Экономические дискуссии 20-х

7. "Механистическое" направление в дискуссиях 20-х годов

"Механистическое" направление в философской и экономической литературе 20-х годов возглавлял Н. Бухарин. В своей книге "Экономика переходного периода" Н. Бухарин декларировал свою приверженность богдановской методологии, заявляя, что научные термины он употребляет в том смысле, который придавал им А. Богданов.

В. И. Ленин в своих замечаниях на книгу Н. Бухарина вынужден был вернуться к критике механистической методологии политической экономии. В. И. Ленин характеризовал Н. Бухарина как "автора, испорченного эклектицизмом Богданова"1. «Бухарин "взял "термины" "в том значении", в котором они употребляются тов. А. Богдановым" — и не подумал, — писал Ленин, — что и термины и значение их у Богданова "фундированы"... его философией, философией идеализма и эклектицизма»2.

В. И. Ленин отмечал у Н. Бухарина проблески диалектического мышления, однако диалектический метод тот ставил рядом со схоластикой A. Богданова. "Но рядом поставить нельзя: или — или"3, — указывал B. И. Ленин.

В книге "Экономика переходного периода" Н. Бухарин давал толкование категории производственных отношений как в то же время и отношений социально-классовых и технически-трудовых. В. И. Ленин замечал на полях напротив этого места: "Как раз терминология и неверна: не бывает классовых не социальных"4. Вся книга Бухарина пронизана идеей о том, что переходный период есть переход от одного равновесия к другому. В. И. Ленин в своих замечаниях указывает, что равновесие всегда относительно и, следовательно, различие между историческими периодами заключается не в том, что один из них означает наличие равновесия, а другой — отсутствие такового. Н. Бухарин выдвинул тезис: поскольку в переходный период равновесие отсутствует, "постулат равновесия" для переходного периода "недействителен". Напротив этого места в книге Н. Бухарина В. И. Ленин иронически замечал: "отсюда ясна недействительность фразы: "постулат равновесия недействителен"5.

В. И. Ленин отметил у Н. Бухарина и налет "богдановского агностицизма". Н. Бухарин говорил об "огромном познавательном значении метода Маркса", забывая, что метод К. Маркса есть часть его учения, отражающего реальный мир. Получалось, что главная ценность научной теории — не отражение действительности, а совершенствование познавательного процесса, при этом метод познания оказывался оторванным от предметного познания. В замечаниях на полях В. И. Ленин писал: «только "познавательная ценность"?? а не объективный мир отражающая? "стыдливый"... агностицизм!»6.

Вышедшая в 1922 г. книга Н. Бухарина "Теория исторического материализма" основана на механистической методологии в толковании проблем исторического материализма. Она была написана как популярный учебник, где трактовались проблемы производительных сил и производственных отношений, диалектики общественного развития и т. д. "Теория исторического материализма" получила большое распространение, нашла многих сторонников и не могла не отразиться на методологии политической экономии.

Н. Бухарин утверждал, что общество — это совокупность технических и идеологических факторов. Как же трактовал Н. Бухарин категорию "производственных отношений"? Прежде всего, утверждал он, необходимо дополнить Марксово понимание этой категории, ибо оно не исключает идеалистического толкования производственных отношений как отношений психических или как "психических актов, объективирующихся в общественном масштабе". Н. Бухарин стремился "изгнать психичность" из политической экономии с помощью своей трактовки производственных отношений.

Под производственными отношениями Н. Бухарин понимал трудовую координацию людей (рассматриваемых как "живые машины") в пространстве и времени. Система этих отношений являлась, по его мнению, настолько же "психичной", как и система планет вместе со своим солнцем. Определенность места в каждую хронологическую точку - вот что делает систему системой. Н. Бухарин предлагал "изгнать из политической экономии психичность", однако получил прямо противоположный результат. Из политической экономии устранялись сами объективные производственные отношения, социальная материя как таковая. Производственные отношения подменялись трудовой координацией конкретных индивидов в конкретном месте и в хронологически определенном времени, т. е. актами хотя и объективно обусловленными, но включающими и субъективный момент.

Поэтому Н. Бухарин неизбежно должен был прийти к "психическому" толкованию производственных отношений и отождествлению законов общественного развития и биологических, физиологических законов. Физиологические особенности людских групп, а равно и соответствующие психологические особенности он рассматривал как квалификацию определенных рабочих сил общества. При таком решении проблемы, по его мнению, не происходило того "нелепого" удвоения законов, которое встречается на каждом шагу даже в лучших марксистских работах (с одной стороны, законы биологии, физиологии и т. д., с другой — законы общественного развития). В соответствии с его трактовкой одно представляло собой "инобытие" другого.

Трактовка производственных отношений как отношений между "системами живых машин" перекликалась с теорией классов А. Богданова.

Отношения между людьми А. Богданов трактовал как отношения между "организаторами" и "исполнителями". Тем самым затушевывалось главное в классовых (а следовательно, и в производственных) отношениях — собственность на средства производства.

Растворение производственных отношений в "живой иерархии" вело и к другим последствиям. Различие между вызреванием капиталистических и социалистических отношений Н. Бухарин видел в том, что капиталистические отношения вызревают в недрах капитализма целиком, вместе со своей административной верхушкой, а социалистические производственные отношения не могут вызревать в лоне капиталистического общества и капиталистического государства целиком, т. е. с административной верхушкой производственного аппарата. Социализм растет тут же, в том же "проклятом каменном городском мешке", под буржуазией и без своей административной производственной верхушки.

Производственные отношения Н. Бухарин отождествлял с "живой иерархией" и поэтому рост рабочего класса приравнивал к росту социалистических производственных отношений в недрах капитализма. Вывод из его концепции таков: для перехода от капитализма к социализму нужно только заменить одну "административную верхушку" другой. Различия между капитализмом и социализмом как качественно отличными системами производственных отношений в концепции Н. Бухарина в значительной мере приглушались.

Марксизм понимает общественные производственные отношения как органическую систему. Внутреннее единство системы производственных отношений как цельного организма у Н. Бухарина уступало место механистическому сосуществованию во времени и пространстве. Такую подмену он аргументировал ссылкой на естественные науки, новейшие открытия которых, по его мнению, доказывали тождество механического и органического. Противопоставление механического и органического, считал он, стало бессмысленным и в обществоведении в связи с новейшими открытиями в естествознании. Механицизм, утверждал Н. Бухарин, не только не противоречит диалектике, но и является единственно диалектическим методом.

Развитие производительных сил Н. Бухарин изображал как результат механического взаимодействия общества (системы) и природы (среды), а развитие производственных отношений — как результат одностороннего воздействия на них производительных сил. Это и не удивительно, ибо производственные отношения в толковании Н. Бухарина - не социально-экономические отношения, а размещение людей во времени и пространстве.

Характер общественного развития под воздействием среды Н. Бухарин раскрывал в "теории равновесия". Непрестанное столкновение сил, распад, рост систем, образование новых и их собственное движение, процесс постоянного нарушения равновесия, его восстановления на другой основе, нового нарушения и т. д. — вот что, по его мнению, реально соответствует гегелевской триединой формуле.

Как видим, в системе Н. Бухарина раскрытие внутреннего, имманентного движения общества заменялось внешним, поверхностным описанием — от одного равновесия к другому.

Противоречие — источник движения — понималось Н. Бухариным лишь как внешнее механистическое столкновение сил, а не как внутренняя противоречивость общественных отношений. Гегелевская диалектика, говорил он, формулирует противоречия идеально. Материально же гегелевской диалектике соответствует не что иное, как "теория равновесия".

Сторонники Бухарина, как и он сам, объявляли внутреннее противоречие "чертовщиной", "теологическим привкусом саморазвития духа" и т. п. От этого "теологического привкуса" диалектику, по мысли Н. Бухарина, освободила "теория равновесия". Тот, кто не согласится с таким "освобождением", утверждал он, неминуемо окажется в объятиях гегелевской мистики, теологии, поповщины.

К. Маркс, по мнению Н. Бухарина, не дал учения о диалектике, а лишь стихийно применил принципы "теории равновесия" к исследованию природы и общества. К. Маркс и Ф. Энгельс, утверждал он, освобождали диалектику от ее мистической шелухи в действии, т. е. материалистически применяя диалектический метод при исследовании различных областей природы и общества. По его мнению, речь должна была идти теперь о теоретически-систематическом изложении этого метода и его таком же теоретически-систематическом обосновании, т. е. о "теории равновесия".

"Теория равновесия" критиковалась на страницах советской печати, однако она нашла и сторонников среди некоторых экономистов и философов. В поддержку позиций Н. Бухарина выступили А. Кон и В. Тер-Оганесян. Последний пытался синтезировать теорию равновесия и внутреннее самодвижение явления природы и общества. Концепцию Н. Бухарина, согласно которой общество может находиться в одном из двух состояний — равновесия и неравновесия, он дополнял третьим членом — состоянием неустойчивого равновесия.

Для того чтобы общество от устойчивого равновесия перешло к неустойчивому и затем вообще вышло из состояния равновесия, по мнению В. Тер-Оганесяна, необходимо воздействие внешних сил, т. е. природы. Однако, коль скоро общество вышло из состояния равновесия, оно начинает развиваться по своим внутренним законам. "Выведенная из состояния неустойчивого равновесия система в дальнейшем развивается сама, независимо от внешних условий, по законам, присущим самой системе, стремясь прийти к устойчивому равновесию"7, — писал В. Тер-Оганесян.

Отвечая критикам концепции Н. Бухарина, В. Тер-Оганесян утверждал, что в какое-то время общество развивается под воздействием внешней среды, а какое-то время - по своим внутренним законам. В действительности такая трактовка вопроса лишний раз демонстрирует слабость "теории равновесия", так как в ней особенно ярко проступало несоответствие между этой механистической теорией и имманентным, диалектическим развитием.

В. Тер-Оганесян вынужден был признать, что диалектическое развитие есть нечто весьма отличное от механического движения, отражаемого "теорией равновесия". Действие законов диалектики, по В. Тер-Оганесяну, чередуется с действием законов "равновесия", а именно "имманентное развитие процесса, о котором идет речь в диалектике, есть развитие системы при ее переходе от менее устойчивого состояния к более устойчивому". В этом чередовании примат все-таки признавался за "законами равновесия", которые доминируют в движении природы и общества, заставляя все процессы постоянно стремиться к устойчивому равновесию.

С полной поддержкой позиций Н. Бухарина выступил А. Кон, но под напором критики он вынужден был все же пересмотреть, подправить некоторые его положения. Это делало концепцию Н. Бухарина в изложении А. Кона еще более противоречивой. А. Кон отчасти пересматривал бухаринское положение о том, что развитие общества есть результат давления внешних сил, т. е. природы. Причина развития общества, по А. Кону, не сама природа, а "соотношение общества с природой". Но от чего зависит изменение этого соотношения, лежит ли его причина в обществе или в природе, А. Кон не объяснял, ибо это означало бы перенесение причин развития из внешнего столкновения во внутренние противоречия. Пытаясь спасти эту теорию, А. Кон писал: "... Об устойчивом равновесии говорится, как о некоей категории, имеющей более теоретическое, чем прикладное, значение. В жизни равновесие всегда бывает более или менее подвижно... "8. При этом А. Кон не пытался объяснить, для чего нужна такая абстрактная категория, не имеющая "прикладного значения", какую сторону действительности она отражает. Выбрасывая за борт "устойчивое равновесие", А. Кон стремился лишь к одному: оградить себя от обвинений в "первоначальном толчке", т. е. в невольном признании потусторонних сил первоисточником движения, в "чертовщине".

Отделавшись от "чертовщины" рассуждениями о том, что равновесие не исключает движения и борьбы противоположных сил, а, наоборот, всегда подвижно, А. Кон делал попытку переложить обвинение в мистицизме на своих противников. Признание внутренней противоречивости явлений объявлялось мистицизмом, говорить о внутренних противоречиях — значит признавать, что они кем-то (т. е. богом) извне вложены в явления. А. Кон и здесь оставался верен механистическому мировоззрению: он не допускал, что противоречие неотделимо от материи, так же как и движение. Противоречивость — внутреннее свойство всего сущего. Противоречие, т. е. способность к развитию, нельзя ни "вложить", ни "вынуть" из явления, ибо без него нет и самого явления.

A. Кон вслед за Н. Бухариным отождествлял диалектический и механистический методы изучения общественных явлений. Диалектический метод, по А. Кону, вполне исчерпывается механикой и математикой. "Если бы мы даже оставались в области чистейшей математики, — писал А. Кон, — это все же не помешало бы нам уловить все тончайшие изгибы диалектики". А. Кон, как и Н. Бухарин, рассматривал общество как механическую совокупность различных элементов: социальных, биологических, технических, психических и т. д.

С критикой "Теории исторического материализма" Н. Бухарина выступили ряд советских экономистов и философов - С. Гоникман, Плехановец, В. Сарабьянов и др.

B. Сарабьянов в статье "Диалектика и формальная логика" утверждал, что Н. Бухарин неправильно решал основной вопрос философии применительно к обществу. Он не соглашался с бухаринской трактовкой общефилософских понятий "духа" и "материи" в области социологии, полагая, что материальность Н. Бухарин представлял только как природную, чувственную материальность.

В. Сарабьянов критиковал Н. Бухарина за непоследовательность в вопросе о причинно-следственных связях в обществе, отмечая, что причинно-следственные связи Н. Бухарин подменяет функциональными зависимостями. В. Сарабьянов утверждал, что отказ от анализа причинно-следственных связей порождался описательным методом, отказом от постижения социального качества и качественных изменений, ограничением анализа количественной стороной процессов, количественными измерениями.

Однако, критикуя Н. Бухарина, В. Сарабьянов сам допускал механистические ошибки. Подобно Н. Бухарину, он считал, что столкновение внешних сил есть источник всякого движения.

Наиболее содержательная и последовательная критика Н. Бухарина содержалась, на наш взгляд, в статье С. Гоникмана "Диалектика т. Бухарина". В этой статье С. Гоникман, опираясь на положения К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, показал, что развитие общества есть результат действия внутренних, имманентных обществу противоречий, а взаимодействие общества с природой, завоевание природы обществом есть проявление этих внутренних противоречий, результат общественного развития. Природа (среда) всю историю человечества оставалась в основном неизменной, и тем не менее отношение между обществом и природой менялось, и весьма существенно. Следовательно, причины изменения этого отношения кроются в самом обществе, в его развитии. Н. Бухарин ставил развитие общества в зависимость от соотношения его с природой. В действительности, подчеркивал С. Гоникман, существует зависимость прямо противоположная: соотношение общества с природой зависит от уровня развития самого общества. Развивается же общество на основе своих внутренних законов, а природа лишь дает условия для этого развития. - «... Развиваются явления диалектически; это значит, - подчеркивал С. Гоникман, - что противоречие заключается в развитии "А" (общества. - В. М.). И только противоречивое развитие "А" объясняет нам возможность изменения отношения его к "Б" (природе. — В. М.) и возможность развития вообще»9.

Преодоление механистической вульгаризации марксизма было возможно лишь в результате длительных и упорных дискуссий по многим проблемам философии и политической экономии, проходивших в течение 20-х годов.

В 1927—1929 гг. разгорелась дискуссия о предмете политической экономии. "Механисты" определяли предмет политической экономии как производственные отношения во взаимодействии с производительными силами. Однако изучение производственных отношений во взаимодействии с производительными силами означало, согласно "механистам", равноправное присутствие производительных сил в предмете политической экономии. "Отношения человеческого коллектива к природе входят в предмет политической экономии так же, как и отношения людей друг к другу в процессе капиталистического производства"10, — писал С. Бессонов. Политическая экономия изучает, по С. Бессонову, не только производственные отношения, но и производительные силы.

В основе позиции С. Бессонова, так же как и И. Рубина, лежало положение, согласно которому производительные силы есть только техника. Обосновывая версию предмета политической экономии, И. Рубин говорил, что политическая экономия не изучает технику.

С. Бессонов, возражая против разрыва производительных сил и производственных отношений, напротив, делал вывод о том, что техника изучается политической экономией.

Потребительную стоимость С. Бессонов требовал изучать в политической экономии как таковую, т. е. как "многообразный красочный мир вещей". Он упрекал экономистов в том, что "безбрежная область конкретного полезного труда, создающего потребительные ценности, осталась вне поля марксистского исследования"11.

Совершенно иную роль играет категория потребительной стоимости в экономической системе К. Маркса. Потребительные стоимости вещей интересуют К. Маркса не со стороны их природных свойств и способов употребления: с этой стороны "потребительные стоимости товаров составляют предмет особой дисциплины — товароведения"12. Потребительная стоимость товаров — категория политической экономии, и присутствует она в анализе Маркса лишь постольку, поскольку "при той форме общества, которая подлежит нашему рассмотрению, они (потребительные стоимости. — В. М.) являются в то же время вещественными носителями меновой стоимости"13. Потребительная стоимость присутствует в политической экономии как инобытие стоимости, как полюс диалектического единства стоимости и потребительной стоимости, образующего товар. Следовательно, потребительная стоимость сама является "определением формы", а именно товарной формы продукта, т. е. категорией политической экономии. Вне этой специфической роли потребительная стоимость "как таковая" не есть предмет политической экономии. "Потребительная стоимость в этом безразличии к экономическому определению формы, т. е. потребительная стоимость как потребительная стоимость, находится вне круга вопросов, рассматриваемых политической экономией, — писал К. Маркс, — к области последней потребительная стоимость относится только лишь тогда, когда она сама выступает как определенность формы"14.

Внутреннее противоречие, заложенное в товаре, противоречие между потребительной стоимостью и стоимостью получает внешнее проявление в форме меновой стоимости, в приравнивании товаров, где стоимость одного товара выражается в потребительной стоимости другого. Развитие противоречия товара отражается в развитии форм стоимости, в постепенном обособлении специфической потребительной стоимости, выступающей материальным носителем, воплощением стоимости. В денежной форме потребительная стоимость золота превращается в непосредственное, чувственное бытие общественной стоимости. Потребительная стоимость, таким образом, является определением не только товарной, но и денежной формы. Без категории "потребительная стоимость" нельзя понять категорий "товар", "деньги", "капитал", "прибавочная стоимость" и т. д. Иначе говоря, невозможна сама научная система политической экономии.

И все же, несмотря на столь важную роль, потребительная стоимость не интересует политическую экономию сама по себе, без связи с другими определениями общественной формы: меновой стоимостью, стоимостью и т.д. Общественные функции потребительных стоимостей (например, золота или потребительной стоимости товара "рабочая сила") вытекают не из их природных свойств, а из самой общественной формы, т. е. из системы производственных отношений. "Хлопкопрядильная машина есть машина для прядения хлопка. Только при определенных отношениях она становится капиталом. Выхваченная из этих отношений, она так же не является капиталом, как золото само по себе не является деньгами или сахар — ценой сахара"15. "... Бессмысленно превращать машины в экономическую категорию наряду с разделением труда, конкуренцией, кредитом и т. д.... Способ эксплуатации машин — это совсем не то, что сами машины"16, — писал К. Маркс.

Потребительная стоимость сама по себе не только не может быть предметом политико-экономического анализа, но на определенных ступенях или моментах этого анализа может быть временно абстрагирована.

С. Бессонов приписывал К. Марксу свой взгляд на предмет политической экономии: "... Гениальный мыслитель, в меру своих сил и способностей, неустанно пытался овладеть тайнами технологических процессов... И он не относил результатов своих изысканий в какую-нибудь особую науку!"17

Итак, С. Бессонов недвусмысленно утверждал, что изучение общественных отношений и "овладение тайнами технологических процессов" есть предмет одной и той же науки — политической экономии. Чем же в таком случае отличается предмет политэкономии от предмета технических наук, которые также изучают "тайны технологических процессов"? Материальное производство людей, писал А. Кон, изучается как техническими, так и экономическими науками, однако технические науки интересуются материальным производством с одной точки зрения, а экономические — совсем с другой.

В действительности дело не в том, с какой точки зрения подходит исследователь к предмету своего изучения, а в том, что этот предмет представляет собой в реальности. Экономические и технические науки различаются не потому, что исследователи изучают с разных точек зрения один и тот же предмет, а потому, что предметы этих наук качественно различны. Материальное производство в изучении политической экономии — это общественный строй производства, т. е. предмет, который никак не подлежит изучению с позиций технологии. Предмет технологии качественно иной — технические элементы производительных сил.

Анализируя субъективистский подход к явлениям общественной жизни, В. И. Ленин писал: «Ошибка "богдановской" терминологии выступает наружу: субъективизм, солипсизм. Не в том дело, кто "рассматривает”, кому "интересно", а в том, что есть независимо от человеческого сознания»18.

Если С. Бессонов и А. Кон, вводя в предмет политической экономии изучение природных свойств вещей, пытались при этом представить свою позицию как последовательную марксистскую, то другой представитель "механистического" направления — А. Финн-Енотаевский, высказывая в сущности те же положения, не стремился прикрыться авторитетом К. Маркса, а открыта декларировал свое несогласие с ним. А. Финн-Енотаевский требовал изучать в политической экономии природные свойства вещей, так как, по его мнению, ими определяется в значительной степени общественная форма вещей. "Но неверно представлять дело так, — писал А. Финн-Енотаевский, — что общественные свойства вещей не стоят ни в какой связи с их натуральными свойствами, что они лишь отражают общественные отношения людей друг к другу без всякого отношения людей к вещам. А это-то Маркс в противоречии с самим собой здесь и делает"19.

Изучение производственных отношений, не включающее в предмет политической экономии производительные силы, по А. Кону, "нельзя понять иначе... как выкидывание за борт политической экономии... всего, что есть материального в производственных отношениях — их материального содержания"20. "И в качестве форм, имеющих материальное содержание, — продолжал А. Кон, - они (производственные отношения. — В. М.) и рассматриваются нами как материальные"21.

Для "механистов", как и для всех вульгарных материалистов, материально лишь то, "обо что можно ушибиться". Социальные производственные отношения "приобщаются" к материальному миру только потому, что они являются формой материального содержания — производительных сил. Сами по себе производственные отношения представляются "механистам" не материальными, а идеальными.

Иначе смотрит на этот вопрос марксизм. Для марксизма производственные отношения - особый вид материи, а именно социальная материя, "лишенная элемента чувственности". Производственные отношения материальны, ибо они существуют вне воли и сознания людей; производственные отношения реально производятся и воспроизводятся людьми как участниками общественного производства, как субъектами общественной практики.

"Механисты" постоянно ссылались на то, что согласно марксизму форма соответствует содержанию, что определяющей стороной во взаимодействии производительных сил и производственных отношений являются именно производительные силы, которые выступают как содержание. Но, ссылаясь на эти правильные положения, "механисты" абсолютизировали их и тем самым извращали. Производственные отношения, по мнению "механистов", не порождаются производительными силами, а выводятся из них и сводятся к ним. "Форма должна быть выведена из содержания"22, — утверждал А. Кон.

Выведение производственных отношений из производительных сил, формы из содержания "механисты" понимали буквально — как выявление таких моментов в технологических процессах, от которых обычная логика непосредственно приведет к объяснению изменений в социальных отношениях. С. Бессонов писал, что К. Маркс "пытался овладеть тайнами технологических процессов, тщательно отыскивал в них то, что могло помочь ему раскрыть тайну общественных отношений"23.

С. Бессонов и А. Кон социальные отношения сводили к внесоциальным вещам, к технологическим и энергетическим процессам. "Нетрудно видеть, — писал А. Кон, — что энергетический баланс является решающим в деле развития общества. "24.

Итак, по мнению "механистов", предмет политической экономии — "богатый и красочный мир материальных вещей", многочисленные различения и классификации материальных вещей. "Постигая тайны технологических процессов", изучая свойства вещей, можно, по их мнению, понять и объяснить производственные отношения, вывести их из производительных сил, из чувственных вещей.

Однако вещи сами по себе не социальны, не историчны. Сводить производственные отношения к технике, растворять их в вещах — значит сводить их к внеисторическим общим определениям.

Так, С. Бессонов писал: "Рубин до смерти боится ограничить задачу теоретической экономии аналитическим сведением исторически обусловленных социальных форм капиталистического хозяйства к внеисторическим, материально-техническим основам производственного процесса"25. Это означало, что специфические производственные отношения капитализма должны быть сведены к несоциальным основам трудового процесса (затраты физиологической энергии) и к рациональному распределению трудовых ресурсов общества во времени и пространстве.

Общественные производственные отношения сами по себе, не сведенные к внеисторическим основам производства, представлялись "механистами" чем-то совершенно идеальным, внешней видимостью, обманчивым покровом, который скрывает всеобщие материальные основы производства. В этом, по их мнению, и заключается фетишизм капиталистических производственных отношений, который следует "разоблачить", "отбросить", как и всякий ненаучный, ошибочный взгляд на общественные явления. "Механисты" упрекали И. Рубина в том, что для него "фетишизм является не системой общественного сознания, а системой теории стоимости".

А. Богданов и И. Скворцов-Степанов также полагали, что "преодоление фетишизмов" капиталистического общества относится к "учениям об идеологиях". Сам товарный фетишизм они считали "затемняющими формами мышления"26.

Сведение общественных производственных отношений к всеобщим основам производства (т. е. фактическое забвение производственных отношений) составляет, по мнению "механистов", первейшую задачу экономической науки. «... Задача экономической науки должна состоять в том, - писал И. Дашковский, — чтобы свести специфические капиталистические формы проявления законов общественного "производства жизни" к самим этим законам...»27.

Коль скоро такая "материализация", освобождающая политическую экономию от "фетишизмов", проделана, то все производственные отношения предстают, по мнению "механистов", кристально ясными, чувственно воспринимаемыми. «И раз это сделано, - писали А. Богданов и И. Скворцов-Степанов, — "непрозрачности" нет: меновые отношения так рассматриваются, как отношения людей; "стоимость" товаров есть именно то, чего они "стоят" обществу, т. е. необходимый для их производства труд и т. д. Но как раз с этого пункта и начинается марксистская теория экономики капитализма»28.

"Механисты", как правило, стремились так или иначе придать своему толкованию производственных отношений исторический характер. Пытаясь примирить механическое толкование категорий политической экономии с марксизмом, С. Бессонов утверждал, что физиологическая затрата энергии исторична сама по себе. Историчность общественных отношений, по С. Бессонову, равнозначна историчности физиологических и энергетических процессов. Так, абстрактный всеобщий общественный труд связан не с определенными производственными отношениями, а с реальным сведением труда к физиологическим затратам, с действительным стиранием граней между конкретными видами труда. Сведение качественно различных видов труда к труду абстрактному, всеобщему осуществляется не в процессе вещного приравнения продуктов труда, а в результате устранения самого качественного различия между конкретными видами труда, которое, как полагал С. Бессонов, достигается на стадии машинного производства. "Именно машинное производство, по Марксу, одно только и в состоянии реализовать практическое равенство различных видов труда, из категории сделать это равенство живой действительностью и превратить таким образом абстрактный труд — исходную позицию политической экономии - в практическую истину современного общества"29.

В таком случае реальное существование абстрактного труда есть равенство различных видов труда еще до обмена. Обмену отводится роль пассивного фиксатора этого равенства. Абстрактный труд как заранее уравненный труд выступает в роли непосредственно общественного труда. В результате у С. Бессонова складывается следующая картина. Прежде абстрактный труд был только "категорией", "исходной позицией политической экономии". Машинное производство делает его "реальной истиной". Его реальность есть всеобщее равенство труда до обмена.

Процесс развития капиталистического общества предстает у С. Бессонова как вытеснение темных "категорий" прозрачными и ясными отношениями, данными в непосредственной действительности, выведенными непосредственно из производительных сил. Такой реальностью С. Бессонов считал абстрактный труд, стоимость.

В полном соответствии со своей трактовкой абстрактного труда С. Бессонов писал: "... B капиталистическом обществе, чем дальше, тем больше начинают играть роль именно производственные отношения, не имеющие вещного характера и не выражающиеся в переходе вещей"30. Наряду с производственными отношениями, требующими своего вещного выражения, в капиталистическом обществе все больше развиваются непосредственные производственные отношения - отношения в непосредственном процессе производства. Их становление и расширение С. Бессонов связывал с вытеснением общественного разделения труда техническим, с заменой разделения труда между предприятиями разделением труда внутри предприятий.

По нашему мнению, это рассуждение неверно уже потому, что рост технического разделения труда внутри предприятия вовсе не исключает дальнейшего роста разделения труда между предприятиями, выделения новых отраслей. Однако главная ошибка — это попытка свести изменение общественных отношений к техническим сдвигам.

Итак, С. Бессонов удваивал производственные отношения: это, во-первых, те производственные отношения, которые требуют своего вещного выражения. И, во-вторых, непосредственные отношения между участниками производства, возникающие на базе технического разделения труда.

Производственные отношения капиталистического общества развиваются и усложняются на основе частнокапиталистической формы собственности, непосредственно частного и скрыто общественного характера труда. Техническое разделение труда не может явиться причиной возникновения производственных отношений, отличных от производственных отношений, развивающихся на основе исторически определенной формы собственности. Эти отношения, которые С. Бессонов называет производственными отношениями, на самом деле — отношения технического сотрудничества в непосредственном процессе производства. Ни в какой мере эти отношения не заменяют и не вытесняют производственных отношений капитализма.

Рабочая сила является важнейшим элементом производительных сил, а техническое сотрудничество в непосредственном процессе производства есть характеристика рабочей силы; объявляя техническое сотрудничество между рабочими производственными отношениями, С. Бессонов растворял производственные отношения в производительных силах, отождествлял их.

Тождественность таких "производственных отношений" с производительными силами С. Бессонов не только не отрицал, но и подчеркивал. Производственные отношения, имеющие вещный характер при капиталистическом способе производства (отношения между самостоятельными предприятиями), не изменяются с развитием производительных сил, отстают от него. В этом, как считал С. Бессонов, заключается противоречие. Напротив, производственные отношения, не имеющие вещного характера, развиваются параллельно развитию производительных сил, непосредственно в зависимости от них, следовательно, не могут вступать с ними в противоречие.

Таким образом, производственные отношения, согласно С. Бессонову,. делятся на две группы. Первая группа — производственные отношения, требующие вещного выражения через приравнение товаров, — это отношения между независимыми товаропроизводителями или предприятиями, они обладают относительной независимостью от производительных сил. Вторая группа — производственные отношения, не требующие вещного выражения и непосредственно тождественные производительным силам, — это отношения технического сотрудничества внутри предприятий. Причем с развитием капитализма первая группа производственных отношений вытесняется, по С. Бессонову, второй. В результате производственные отношения оказываются растворенными в производительных силах. Об этом же, только более резко, писал Я. Берзтыс31.

В соответствии со своей трактовкой производственных отношений "механисты" и решали проблему взаимодействия производительных сил и производственных отношений в процессе общественного развития, но различно определяли причину этого развития. Согласно С. Бессонову, только в простом товарном хозяйстве общественный характер труда производителя действительно не может быть выражен иначе, как в обмене товаров, через приравнивание вещей. Но с превращением мелкого собственника в наемного рабочего "его труд из труда косвенно общественного непосредственно становится звеном труда общественного"32. В своей книге "Развитие машин" С. Бессонов писал: "Таким образом, рассматриваемое с этой точки зрения общественное развитие представляет из себя постепенное отмирание слепой игры общественных сил, представленных рынком, и, наоборот, постепенный рост планомерного технического разделения труда внутри общества, рассматриваемого как единый хозяйственный организм"33. Причем речь в этом отрывке идет именно о капиталистическом развитии.

Аналогичную концепцию перерастания капиталистических производственных отношений в социалистические по мере развития производительных сил выдвигал Я. Берзтыс. Переход от одной общественной формации к другой, как полагал он, определяется не переворотом в производственных отношениях, а техническими революциями. Что же касается сдвигов в производственных отношениях, то они, по мнению Я. Берзтыса, обусловливают лишь переход от одной стадии данной формации к другой. "Маркс различает отдельные экономические эпохи, исходя из качественных изменений в отношении между человеком и природой, - писал Я. Берзтыс. - Промышленная революция конца XVIII и начала XIX века отделила капитализм от феодализма, техническая революция в форме электрификации начала XX века проводит разграничительную линию между капитализмом и коммунизмом"34. И далее: " Если перевороты в технической базе общества проводят разграничительные линии между отдельными экономическими эпохами или общественными формациями, то переход с одной стадии на другую в развитии данной общественной формации может обусловливаться качественными изменениями в отношениях между индивидами в производстве или в форме организации труда"35.

Подобно С. Бессонову, Я. Берзтыс утверждал, что технические сдвиги эпохи империализма приводят к нивелировке труда рабочих, к стиранию качественных граней между профессиями, т. е. к "обобществлению" труда при капитализме, а следовательно, к "перерастанию" капиталистических производственных отношений в социалистические.

Для доказательства этого положения Я. Берзтыс указывал на предприятия Форда - образец передовых капиталистических предприятий. Заметим, что заводы Форда выделялись в 20-х годах из общей массы предприятий США налаженностью ритма труда, между тем как по уровню технической вооруженности и, следовательно, по уровню технической подготовки рабочих они совсем не были передовыми, как это представлялось Я. Берзтысу. На заводах Форда использовалась самая неквалифицированная рабочая сила, что позволяло усилить эксплуатацию рабочих, препятствовать их организации в профсоюзы. Однако, как ни странно, в лишении рабочего всякой квалификации (значит, в изгнании из его труда малейшего интеллектуального, творческого момента) Я. Берзтыс видел переход к новой, социалистической организации труда. "По словам самого Форда, — писал он, — для 43% общего числа работ требуется выучка рабочих в течение одного дня, для 36% — до 8 дней, для 6% — до 14 дней. Словом, для 85% работ требуется выучка до 2 недель. Одним словом, упрощение функций рабочего доведено до того предела, когда количество начинает превращаться в качество, когда различный разделенный труд начинает превращаться в обобщенный, в качественно равный, одинаковый труд"36. Отсюда Я. Берзтыс делал вывод: процесс технического преодоления специализации и, следовательно, ограниченности "порождает" потребность в универсальности и стремление индивида к всестороннему развитию.

"Преодоление разделения труда" (в действительности — нивелировка труда, превращение рабочего в механический придаток конвейера) приводит, по мнению Я. Берзтыса, к исчезновению рабочей аристократии, к равной оплате труда рабочих и к другим положительным результатам. "Одним словом, на стадии монополистического капитализма крупная промышленность вплотную подводит развитие, и частично уже осуществляет, к техническому преодолению всякого разделения труда на фабрике и всяких привилегий, обусловленных разделением труда, за отдельными категориями рабочих и создает соответствующую техническую основу для осуществления принципа равной оплаты всех рабочих. Фабричная кооперация как форма капиталистического способа производства дает трещину и обнаруживает отчетливо переходные черты к более высокой организации труда и производства на фабрике - к социалистической кооперации"37. Несмотря на очевидную нелогичность приведенного и подобных ему рассуждений о переходе к "социалистической кооперации" через уничтожение разделения труда, в построениях Я. Берзтыса есть определенная последовательность: он не останавливается перед выводами, вытекающими из механистического растворения производственных отношений в производительных силах, даже если эти выводы означают отказ от марксистского представления о формах исторического развития.

С. Бессонов, как и Я. Берзтыс, стирание граней, нивелировку профессий объявлял важнейшим признаком общественного прогресса, основой обобществления труда. С. Бессонов и Я. Берзтыс упускали из виду, что отмеченная ими тенденция к нивелировке профессий (заметим от себя — отнюдь не прогрессивная) есть лишь одна из тенденций капитализма, не исключающая других, противоположных тенденций. Появление машин в XVIII в. сделало безработными тысячи квалифицированных ткачей и, наоборот, вовлекло в производство простой труд женщин и детей. Однако появление и распространение автоматов, внедрение в производственный процесс радиотехники и электроники дают толчок противоположной тенденции, ведут к углублению специализации рабочих, появлению новых профессий.

Трактуя производственные отношения как пассивный рефлекс или даже как подчиненный элемент производительных сил, "механисты" неизбежно видели причину развития производительных сил и производственных отношений исключительно в самих производительных силах. "... Маркс и Энгельс, — писала Е. Кафафова, — поставили себе целью и доказали неизбежность этого столкновения (производительных сил и производственных отношений. — В. М.) вследствие противоречия, создающегося внутри производительных сил на известной ступени их развития"38. В действительности же классики марксизма-ленинизма причину общественного развития видели прежде всего в противоречиях системы производственных отношений.

Отождествляя развитие общества с развитием производительных сил, "механисты" переносили импульс общественного развития в противоречие между обществом и природой. Коль скоро производственные отношения растворены в производительных силах, развитие общества не может быть представлено как диалектика производительных сил и производственных отношений, импульс общественного развития неизбежно переносится из имманентных противоречий общества в противоречия между обществом и природой.

«В деле развития производительных сил и производственных отношений, — писал А. Кон, — происходит своеобразный "естественный" отбор: подобно тому, как в борьбе за существование погибают те виды животных, которые к этой борьбе не приспособлены в достаточной степени, а выживают только наиболее приспособленные, так же точно в борьбе с природой погибают те общества, которые не могут достаточно хорошо приспособить свой производственный аппарат к нуждам этой борьбы и расходуют вследствие этого на производство больше энергии, чем получают в результате потребления добытых предметов»39.

Если бы действительно причиной гибели человеческих обществ был отрицательный энергетический баланс с природой, то ни один общественный строй не погиб бы, и уж во всяком случае не погиб бы капитализм, который обеспечивает огромный перевес энергии, получаемой из природы, над энергией, отдаваемой людьми в процессе производства.

В последовательно-механистической трактовке общественного развития полностью отсутствовало противоречие между производительными силами и производственными отношениями. Стремясь ввести это противоречие в свои схемы, "механисты" вынуждены были прибегать к удвоению категории "производственные отношения". Это удвоение ведет к тому, что, с одной стороны, производственные отношения оказываются тождественны производительным силам, а с другой — производственные отношения оказываются отношениями обмена, как у И. Рубина. Именно в этом последнем качестве производственные отношения в системе "механистов" и вступают в противоречие с производительными силами. Так, по С. Бессонову, в такое противоречие вступают производственные отношения "между предприятиями", в то время как производственные отношения "внутри предприятий" тождественны производительным силам.

Эти построения носят искусственный характер. Подобно "хозяйственным" и "межхозяйственным" категориям П. Струве они отрывают отношения обмена от отношений производства, стоимостные категории от классовых отношений. Отношения между предприятиями у С. Бессонова не только не связаны с производственными отношениями в самом процессе производства, но, наоборот, находятся с ними в абсолютном внешнем противоречии, вытесняются ими.

Таким образом, стремясь приобщить противоречие между производительными силами и производственными отношениями к своей системе, "механисты" фактически склонялись к рубинскому толкованию этого противоречия. У "механистов" противоречие между производительными силами и производственными отношениями — это внешнее противоречие между производительными силами, толкуемыми как техника, и отношениями обмена.

Всю систему противоречий, определяющую развитие общества, "механисты" заменяли одним абсолютизированным противоречием между производительными силами и производственными отношениями в их толковании. Это противоречие не могло быть ни чем иным, как внешним толчком.

Различие между взглядами И. Рубина и С. Бессонова по этому вопросу заключается в следующем. И. Рубин признавал, что производственные отношения составляют определенную систему, но решительно отрицал внутреннее саморазвитие этой системы. Связь категорий для него — чисто логическая. Развитие же общества совершается благодаря "привходящим условиям", стоящим вне системы производственных отношений, т. е. в результате внешнего толчка.

С. Бессонов полностью соглашался с толкованием развития общества как результата "привходящих условий". Вместе с тем он критиковал И. Рубина за то, что тот признавал за категориями логическую связь, говорил о системе категорий. Уже само по себе признание системы категорий для С. Бессонова есть сползание к идеализму, к "саморазвитию понятий" и т. д.

Таким образом, для "механистов" признание системы категорий означает невозможность материалистического понимания их развития. Каждое производственное отношение должно выводиться непосредственно из производительных сил.