Эмигранты. Поэзия русского зарубежья

Есть час на те слова.

Из слуховых глушизн

Высокие права

Выстукивает жизнь.

Быть может — от плеча,

Протиснутого лбом.

Быть может — от луча,

Невидимого днем.

В напрасную струну

Прах — взмах на простыню.

Дань страху своему

И праху своему.

Жарких самоуправств

Час — и тишайших просьб.

Час безземельных братств,

Час мировых сиротств.

Когда же, Господин,

На жизнь мою сойдет

Спокойствие седин,

Спокойствие высот.

Когда ж в пратишину

Тех первоголубизн

Высокое плечо,

Всю вынесшее жизнь.

Ты, Господи, один,

Один, никто из вас,

Как с пуховых горбин

В синь горнюю рвалась.

Как под упорством уст

Сон — слушала — траву…

(Здесь, на земле искусств,

Словесницей слыву!)

И как меня томил

Лжи — ломовой оброк,

Как из последних жил

В дерева первый вздрог…

___________________

Дерева — первый — вздрог,

Голубя — первый — ворк.

(Это не твой ли вздрог,

Гордость, не твой ли ворк,

Верность?)

                      — Остановись,

Светопись зорких стрел!

В тайнописи любви

Небо — какой пробел!

Если бы — не — рассвет:

Дребезг, и свист, и лист,

Если бы не сует

Сих суета — сбылись

Жизни б…

                      Не луч, а бич —

В жимолость нежных тел.

В опромети добыч

Небо — какой предел!

День. Ломовых дорог

Ков. — Началась. — Пошла

Дикий и тихий вздрог

Вспомнившего плеча.

Прячет…

              Как из ведра —

Утро. Малярный мел.

В летописи ребра

Небо — какой пробел!

Думалось: будут легки

Дни — и бестрепетна смежность

Рук. — Взмахом руки,

Друг, остановимте нежность.

Не — поздно еще![5]

В рас — светные щели

(Не поздно!) — еще

Нам птицы не пели.

Будь на — стороже!

Последняя ставка!

Нет, поздно уже

Друг, если до завтра!

Земля да легка!

Друг, в самую сердь!

Не в наши лета

Откладывать смерть!

Мертвые — хоть — спят!

Только моим сна нет —

Снам! — Взмахом лопат

Друг — остановимте память!

Руки — ив круг

Перепродаж и переуступок!

Только бы губ,

Только бы рук мне не перепутать!

Этих вот всех

Суетностей, от которых сна нет.

Руки воздев

Друг, заклинаю свою же память!

Чтобы в стихах

(Свалочной яме моих Высочеств!)

Ты не зачах,

Ты не усох наподобье прочих.

Чтобы в груди

(В тысячегрудой моей могиле

Братской!) — дожди

Тысячелетий тебя не мыли…

Тело меж тел,

— Ты, что мне пропадом был двухзвёздным!..

Чтоб не истлел

С надписью: не опознан.

Дождь убаюкивает боль.

Под ливни опускающихся ставень

Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль

Копыта — как рукоплесканья.

Поздравствовалось — и слилось.

В оставленности златозарной

Над сказочнейшим из сиротств

Вы смилостивились, казармы!

Вкрадчивостию волос:

В гладь и в лоск

Оторопию продольной —

Синь полунощную, масть

Воронову. — Вгладь и всласть

Оторопи вдоль — ладонью.

Неженка! — Не обманись!

Так заглаживают мысль

Злостную: разрыв — разлуку —

Лестницы последний скрип…

Так заглаживают шип

Розовый… — Поранишь руку!

Ведомо мне в жизни рук

Многое. — Из светлых дуг

Присталью неотторжимой

Весь противушерстный твой

Строй выслеживаю: смоль,

Стонущую под нажимом.

Жалко мне твоей упор-

ствующей ладони: в лоск

Волосы, — вот-вот уж через

Край — глаза… Загнана внутрь

Мысль навязчивая: утр

Наваждение — под череп!

Леты подводный свет,

Красного сердца риф.

Застолбенел ланцет,

Певчее горло вскрыв:

Не раскаленность жерл,

Не распаленность скверн —

Нерастворенный перл

В горечи певчих горл.

Горе горе! Граним,

Плавим и мрем — вотще.

Ибо нерастворим

В голосовом луче

Жемчуг…

               Железом в хрип,

Тысячей пил и свёрл —

Неизвлеченный шип

В горечи певчих горл.

Это пеплы сокровищ:

Утрат, обид.

Это пеплы, пред коими

В прах — гранит.

Голубь голый и светлый,

Не живущий четой.

Соломоновы пеплы

Над великой тщетой.

Беззакатного времени

Грозный мел.

Значит Бог в мои двери —

Раз дом сгорел!

Не удушенный в хламе,

Снам и дням господин,

Как отвесное пламя

Дух — из ранних седин!

И не вы меня предали,

Годы, в тыл!

Эта седость — победа

Бессмертных сил.

Спаси Господи, дым!

— Дым-то, Бог с ним! А главное — сырость!

С тем же страхом, с каким

Переезжают с квартиры:

С той же лампою-вплоть,—

Лампой нищенств, студенчеств, окраин.

Хоть бы деревце хоть

Для детей! — И каков-то хозяин?

И не слишком ли строг

Тот, в монистах, в монетах, в туманах,

Непреклонный как рок

Перед судорогою карманов.

И каков-то сосед?

Хорошо б холостой, да потише!

Тоже сладости нет

В том-то, в старом — да нами надышан

Дом, пропитан насквозь!

Нашей затхлости запах! Как с ватой

В ухе — спелось, сжилось!

Не чужими: своими захватан!

Стар-то стар, сгнил-то сгнил,

А всё мил… А уж тут: номера ведь!

Как рождаются в мир

Я не знаю: но так умирают.

И засим, упредив заране,

Что меж мной и тобою — мили!

Что себя причисляю к рвани,

Что честно мое место в мире:

Под колесами всех излишеств:

Стол уродов, калек, горбатых…

И засим, с колокольной крыши

Объявляю: люблю богатых!

За их корень, гнилой и шаткий,

С колыбели растящий рану,

За растерянную повадку

Из кармана и вновь к карману.

За тишайшую просьбу уст их,

Исполняемую как окрик.

И за то, что их в рай не впустят,

И за то, что в глаза не смотрят.

За их тайны — всегда с нарочным!

За их страсти — всегда с рассыльным!

За навязанные им ночи,

(И целуют и пьют насильно!)

И за то, что в учетах, в скуках,

В позолотах, в зевотах, в ватах,

Вот меня, наглеца, не купят —

Подтверждаю: люблю богатых!

А еще, несмотря на бритость,

Сытость, питость (моргну — и трачу!),

За какую-то — вдруг — побитость,

За какой-то их взгляд собачий

Сомневающийся…

                      — не стержень

ли к нулям? Не шалят ли гири?

И за то, что меж всех отверженств

Нет — такого сиротства в мире!

Есть такая дурная басня:

Как верблюды в иглу пролезли.

…За их взгляд, изумленный на́-смерть,

Извиняющийся в болезни,

Как в банкротстве… «Ссудил бы… Рад бы —

Да…»

             За тихое, с уст зажатых:

«По каратам считал, я — брат был…»

Присягаю: люблю богатых!

Покамест день не встал

С его страстями стравленными,

Из сырости и шпал

Россию восстанавливаю.

Из сырости — и свай,

Из сырости — и серости.

Покамест день не встал

И не вмешался стрелочник.

Туман еще щадит,

Еще в холмы запахнутый

Спит ломовой гранит,

Полей не видно шахматных…

Из сырости — и стай…

Еще вестями шалыми

Лжет вороная сталь —

Еще Москва за шпалами!

Так, под упорством глаз —

Владением бесплотнейшим

Какая разлилась

Россия — в три полотнища!

И — шире раскручу!

Невидимыми рельсами

По сырости пущу

Вагоны с погорельцами:

С пропавшими навек

Для Бога и людей!

(Знак: сорок человек

И восемь лошадей.)

Так, посредине шпал,

Где даль шлагбаумом выросла,

Из сырости и шпал,

Из сырости — и сирости,

Покамест день не встал

С его страстями стравленными

Во всю горизонталь —

Россию восстанавливаю!

Без низости, без лжи:

Даль — да две рельсы синие…

Эй вон она! — Держи!

По линиям, по линиям…

Здесь, меж вами: домами, деньгами, дымами,

Дамами, Думами,

Не слюбившись с вами, не сбившись с вами,

Неким —

Шуманом пронося под полой весну:

Выше! из виду!

Соловьиным тремоло на весу —

Некий — избранный.

Боязливейший, ибо взяв на дыб —

Ноги лижете!

Заблудившийся между грыж и глыб

Бог в блудилище.

Лишний! Вышний! Выходец! Вызов! Ввысь

Не отвыкший… Виселиц

Не принявший… В рвани валют и виз

Беги — выходец.

Выше! Выше! Лови — летчицу!

Не спросившись лозы — отческой

Нереидою по — лощется,

Нереидою в ла — зурь!

Лира! Лира! Хвалынь — синяя!

Полыхание крыл — в скинии!

Над мотыгами — и — спинами

Полыхание двух бурь!

Муза! Муза! Да как — смеешь ты?

Только узел фаты — веющей!

Или ветер станиц — шелестом

О страницы — и, смыв, взмыл…

И покамест — счета — кипами,

И покамест — сердца — хрипами,

Закипание — до — кипени

Двух вспененных — крепись — крыл.

Так, над вашей игрой — крупною,

(Между трупами — и — куклами!)

Не обшупана, не́ куплена,

Полыхая и пля — ша —

Шестикрылая, ра — душная,

Между мнимыми — ниц! — сущая,

Не задушена вашими тушами

Ду — ша!

Чем окончился этот случай

Не узнать ни любви, ни дружбе.

С каждым днем отвечаешь глуше,

С каждым днем пропадаешь глубже.

Так, ничем уже не волнуем,

— Только дерево ветви зыблет —

Как в расщелину ледяную —

В грудь, что так о тебя расшиблась!

Из сокровищницы подобий

Вот тебе — наугад — гаданье:

Ты во мне как в хрустальном гробе

Спишь, — во мне как в глубокой ране

Спишь, — тесна ледяная прорезь!

Льды к своим мертвецам ревнивы:

Перстень — панцирь — печать — и пояс.

Без возврата и без отзыва.

Зря Елену клянете, вдовы!

Не Елениной красной Трои Огнь!

Расщелины ледниковой

Синь, на дне опочиешь коей…

Сочетавшись с тобой, как Этна

С Эмпедоклом… Усни, сновидец!

А домашним скажи, что тщетно:

Грудь своих мертвецов не выдаст.

На назначенное свиданье

Опоздаю. Весну в придачу

Захвативши — приду седая.

Ты его высоко́ назначил!

Буду годы идти — не дрогнул

Вкус Офелии к горькой руте!

Через горы идти — и стогны,

Через души идти — и руки.

Землю долго прожить! Трущоба —

Кровь! и каждая капля — заводь.

Но всегда стороной ручьевой

Лик Офелии в горьких травах.

Той, что, страсти хлебнув, лишь ила

Нахлебалась! — Снопом на щебень!

Я тебя высоко́ любила:

Я себя схоронила в небе!

В некой разлинованности нотной

Нежась наподобие простынь —

Железнодорожные полотна,

Рельсовая режущая синь!

Пушкинское: сколько их, куда их

Гонит! (Миновало — не поют!)

Это уезжают-покидают,

Это остывают-отстают.

Это — остаются. Боль как нота

Высящаяся… Поверх любви

Высящаяся… Женою Лота

Насыпью застывшие столбы…

Час, когда отчаяньем, как свахой,

Простыни разостланы. — Твоя! —

И обезголосевшая Сафо

Плачет, как последняя швея.

Плач безропотности! Плач болотной

Цапли, знающей уже… Глубок

Железнодорожные полотна

Ножницами режущий гудок.

Растекись напрасною зарею,

Красное, напрасное пятно!

…Молодые женщины порою

Льстятся на такое полотно.

Раскалена, как смоль:

Дважды не вынести!

Брат, но с какой-то столь

Странною примесью

Смуты… (Откуда звук

Ветки откромсанной?)

Брат, заходящий вдруг

Столькими солнцами!

Брат без других сестер:

Напрочь присвоенный!

По гробовой костер —

Брат, но с условием:

Вместе и в рай и в ад!

Раной — как розаном

Соупиваться! (Брат,

Адом дарованный!)

Брат! Оглянись в века:

Не было крепче той

Спайки. Назад — река…

Снова прошепчется

Где-то, вдоль звезд и шпал, —

Настежь, без третьего! —

Что по ночам шептал Цезарь —

Лукреции.

В глубокий час души и ночи,

Не числящийся на часах,

Я отроку взглянула в очи,

Не числящиеся в ночах

Ничьих еще, двойной запрудой

— Без памяти и по края! —

Покоящиеся…

                         — Отсюда

Жизнь начинается твоя.

Седеющей волчицы римской

Взгляд, в выкормыше зрящей — Рим!

Сновидящее материнство

Скалы… Нет имени моим

Потерянностям… — Все́ покровы

Сняв — выросшая из потерь! —

Так некогда над тростниковой

Корзиною клонилась дщерь

Египетская…

В глубокий час души,

В глубокий — ночи…

(Гигантский шаг души,

Души в ночи.)

В тот час, душа, верши

Миры, где хочешь

Царить — чертог души,

Душа, верши.

Ржавь губы, пороши

Ресницы — снегом.

(Атлантский вздох души,

Души — в ночи…)

В тот час, душа, мрачи

Глаза, где Вегой

Взойдешь… Сладчайший плод,

Душа, горчи.

Горчи и омрачай:

Расти: верши.

Есть час Души, как час Луны,

Совы — час, мглы — час, тьмы —

час… Час Души — как час струны

Давидовой сквозь сны

Сауловы… В тот час дрожи,

Тщета, румяна смой!

Есть час Души, как час грозы,

Дитя, и час сей — мой.

Час сокровеннейших низов

Грудных. — Плотины спуск!

Все́ вещи сорвались с пазов,

Все́ сокровенья — с уст!

С глаз — все́ завесы! Все́ следы —

Вспять! На линейках — нот —

Нет! Час Души, как час Беды,

Дитя, и час сей — бьет.

Беда моя! — Так будешь звать.

Так, лекарским ножом

Истерзанные, дети — мать

Корят: «Зачем живем?»

А та, ладонями свежа

Горячку: «Надо. — Ляг».

Да, час Души, как час ножа,

Дитя, и нож сей — благ.

Материнское — сквозь сон — ухо.

У меня к тебе наклон слуха,

Духа — к страждущему: жжет? да?

У меня к тебе наклон лба,

Дозирающего вер—ховья.

У меня к тебе наклон крови

К сердцу, неба — к островам нег.

У меня к тебе наклон рек,

Век… Беспамятства наклон светлый

К лютне, лестницы к садам, ветви

Ивовой к убеганью вех…

У меня к тебе наклон всех

Звезд к земле (родовая тяга

Звезд к звезде!) — тяготенье стяга

К лаврам выстраданных мо—гил.

У меня к тебе наклон крыл,

Жил… К дуплу тяготенье совье,

Тяга темени к изголовью

Гроба, — годы ведь уснуть тщусь!

У меня к тебе наклон уст

К роднику…

Кастальскому току,

Взаимность, заторов не ставь!

Заочность: за оком

Лежащая, вящая явь.

Заустно, заглазно,

Как некое долгое là,

Меж ртом и соблазном

Версту расстояния для…

Блаженны длинноты,

Широты забвений и зон!

Пространством как нотой

В тебя удаляясь, как стон

В тебе удлиняясь,

Как эхо в гранитную грудь

В тебя ударяясь:

Не видь и не слышь и не будь —

Не надо мне белым

По черному — мелом доски!

Почти за пределом

Души, за пределом тоски —

…Словесного чванства

Последняя карта сдана.

Пространство, пространство,

Ты нынче — глухая стена!

Так писем не ждут,

Так ждут — письма.

Тряпичный лоскут,

Вокруг тесьма

Из клея. Внутри — словцо.

И счастье. И это — всё.

Так счастья не ждут,

Так ждут — конца:

Солдатский салют

И в грудь — свинца

Три дольки. В глазах красно́.

И только. И это — всё.

Не счастья — стара!

Цвет — ветер сдул!

Квадрата двора

И черных дул.

(Квадрата письма:

Чернил и чар!)

Для смертного сна

Никто не стар!

Квадрата письма.

Минута: минущая: минешь!

Так мимо же, и страсть и друг!

Да будет выброшено ныне ж —

Что завтра б — вырвано из рук!

Минута: мерящая! Малость

Обмеривающая, слышь:

То никогда не начиналось,

Что кончилось. Так лги ж, так льсти ж

Другим, десятеричной кори

Подверженным еще, из дел

Не выросшим. Кто ты, чтоб море

Разменивать? Водораздел

Души живой? О, мель! О, мелочь!

У славного Царя Щедрот

Славнее царства не имелось,

Чем надпись: «И сие пройдет» —

На перстне… На путях обратных

Кем не измерена тщета

Твоих Аравии циферблатных

И маятников маята?

Минута: мающая! Мнимость

Вскачь — медлящая! В прах и в хлам

Нас мелящая! Ты, что минешь:

Минута: милостыня псам!

О как я рвусь тот мир оставить

Где маятники душу рвут,

Где вечностью моею правит

Разминовение минут.

Между нами — клинок двуострый

Присягнувши — и в мыслях класть..

Но бывают — страстные сестры!

Но бывает — братская страсть!

Но бывает такая примесь

Прерий в ветре и бездны в губ

Дуновении… Меч, храни нас

От бессмертных душ наших двух!

Меч, терзай нас и, меч, пронзай нас,

Меч, казни нас, но, меч, знай,

Что бывает такая крайность

Правды, крыши такой край…

Двусторонний клинок — рознит?

Он же сводит! Прорвав плащ

Так своди же нас, страж грозный,

Рану в рану и хрящ в хрящ!

(Слушай! если звезда, срываясь…

Не по воле дитя с ладьи

В море падает… Острова есть,

Острова для любой любви…)

Двусторонний клинок, синим

Ливший, красным пойдет… Меч

Двусторонний — в себя вдвинем.

Это будет — лучшее лечь!

Это будет — братская рана!

Так, под звездами, и ни в чем

Не повинные… Точно два мы

Брата, спаянные мечом!

…Глазами казненных,

Глазами сирот и вдов —

Засады казенных

Немыслящихся домов.

Натянутый провод

Веревки, рубахи взлет.

И тайная робость:

А кто-нибудь здесь… живет?

Крик станций: останься!

Вокзалов: о жалость!

И крик полустанков:

Не Дантов ли Возглас:

«Надежду оставь!»

И крик паровозов.

Железом потряс

И громом волны океанской.

В окошечках касс,

Ты думал — торгуют пространством?

Морями и сушей?

Живейшим из мяс:

Мы мясо — не души!

Мы губы — не розы!

От нас? Нет — по нас

Колеса любимых увозят!

С такой и такою-то скоростью в час.

Окошечки касс.

Костяшечки страсти игорной.

Прав кто-то из нас,

Сказавши: любовь — живодерня!

«Жизнь — рельсы! Не плачь!»

Полотна — полотна — полотна…

(В глаза этих кляч

Владельцы глядят неохотно.)

«Без рва и без шва

Нет счастья. Ведь с тем покупала?»

Та швейка права,

На это смолчавши: «Есть шпалы».

Темнейшее из ночных

Мест: мост. — Устами в уста!

Неужели ж нам свой крест

Тащить в дурные места,

Туда: в веселящий газ

Глаз, газа… В платный Содом?

На койку, где все́ до нас!

На койку, где не́ вдвоем

Никто… Никнет ночник.

Авось — совесть уснет!

(Вернейшее из ночных

Мест—смерть!) Платных теснот

Ночных — блаже вода!

Вода — глаже простынь!

Любить — блажь и беда!

Туда — в хладную синь!

Когда б в веры века

Нам встать! Руки смежив!

(Река — телу легка,

И спать — лучше, чем жить!)

Любовь: зноб до кости!

Любовь: зной до бела!

Вода — любит концы.

Река — любит тела.

Брожу — не дом же плотничать,

Расположись на росстани!

Так, вопреки полотнищам

Пространств, треклятым простыням

Разлук, с минутным баловнем

Крадясь ночными тайнами,

Тебя под всеми ржавыми

Фонарными кронштейнами —

Краем плаща… За стойками —

Краем стекла… (Хоть краешком

Стекла!) Мертвец настойчивый,

В очах — зачем качаешься?

По набережным — клятв озноб,

По загородам — рифм обвал.

Сжимают ли — «я б жарче сгреб»,

Внимают ли — «я б чище внял».

Всё ты один, во всех местах,

Во всех мастях, на всех мостах.

Моими вздохами — снастят!

Моими клятвами — мостят!

Такая власть над сбивчивым

Числом у лиры любящей,

Что на тебя, небывший мой,

Оглядываюсь — в будущее!

Живу — не трогаю.

Горы не срыть.

Спроси безногого,

Ответит: жить.

Не наша — богова

Гора — Еговова!

Котел да логово, —

Живем без многого.

Существования котловиною

Сдавленная, в столбняке глушизн,

Погребенная заживо под лавиною

Дней — как каторгу избываю жизнь.

Гробовое, глухое мое зимовье.

Смерти: инея на уста-красны —

Никакого иного себе здоровья

Не желаю от Бога и от весны.

Что, Муза моя? Жива ли еще?

Так узник стучит к товарищу

В слух, в ямку, перстом продолбленную

— Что Муза моя? Надолго ли ей?

Соседки, сердцами спутанные.

Тюремное перестукиванье.

Что Муза моя? Жива ли еще?

Глазами не знать желающими,

Усмешкою правду кроющими,

Соседскими, справа-коечными

— Что, братец? Часочек выиграли?

Больничное перемигиванье.

Эх, дело мое! Эх, марлевое!

Так небо боев над армиями,

Зарницами вкось исчерканное,

Ресничное пересвёркиванье.

В воронке дымка рассеянного —

Солдатское пересмеиванье.

Ну, Муза моя! Хоть рифму еще!

Щекой — Илионом вспыхнувшею

К щеке: «Не крушись! Расковывает

Смерть — узы мои! До скорого ведь?»

Предсмертного ложа свадебного —

Последнее перетрагиванье.

В седину — висок,

В колею — солдат,

— Небо! — морем в тебя окрашиваюсь.

Как на каждый слог —

Что на тайный взгляд

Оборачиваюсь,

Охорашиваюсь.

В перестрелку — скиф,

В христопляску — хлыст,

— Море! — небом в тебя отваживаюсь.

Как на каждый стих —

Что на тайный свист

Останавливаюсь,

Настораживаюсь.

В каждой строчке: стой!

В каждой точке — клад.

— Око! — светом в тебе расслаиваюсь,

Расхожусь. Тоской

На гитарный лад

Перестраиваюсь,

Перекраиваюсь.

Не в пуху — в пере

Лебедином — брак!

Браки розные есть, разные есть!

Как на знак тире —

Что на тайный знак

Брови вздрагивают —

Заподазриваешь?

Не в чаю спитом

Славы — дух мой креп.

И казна моя — немалая есть!

Под твоим перстом

Что Господень хлеб

Перемалываюсь,

Переламываюсь.

Променявши на стремя —

Поминайте коня ворона!

Невозвратна как время,

Но возвратна как вы, времена

Года, с первым из встречных

Предающая дело родни,

Равнодушна как вечность,

Но пристрастна как первые дни

Весен… собственным пеньем

Опьяняясь как ночь — соловьем,

Невозвратна как племя

Вымирающее (о нем

Гейне пел, — брак мой тайный:

Слаще гостя и ближе, чем брат…)

Невозвратна как Рейна

Сновиденный убийственный клад.

Чиста-злата — нержавый,

Чиста-серебра — Вагнер? — нырни!

Невозвратна как слава

Наша русская…

Рас—стояние: версты, мили…

Нас рас—ставили, рас—садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас—стояние: версты, дали…

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это — сплав

Вдохновений и сухожилий…

Не рассорили — рассорили,

Расслоили…

                       Стена да ров.

Расселили нас как орлов-

Заговорщиков: версты, дали…

Не расстроили — растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

Который уж, ну который — март?!

Разбили нас — как колоду карт!

Русской ржи от меня поклон,

Ниве, где баба застится.

Друг! Дожди за моим окном,

Беды и блажи на сердце…

Ты, в погудке дождей и бед

То ж, что Гомер — в гекзаметре.

Дай мне руку — на весь тот свет!

Здесь — мои обе заняты.

От родимых сёл, сёл!

— Наваждений! Новоявленностей!

Чтобы поезд шел, шел,

Чтоб нигде не останавливался,

Никуда не приходил.

В вековое! Незастроенное!

Чтобы ветер бил, бил,

Выбивалкою соломенною

Просвежил бы мозг, мозг

— Всё осевшее и плесенное! —

Чтобы поезд нёс, нёс,

Быстрей лебедя, как в песенке…

Сухопутный шквал, шквал!

Низвержений! Невоздержанностей!

Чтобы поезд мчал, мчал,

Чтобы только не задерживался.

Чтобы только не срастись!

Не поклясться! не насытиться бы!

Чтобы только — свист, свист

Над проклятою действительностью.

Феодальных нив! Глыб

Первозданных! незахватанностей!

Чтобы поезд шиб, шиб,

Чтобы только не засматривался

На родимых мест, мест

Августейшие засушенности!

Всё едино: Пешт, — Брест —

Чтобы только не заслушивался.

Никогда не спать! Спать?!

Грех последний, неоправданнейший.

Птиц, летящих вспять, вспять

По пятам деревьев падающих!

Чтоб не ночь, не две! — две?! —

Еще дальше царства некоего —

Этим поездом к тебе

Всё бы ехала и ехала бы.

С фонарем обшарьте

Весь подлунный свет!

Той страны — на карте

Нет, в пространстве — нет.

Выпита как с блюдца,—

Донышко блестит.

Можно ли вернуться

В дом, который — срыт?

Заново родися —

В новую страну!

Ну-ка, воротися

На спину коню

Сбросившему! Кости

Целы-то хотя?

Эдакому гостю

Булочник ломтя

Ломаного, плотник —

Гроба не продаст!

…Той ее — несчетных

Верст, небесных царств,

Той, где на монетах —

Молодость моя —

Той России — нету.

— Как и той меня.

О, неподатливый язык!

Чего бы попросту — мужик

Пойми, певал и до меня:

— Россия, родина моя!

Но и с калужского холма

Мне открывалася она —

Даль — тридевятая земля!

Чужбина, родина моя!

Даль, прирожденная как боль,

Настолько родина и столь

Рок, что повсюду, через всю

Даль — всю ее с собой несу!

Даль, отдалившая мне близь,

Даль, говорящая: вернись

Домой! Со всех до горних звезд

Меня снимающая мест.

Недаром, голубей воды,

Я далью обдавала лбы.

Ты! Сей руки своей лишусь —

Хоть двух! Губами подпишусь

На плахе: распрь моих земля —

Гордыня, родина моя!

Никуда не уехали — ты да я —

Обернулись прорехами — все моря!

Совладельцам пятерки рваной —

Океаны не по карману!

Нищеты вековечная сухомять!

Снова лето, как корку, всухую мять!

Обернулось нам море — мелью:

Наше лето — другие съели!

С жиру лопающиеся: жир — их «лоск»,

Что не только что масло едят, а мозг

Наш — в поэмах, в сонатах, в сводах:

Людоеды в парижских модах!

Нами — лакомящиеся: франк за вход.

О, урод, как водой туалетной — рот

Сполоснувший — бессмертной песней!

Будьте прокляты вы — за весь мой

Стыд: вам руку жать — когда зуд в горсти:

Пятью пальцами — да от всех пяти

Чувств — на память о чувствах добрых —

Через всё вам лицо — автограф!

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет — мелкой,

Миска — плоской.

                         Через край — и мимо —

В землю черную, питать тростник.

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих.

Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно всё равно —

Где совершенно-одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом и не знающий, что — мой,

Как госпиталь, или казарма.

Мне всё равно, каких среди

Лиц ощетиниваться пленным

Львом, из какой людской среды

Быть вытесненной — непременно —

В себя, в единоличье чувств.

Камчатским медведем без льдины —

Где не ужиться (и не тщусь!)

Где унижаться — мне едино.

Не обольщусь и языком

Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично — на каком

Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн

Глотателем, доильцем сплетен)

Двадцатого столетья — он,

А я — до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,

Оставшееся от аллеи —

Мне все — равны, мне всё — равно,

И, может быть, всего равнее —

Роднее бывшее — всего.

Все признаки с меня, все меты,

Все даты — как рукой сняло:

Душа, родившаяся — где-то.

Так край меня не уберег Мой,

что и самый зоркий сыщик —

Вдоль всей души, всей — поперек!

Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И всё — равно, и всё — едино.

Но если по дороге — куст

Встает, особенно — рябина…

Ползет подземный змей,

Ползет, везет людей.

И каждый — со своей

Газетой (со своей Экземой!)

Жвачный тик,

Газетный костоед.

Жеватели мастик,

Читатели газет.

Кто — чтец? Старик? Атлет?

Солдат? Ни черт, ни лиц,

Ни лет. Скелет — раз нет

Лица: газетный лист!

Которым — весь Париж

С лба до пупа одет.

Брось, девушка!

                       Родишь —

Читателя газет.

Кача — «живет с сестрой»,

ются — «убил отца!»

Качаются — тщетой

Накачиваются.

Что́ для таких господ —

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет!

Газет: читай: клевет,

Газет: читай: растрат,

Что́ ни столбец — навет,

Что́ ни абзац — отврат…

О, с чем на Страшный Суд

Предстанете: на свет!

Хвататели минут,

Читатели газет!

— Пошел! Пропал! Исчез!

Стар материнский страх.

Мать! Гуттенбергов пресс

Страшней, чем Шварцев прах!

Уж лучше на погост —

Чем в гнойный лазарет

Чесателей корост,

Читателей газет!

Кто наших сыновей

Гноит во цвете лет?

Смесители кровей,

Писатели газет!

Вот, други, — и куда

Сильней, чем в сих строках! —

Что думаю, когда

С рукописью в руках

Стою перед лицом —

Пустее места — нет! —

Так значит — нелицом

Редактора газет-

ной нечисти.

     Когда я гляжу на летящие листья,

     Слетающие на булыжный торец,

     Сметаемые — как художника кистью,

     Картину кончающего наконец,

     Я думаю (уж никому не по нраву

     Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),

Что явственно желтый, решительно ржавый

Один такой лист на вершине — забыт.

Мне Францией — нету

Щедрее страны! —

На долгую память

Два перла даны.

Они на ресницах

Недвижно стоят.

Дано мне отплытье

Марии Стюарт.