Эпопея эпохи легенд

Глава 10. Холодная река

— Добыли! Надо же, к тому же и уцелели! Точно, заговорённые!

Добромир в изумлении таращился на лежащие перед ним на столе сияющие рога.

— Благодарю вас за службу! Считайте, что мы… забыли про ваши дела у Царя змей! Только учтите — ещё раз я прознаю, что вы натворили что-то неладное, мои верные ратники найдут вас, доставят на центральную площадь и…

— Нас скормят диким животным? — поинтересовался Всеволод.

— О, нет, боюсь, мы не можем позволить нашим иноземным любимцам лакомиться вами! Где же мы найдём для них лекаря, если вы окажетесь ядовитыми? Прошлого они пару лун назад оприходовали. Было дело — заболел у одного из наших питомцев зуб, мы и позвали им лекаря, что по зубам мастер! Он повернулся спиной к одному из пардусов, держа в руке клещи для зубов — видимо забыл, что имеет дело с настоящими свирепыми хищниками, уже не одним человеком отобедавшими! Сейчас никто в городе не хочет идти к нам работать — боятся!

— Мы так-то не гадюки какие, — пробурчал себе под нос Михаил. К несчастью, хоть он и старался говорить как можно тише, его всё равно услышали:

— Клянусь, я чувствую нутром, что есть в вас что-то змеиное! Я бы не зарекался, что вы не порченые!

— Лучше я сам изберу для вас меру наказания! Вас свяжут, посадят средь чиста поля и оставят без еды, воды до тех пор, пока пророчество не исполнится, и чёрное светило не превратит вас в бренную пыль! А теперь пошли прочь из моих покоев!

Так и не получив предложение поступить на службу зазнобоградского посадника, оплата за которую, возможно, позволит обеспечить безбедную жизнь на ближайшие несколько лет, Михаил и Всеволод в ночь направились к выходу из города в сторону могучей реки, по слухам, впадавшей в бескрайний океан.

— Знавал я когда-то местных мореходов — они увезут нас отсюда, найдём другой город, получше этого! — пообещал Всеволод.

— Слушай, а в океане много мест…как бы сказать, колдовских? — поинтересовался Крестоплавский.

— Колдовских? Да хоть отбавляй! Мне вот рассказывали, что далеко-далеко отсюда есть остров чудесный, оттуда куда хочешь можно попасть! Поговаривают, даже, можно ограбить кого-нибудь, потом очутиться на острове, дунуть, плюнуть, и как бы, день, когда ты ограбил, пропадает, ты живёшь навроде в другом дне! Вчера, завтра, когда хочешь! Но это, конечно же, враки! Иначе, морские разбойники бы тут просто лютовали! — заверил рыжий.

Михаил решил пока не узнавать, кем являлись знакомые Всеволоду «мореходы», но учитывая, что познакомился он с ним в питейном заведении, и после постоянно попадал в передряги, вполне вероятно, что эти знакомые — вполне себе всамделишные пираты, они же ушкуйники, как кому угодно.

Опасения Михаила подтвердились, когда он увидел, с кем его хотел познакомить товарищ. Парень и девушка, оба в бесформенных портах, броне из двух криво спаянных половин, и маленькими топорами на поясах, уже ждали пришедших на верфи.

— Итак, это произошло? — спросила девица, оглядывая Михаила с ног до головы. Выданная в Зазнобограде ярко-красная рубаха с узором в виде языка пламени, внутри которого красовался герб города, была видна за версту — в таком наряде со сторожевой башни рассмотреть плывущих никакого труда не составит.

— «Это» — это что?

— Вас всё же изгнали? Добромир и его клика верноподданных головорезов?

— Ну, не то, чтобы изгнали, просто нам не хотелось прозябать у него на службе! — нашёлся Крестоплавский, на чём тут же поймал неодобрительный взгляд от рыжего.

— Вообще-то да, нас изгнали, но это лучше, чем выполнять опасные для жизни поручения в Зазнобограде, — признался Всеволод, — Нам бы где-нибудь схорониться на какое-то время, покуда злые языки не утихнут.

— Вообще, прознали мы про один остров, хотели туда наведаться — авось сыщем чего полезного! Ну или ограбим тамошнее население, не без этого! Мы ж тоже когда-то не последними людьми в городе были. Велимир и Благослава, самые удачливые из купцов! А теперь что? Скитаемся по морям, как простые бродяги! А всё почему? Потому что привезли Добромиру, чтобы ему провалиться в тартар, заколдованный чёрный яхонт! — Благослава начинала потихоньку кипятиться.

— А что за чёрный яхонт? — осторожно поинтересовался Всеволод.

— Драгоценный, с кулак! По крайней мере, там, где мы его взяли, нас убеждали в его колдовских свойствах! Иноземец-продавец, сарацин, скорее всего! Мы и взяли! А потом торговец достал ятаган и, — тут Благослава вытаращила голубые глаза, — отсёк себе голову!

— А разве можно самому себе голову отсечь? — Крестоплавский засомневался, — Ну, я слышал, в одной далёкой стране рубили головы по доброй воле, но там помощник это делал, потому что тело противится такому! Ну, чтобы себе самому…

— Точно это было, при мне! — подтвердил Велимир.

— А может, тот камень отравленным был?

— Как ты камень отравишь? Заставишь гадюку его укусить? Так она зубы обломает! А вымочить в яде — так ты возьмёшь мокрое и сам отправишься к далёким предкам! Могли бы помочь перчатки специальные, но их ещё поди, достань!

— Но а как же уран? — вылетело изо рта у Михаила, и он уже прикусил себя за язык, понимая, что тут вряд ли знают о радиоактивных элементах, но было поздно:

— Чего? А что такое этот твой у-ран? — по слогам выговорил Велимир.

— Как бы сказать, это такой камень, он светится и своим светом убивает! — попытался объяснить как можно более доступным языком учёный, — Это очень редкий камень из земель, откуда я родом!

— Ха-ха, камень светится? И убивает? Не, это, видимо, брехня полная! Как же камень у тебя светиться будет? И убивать?

Михаил понял, что ему всё равно не поверят, но где-то в глубине души испытал облегчение, что рассказывать про достижения науки далёкого (для собеседников) будущего не придётся.

— Ладно, хватит нам байками баловаться, пора в путь! За сокровищами!

Исполинский ушкуй под названием «Руянин», под завязку набитый провиантом, уже дожидался команду, чтобы отправиться бороздить неизведанные воды.

Всё время, пока его не срывали с места, заставляя вычерпывать медленно просачивавшуюся на судно воду (кто ходит на судне, находящемся в таком состоянии — большой вопрос, но страх быть спущенным на воду на плоту, выглядевшем ещё хуже, заставлял помалкивать), Михаил размышлял о том, могут ли на чужих островах помочь ему вернуться. Верилось в такое с большим трудом, но раз в этой эпохе возможны чудеса, говорящие звери, неведомые чудовища и колдовство, то почему бы не быть магическому проходу между эпохами? К тому же, необъяснимого хватало и в родной эпохе Крестоплавского — то люди с мобильными телефонами на фотографиях начала двадцатого века, то индивиды, на полном серьёзе утверждавшие, что они из будущего — притом, их рассказы о будущем сбывались с поражающей точностью.

Ушкуй плыл сперва размеренно, под тихий плеск воды о корму Михаил начал постепенно проваливаться в сон, но спокойствие оказалось недолговечным.

К вечеру началась настоящая буря, судно подпрыгивало и раскачивалось, волны, с грохотом ударявшиеся о борт, вздымались, будто хребет морского чудовища.

Михаил в очередной раз почувствовал, как желудок едва не свернулся в ленту Мёбиуса, когда ушкуй в очередной раз опустился на воду. Его тошнило, перед глазами кружилось и клокотало сине-чёрно-зелёное месиво, голова раскалывалась, а в лицо беспрестанно били, будто стенобойные орудия, порывы ледяного ветра.

— Вот это буря! Мы ещё никогда в такую не ходили! — присвистнул Велимир. Его подтянутое тело, мокрое от долетавшей воды, стойко встречало волны, — Будьте осторожны, лучше всего Михаилу и Всеволоду поспешить в трюм!

Пассажиры «Руянина» не стали возражать — никто из них не ходил по бурным рекам, к тому же не хотелось оказаться на открытом пространстве в грозу — а судя по зловеще прозвучавшему рокоту в тёмном небе, она была уже на подходе. Крестоплавский не понял, как он настолько быстро очутился в трюме среди нагромождения проржавевшей брони. Сзади пыхтел Всеволод, умудрившийся наступить в пустой мешок и запутаться в нём. Едва оба преодолели скрипучую лестницу, как люк трюма позади захлопнулся.

— Что вы делаете? Откройте! — крикнул Всеволод.

Люк приоткрылся. Всунувшаяся девичья рука поставила на одну из верхних ступеней зажжённый фонарь.

— Откроем после бури! Или вы хотите оказаться за бортом? — насмешливо спросила Благослава.

В её словах присутствовала логика. Всеволод присоединился к товарищу.

— Переждём пока, а там, глядишь, доплывём до далёкого острова. Как думаешь, там, куда плывут Благослава и Велимир, есть чудища?

Михаил призадумался. Он не хотел обнадёживать друга,

Едва началась гроза, стало ещё хуже. В этот момент река всё расширялась, постепенно приближаясь к месту впадения в море. Здесь с ушкуем поравнялось творение Баяны, наконец, достигшее цели.

Однако, нападать оно пока не спешило.

— Хорошо идём, так глядишь — дойдём до острова! — послышался исполненный радости голос Велимира, — Блажа, сверься с картами, не сбились ли мы с курса?

Попросил он это сделать не просто так — округу постепенно захватывал солоноватый туман. Пока ещё он не сильно мешал обзору, но в море, где поджидали коварные подводные скалы, требовалось постоянно быть начеку.

Тем временем:

— А это что такое?

Крестоплавский настороженно указал на чёрный камень, выпавший на пол из кармана Всеволода.

— Это… Я нашёл его в лесу!

— В лесу? — Михаил насторожился. В лесах лежало много камней, но ни один из них не излучал магический чёрный свет!

— Именно! — рыжий понял, что полностью отвертеться от неприятного разговора не получится, поэтому искал безопасную полуправду, в которую можно самому поверить. А что — чёрный конь же по лесу скакал! Значит и камень, вернее, затвердевшая лесная земля — оттуда, а сам Всеволод её просто нашёл!

— А если он опасен?

— Нет, совсем не опасен! Наоборот, я с помощью него оленя спугнул!

— А как ты это сделал?

— Я…показал его оленю, и он умчался прочь!

Было понятно, что Всеволод недоговаривает какую-то важную деталь. Учитывая, что оба пассажира ушкуя находились в трюме, Михаил решил временно замять разговор. Сомнительно, что дикий зверь, одержимый желанием убить, испугался простого камня.

Наверху послышался топот и взволнованные возгласы. Про себя чертыхнувшись, Крестоплавский приоткрыл трюм. На палубе он увидел хозяев ушкуя, хватающих длинные гарпуны.

— Ты что вылез? Скройся с глаз! — крикнул ему Велимир.

Скрываться с глаз попаданцу совершенно не хотелось, учитывая, что он уже видел, что именно вызвало такой переполох — и оно было по их с Всеволодом части.

— Воло! Собирай свои бирюльки и быстро на палубу! — крикнул Михаил.

Товарищ пробормотал что-то неразборчивое, но всё же повиновался.

Из морских глубин медленно поднималось, распугивая мелких рыбёшек, существо, представлявшее собой кошмар заснувшего на жаре рыбака. Зубастая голова, больше всего похожая на акулью, но более сплюснутая, переходила в длинное тело, полностью покрытое мощной почти непробиваемой чешуёй. Два ряда выростов, по-видимому, заменявших существу плавники, шли от головы до самого хвоста, терявшегося во мраке водной пучины. Когтистые перепончатые лапы позволяли рыбине плавать со скоростью выпущенного пушечного ядра. Глазницы горели розовым огнём. Под водой заметались, расплываясь, крупные блестящие рыбы, почуявшие хищника и не желавшие стать обедом.

— Что это такое? — поинтересовался Всеволод. В его голосе уже не было такого страха, как при встрече с медведем на болотах, Кривда-Птицей или Юдом, скорее рыжего больше интересовало, как такое существо смогло вывестись и вырасти в холодных морских водах, не привлекая к себе внимания.

Похожее на порождённую ночными кошмарами акулу существо стремительно приближалось. Уйти от столкновения, как бы ни старались Велимир и Благослава, не получилось — водяное нечто прошло под дном ушкуя, царапнув по нему выростами. То, что после столкновения в днище не образовались дыры, а трюм не стало затапливать — настоящее чудо.

Однако, проблемы только начинались. Велимир, красный от напряжения, всунул в руки Михаилу и Всеволоду по гарпуну:

— Хоть вы и новые среди нас, и не так хорошо сражаетесь на воде, нам будет полезна любая помощь. Отвлеките его, как можете, метните гарпуны, может, боль отпугнёт, и эта тварь оставит нас в покое!

Жуткая рыба то выныривала из воды, являя поблёскивающие на свету бока, то снова уходила под воду, превращаясь в тёмный, почти теневой, образ.

Сизый туман окончательно заволок путь. Велимир и Благослава с ужасом поняли, что сбились с маршрута. Волны подбрасывали ушкуй, голова медведя, украшавшая нос, то и дело норовила нырнуть в глубину. Михаил не то, что наносить удары гарпуном — он и стоять нормально не мог, без того, чтобы не потерять равновесие м не упасть на палубу лицом вниз.

Словно бы шторма мало, рыбина нанесла новый удар. На долю секунды стало понятно, что она почти постоянно держит зубастую пасть открытой, проглатывая всё, что может в неё затянуть. Там уже исчезли многие морские обитатели — спруты, кальмары, разнообразные пёстрые рыбки.

— Проклятие! О, боги, что же за день-то такой сегодня? — крикнула Благослава, подняв голову к небу, выливающему на головы ушаты холодного дождя.

Лучше всех пока что получалось у Всеволода, не занятого управлением ушкуем — он умудрился подкараулить, когда чудовищная рыба вынырнула, и всадить в её голову гарпун. Сперва казалось, что рыжий успешно атаковал, но на самом деле, остриё гарпуна зацепилось за костяной вырост на голове.

Рыжий почувствовал рывок. Чешуйчатая громадина снова погрузилась, но теперь утянула его с собой. Ледяная вода сомкнулась над головой. Не успевший закрыть глаза парень увидел, словно сквозь слюдяное окно, как медузы многометрового диаметра покачивались в глубине, протягивая ядовитые щупальца к проносящемуся мимо чудовищу. Несколько раз им это почти удавалось — Всеволод едва успевал убирать ногу, чтобы не ужалили.

Всем, кто видел странную рыбу, могло показаться, что они столкнулись с невиданным доселе диким существом, но порождённая чернокнижным колдовством рыбина полностью управлялась Баяной. Ведунья видела глазами чудища, при этом держа свои закрытыми. Пассы руками направляли тело во множество аршинов длиной, помогая ориентироваться в пространстве.

И резкие повороты, погружения — тоже её рук дело — неудачно загарпунившего её творение Всеволода не просто так мотало под водой из стороны в сторону — это коварный умысел, призванный расправиться с каждым из мешавших ей, поодиночке.

Воздуха в лёгких оставалось всё меньше, и Всеволод отпустил гарпун, надеясь всплыть. Метавшаяся рыбина, вернее, управлявшая ею Баяна, не сразу заметила, что будущая жертва отцепилась и понемногу начала подниматься на поверхность.

Над водой фантасмагорическая картина из меняющихся местами неба и моря закончилась. Не в силах сопротивляться напору костяноголовой акулы, команда с трепетом ожидала, покажется ли над водой копна рыжих волос.

Всеволод вынырнул, подняв фонтан брызг. С облегчением выдохнувший Михаил потянулся к товарищу, протягивая ему руку. Избавление от чудовищной рыбины омрачилось оглушительным треском ломающегося ушкуя, со всей силы выброшенного на каменистый берег. Хоть акула и не атаковала судно, высокие могучие волны оказались ничуть не лучше — хватило всего одной, чтобы плавание закончилось, не достигнув конечной точки.

Поняв, что сумасшедшее движение прекратилось, команда не без опаски выбралась из разбитого судна.

Ушкуй лежал на боку, медвежья голова, отломанная и ощерившаяся деревянными осколками, откатилась в сторону, и теперь демонстрировала устрашающий оскал. Из трюма вывалились мешки, в которые полагалось складывать найденное (в основном, награбленное) добро.

— Вот это мы вышли в море, — еле отдышавшись, произнёс Велимир. По руке бежала струйка крови — когда их выбросило на берег, выломавшейся доской ему процарапало руку от запястья до локтя.

— По крайней мере, нас на суше оно не достанет! — попытался улыбнуться Всеволод. У него ныло всё тело, к тому же он сильно приложился животом о водную гладь. Второго шанса повстречаться с морским кошмаром и загарпунить его, он точно не желал.

— А что, если на суше водится какой-нибудь дикий зверь? Может, это новые, неизведанные земли, пусть и не тот остров, о котором говорили Велимир и Благослава?

— Если уж и так, то дикие звери везде водятся, а здесь земля почти пустая, одни камни и просоленные кусты, сам взгляни? — предложила девушка, — Здесь нечего есть!

Крестоплавский оглянулся. Если их и правда вынесло на остров, то он был по-настоящему огромным. Галечный берег не только тянулся по обе стороны от него, насколько хватало взгляда, но и уходил вглубь суши, так что по нему приходилось идти довольно долго, прежде, чем катавшиеся камешки под ногами сменились травой и сыпучей землёй.

— Предлагаю поискать здесь что-нибудь, чем можно починить ушкуй, а потом уплыть отсюда, куда глаза глядят? — предложил Велимир, поёжившись от холодного ветра, — И неплохо бы развести огонь, не думаю, что мы до темноты отсюда отплывём.

Михаил ступал осторожно — ему приходилось смотреть, не попадётся ли под ноги змея, и одновременно нет-нет, а посматривать, чтобы не пропустить подлетающую чайку. В детстве он слышал много историй, как с этими морскими птицами не делились едой, и как те в отместку нападали на людей, калеча их и даже иногда убивая.

Хозяева разбитого судна остались на берегу, проверяя, что из содержимого трюма ещё можно спасти — их споры отчётливо слышались, если внимательно прислушиваться.

Всеволод постепенно обсыхал, жуя терпкий на вкус лист — лекарств на борту не оказалось, а рыжий был уверен, что плавание в холодной воде для него не пройдёт бесследно. Исследуя растительность, он нашёл не только отправившийся в рот целебный лист, но и тонкие столбики подорожника, крепкие на вид белые грибы и заросли ягод довольно странного цвета, которые не рискнул тронуть.

Конечно, здесь не грозила темница, но и в Зазнобограде были свои положительные стороны — всё же умереть с голоду или от холода в большом городе куда сложнее, чем буквально посреди нигде, на ветрах, камнях и в окружении больно кусавших муравьёв. Всеволод узнал о наличии последних совершенно случайно — неудачно сев на песчано-травяной холмик, казавшийся ему куда удобнее камней.

— О, я вижу блажь! Эй, наваждение, ты собираешься исчезать, али всамделишный, и не растаешь в воздухе, ежели палкой ткнуть?

Всеволод подскочил от неожиданности.

К нему обращался сгорбленный человек в одежде из драных звериных шкур. В некоторых местах виднелся оплавленный металл, и у Всеволода ушло довольно много времени, чтобы понять, для чего именно нужен был этот металл — то ли, в качестве застёжек, то ли в качестве украшения, которое хозяин налепил просто так, по желанию помутившегося от одиночества рассудка.

— Живой я, всамделишный! Я проплывал мимо на корабле, на нас напало морское нечто… не знаю, как его описать, оно разбило наш корабль в щепки, а нас выбросило сюда!

Только потом парень понял, что говорить во множественном числе, когда собеседник не видит, кто эти «мы» — не очень хорошая идея.

— Кто это — «мы»? У вас есть корабль?

— Он…был, теперь остались одни обломки! Извините, а вы кто? Местный житель?

— Строжичем меня звать! Был я когда-то знахарем по молодости, обо мне все в моей деревне знали, да и в стольном граде, будь он неладен, тоже! Жил себе, как сыр в масле катался, пока не встретил одного супостата! Он усомнился, что я — знахарь, каких белый свет не видывал! Тогда предложил он мне излечить дитя малое от тяжкой хвори. Собрался я с силами, собрал травы дикие, вспомнил все наказы знахарей старины и пошёл врачевать. Смотрю — лежит девица малая, от силы годков три, вся красная, жаром пышет и ревёт, аки разгневанный сох. Взял я тогда отвар целебный, да и напоил — тут же хворь как рукой сняло!

— Но если вы помогли, то за что же вас тогда изгнали? — не понял Всеволод.

— За то, что через несколько дней кожа у хворой стала, словно змеева чешуя, твёрдая, вся в буграх и шипах острых, тело совсем иссохлось, так, что кости стали видны, а сзади хвост вырос и крылья, как у ящера!

Собеседник не понимал, правду ли ему рассказывают, или же изгнанник совсем спутал правду и кривду, погрязнув в небылицах. Впервые Всеволоду хотелось, чтобы правдой оказался второй вариант.

Подавив в себе крепнущий страх, рыжий спросил:

— Вы, получается, хотели бы вернуться в город, откуда вас изгнали? Или может, уплыть куда-то ещё?

— Единственное, что мне нужно — это более-менее крепкое судно, чтобы убраться отсюда восвояси! Уплыву так далеко, чтобы никто не знал обо мне! Но сюда просто так никого не выносит, чую, непростой это остров, очень непростой!

— А как вы здесь выживаете? Давно уже тут?

Строжич призадумался. Он долго вспоминал, считал то в уме, то на пальцах дни и недели, потом тряс головой и начинал считать сначала, но наконец, произнёс:

— Лун так сорок, может, чуть больше. Здесь, когда холода приходят, хоть ложись и просись в мир нави, так тяжело! С моря ветер такой студёный, что никакой огонь надолго не спасёт, а как листопады начинаются, так меня сны мучают… О том, что случилось.

Михаилу тем временем не с кем было вести долгие разговоры — устав бродить возле берега, он углубился в дебри. Вокруг висела серебристая борода мха, источавшие мягкий желтоватый свет ягодки и грибы помогали не зацепиться ни за что во мраке, постепенно становившемся всё более непроглядным. К счастью, набрать веток и коры для костра здесь было проще пареной репы — учёный только и успевал, что нагибаться за очередной толстой веткой или старой, успевшей раскрыться, сосновой шишкой. Вскоре, его самого уже стало сложно разглядеть за горой топлива для будущего костра.

Когда Михаил вернулся из леса, Велимир и Благослава уже принесли немного вяленого мяса, два больших бобровых хвоста, полбочки ягод и моток верёвки — видно, для того, чтобы сделать самодельную удочку.

— О, сколько веток! — радостно воскликнул Велимир, — Будет из чего костёр сделать! Оставьте мне несколько шишек — они, если просмоленные, не тонут — сгодятся на поплавки!

— А Всеволод где? Его кто-нибудь видел? — поинтересовался Крестоплавский, опуская свою ношу на землю.

— Он пошёл округу смотреть, может, здесь есть какие-нибудь ещё люди? Если бы удалось найти здесь их поселение, там могла найтись лодка или полезные для нас ресурсы. На худой конец, можно было бы узнать, куда нас занесло!

Тем временем Всеволод более-менее наладил контакт со Строжичем.

— Я вообще, потомственный, так-то, у нашей семьи особые умения были. Мой пращур с тысячу лет назад, странствовал в этих местах. Свитки оставил, поэтому наш род знает о том, что он пережил. Однажды он набрёл на врата в другой мир, вот так, просто, шёл одним днём, шёл, а потом глядь — и увидел врата пылающие не знаю, в какой мир попал, он не любил рассказывать. Про то, какие там видел премудрости писал мало — рассказывал вот, допустим, что там времени нет, — Строжич потянулся к помятому котелку, покрытому слоем копоти и помешал бурлящую в нём похлёбку, источавшую запах овощей и трав.

— Это как же так — нет времени? — не понял Всеволод, — Оно всегда есть — вот сейчас, например — сейчас, а завтра будет завтра, новый день!

— Нет, там время идёт, ну, день, имею в виду! Но там… как бы объяснить? Вот коня себе представляешь?

Рыжий кивнул. В его воображении тут же возник мускулистый чёрный конь, вставший на дыбы и почему-то выдохнувший струю пламени.

— Вот, а теперь представь, что конь покрыт бронёй, блестит и ревёт! И скачет так, что его ни одна живая душа догнать не может! А ежели он беду какую чует, так подпрыгивает и взлетает птицей в небо!

Конь из воображения Всеволода сделал примерно то же самое, только свернувшись в шар и лопнув с хлопком. Не мог парень, пусть даже и проживший много лет в крупном городе, такого себе представить.

— Вот, поговаривали, что когда-нибудь, через много-много лет, живые кони будут без надобности, а вот эти страшилища всё заполонят кругом! Будут, как горынычи поганые, чадить дымом и люд поедать, а потом выплёвывать!

Рыжий хотел было сказать, что не хотелось ему на ночь глядя такое выслушивать, чтобы спать крепче, но воспитание не позволило ему старшего рассказчика перебить. К тому же, как знать, вдруг он всё же закончит рассказывать сказки и выдаст что-нибудь полезное?

А Строжич продолжал, и судя по всему, странности только начинались, а он перепутал правду с кривдой от жизни вдали от людей.

— Железное чудище вместо коня — тьфу! Вот представь — у тебя живой скакун, тёплой мордой в руку тычет, слушает тебя, пусть и не говорит по-людски, но всю дорогу с тобой тяготы делит, помогает! А этот что? Съел — исторг! Чур! А после того, как пращур мой обратно вернулся, да дар в себе открыл, так вообще стряслось с ним нехорошее — возомнил он, что увидел того, кто у наших богов главный, и даже описал некоторые диковины, какие успел там увидеть!

Слово «там» Строжич произнёс с таким трепетом, что Всеволод непроизвольно отпрянул.

— Там кувшин из хрусталя, а в нём смола летает и светится, как наши светила — красным, и напиток льётся — выпьешь кружку — и такую силу возьмёшь, что сам творцом станешь! Две выпьешь — уснёшь крепким сном и такое увидишь, что глаза впредь закрывать побоишься!

Тут уж Всеволод не выдержал и спросил:

— Если всё же мы уплывём, вы поплывёте с нами?

— Если вы вернётесь в тот проклятый город, я предпочту прыгнуть в морскую пучину, но не сойду на его берег. Ни в жизнь! В записях моего пращура написано, кем и как создавался белокаменный град, и какая судьба ему уготована.

Дальнейшие расспросы прервал донёсшийся издалека знакомый голос:

— Во-о-о-ло, ты куда пропал? Отзовись!

— Это за мной идут! — обрадовался собеседник Строжича, поднимая руки. Зажатая в одной из них ложка выплеснула остатки еды на порты, но рыжий не обратил никакого внимания, окрылённый радостью, — Э — э — хей, мы здесь!

Строжич неодобрительно покачал головой.

Его услышали — послышался топот бегущих ног, с каждым мгновением становившийся всё громче. Запутывающийся в новой одежде, подобранной в обломках судна, скакал по ухабам Михаил, за которым, стараясь не отставать, торопились новые знакомые.

— Вот, нашлась пропажа! — воскликнул Крестоплавский, только затем обнаружив, что Всеволод не один, — Здравствуйте! Вы здесь живёте?

— Можно и так сказать, поневоле! — кивнул Строжич. Представившись, он пригласил проследовать за ним и посмотреть, куда команду вынесло в бою с костяноголовой рыбиной.

— Но сперва подкрепиться? — с надеждой поинтересовался Всеволод, чувствуя, как сосущее ощущение в желудке напоминает о себе всё настойчивее.

— У нас только одна рыба, хотя думаем, её хватит на всех? — Велимир развернул самодельный мешок из парусины и бечёвки — тёмный по цвету, тот сливался с одеждой в сумерках и был практически невидим. Тем разительнее оказался контраст с ним рыбьей чешуи, вспыхнувшей, как самоцветы.

Такой странной рыбы Михаил никогда не видел. В ней явно было что-то от щуки, но расписанные узорами плавники совсем не походили на щучьи, а выпирающие на боках кости, хоть улов сложно было назвать тощим, вообще роднили рыбину с чем-то инопланетным. Вполне вероятно, что если он выберется отсюда и найдёт способ построить проход между эпохами, сюда с большим удовольствием нагрянут зоологи всех мастей, чтобы описать всех необычных обитателей, каких только смогут найти.

Рыбину решено было зажарить на углях. На вкус (хотя, может, так показалось только после половины дня без еды) она оказалась лучше, чем вообще всё, что Михаил пробовал до этого в жизни. Тающее мясо, даже лишённое соли и трав, было нарасхват, пятеро людей, сидевших у костра, расправились с ужином и стали интересоваться, где можно устроиться на ночлег. Тогда Строжич повёл гостей к себе.

Вскоре берега видно не стало — если не знать, как именно команда оказалась посреди песчано-каменного нигде, то ни одна душа не подумала бы, что где-то поблизости есть море. Чащоба тянулась только в одну сторону этой новой земли, в другую же уходили пустоши с редкой травой, сновавшими под ногами пёстрыми ящерицами, да гревшимися на камнях змеями — судя по треугольным головкам, ядовитыми. Строжич предупредил смотреть под ноги чтобы не наступить ни на одну, Велимир ступал осторожно, словно подкрадывавшийся к добыче кот, неся на руках Благославу, а сталкивавшиеся со Змоком странники только улыбались, смотря, как вслед им лениво поднимаются крошечные головки с глазами-бусинками.

— Уж лучше они, чем любитель черепов в дуплах деревьев! — Всеволода передёрнуло.

Все, кроме Михаила, бросили на него недоумевающие взгляды. Поняв, что сейчас начнутся неудобные вопросы, на которые не было желания отвечать, рыжий пояснил:

— Это легенда, мне в детстве рассказывали! Змей, живущий в черепе, там был!

— Сейчас дойдём до озера, за ним будет сруб — я живу там, — указал в сторону поблескивавшего на горизонте водоёма Строжич. Спустя совсем немного времени особо зоркие смогли разглядеть почти чёрные очертания постройки.

— А вы всю округу знаете? — спросила Благослава, — Здесь кто-нибудь есть, кроме вас? Другие жители?

— Сейчас я тут один, — признался знахарь, — Долго бродил, искал, может, кто поможет унести отсюда ноги, но последняя живая душа, окромя меня, конечно, тут жила очень давно. Следов много осталось, кладки находил, лук со стрелами, коровьи кости попадались, знамёна даже — а живых никого. Да и к лучшему это, как мне кажется.

— К лучшему? Но вы же искали людей? Вы надеялись жить здесь в одиночестве?

— Нет. Не всякий люд к добру, этот — точно. Я потом много нашёл…всякого. Если духом крепки, заходите в перелесок, что за моим срубом раскинулся. За ним будет пещера. Там капище, видимо, их, жителей этих. Не хочу даже знать, какой погани они там поклонялись, но плоти человечьей там сложено не счесть! Может, они и сами друг друга поели с голода, кто ж знает?

Рассказ, хоть и страшный, привлёк явно не то внимание, на какое рассчитывал Строжич. Судя по блеску в глазах Всеволода, тот уже вообразил, как находит в таинственной пещере несметные сокровища.

— А что ещё нашли, кроме костей? — поинтересовался Михаил, — Предметы быта? Идолы, оружие?

Понятно, что его больше всего интересовало, что магического можно отыскать в пещере. Может, там найдётся свиток с заклинанием, которое как скажешь — так окажешься где хочешь, и в каком времени пожелаешь.

— Может, и были, но я же не юродивый какой, чтобы хватать что-то из такого места! Это же как могильник! — в голосе Строжича послышался страх, смешанный с недоумением.

За разговорами постепенно компания дошла до сколоченного наспех сруба, где жил одиночка. Внушительные щели между брёвен заслоняли комья земли и травы, перевязанные измочаленными верёвками — как выяснилось, проку от них, если надо сохранять тепло и укрываться от ветра, весьма немного — понадобилось всего несколько минут, чтобы пришедшие начали ёжиться от ветра.

— Похоже, вы тут собирали всё, что выносило волнами на берег? — Благослава оглядывала внутреннее убранство сруба. Сказать, кому он принадлежал, если не знать хозяина, было нельзя — там всё соседствовало со всем — погнутый ящик, забитый рваниной, по-видимому, служившей Строжичу одеждой, опасно покачивался, если на него случайно облокотиться. Рядом, прямо на щербатом дощатом полу, внавалку расположились горшки — одни пустовали, другие заклеивала масса, наподобие сургуча, каким запечатывали письма. Вряд ли, здесь был настоящий сургуч, да и проглядывались в нём странные комки, словно бы пожёванные орехи или семечки.

— Что-то на берегу находил, что-то у этих забрал, чего добру-то пропадать?

Под «этими» знахарь явно имел в виду прежних жителей острова. По крайней мере, на некоторой утвари и в самом деле виднелись узоры, нехарактерные для виденных ранее земель.

— Интересный фолиант, — Крестоплавский потянулся к огромному тому, покоившемуся на грубо сколоченном столе. Открыв его, однако, он наткнулся на лужицы размытых чернил, а то, что ещё не потеряло форму, было написано на слишком древнем варианте языка, чтобы попаданец из другой эпохи понял смысл. Что единственное, несло для него хоть какой-то смысл — это изображения. Нарисованные от руки, они состояли из переплетения геометрически правильных диаграмм — кругов, столбцов и таких фигур, каким Михаил даже не знал названия.

Круги содержали внутри символы — к собственному удивлению, мужчина понял, что некоторые из обозначений ему знакомы — к примеру, круг с точкой посередине означал солнце, зеркальце Венеры, символ женского пола, только с рогами — знак Меркурия, полумесяц — Луна. Помимо символов, имелись в фолианте и рисунки — лев, нападающий на Солнце и разрывающий его длинными острыми когтями, при этом наполовину светило уже находилось в его пасти, поле с необычными красными цветами, над которыми летали человечки с крылышками.

Навряд ли это были феи и эльфы — они — порождения другой культуры. Но и цветы не напоминали ничего из того, что росло вокруг.

— Подобрал его неподалёку. Сам я ничего не понимаю в этих каракулях, что в словах, что в рисунках — но перед сном рассмотреть занятно, — подал голос Строжич.

Если бы Михаил полистал находку чуть более внимательно, он бы нашёл немало интересного — к примеру, зачёркнутые строки и исправленные аккуратным почерком сверху, но что сделано, то сделано — древний том вернулся на законное место на сколоченном столике.

— У меня есть небольшая каморка — можете там заночевать, — предложил знахарь.

Это было куда лучше, чем оставаться под открытым небом на поле, продуваемом всеми ветрами, но когда гости увидели, какой именно была предложенная комнатушка, мысли о сне снаружи перестали казаться такими уж нелепыми.

Ибо в срубе, который, как оказалось, уходил в землю задней стенкой, незанятое помещение сложно было назвать комнатой для четырёх человек. В лучшем случае, там могли разместиться двое, и то, только если спать они будут, вытянувшись по струнке.

— Вот, чувствуйте себя, как дома, — от Строжича это прозвучало скорее, как издёвка, но выбора практически не было, поэтому, поблагодарив, пришлецы принялись советоваться, как им разместиться.

Внезапно, Всеволод уступил своё место внутри сруба, сославшись на то, что когда впервые оказался в Зазнобограде, бывало, ночевал и на улице, спрятавшись от глаз городовых под мостом. При этом рыжий решил умолчать о том, что в тех местах под городом, где не было темницы, располагались каменные печи, которые топили, чтобы в зимние месяцы не намерзало слишком много льда и можно было ходить, не боясь упасть и заработать себе перелом. Во времена года без снега, печи, как поговаривал народ, использовались для казней неугодных посаднику лиц, если животные не доедали тела до конца. Жар от печей и помогал покорителю белокаменного города ночевать на улице, не замерзая. На берегу, куда его выбросило волею судьбы, таких «удобств» не было и в помине.

Михаил решил во что бы то ни стало, остаться на ночь в срубе. Человек, не привыкший к такому образу жизни, всегда возвращавшийся в тёплую кровать после рабочего дня (время, проведённое в новом мире не в счёт), с ужасом представлял себе, каково это — спать на земле, и какие твари могли заползти внутрь него, пока он видел сны. От такого по спине пробегал озноб, а мозг услужливо предлагал образы огромных муравьёв, пауков, жуков, почему-то аж с десятью лапами, и даже пчёл-людоедов, вроде тех, что пожрали бедолагу, не сумевшего пройти гречневые поля у городской стены.

Велимир решил совсем не спать — ночь он собирался потратить на поиски материалов для починки корабля. Ему не спать было не впервой — часто он попадал в свирепые ночные шторма, борясь с волнами и расползавшимися на полнебосвода молниями — когда ты отвечаешь за корабль, сон — последнее, о чём приходится думать. Благославу, как единственную девушку, было решено уложить хоть и в тесноте, зато не в обиде.

А ночной мрак становился всё страшнее…