или, по выражению А.Вайнштейна "технические модули"). Этими показателями были трудоемкость и материалоемкость единицы продукции, расход топлива на единицу продукции и на одного работающего и др.25

Однако учет и отчетность не могли ограничиться использованием показателей, относящихся только к отдельным продуктам, характеризующим состояние технически сравнимых между собой производств. Необходимы были синтезирующие показатели, соизмеряющие и сопоставляющие между собой различные продукты. В товарном хозяйстве роль таких показателей выполняют цены (и их функциональные составные части: издержки производства и прибыль), за которыми стоит овеществленный человеческий труд. Среди советских экономистов в годы военного коммунизма было распространено мнение, что стоимостные показатели для анализа производства на социалистических предприятиях в принципе неприменимы. Например, В. Сарабьянов писал, что социалистическое общество вовсе не обязано заботиться о выгодности своего производства, для него неважно, как произведен продукт, важно лишь количество этого продукта26.

Иначе объяснял невозможность стоимостного, денежного учета А. Вайнштейн, который писал: "Финансово-бухгалтерский учет неприменим для государственных предприятий ввиду системы твердых цен, устанавливаемых не на основе реальной себестоимости, а на основе соображений общей экономической политики... Для частных и общественных предприятий финансово-бухгалтерский учет неприменим вследствие различной реальной величины рубля в начале и в конце производственного процесса и отсутствия точного курса рубля. Таким образом, необходимы какие-то другие категории для суждения об успешности или неуспешности работы предприятия"27.

Среди вариантов безденежного учета, выдвигавшихся в годы военного коммунизма, преобладали проекты организации прямого учета стоимости товаров в рабочем времени. Наиболее подробно система трудового учета была разработана С. Струмилиным, выдвинувшим в качестве единицы учета тред — трудовую единицу — продукт одного часа труда рабочего первого разряда при выполнении нормы выработки на 100%. С помощью тарифной системы продукт труда рабочих более высоких разрядов выражался в тредах. Разумеется, тред не мог полностью учесть различия в условиях производства, разную техническую вооруженность труда, разную материалоемкость продукта, поэтому не исключалась возможность разной оценки равного количества продукции.

Наряду с тредом предлагались и другие единицы измерения стоимости, которые страдали, однако, существенными пороками. Некоторые советские экономисты (М. Смит, С. Клепиков), стараясь учесть влияние технических условий на величину затрат труда, вводили в единицу измерения технический фактор как один из источников стоимости наряду с живым трудом. Такая единица включала затрату человеческого труда и энергетически соизмеримую с ним работу машин28.

Сконструированные М. Смит и С. Клепиковым энеды (энергетические единицы) были подвергнуты критике В. Сарабьяновым, который отмечал несовместимость этих построений с трудовой теорией стоимости29.

Переход к нэпу обусловил отказ от дальнейших поисков неденежной единицы учета. На первый план вновь выдвинулись проблемы оздоровления системы денежного обращения, кредита, финансов, ценообразования.

В процессе разработки и осуществления новой экономической политики В. И. Ленин развивал марксистские представления о роли товарно-денежных отношений в переходный период, раскрыл пути и методы оздоровления кредитно-денежной системы, показал роль торговли, хозрасчета, других стоимостных форм.

Обобщая опыт первых шагов нэпа, В. И. Ленин выдвинул положение о роли торговли как ведущего звена в экономической политике партии в обстановке 1921—1922 гг., обосновал необходимость проведения денежной реформы, призванной обеспечить хозяйство устойчивой денежной единицей, указал на связь советских денег с золотом. В 1921 г. был воссоздан Государственный банк, а в 1922—1924 гг. успешно проведена денежная реформа, способствовавшая быстрому восстановлению народного хозяйства, надежной смычке города и деревни.

В 1922-1923 гг. проходила теоретическая дискуссия о зависимости цены и стоимости от общественных потребностей, от спроса и предложения, получившая название дискуссии об общественно необходимом труде. Спор шел вокруг вопроса о том, что представляет собой общественно необходимый труд: является ли им всякий труд средней умелости, затраченный в средних технических условиях производства в любых размерах независимо от величины общественных потребностей, или это есть труд, затраченный лишь в рамках общественных потребностей. Первую точку зрения, получившую название "техническая версия", защищали Ш. Дволайцкий, В. Мотылев и др.; вторую точку зрения, получившую название "экономическая версия", защищал А. Мендельсон.

Завершала дискуссию статья Н. Ковальского, который утверждал, что категорию "общественно необходимое рабочее время" нужно рассматривать в связи с процессом воспроизводства, его реальными пропорциями, определяемыми этими пропорциями общественными потребностями. "Когда мы говорим о влиянии общественной потребности, мы в сущности говорим о течении производственного процесса, о цепной зависимости различных отраслей хозяйства между собой"30.

Практика переходного периода выдвигала перед экономической наукой широкий круг проблем, требовавших теоретической разработки: регулирование ценообразования, налаживание нормального товарооборота и денежного обращения, кредитование и финансирование народного хозяйства, поддержание экономической смычки города и деревни, определение источников накопления и т. д. Разработка этих проблем необходимо подводила советских экономистов к постановке вопроса о действии закона стоимости в экономике переходного периода. Проблема стоимости в советском хозяйстве стала предметом дискуссии, проведенной в Коммунистической академии в 1926 г. Докладчик на дискуссии Е. Преображенский исходил из того, что товарному производству и закону стоимости нет места в социалистическом укладе хозяйства. Уже монополистический капитализм сокращает сферу действия закона стоимости, утверждал Е. Преображенский; с переходом же от монополии капиталистической к "монополии социалистической" закон стоимости должен окончательно исчезнуть. Однако в советском хозяйстве наряду с государственными предприятиями сохраняются 22 млн. крестьянских хозяйств и миллионы мелких кустарей и торговцев. Они и составляют основу товарного производства, базу действия закона стоимости. В самом же государственном секторе закон стоимости не действует, а лишь "давит извне". "В законе ценности, — писал Е. Преображенский, — концентрируется вся сумма тенденций товарного и товарно-капиталистического элементов нашего хозяйства, а также вся сумма влияний на нашу экономику мирового капиталистического рынка"31.

В своем докладе Е. Преображенский рассматривал несколько случаев хозяйственных связей, где контрагентами выступали Советское государство, частники, индивидуальные потребители. В том случае, утверждал Е. Преображенский, когда и продавцом, и покупателем являются государственные предприятия, продукт перестает быть товаром, ибо цена его устанавливается не в результате игры спроса и предложения, а на основе учета затрат и установленной прибыли. Здесь цена становится формальной категорией, это лишь "титул на получение из котла общегосударственного хозяйства определенной суммы средств на дальнейшее производство и на определенный уровень расширенного воспроизводства"32.

Таким образом, основным доводом в пользу того, что закон стоимости в государственном секторе не действует, служило отсутствие в нем игры спроса и предложения, планомерное установление цен на основе учета издержек производства. А. Богданов справедливо отмечал, что Е. Преображенский отождествлял закон стоимости с законом спроса и предложения, забывая, что стоимость определяется не рыночными колебаниями, а общественно необходимым трудом и лишь проявляется через колебания спроса и предложения.

Воздействие Советского государства на закон стоимости мыслилось Е. Преображенским как постепенное ограничение сферы его действия, постепенное вытеснение этого закона и, наконец, полное его преодоление, но отнюдь не как его познание и сознательное, планомерное использование.

Закону стоимости как закону прошлого, говорил Е. Преображенский, противостоит "закон первоначального социалистического накопления" — основной закон советской экономики переходного периода. Картина советского хозяйства представлялась Е. Преображенскому как борьба этих двух противоречащих друг другу законов. Он считал, что каждый из них выступает регулятором в соответствующей сфере экономики. Носитель закона стоимости — частнособственническое хозяйство, носитель "закона первоначального социалистического накопления" — Советское государство, его предприятия, учреждения, планирующие органы. Крестьянское хозяйство по этой схеме рисовалось сферой реакционного, враждебного социализму закона стоимости. Строительство социализма толковалось как борьба с крестьянством, а индустриализация представлялась возможной только в результате эксплуатации и экспроприации крестьянства.

Версия о "первоначальном социалистическом накоплении" как эксплуатации крестьянской периферии государственной промышленностью встретила отпор со стороны советских экономистов. Возражая Е. Преображенскому, многие из них подчеркивали, что участие крестьянства в социалистическом накоплении в промышленности по своей классовой природе нельзя характеризовать как эксплуатацию. «... Когда рабочее правительство, — писал Т. Берин, — устанавливает цены не на основе эквивалентности, оно не эксплуатирует "отсталые хозяйственные формы", а только учитывает в цене ту долю, которую крестьянство как сотрудник пролетариата должно внести на все общественные нужды»33.

Далее, сущность социалистической реконструкции не исчерпывается и не определяется передвижением материальных средств из одной сферы производства в другую, так как сущность эта заключается прежде всего в формировании новых производственных отношений, постепенном распространении социалистических производственных отношений на все сферы производства, в вытеснении досоциалистических отношений. Причем, как подчеркивали многие советские экономисты, накопление и в государственном секторе обслуживается действием закона стоимости. Социалистическое накопление и действие закона стоимости — единый процесс, а не два противоположных и несовместимых процесса.

Е. Преображенский, противопоставляя действие закона стоимости "закону первоначального социалистического накопления", неизбежно приходил к вульгарной, поверхностной трактовке стоимостных форм, сохранившихся в советском хозяйстве. Прибыль, стоимость, цена, деньги трактовались им как чисто формальные категории, лишенные реального стоимостного содержания. Деньги, по выражению Е. Преображенского, — это "задержанный рефлекс закона ценности, который не переходит из сферы распределения в сферу производства". "Рефлекс" этот "задерживается" благодаря сосуществованию социалистического уклада с досоциалистическими. Товарные отношения внутри несоциалистических секторов и на стыке их с сектором социалистическим порождают "задержанный рефлекс закона ценности" и внутри самого социалистического сектора. Это, однако, вовсе не означает, что производство и в социалистическом секторе носит товарный характер, ибо даже видимость закона стоимости "не переходит из сферы распределения в сферу производства". "... Во взаимоотношениях внутригосударственного круга... денежные отношения, — писал Е. Преображенский, — приобретают главным образом калькуляционно-счетный характер по отношению к средствам производства и средствам потребления... "34

Поскольку из категории денег при социализме в такой трактовке выпадало всякое стоимостное содержание, неизбежно было и отрицание связи денег с золотом. Деньги превращаются в произвольно выпускаемые талоны. Отсюда рекомендуемая Е. Преображенским финансовая политика: неограниченный выпуск денежных знаков. Проблема устойчивости валюты снималась сама собой, поскольку согласно разбираемой схеме деньги не являются формой стоимости и не имеют стоимостного содержания. А раз так, то изменение количества денег в обращении и цен на товары может иметь значение только с точки зрения счетных операций.

Формалистическое толкование стоимостных категорий защищал на дискуссии и А. Кон, который выдвинул тезис (впоследствии много раз повторившийся) о несоответствии старых форм и нового содержания.

А. Кон, как и Е. Преображенский, представлял стоимостные формы при социализме как чисто внешние, лишенные адекватного им содержания.

Чисто умозрительное рассуждение о наполнении старых форм новым содержанием никак не могло разрешить проблемы действия закона стоимости в советской экономике. По существу эти рассуждения представляют собой одну из разновидностей отрицания действия закона стоимости. Методологически такой прием несостоятелен уже потому, что политико-экономические проблемы не могут решаться с помощью чисто абстрактного привлечения философских категорий "форма" и "содержание". Что же касается общефилософской стороны дела, то и здесь позиция А. Кона оказывалась несостоятельной, ибо форма не может существовать независимо от порождающего ее содержания. Глубоко ошибочно отождествление философской категории "форма" с житейским представлением о внешней видимости или оболочке, которую можно опорожнять и наполнять "новым содержанием".

Критика формалистического отрыва товарных форм от содержания производственных отношений переходного периода содержалась, в частности, в ряде работ К. Бутаева: "Формы проявления производственных отношений в переходный период товарно-рыночные, стоимостные. Но это вовсе не значит, что эти формы должны быть обязательно капиталистическими формами и служить формами проявлений диаметрально противоположной сущности отношений"35. К. Бутаев правильно ставил вопрос о соотношении социалистических производственных отношений и стоимостных форм, хотя полагал, что соотношение это будет иметь силу только в пределах переходного периода, — ошибка вполне понятна в тот период. "Она (форма. — В. М.) должна быть адекватной этим отношениям, им присущей, чтобы через изучение и исследование ее можно было попутно изучать и исследовать самую сущность, т. е. производственные отношения переходного хозяйства"36, - писал К. Бутаев.

В отрицании объективной обусловленности формы содержанием (тезис о формах, независимых от содержания) проявилось механистическое направление в методологии политической экономии. Это положение, в частности, было связано с отрицанием причинной обусловленности явлений в социалистической экономике. При социализме, полагал А. Кон, преобладает принцип цели37. Социалистическое общество поэтому может свободно выбирать и конструировать экономические формы. Тем самым А. Кон провозглашал волюнтаризм в экономической политике и фактически игнорировал предмет политической экономии, так как отрицал объективные причинно-следственные связи в советском хозяйстве, заменяя их произвольно формулируемыми целями. "... Экономические закономерности, действующие в области отношений между людьми, — писал А. Кон, — оно (коммунистическое общество. — В. М.) совсем устраняет, вырывает с корнем"38.

Против формалистического толкования стоимостных категорий на дискуссии 1926 г. выступил А. Мендельсон. Хотя он не давал теоретического обоснования закона стоимости при социализме, тем не менее констатировал, что закон стоимости действует во всех секторах советской экономики. При этом А. Мендельсон решительно возражал против механистического противопоставления действия закона стоимости и процесса социалистического накопления. Закон стоимости не всегда и не при всех обстоятельствах препятствует строительству социализма. Взаимоотношения социалистического накопления и закона стоимости заключаются не в уничтожении или изгнании последнего. "Я считаю, - говорил А. Мендельсон в своем выступлении на дискуссии, - что у нас закон стоимости действует, и процесс, который здесь имеет место, реконструкция товарных отношений, состоит в том, что мы учимся рационализировать этот стихийный процесс. Мы исходим из действительности, которую образует закон стоимости, и весь свой аппарат приспособляем к тому, чтобы улавливать действие этого закона, и это имеет место в такой области, где наши силы наиболее велики"39.

Понимание действия закона стоимости в советском хозяйстве А. Мендельсон развивал в ряде своих работ. Утверждая, что закон стоимости претерпевает существенные изменения в соответствии с новыми историческими условиями, он подчеркивал, что социальное содержание категории "стоимость" в социалистическом обществе "отличает ее от категории стоимости в условиях производственных отношений простого товарного хозяйства и от категории стоимости в условиях капиталистических производственных отношений"40.

Если при капитализме роль закона стоимости заключается в стихийном регулировании производства, то в социалистическом секторе стоимость служит основанием для принятия решений обществом, различными звеньями хозяйственной системы о распределении общественного труда и, кроме того, выступает объективным мерилом правильности этих решений. "В условиях переходного периода в обобществленном секторе хозяйствующий субъект в первую очередь направляет свое внимание на познание общественной необходимости расходуемых на разные объекты трудовых затрат... Функциональная роль характеристики общественной необходимости труда, образующего стоимость, меняется"41, — писал А. Мендельсон.

Выступавшие в советской экономической литературе представители дореволюционной профессуры, отправлявшиеся от разных вариантов субъективной школы политической экономии, утверждали, что товарно-денежные формы сохранятся в любом обществе, в том числе и социалистическом. Так, А. Соколов писал, что "основа явления денег заложена в нашем суждении о вещах, благодаря которому все вещи становятся для нас ценностно-измеримыми и сравнимыми.... Но так как ценностная измеримость и сравнимость благ будут иметь место во всяком хозяйственном строе, то этим доказывается то, что в условиях общественного хозяйства деньги неустранимы"42. Аналогичную точку зрения высказывал В. Железнов43.

В работах экономистов-марксистов мы находим ряд предположений, объясняющих причины сохранения товарного производства в государственном секторе переходной экономики. В основном необходимость товарно-денежных отношений в государственном секторе связывали с сохранявшейся многоукладностью, необходимостью поддержания экономических отношений с крестьянством. Вместе с тем встречалось и иное объяснение причин сохранения товарно-денежных отношений: эти отношения связывали с тем обстоятельством, что не был еще налажен непосредственный трудовой учет, с недостаточной организацией централизованного планирования и управления. «В условиях переходной экономики, — писал Л. Гатовский, — организация производства осуществляется частично непосредственно (крупная промышленность, транспорт), а частично косвенно (мелкая промышленность, сельское хозяйство). Последнее обстоятельство, учитывая особенно наличие таких участков, где организация очень слаба или почти вовсе не ощущается, накладывает свой отпечаток на характер организации труда во всем народном хозяйстве, поэтому такое значение в условиях СССР имеют "косвенные” методы организации труда»44.

Аналогичное объяснение необходимости товарно-денежных форм в государственном секторе переходной экономики высказывал А. Мендельсон: "Связь между отдельными элементами и их взаимодействие еще недостаточно рационализированы и в значительной степени осуществляются методами рыночного характера. Отсюда и наличие, и необходимость стоимостной формы трудовых затрат, модифицирующейся сообразно социальному содержанию хозяйственной структуры"45.

Причины сохранения товарно-денежных отношений в социалистическом секторе советской экономики обсуждались на дискуссии, проходившей в Коммунистической академии в марте 1931 г. 46 К. Бутаев, выступая на этой дискуссии, называл две причины сохранения товарно-денежных отношений: противоречие между обобществленным и необобществленным трудом и противоречие между уровнем развития производительных сил и уровнем развития производственных отношений, недостаточный уровень развития производительных сил для введения прямого социалистического распределения. Важно подчеркнуть, что необходимость товарно-денежных отношений в социалистическом секторе К. Бутаев связывал не только с взаимодействием между укладами, но и с противоречием, заключенном в самом социалистическом секторе.

К. Островитянов необходимость товарно-денежных отношений в социалистическом секторе связывал с тем, что "план еще сочетается с элементами стоимостного регулирования"47, с наличием элементов стихийности в советском хозяйстве. Сочетание планомерности и стихийности в трактовке К. Островитянова не сводилось к сосуществованию различных укладов хозяйства, так как само понятие "стихийность" он выводил за рамки переходной экономики. Стихийность, говорил К. Островитянов, не обязательно связана с капитализмом, она может быть и совершенно отлична от него. Отсюда он делал вывод, что товарно-денежные формы, органически связанные со стихийным протеканием тех или иных процессов в экономике, сохраняются значительное время и после отмирания классов. "... Прежде отомрут классы, — говорил К. Островитянов, — и гораздо дольше будут сохраняться товарные формы, так как за ними будут сохраняться элементы стихии, совершенно отличные от капиталистического хозяйства. С уничтожением классов стихия уже порождать капитализм не будет"48.

К. Островитянов подчеркивал, что товарная форма в советском хозяйстве в корне отлична от товарной формы при капитализме, так как она отражает не только элементы стихии, но и плановое руководство социалистическим хозяйством: "За товарной формой у нас скрывается в основном плановое руководство, сочетающееся в известной степени с элементами стоимостного регулирования и с элементами стихии.... Наша товарная форма в корне отлична от товарной формы капиталистического хозяйства"49.

Таким образом, на рубеже 20-х и 30-х годов был выдвинут ряд положений, обосновывавших необходимость товарного производства и закона стоимости не только в переходный период, но и при социализме.