Энцо Феррари. Победивший скорость

Глава седьмая

В восемнадцать лет Франсуаза Саган написала свое первое крупное произведение «Здравствуй, грусть». Когда этот несколько скандальный роман получил статус международного бестселлера и к юной писательнице потекли денежки, она первым делом купила себе шубу из меха леопарда и Jaguar ХК 120. Ездила Франсуаза очень быстро, поэтому ничего удивительного не было в том, что в скором времени она попала в аварию и оказалась в госпитале. Машина была разбита, и ее пришлось продать на металлолом. Авария, впрочем, никак не повлияла на страсть Франсуазы к скоростным автомобилям, и она, едва успев выйти из госпиталя, отправилась в Маранелло. Феррари, осведомившись у Франсуазы о цели приезда, сообщил ей, что в данный момент такой, как ей хочется, двухместной спортивной машины с поднимающимся верхом у него на фабрике нет. Франсуаза, однако, основательно его заинтриговала, и он продолжил с ней разговор. Сказал, в частности, что Jaguar тяжеловат в управлении — особенно для такой молоденькой девушки, а затем поинтересовался, откуда у столь юной особы такое глубокое знание жизни.

«Да что вы, месье, — последовал ответ. — Это всего лишь мои фантазии».

Поболтав с Феррари еще немного, Саган попросила у него разрешения проехаться на одной из его машин — на любой, какая только есть. Феррари кивнул, и Франсуаза помчалась во двор фабрики, где стояли автомобили. Вернулась она в полном восторге.

«Мсье Феррари, — воскликнула она. — У вас лучшие в мире машины!»

«Мадемуазель, — ответил Феррари. — Вы слишком щедры в оценках. Надеюсь, это не очередная ваша фантазия?»

Саган любила скорость. «Когда мчишься как ветер, — писала она, — и деревья на обочине дороги в твоих глазах сливаются в один бесконечный сплошной забор, забываешь обо всем на свете, даже о душевной боли, которая прежде казалась тебе непереносимой. По мне, тот, кто не любит скорости, не любит и саму жизнь. Возможно, такой человек вообще никого и ничто не любит»".

Интересно, что машины Ferrari и та скорость, с какой они пожирали мили, вызывали подобные сильные эмоции даже у не столь экзальтированных, как мадемуазель Саган, людей. Как-то незаметно слова «Ferrari» и «скорость» переплелись и стали синонимами. Впрочем, это слово, даже, можно сказать, понятие, означало не только скорость, но, к примеру, еще и смерть от этой самой скорости во цвете лет. Так что слава Феррари была ко всему прочему окружена неким мистическим, сумрачным ореолом, что еще больше привлекало к нему сердца романтиков и любивших риск прожигателей жизни. Поэтому неудивительно, что широкая публика знала Энцо Феррари лучше других производи гелей скоростных автомобилей, хотя он редко бывал на гонках — да и вообще в публичных местах. Тот факт, что он, сидя у себя в офисе, посылал на смерть современных гладиаторов в машинах цвета крови, сообщал его образу еще больше силы и харизмы.

Феррари встречал сезон 1956 года, имея наготове эскадрон новых Lancia D50 с намалеванными по бокам вздыбленными жеребцами на желтых геральдических щитах. Впрочем, некоторое право изображать своих черных коней на этих машинах у него все-таки было: как-никак, автомобили фирмы Lancia прошли у него на фабрике полную модернизацию. Энцо даже топливные баки велел на них переставить — в более привычное место, в корму. Инженер Лампреди из-за того, что его Squalo и ее модификации себя не оправдали, чувствовал себя в «Скудерии» не у дел и скоро перешел на работу в концерн Fiat. Когда с машинами все более-менее определилось, Феррари занялся подбором кадров — правда, уже без Нелло Уголини, который в глазах Энцо совершил непростительный акт предательства — перешел от него к графу Омару Орси, главному акционеру фирмы Maserati, предложившему ему вдвое больший, чем у Феррари, оклад. Уголини пересек Виа Эмилиа, скрылся за воротами фабрики Maserati и больше в «Скудерии» не появлялся.

От прежнего состава гонщиков фирмы Lancia у Феррари остался Кастелотти. Второй гонщик Lancia Хоторн выразил желание участвовать в гонках на большие расстояния на автомобилях марки Jaguar, чего Феррари позволить ему не мог. На том и расстались. Хоторна заменил другой молодой англичанин — Питер Коллинз из Киддерминстера. Ему было двадцать три года, и он, кроме успехов в гонках Формулы-3, где машины были снабжены мотоциклетными моторами, пока ничем похвастать не мог. Впрочем, гонщиком он считался перспективным и, кстати сказать, дружил с Моссом и Хоторном. Эту троицу английские газетчики и болельщики окрестили «надеждой английского автоспорта». Коллинз был очень хорош собой и собирался вступить в брак с голливудской актрисой.

Кроме Коллинза, в команду Феррари вступил тридцатилетний Луиджи Муссо, выходец из семьи римских дипломатов; до перехода в «Скудерию Феррари» он выступал за команду Maserati. Северянин Кастелотти и южанин Муссо отличались друг от друга буквально во всем. К примеру, подруга Кастелотти была стройной блондинкой, а девушка Муссо — пухлой брюнеткой. Кастелотти был маленького роста, вечно по этому поводу переживал и был нервным и немного застенчивым субъектом. Делия Скала, его подруга, утверждала, что он терпеть не мог шумных сборищ, а также какого бы то ни было паблисити. «Он был единственным сыном в семье, — вспоминала Делия, — и его мама, провожая его на гонки, всякий раз говорила: «Только не очень гони машину, ладно?» В отличие от Кастелотти, Муссо был высок, излишней застенчивостью не отличался и фанатично болел за футбольный клуб «Рома». «У него были лицо и душа ребенка, — говорила подруга Муссо Фьямма Брески, — и жизнь была для него непрекращающейся игрой».

Третьим новичком в команде Феррари был дон Альфонсо де Кабеза-Вака, семнадцатый маркиз де Портаго, или, коротко, Фон де Портаго. Ему было двадцать семь лет; он родился в Лондоне и до того, как увлекся гонками, занимался фехтованием и даже стал чемпионом Олимпийских игр. Теперь его мечтой было пробиться в элиту мирового автоспорта. Де Портаго знал множество языков, отлично ездил верхом, курил сигареты, вложенные в длинный янтарный мундштук, и обладал манерами плейбоя, каковым, по существу, и являлся. Хотя на свою внешность он совершенно не обращал внимания и ходил в потертых пиджаках и мешковатых брюках, девушки были от него без ума. «В принципе, это был настоящий джентльмен, — писал о нем Феррари, — и очень интересный мужчина, хотя, на мой вкус, он недостаточно регулярно стригся и брился».

Кроме упомянутых выше гонщиков первой линии, у «Скудерии» были и запасные пилоты — француз Тринтиньян и бельгийский гонщик-любитель Оливье Жендебьен — культурный и обходительный человек, который отлично разбирался в спортивных машинах. Однако величайшей звездой «Скудерии Феррари» стал Хуан Мануэль Фанхио — гонщик, которого Феррари менее всего ожидал увидеть у дверей своей приемной. Между тем у чемпиона мира и Европы Фанхио дела складывались далеко не лучшим образом. В Аргентине пало правительства президента Нерона, с семейством которого он был очень дружен и щедротами которого жил; по этой причине он решил, как в прежние времена, попытать счастья в Старом свете. Хотя Феррари недолюбливал Фанхио — к примеру, за то, что тот имел привычку присылать на переговоры своего агента, а Феррари предпочитал беседовать с гонщиком с глазу на глаз, очень скоро выяснилось, что они нуждаются друг в друге. Фанхио считался лучшим в мире пилотом Формулы-1, и его переход в «Скудерию» обеспечивал ей преимущество над другими командами. С другой стороны, после того как у Фанхио закончился контракт с Mercedes, лучше машины, чем модернизированная усилиями рабочих и инженеров «Скудерии» Lancia D50, ему было не найти. В своих воспоминаниях Феррари с некоторой долей пренебрежения замечал, что согласился на условия Фанхио только для того, чтобы с ним не торговаться, «не слышать его противный, визгливый голос». На самом же деле владелец «Скудерии» считал Фанхио ценнейшим приобретением своей фирмы, который один стоил всех остальных его гонщиков.

Фанхио приехал в Маранелло со своей спутницей доньей Андреиной по прозвищу Беба, которая сопровождала Фанхио во всех его странствиях по Европе. Сначала он представлял ее всем как свою жену, но позже признал, что они не женаты. Фьямма Брески говорила о ней, что это была «истинная примадонна — ив заправочных боксах, и на светской вечеринке». Феррари же считал ее сплетницей, вечно собирающей и передающей всевозможные вздорные слухи, далеко не все из которых были безобидными; кое-какие могли даже стать причиной серьезных скандалов. Вообще Феррари в силу присущего ему консерватизма делил жен и подруг гонщиков на две категории: «хороших» — сидевших дома и дожидавшихся возвращения мужа или следивших с трибун за его успехами, и «дурных» — вечно крутившихся вокруг машин, боксов, гонщиков и механиков и мешавших им делать дело.

Для «Скудерии Феррари» сезон 1956 года обернулся затянувшимся конфликтом между Феррари и Фанхио и был чреват множеством крупных и мелких склок, когда эти двое и их сторонники со страстью, достойной лучшего применения, обвиняли друг друга в лицемерии, клевете, лжи, обмане и предательстве. Все началось с того, что Феррари, по обыкновению, отказался назвать первого пилота своей команды. Такого рода политика, практиковавшаяся Энцо на протяжении десятилетий, вызвала у Фанхио вспышку ярости: уж он-то в значимости собственной персоны не сомневался. «В начале сезона трудно сказать что-либо определенное, — писал Феррари в оправдание своей философии. — По мне, гонщик номер один тот, кто одерживает победы». Однако, несмотря на конфликты, чемпионат получился очень интересным и, кстати сказать, сложился для «Скудерии» удачно. В Аргентине Фанхио, пересев из своей заглохшей машины в машину Муссо, обошел одну за другой все Maserati и поднялся на верхнюю ступень подиума. В те дни гонщикам дозволялось правилами пересаживаться во время соревнований в машины напарников. Если в этом случае гонщик одерживал победу, победные очки делились между напарниками поровну. Стирлинг Мосс, возглавивший команду Maserati, взял реванш в Монако. Фанхио, у которого были проблемы с подвеской, поменявшись машинами с Коллинзом, устремился вдогонку за Моссом и пересек финиш вторым. Потом Коллинз выиграл гонку Тарга-Флорио, а Кастелотти — «Mille Miglia». В Спа Коллинз опять пришел первым — после того как у безусловного лидера гонки Фанхио полетела трансмиссия. Во Франции Коллинз снова поднялся на верхнюю ступеньку подиума; Фанхио же из-за протечки бензопровода занял только третье место. После гонок в Спа Феррари выразил свое «особенное удовольствие» Коллинзу — «ладному парню с красивым открытым лицом». Кроме того, он сердечно поблагодарил и других молодых гонщиков, которые, в отличие от Фанхио, были благодарны ему только за то, что он позволил им защищать цвета «Скудерии Феррари».

Но накануне Гран При Франции 30 июня 1956 года умер Дино Феррари, после чего жизнь Энцо Феррари совершенно переменилась.

Дино было 24 года. Когда он из-за болезни не смог посещать занятия в Болонском университете, то перебрался в Маранелло и стал работать в конструкторском бюро компании, помогая другим инженерам. Жил он на втором этаже старой фермы Кавани, где располагался ресторан «Каваллино», — то есть через дорогу от фабрики. Отец подарил ему маленькую спортивную машину с рабочим объемом двигателя 2 литра, на которой он изредка делал несколько кругов по автодрому в Модене. Почти каждое утро Дино проводил в мастерских Серд-жио Скальегги на Виале Монте-Косика в Модене, где наблюдал за процессом изготовления заказанных Феррари кузовов. У Дино была невеста по имени Инесс. Как-то раз братья Марцотто, отправляясь в Ле-Ман, взяли молодую пару с собой. Потом, когда Дино уже не мог подниматься с постели, к нему захаживал Питер Коллинз, чтобы пересказать содержание — того или иного нового фильма. Феррари очень ценил эти знаки внимания, которые Коллинз оказывал его сыну, и никогда об этом не забывал. А еще он никогда не терял надежду — пусть даже она противоречила здравому смыслу. «До последнего момента я был убежден, что здоровье сына можно еще восстановить — словно какой-нибудь поломанный двигатель или машину, — писал он много лет спустя. — Отцам ведь так свойственно обманываться». Они с Лаурой и впрямь делали все, чтобы помочь Дино: уделяли ему максимум внимания и обеспечили постоянный уход со стороны врачей и сиделок. Энцо даже завел специальную тетрадь, где записывал, что и сколько съел в тот или иной день Дино, и вычерчивал своеобразные графики его аппетита. «Я делал это до тех пор, — вспоминал Феррари, — пока не осознал, что все это бесполезно. Тогда я взял ручку и написал: «Игра проиграна».

Дино похоронили на кладбище Сан-Катальдо в вы строенном Феррари новом фамильном склепе, куда был перенесен прах его деда и где было подготовлено место не только для Дино, но и для самого Энцо Феррари — как, впрочем, и для всех его ближайших родственников. На следующий год, когда из ворот фабрики Маранелло выехала новая машина Формулы-2 с двигателем V6 с рабочим объемом 1,5 литра, Феррари назвал ее «Дино», заявив прессе, что его сын трудился над этим проектом вместе с другими инженерами. Новая машина и двигатель V6, носившие имя Дино, стали первыми из серии мемориалов, посвященных памяти Дино Феррари. Среди них были новая техническая школа, выстроенная в центре Маранелло, улица имени Дино Феррари в городе Модене, а также названный в честь Энцо и Дино Феррари автодром в Имоле. Как-то раз Феррари сказал, что, когда мужчина говорит женщине: «Я люблю тебя», он подразумевает: «Я хочу тебя», ну а коли так, то единственной настоящей любовью мужчины может быть только любовь к сыну.

Траур трауром, но гонки сезона 1956 года шли своим чередом. Нелюбимый Феррари Фанхио выиграл Гран При в Силверстоуне, а потом на Нюрбургринге. Когда команды съехались на последнюю гонку в Монцу, очки распределялись таким образом, что чемпионом могли стать и Фанхио, и Коллинз, и Мосс. На стартовом поле в Монце, готовясь к бескомпромиссной борьбе, выстроились целых пять машин команды Феррари, пилотируемые Фанхио, Кастелотти, Муссо, Коллинзом и де Портаго. Фанхио, чтобы стать чемпионом, достаточно было занять третье место, но он знал, что итальянцы будут лезть вон из кожи, чтобы показать себя на главном автодроме Италии наилучшим образом. Между тем покрытие трассы оставляло желать лучшего, а стоявшие на машинах шины Engelbert повышенной износоустойчивостью не отличались. Не желая, чтобы ему мешали добыть чемпионский титул, Фанхио решил пойти на хитрость. Перед началом гонок он вступил в переговоры с Кастелотти и Муссо, пообещав привести их к финишу при условии, что они большую часть гонок будут вести себя смирно и особенно вперед не лезть. Итальянцы с возмущением отвергли его предложение и прямо со старта стали давить на акселераторы что было силы. Результаты не замедлили сказаться: уже через пять кругов они стерли протекторы своих покрышек и вынуждены были отправиться в боксы менять колеса. На двадцатом круге поломка в системе управления на машине у Фанхио поставила его чемпионство под угрозу — тем более гонку возглавлял не он, а Мосс. Между тем Кастелотти, стремясь любой ценой догнать лидеров после вынужденного пит-стопа, напрочь забыл об осторожности, повредил машину и вынужден был сойти с трассы. Фанхио, дождавшись в боксах Муссо, предложил ему поменяться с ним машинами. Муссо, который уже менялся с Фанхио машинами в Буэнос-Айресе, на этот раз от обмена отказался, сделав вид, что предложения Фанхио не расслышал. Поменяв колеса, он снова выехал на трассу и устремился вдогонку за лидирующей группой. «Так с чемпионами не поступают!» — заявила подруга Фанхио девушке Муссо. На выручку Фанхио неожиданно пришел Коллинз, без лишних слов уступивший маэстро свою машину. «Я намного моложе Фанхио, — позже сказал он, — и судьба еще не раз представит мне возможность побороться за титул чемпиона». Муссо так и не удалось подняться на подиум в Монце, поскольку за четыре крута до конца гонок у него лопнула шина, зато Фанхио, воспользовавшись любезностью Коллинза, сумел поддержать свою честь и пересек финишную черту вторым после Мосса, обеспечив себе чемпионский титул. Через двадцать пять лет после этого события историк гонок Формулы-1 Майкл Линч писал, что Коллинзу не следовало уступать свою машину Фанхио, поскольку, по его мнению, у англичанина был шанс на победу, так как Мосс, на машине которого протекал бензобак, мог в любой момент выйти из гонок. Это замечание Майкла Линча явилось лишь отзвуком многочисленных споров, которые разгорелись сразу же после окончания гонок в Монце. Марчелло Джамбертоне, защищавший интересы Фанхио, завел речь о заговоре в команде, имевшем целью лишить аргентинца четвертого чемпионского титула. К примеру, он утверждал, что перед гонками «Mille Miglia» в машине Фанхио были проделаны отверстия, которые не только не позволяли дождевой воде вытекать из внутренних полостей автомобиля, но, напротив, способствовали скоплению там ненужной влаги. Были у него к руководству «Скудерии» и другие претензии, которые Феррари решительно отмел, заявив, что у Фанхио «самая настоящая мания преследования». Кроме того, он с неодобрением отзывался о нелояльности Фанхио по отношению к своим работодателям. «Этому человеку, — писал он, — было все равно, за какую команду выступать и чьи цвета защищать. Главное для него было закрепить за собой лучшую машину сезона».

Другими словами, Феррари считал, что Фанхио ставил себя и свой успех выше преуспеяния фирмы, а такого Энцо никогда и никому не прощал, поскольку это шло вразрез с основными принципами его философии. Кроме того, атмосфера взаимного недоверия, которая создалась в «Скудерии» с появлением Фанхио, сказывалась на моральном духе команды, а этого никак нельзя было допустить. С другой стороны, Фанхио — особенно после того как он выиграл чемпионский титул — оставаться в «Скудерии» тоже не слишком улыбалось. Поэтому он пересек Виа Эмилиа и укрылся от своих недоброжелателей за воротами фабрики Maserati, став ведущим гонщиком ее команды. Много позже Фанхио утверждал, что их с Феррари отношения вовсе не были такими уж дурными, как это принято считать, просто его биограф Марчелло Джамбертоне, описывая события сезона 1956 года и желая придать им еще больше драматического накала, основательно сгустил краски. Интересно, что тот же Фанхио, встретившись через тридцать лет после гонок в Монце с Фьяммой Брески и разговорившись с ней, возложил всю вину за испорченные отношения с Феррари на свою бывшую подругу Бебу, которую он называл не иначе как «особой с языком змеи и бедой всей свой жизни».

В воскресенье утром они сидели за столиками открытого кафе в деревушке Гвидиццоло, наблюдая за тем, как по ее узким улочкам, визжа тормозами, проносились на большой скорости маленькие спортивные машины. Миновав сложенную из красного кирпича деревенскую церковь, автомобили устремлялись в сторону Брешии, которая находилась на расстоянии каких-нибудь пятидесяти миль от деревни. Потом, когда похожие на жучков юркие машинки проехали, люди поднялись из-за столиков и неспешным шагом направились за пределы деревни. На расстоянии мили от Гвидиццоло находилась дорога, по которой должны были пролетать на огромной скорости более мощные и тяжелые автомобили. Стоял май 1957 года, и деревья были покрыты недавно распустившимися крохотными блестящими зелеными листочками. Деревенские жители выстроились на краю насыпи отделявшего их от проезжей части глубокого кювета и стали ждать.

Со стороны Мантуи на дороге появилась крохотная алая точка, которая с каждой секундой увеличивалась в размерах. Это была Ferrari с номером 531 на капоте. Она неслась со скоростью примерно 175 миль в час — то есть близкой к максимальной. Интересно, успели ли эти люди рассмотреть за ветровым стеклом белый шлем пилота и более темный — у сидевшего рядом с ним пассажира, до того как у машины лопнула левая передняя шина? Машина, летевшая со скоростью более чем 132,5 мили/час, крутанулась вправо, перелетела через водную преграду, зацепила насыпь, разваливаясь на части, свечой взмыла в воздух, перевернулась и, подняв столб водяных брызг, рухнула в кювет. Имена погибших во время аварии девятерых зрителей (пятеро из них — дети) вырезаны на белой мраморной плите, установленной в вертикальном положении на месте инцидента. Рядом другой мемориал — поменьше. На нем выбиты имя водителя: Альфонсо де Портаго, а также имя его штурмана и второго пилота Эдмунда Нельсона, американца из Нью-Йорка. Во время аварии они оба погибли на месте. Гибель семи человек в предыдущем году и новая трагедия 1957 года знаменовала собой конец тысячемильных гонок «Mille Miglia».

Гонку 1957 года выиграл гонщик Ferrari Пьеро Таруффи. Ему было пятьдесят лет, и впервые в «Mille Miglia» он стартовал еще в 1932 году. Тогда он ездил на Alfa Romeo, приписанной к «Скудерии». До сих пор выиграть эти гонки ему не удавалось, и постоянные неудачи на этой трассе стали для него своего рода наваждением. В 1955 году он ушел из «Скудерии»: ему показалось, что с ним недостаточно уважительно обращаются. Через два года Феррари предложил ему вернуться в команду. «Съезди-ка еще разок по этой трассе, — попросил его Энцо, — только прежде дай слово жене, что если выиграешь, то навсегда уйдешь из гонок». Таруффи согласился и приехал в Модену, где поселился в гостинице в забронированном для него номере. Между тем механики Феррари готовили машину, чтобы Таруффи смог провести двухдневную рекогносцировку трассы. Честно говоря, Таруффи в свою удачу не верил. Его напарники по команде Коллинз, де Портаго, взятый на эти гонки в последнюю минуту из-за болезни Муссо, а также Вольфганг фон Трипе, граф с древней фамилией и собственным «schloss» — замком — в районе Кёльна, были много его моложе и водили машину куда быстрее. Но все-таки победил Таруффи — после того, как Феррари дал фон Трипсу команду на финальном участке пути слишком не гнать. Подъехав к заправочной станции в Болонье, Феррари дал аналогичные инструкции и остальным своим пилотам. Де Портаго же, как позднее отмечал Энцо, больше слушал репортера, который нашептывал ему на ухо, что он отстает от группы лидеров и что ему следует поднажать. Некая американская киноактриса, подруга де Портаго, одарив его поцелуем во время короткой встречи у контрольного пункта в Риме, вылетела в Брешию, чтобы приветствовать его у финиша, и ему не хотелось ударить лицом в грязь. Де Портаго, отстававший от Таруффи в районе Болоньи на 24 четыре минуты, прошел расстояние до Мантуи за 10 часов 3 минуты, опередив итальянца на 3 минуты и на 6 минут — графа фон Трипса. Нашлись свидетели, которые утверждали, что механик в Мантуе заметил дефект левой передней шины Ferrari и предложил водителю сменить колесо, но де Портаго жестом отмел его предложение и устремился вперед. Существует и другая версия происшедшего — репортер местной газеты утверждал, что причиной аварии стал брошенный кем-то на дорогу острый осколок минерала «кошачий глаз», проколовший шину. Для Таруффи это была четырнадцатая гонка «Mille Miglia», принесшая ему столь желанную победу, но одновременно и горечь утраты. И еще — Таруффи стал последним победителем «Mille Miglia», поскольку в 1957 году гонка была запрещена и с годами превратились в одну из легенд автоспорта.

Еще до того, как погиб де Портаго, команда лишилась Эудженио Кастелотти, погибшего в Модене на испытаниях модели 801 Grand Prix. В марте Кастелотти и Делия Скала объявили о своей помолвке; вскоре после этого они должны были отправиться во Флоренцию, где Дели и предстояло блистать в главной роли в одной из нашумевших пьес. Тут Феррари заметил, что между этими двумя людьми словно пробежала кошка. Когда он спросил у Делии о причине ее дурного настроения, она ответила, что Кастелотти хочет, чтобы она после свадьбы покинула сцену. «Почему я должна бросить театр? — спрашивала возмущенная женщина. — Я же не прошу его бросить гонки, верно?» Феррари посоветовал Кастелотти на невесту не давить. «Постарайся ее понять, — сказал он. — Когда пытаешься понять другого человека, лучше понимаешь, чего хочешь сам». Кастелотти принял его совет к сведению и во Флоренцию все-таки поехал. Однако в скором времени туда позвонил Феррари и потребовал, чтобы он срочно вернулся в Модену. «Жан Бера на новой Maserati бьет все рекорды, — сказал он. — Приезжай и покажи ему, чего стоит наша птичка 801». Кастелотти было неохота возвращаться в Модену, но он подчинился. Тем не менее он пребывал в сильнейшем раздражении всю дорогу до Модены и, так от него и не избавившись, сел за руль Tipo 801. Выехав в дурном настроении на трассу, он через пару кругов допустил непоправимую ошибку и разбился насмерть.

«У него был стресс, — подвел итог Феррари, — который сказался на его реакции и рефлексах. Это его и сгубило». Фьямма Брески отмечала, что у Феррари была привычка винить в неудачах своих пилотов тех женщин, которые были с ними близки. Вообще-то Феррари нравились гонщики-женолюбы, и он любил слушать рассказы об их приключениях, но серьезные отношения его водителей с женщинами вызывали у него подспудное неприятие. К примеру, когда его любимец Коллинз женился на американской киноактрисе Люси Кордье, Феррари вместе с родителями Коллинза выразил по этому поводу неудовольствие. Феррари полагал, что Люси, любившая устраивать всевозможные вечеринки, может приохотить Коллинза к выпивке, что непременно скажется самым губительным образом на его водительских рефлексах. «Когда они впервые встретились в Монте-Карло, — писал Феррари, — она не произвела на него особого впечатления. Подобные ей девчонки вечно шляются около наших боксов, и на них не обращаешь внимания. Но потом он уехал во Флориду, где эта особа вцепилась в него, как колючий репей, и приложила все силы к тому, чтобы его соблазнить. После этого Питер позвонил отцу в Лондон и сказал, что собирается на ней жениться. Этот брак отразился прежде всего на его характере. Он стал рассеян и раздражителен, потерял сои и аппетит. Ребята, подшучивая над ним, говорили, что американка «заразила» его бессонницей». В широком смысле Феррари считал, что семья, дети и связанные с ними заботы мешают водителю полностью отдаваться делу, которому он служит. По поводу этого тезиса трудно сказать что-либо определенное, поскольку существует немало свидетельств как в его пользу, так и против.

Когда в команду вернулся Майк Хоторн, Коллинз обрадовался: это был его старый приятель, в компании с которым он снова мог почувствовать себя холостяком. Пополнение, однако, никак не сказалось на первых гонках сезона в Буэнос-Айресе, которые без труда выиграл Фанхио, выступавший за команду Maserati. Второе, третье и четвертое места тоже заняли гонщики этой команды. Что же касается «Скудерии», то шесть ее Lancia-Ferrari сошли с трассы или безнадежно отстали. «Скудерия», стяжавшая себе в прошлом году чемпионские лавры, выглядела в начале нового сезона просто беспомощно. Менеджер команды Скулати до такой степени был обескуражен результатом, что звонить Феррари побоялся и вместо переговорного пункта отправился в ресторан, где основательно напился. После возвращения в Италию он был уволен со службы; его заменил Ромоло Тавони, бывший журналист, работавший у Феррари в качестве пресс-атташе. Такого рода административные перестановки не повлияли на боевой дух команды в лучшую сторону, что и продемонстрировали гонки в Монако, где впервые участвовала новая английская команда Vanwall. Мосс, ее первый пилот, со старта возглавил гонку, но на третьем круге, выходя из шиканы, допустил ошибку, повлекшую за собой серьезную аварию, в результате которой из гонки выбыли следовавшие за ним Коллинз и Хоторн. Висевший у них на хвосте Фанхио с кошачьей ловкостью обошел разбитые машины, захватил лидерство и первым пересек финишную черту. Потом он одержал победу в Руане, но в Эйнтри вынужден был уступить Моссу и Тони Бруксу, которые, управляя одним Vanwall на двоих, поделили между собой первое место. Это была первая победа в гонках Гран При, одержанная английскими гонщиками на английской машине после победы сэра Генри Сигрейва в 1923 году.

На Нюрбургринге огромная толпа с замирающим сердцем следила за тем, как Фанхио на Maserati 250F громил команду Феррари. Показав в квалификации результат на четверть минуты ниже рекорда трассы, он на следующий день выехал на гонку с полупустыми баками и, прежде чем отправиться на пит-стоп, шел с отрывом в тридцать секунд от Хоторна и Коллинза. Механики работали вяло, и пит-стоп занял не меньше минуты. Уголини в отчаянье рвал на себе волосы, но Фанхио за восемь кругов выправил положение и сел лидирующим Ferrari на хвост. На двенадцатом круге он установил личный рекорд трассы, а на тринадцатом с легкостью обошел сначала Коллинза, а потом Хоторна. Хоторн попытался было его преследовать, но это было все равно что пытаться догнать ветер. В тот день Фанхио продемонстрировал свои лучшие бойцовские качества, и трибуны приветствовали его победу восторженным ревом. «Хотя он и побил нас с Питером, — вспоминал Хоторн, — мы наслаждались каждой минутой этой бешеной гонки».

Появившиеся в прессе после гонок «Mille Miglia» критические статьи изображали Энцо как некоего старого злодея-кровопийцу, посылающего свои машины сбивать стоящих на обочинах женщин и детей. На том основании, что он ставил на Ferrari колеса с шинами Engelbert, давно уже якобы доказавшими свою непригодность для гонок, его обвинили в непредумышленном убийстве. Как и в случае с Аскари, это обвинение висело надето головой на протяжении четырех лет, обрастая с каждым годом множеством подробностей, сплетен и слухов. Феррари, как обычно, отмел все обвинения мелодраматичным театральным жестом и поручил разбираться с этим делом своим адвокатам.

Из-за Суэцкого кризиса несколько традиционных Гран При отменили; все команды съехались в Пескару, чтобы помериться силами на старой трассе, которая давно уже для гонок такого класса не использовалась. Феррари объявил, что из-за развязанной против него в прессе клеветнической компании «Скудерия» на гонки в Пескару свои машины не пришлет. В Пескару с личного разрешения Феррари поехал один только Муссо, которому не хватало нескольких очков, чтобы занять в чемпионате второе место. Муссо отлично начал гонку и к концу первого крута захватил лидерство. Торжество его, впрочем, длилось недолго, поскольку на следующем круге вперед вырвался Мосс. У Муссо же стал подтекать бензобак, и он, продержавшись несколько кругов на хвосте у англичанина, вынужден был сойти. Мосс одержал убедительную победу, обогнав занявшего второе место Фанхио более чем на три минуты. Алан Генри, один из ведущих историков Формулы-1, позже написал о Муссо так: «Этот итальянец проявил все лучшие качества, свойственные пилотам команды Ferrari, которые борются до последней возможности, стараясь компенсировать своим мужеством и мастерством технические неисправности или недостатки в конструкции своей машины». Гонки в Пескаре стали последними в истории Формулы-1 соревнованиями, когда гонщики мчались по муниципальным дорогам, забирались высоко в торы, пролетали по главной улице застроенных кирпичными домиками горных селений и неслись вдоль побережья лазурного Адриатического моря. В определенном смысле эти гонки знаменовали конец напитанной романтикой героической эпохи первых автомобилистов.

Последняя гонка сезона в Монце успехов пилотам «Скудерии» также не принесла. В передних рядах стартового поля расположились три зеленых Vanwall и алая Maserati Фанхио. Лучший результат в квалификации в команде Ferrari показал Коллинз, который стоял седьмым. Гонки выиграл «реактивный» Стирлинг Мосс; машины из Маранелло безнадежно отстали или из-за технических неполадок сошли с трассы. Лучший результат в команде был у фон Трипса, который отстал от победителя «всего» на два круга. Чемпионом мира в пятый раз стал Фанхио. Он управлял машиной конструкции Коломбо, а менеджером его команды был Уголини; по странной иронии судьбы оба эти человека в прошлом работали на «Скудерию Феррари». Но, несмотря на эту победу, положение фирмы Maserati оставляло желать много лучшего. Семейство графов Орси переживало серьезные финансовые трудности, и сразу же после окончания чемпионата возникли и стали набирать силу слухи, что Maserati, возможно, в следующем сезоне участвовать в гонках Гран При не будет.

Однако в начале следующего сезона Maserati на гонки в Буэнос-Айресе все-таки прибыли. Зато там отсутствовала команда Vanwall. Приехавший на гонки как частное лицо Стирлинг Мосс управлял крохотным Cooper, имевшем в хвостовой части маленький 2-литровый двигатель, сконструированный на основе мотора от пожарной помпы (!). Лучшие гонщики лучших команд: Коллинз, Хоторн и Муссо на Ferrari и Фанхио, Бера и Шелл на Maserati вступили в борьбу с этим чуть ли не кустарного производства автомобильчиком. Но Мосс и его механик Альф Френсис выиграли эти гонки, разыграв на последнем пит-стопе великолепный гамбит. Френсис выставил у боксов новые колеса, обозначив тем самым, что Мосс собирается заменить на Cooper резину. Муссо и Хоторн заехали в боксы, чтобы проделать эту операцию одновременно с ним; Мосс, однако, в боксы заезжать не стал, помчался к финишу на старой резине и пересек заветную черту первым. Шины, надо сказать, стерлись у него почти до основания, но выдержали. Это было гениальной импровизацией с элементами риска, процент которого, впрочем, был неплохо просчитан. Феррари эта разыгранная как по нотам сценка привела в ярость. Его пилоты, которым и в голову не могло прийти, что их могут подобным образом надуть, негодовали вместе с ним. Никакие правила, однако, нарушены не были, и первое место осталось за Моссом. Феррари, слушая по телефону рассказ Тавони о гонках и просматривая спортивные газеты, где на первой странице была напечатана фотография Cooper с расположенным сзади двигателем, не сделал одного весьма важного для себя вывода — что Мосс добился победы во многом благодаря прогрессивной конструкции своей машины. Этот вопрос в «Скудерии Феррари» даже не обсуждался. По мнению Феррари, «бык должен был находиться впереди телеги» — и говорить тут было не о чем. Этот принцип не смогло поколебать даже то обстоятельство, что Тринтиньян выиграл на точно таком же Cooper следующие гонки — в Монако.

Впрочем, «Скудерия» в скором времени тоже получила новые машины. Они носили имя Дино и имели двигатель V6 с увеличенной мощностью, в разработке которого якобы принимал участие сын Феррари. Процесс доводки этой машины был сопряжен с трагедией — на испытательных заездах прототипа Dino 246 погиб его создатель инженер Андрео Фраскетти. После его смерти доводкой «Дино» занимался Карло Кити — бывший дизайнер Alfa Romeo, который приехал из Милана и снял себе квартиру по адресу Виале Трепто-э-Триесте, дом 11 — то есть рядом с домом Феррари. Новый Dino 246 был легче, мощнее и маневреннее Lancia Ferrari и оказался ничуть не хуже новейших модификаций Maserati 250F и автомобилей фирмы Vanwall. Гонки между том шли своим чередом. Мосс выиграл Гран При Голландии, а его напарник по команде Vanwall Брукс занял первое место в Бельгии. Это было бы серьезной заявкой на победу в сезоне, если бы Хоторн не отобрал у Vanwall победные очки в Реймсе. Обстановка, таким образом, складывалась напряженная, а напряжение на гонках часто ведет к трагедии.

11 мая Луиджи Муссо выиграл на Ferrari гонки Тарга-Флорио. Это была его последняя победа, но не последний триумф в его жизни. В июне на специально выстроенном овальном автодроме в Монце должны были состояться соревнования, носившие пышное название «Гонки Старого и Нового Света». В них принимали участие американские машины класса «Инди 500», пилоты которых бросили вызов лучшим европейским гонщикам и машинам известных европейских производителей. Идея была интересная, но в своей основе порочная: американская техника была идеально приспособлена для гонок по овалу, чего нельзя было сказать о европейских машинах, которые проигрывали им в этом классе по всем параметрам. Равным образом, когда американцы пытались играть по европейским правилам, как, к примеру, в гонках на Кубок Вандербильта в 1936 году, когда на аэродроме Рузвельта была построена трасса «европейского» типа, их машины тоже оказывались в проигрыше. Хотя европейские конструкторы отлично все это понимали, гордость не позволила им отказаться от участия в гонках. Так, фирма Maserati подготовила машину в стиле «Индианаполис», спонсором которой был известный производитель итальянского мороженого. Машина получила название Eldorado Special и была передана Стирлингу Моссу. «Скудерия» тоже не ударила лицом в грязь: ее инженеры, взяв мотор от разбитого автомобиля Альфонсо де Портаго, построили специальную машину для овальной трассы на основе шасси старой модели 375 Grand Prix и передали ее Муссо.

Фьямма Брески, которая познакомилась с Луиджи Муссо за три года до этого события, была женщиной романтического склада и увлекалась поэзией Д'Аннунцио. Она мечтала встретить мужчину «высокого ростом, уверенного в себе, элегантного, с проницательным взглядом и пышной шевелюрой, который вел бы жизнь, полную приключений и страстей», и Муссо, по ее мнению, был именно таким человеком. Муссо тоже испытывал к восемнадцатилетней Фьямме сильные чувства — настолько сильные, что оставил ради нее жену и двух детей. Помимо всех прочих достоинств, отмеченных Фьяммой, Муссо обладал еще и завидной смелостью, что и продемонстрировал на гонках в Монце. Показав на квалификационных заездах лучшую среднюю скорость, равнявшуюся 175 милям в час, в день гонок он стартовал из первого ряда стартового поля и сделал все, что было в его силах, дабы поддержать честь Италии. Он мчался по непривычной для него овальной трассе, то и дело чиркая кузовом или колесом по бетонному ограждению, но скорости не сбавлял. Он не сбросил ее и в тот момент, когда у него загорелся мотор, и некоторое время шел по трассе на объятом пламенем автомобиле. Трибуны неистовствовали: хотя угроза взрыва и заставила Муссо в самый последний момент покинуть горящую машину, свою честь и честь Италии он, без сомнения, поддержал. Это признавали даже те, кто не причислял его к мировой элите гонщиков. Ну а в его смелости с тех пор не было и вовсе никаких сомнений.

Через две недели Муссо принял участие в Гран При Франции в Реймсе. Это была одна из самых престижных и выгодных в смысле финансового обеспечения гонок сезона. Трем призерам полагались большие денежные призы, а гонщику, установит нему рекорд круга, помимо денег вручалась премия в виде дюжины ящиков элитного шампанского. В прошлом году Муссо заработал здесь достаточно призовых, чтобы купить Фьямме маленький серый Fiat 500, но в этом сезоне, по мнению Муссо, вокруг призовых денег шла какая-то подозрительная возня. Дошло до того, что Муссо обвинил Коллинза и Хоторна в заговоре, направленном на присвоение призовых денег. В результате Коллинза отстранили от участия в Гран При, позволив ему выступать лишь в гонке Формулы-2. Официально, однако, было объявлено, что Коллинза наказывают за умышленную порчу сцепления на гонках в Ле-Мане. Когда его машина из-за поломки сцепления сошла с трассы, Коллинз с усмешкой сказал Хоторну, что «теперь они уж точно попадут домой на воскресный обед». Мино Аморотти, который подслушал этот разговор, немедленно передал его своему боссу. Феррари, пожевав губами, произнес: «Коллинз за это заплатит». Интересно, что Муссо, обвинивший Коллинза в финансовых злоупотреблениях, отчаянно нуждался в деньгах. Он создал маленькое агентство по импорту в Италию американских машин марки Pontiac, основательно залез в долги, и теперь кредиторы не давали ему прохода. Призовые деньги и деньги за выход на старт в Реймсе могли основательно улучшить его материальное положение. К примеру, победитель получал в Реймсе 10 000 фунтов стерлингов, что по тем временам было весьма значительной суммой.

Коллинз опротестовал в разговоре с Тавони все обвинения в свой адрес — да так удачно, что ему, когда гонки уже начались, было-таки позволено выехать на трассу. Однако взгляды публики были в тот момент прикованы к Хоторну и Муссо, которые, заканчивая первый крут, шли на первом и втором местах. Когда пошел шестой круг, Муссо в буквальном смысле висел у Хоторна на хвосте и продолжал на него наседать. У подножия холма трасса делала небольшой правосторонний изгиб, в который гонщики вписывались, слегка сбрасывая скорость (Фанхио, впрочем, не сбрасывал). Впереди маячил отставший на крут Maserati, который Хоторну и Муссо предстояло обойти. Как только они на скорости в 150 миль вписались в этот изгиб, Муссо потерял управление. В зеркале заднего обзора Хоторн видел, как его машина вдруг пошла боком, а потом и вовсе скрылась в клубах пыли. К тому времени, когда Фьямма Брески добралась до госпиталя, Муссо был уже мертв. Что тогда случилось? Задел ли Муссо автомобиль Хоторна, входя в поворот? Никто в точности ответить на этот вопрос не может, поскольку свидетелей не было. Не приходится, однако, сомневаться, что борьба между этими гонщиками шла самая бескомпромиссная, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Только такую борьбу на трассе и признавал Феррари. Вот почему он никогда не назначал первого гонщика команды. Это звание требовалось заслужить, а потом поддерживать ценой неимоверного напряжения всех сил. Феррари писал о Муссо так: «Это был последний из итальянских гонщиков эпохи Наццаро и Варци, имевший свой собственный неповторимый стиль».

После похорон Муссо Фьямма уехала к родителям во Флоренцию. Через некоторое время к ней стали приходить письма из Маранелло. Сначала изредка, спорадически, а потом чуть ли не ежедневно. Через несколько месяцев Энцо Феррари предложил ей приехать к нему в Модену. На вокзале ее встретил Тавони и отвез в ресторан «Ла Байя дель Ре», где ее ждал Феррари. Они разговаривали о ее будущем, а также о его, Феррари, страстной привязанности ко всему, что связано с гонками и машинами. Когда Фьямма рассказала ему о том, что ее бабушка, овдовев, покончила жизнь самоубийством, Феррари расчувствовался и пролил несколько слезинок. Потом, когда они отобедали, Феррари отвез ее в Маранелло, где представил Дэну Герни, занявшему в команде место Муссо. После этого он устроил ей небольшую экскурсию по фабрике, а потом отвез на одной из своих Ferrari на железнодорожную станцию города Болонья. Прошло немного времени, и Феррари снял для нее в Болонье квартирку, где регулярно ее навещал. «Она приезжала к нему на фабрику, посещала гонки, — писала много позже Бренда Вернор, секретарша Феррари, — короче, была одной из многих».

Хоторн, не знавший поначалу о смерти Муссо, отметил свою победу в Реймсе шумным застольем, где вино лилось рекой и были в ходу принятые у водителей и механиков грубые шутки и розыгрыши. Некоторые строгие блюстители нравов, считавшие автомобильные гонки чем-то вроде узаконенного убийства, выразили свое мнение по этому поводу в нашумевшей статье в газете L'Osservatore Romana — печатном органе Ватикана. Там прямо указывалось, что виновником смерти Аскари, Кастелотти, де Портаго и многих, многих других является не кто иной, как Энцо Феррари. Автор статьи даже провел параллель между хозяином «Скудерии Феррари» и одним из наиболее мрачных божеств древнеримского пантеона. «Этот современный Сатурн, — писал он о Феррари, — став одним из столпов индустрии гонок, подобно богу древности продолжает пожирать своих детей. Одной из его последних жертв стал Луиджи Муссо…»

В Силверстоуне британская публика громкими кликами и бурными аплодисментами приветствовала победный дубль своих соотечественников: первое место Коллинза и второе — Хоторна. Два других англичанина из команды Vanwall выступили не очень удачно: у Мосса сломалась машина, а Брукс из-за технических проблем вынужден был сбросить скорость и безнадежно отстал. И все же британской публике было от чего радоваться. После того как погиб Муссо, а Фанхио, занявший в Реймсе четвертое место, отказался от дальнейшего участия в соревнованиях, ни у кого уже не было сомнений, что чемпионом мира и Европы впервые за всю историю гонок Гран При станет англичанин. Оставалось только выяснить, какая команда одержит верх — Ferrari или Vanwall. На Нюрбургринге соперничество между этими двумя командами достигло наивысшего накала. На одиннадцатом круге Брукс обошел Коллинза и с небольшим отрывом ушел вперед. Стремившийся любой ценой сократить разрыв Коллинз вынужден был тем не менее поглядывать и в зеркало заднего вида: у него за спиной маячил Хоторн, придерживавшийся выжидательной тактики. Оказавшись перед необходимостью контролировать двух пилотов сразу, Коллинз допустил ошибку: слишком сильно открыв акселератор на подъеме на второй передаче в правом повороте, он сорвал машину в занос — она пошла юзом, зацепила задним левым колесом покрытую дерном обочину, после чего, словно норовистая лошадь, высоко подпрыгнула и выбросила пилота из кокпита. Ехавший сзади Хоторн от неожиданности резко затормозил, почти остановился, но потом, не обнаружив на трассе ничего для себя угрожающего (машина Коллинза замерла на обочине), снова прибавил газ и устремился вдогонку за Бруксом. Однако через несколько километров у него полетело сцепление. Хоторн попросил одного из маршалов связаться с боксами и сообщить о сложившейся ситуации. Маршал, поговорив с боксами по телефону, сказал ему, что Коллинз отделался несколькими синяками. Когда машину Хоторна оттащили на обочину, он вернулся пешком на место аварии, подобрал шлем Коллинза и его перчатки и отправился в боксы, продолжая пребывать в уверенности, что с Коллинзом ничего особенно страшного не случилось. Однако в боксах ему сказали, что Коллинза отвезли в Бонн в специализированный госпиталь, где было отделение нейрохирургии. Когда Хоторн с женой Коллинза Люси туда приехали, врач сообщил им, что Коллинз при падении ударился о росшее на обочине дерево и скончался от тяжелых травм головного мозга.

В течение года Хоторн потерял четырех товарищей, в том числе и своего лучшего друга. Через три недели состоялись гонки в Португалии в городе Опорто, где трасса пролегала по городским улицам, которые во всех направлениях пересекали трамвайные линии. В результате тяжелых потерь в составе команды в гонках в Опорто участвовали только две Ferrari. Эти соревнования с легкостью выиграл Мосс на Vanwall. Шедший на втором месте Хоторн, у которого тормоза изнашивались куда быстрее, чем на Vanwall, отставал все больше и больше — пока не замер на последнем круге. Они с Коллинзом давно уже жаловались на старомодные тормозные колодки, которые не шли ни в какое сравнение с дисковыми тормозами, установленными на Vanwall, но руководство команды никак на их жалобы не реагировало. Выбравшись из заглохшей Ferrari, Хоторн попытался было сдвинуть ее с места, чтобы завести мотор, но у него ничего не получилось. Мосс, делая круг почета и проезжая мимо, посоветовал ему толкать машину в противоположную от трассы сторону — туда, где дорога шла под уклон. Хоторн так и поступил, завел мотор и добрался до финиша, обеспечив себе таким образом второе место. Один из маршалов, наблюдавший за его маневрами, решил, что он действует против правил, и сообщил об этом комиссарам. Гонщика тут же вызвали на ковер, но Мосс засвидетельствовал, что Хоторн лишь закатил машину на тротуар, что правилами не запрещалось. Таким образом, шесть очков за второе место остались у Хоторна.

В программе сезона осталось две гонки, между тем чемпион все еще не определился. Перед Гран При Италии Хоторн еще раз обратился к Феррари с просьбой заменить старые тормоза на дисковые. Их могли установить мастера из фирмы Dunlop, с которыми он познакомился, когда работал в Jaguar. Коллинз уже установил дисковые тормоза на свою Ferrari и за несколько дней до смерти отправил ее на фабрику для испытаний. Феррари, однако, пребывал в размышлениях по этому поводу, даже когда специалисты с Dunlop приехали в Маранелло, но в последний момент согласился, и уже через день работа была закончена. Слухи о том, что тормоза сняли с Ferrari GT, принадлежавшей Коллинзу, и поставили на машину Хоторна, оказались ложными. Это были совсем новые тормоза — с фирмы Dunlop. Так Феррари в очередной раз пришлось поступиться своими консервативными принципами и дать дорогу прогрессу.

После смерти Коллинза Феррари пригласил его вдову Люси к себе, всплакнул вместе с ней, после чего предложил поехать с ним на Гран При Италии, мотивируя это тем, что ей будет приятно побыть среди товарищей ее мужа. Люси снова всплакнула и согласилась. Феррари, впрочем, на гонках так и не появился, хотя на квалификационных заездах присутствовал. На Гран При Италии собралось 20 000 зрителей — лишь десятая часть той толпы, которая обычно стекалась по такому поводу в Монцу. После смерти Кастелотти и Муссо энтузиазм итальянской публики поутих. Итальянцам не так уж интересно было смотреть, как выясняют отношения два англичанина, пусть даже один из них и ездил на Ferrari. Хотя Ferrari и считалась одной из лучших итальянских команд, ее популярность в те годы еще не была столь велика, как в последующие десятилетия. Гонки, впрочем, оказались очень интересными. Хоторн снова занял второе место вслед за Vanwall, правда, на этот раз за рулем английской машины сидел Брукс. Всех удивил гонщик из Калифорнии Фил Хилл, который дебютировал в этих гонках в составе команды Ferrari. Прямо со старта он вырвался вперед и продержался в роли лидера целый крут. Мосс, у которого сломалась коробка передач, сошел с трассы и очков не получил. Таким образом, судьба чемпионского титула должна была решиться на Гран При Марокко, проходившем в пригороде Касабланки.

Во время пятинедельного перерыва между гонками Феррари вызвал к себе в офис Хоторна. Феррари хотел, чтобы Майк остался в его команде и в 1959 году, и предложил подписать с ним новый контракт. Феррари находился в глубокой депрессии после потери своих лучших пилотов — особенно Коллинза, который был так добр к его сыну. Одним из самых близких Коллинзу людей был его приятель Хоторн. Феррари решил оставить его при себе вне зависимости от того, будет он чемпионом или нет. Но Хоторн ответил, что не станет подписывать никаких договоров, пока не закончится сезон.

Условия игры в Марокко были просты. Мосс должен был занять первое место и установить рекорд круга. Его напарникам по команде Бруксу и Лыоис-Эвансу следовало любой ценой держать Хоторна на дистанции и не позволить ему занять второе место. При любом другом раскладе чемпионом становился Хоторн. Мосс со своей задачей справился, но Фил Хилл, которого никто не принимал во внимание, оказался куда более быстрым, чем помощники Мосса. Он вышел на второе место и следовал за Моссом по пятам до тех пор, пока из боксов «Скудерии» ему не дали сигнал пропустить Хоторна вперед. Эта манипуляция позволила Хоторну выиграть чемпионский титул с преимуществом в одно очко. Но не видать бы Хоторну чемпионского титула, если бы Мосс не дал в Опорто ему совет, как завести машину, а потом не свидетельствовал в его пользу перед судьями. Интересно, сделал бы то же самое Хоторн ради Мосса? А если бы сделал, что сказал бы ему тогда Энцо Феррари? Что ж, Энцо мог и похвалить за такое проявление водительской солидарности, а мог и обругать последними словами — за излишнюю сентиментальность. Как нетрудно понять, ответа на этот вопрос нет.

Чемпионат 1958 года находился, казалось, во власти какого-то злого рока. Когда гонки в Касабланке близились к концу, над трассой поднялся черный столб дыма: машина Лыоиса-Эванса попала в аварию и запылала. Гонщик получил сильнейшие ожоги и через неделю умер. Хоторн, получивший в Касабланке чемпионский титул и поздравления со стороны Ромоло Тавони, торжественно заявил, что уходит из гонок и отныне будет заниматься лишь семейным бизнесом. Через три месяца в Англии, разогнан свой Jaguar в тумане на мокрой дороге, он ударил идущий перед ним грузовик, вылетел с трассы, врезался в росшее на обочине дерево и скончался на месте.