Эпопея эпохи легенд

Глава 4. Просьба змея

За всё время странствования, Михаил ещё не видел нового знакомого таким испуганным — Всеволода бил колотун, он дрожал как осиновый лист, а на вопрос что случилось, твердил, что не стоило им со змеем связываться, ибо обрекает их гад хитрый на верную погибель.

— Ты чего боишься? — попытался, как мог, утешить его Михаил, — Бер — это же медв… я имею в виду, крупный зверь, тяжёлый, как он по такой грязи и змеиным норам сюда проберётся?

Учёный вовремя осёкся, вспомнив, что вряд ли здесь знают, что такое «медведь» — слово пришло значительно позже, но вот, почему, вспомнить никак не удавалось.

— Не произноси его имени! Он услышит и придёт!

— Не произносить слово «бер»? — поинтересовался Крестоплавский, — Прошу прощения, а как тогда назвать бурое, на четырёх лапах, косматое существо?

— Да, не произносить, уж лучше, «ком»! Там, откуда ты пришёл, кому первый блин на Комоедицу отдают? Вот так и называй его!

Михаил призадумался. Про блины он слышал только, что они бывают комом, то есть, первый блин никогда обычно не получался красивым, пышущим жаром и похожим на солнце, скорее его легко можно было спутать с непропечённым комком, вот отсюда и название. Про то, что первый блин в старину полагалось отдавать комам, то есть, медведям, он не слышал!

Но, как очень скоро выяснилось, назови бурого лесного обитателя хоть «комом», хоть «бером», хоть непривычным для этих краёв «медведем», мало что поменяется. Если уж уготована судьбой с ним встреча, зверь обязательно придёт.

Змок хитрым был царём. Отправив гостей своих за головой бера, знал он, насколько опасен будет их путь. Змеи, жившие в топях, без устали следили за тем, чтобы добытчики не свернули с пути. Помнил царь змей, с чего начиналась его охота до редкостей различных…

Много лет назад, там, где теперь Бурунные топи бурлили, стояла деревня, и жили в ней искусные змееловы. Самым старым, а посему и опытным среди них слыл поджарый да высокий Нелюб. Однажды прознал он, что по деревне змей опасный ползает, скот ядом травит, да кровь тёплую пьёт из ещё живых тел. Решился тогда змеелов старый изловить эту напасть. Взял он короб из коры крепкой, съестного в дорогу и пошёл к реке, что за деревней начиналась. Поговаривал народ, что там, на реке этой, звавшейся Горень-рекою, логово змеиное было, откуда гад кровососущий приползал.

На берег Горень-реки постепенно опускались вечерние сумерки. Тихо, так что ни одна травинка не шелохнулась, вышел змеелов Нелюб на излучину. Увидал он тогда, что берега уже кишели змеями, от мала до велика. Схватил старец посох, орлиной головой увенчанный, что сам вырезал из ствола ели смолистой, да и наловил гадов полон короб. Шипели они, видно, проклятия ему посылая, и вот, среди высокой травы приметил Нелюб маленькую зелёную, почти неприметную, змейку. Опёрся он на посох, наклонился, чтобы лучше её рассмотреть, а змея вдруг промолвила человечьим голосом:

— Не губи меня, старец, я — простой гад речной, умысла дурного не имею. Ежели пощадишь меня, поведаю тебе об острове далёком, комом обойдённом, кречетом окружённый, надёжной силою из моря-океана поднятом. Отправляйся туда, и найдёшь ты то, чего жаждет твоя душа. Там деревья железные самоцветами алыми сочатся, золото с дубов-великанов спадает звонкое, по лугам бескрайним кони быстроногие скачут, а в теремах, что крепче камня любого, девки красные дожидаются. Дойди туда, и всё это твоим навеки будет, да только знай, что остров этот непростой — ведёт к нему дорога, как волос тонкая, как лезвие, острая, пойдёшь неспешно — она ноги твои до кости рассечёт, пойдёшь быстро — унесёт тебя океан бурный, отобедает рыба-кит, да и выплюнет остов твой в волну пенную.

Прислушался Нелюб, да и смекнул, что драгоценностей, которые на далёком острове покоятся, хватит, чтобы безбедно жить-поживать много лет. Снарядился он тогда в долгий путь. Шёл змеелов много лун, питался дикими травами да зверем лесным, пока не дошёл до берега синего моря. Вдруг видит — а на водной глади дорожка мерцает, тонкая, как волосок. Ступил тогда на неё Нелюб, и правда — удержала его воды морские, не дали пойти на дно! Вспомнил он наказ змеев, чтобы не медлил он, да и быстро не ступал, а ноги уж жжёт тропа тонкая, всё глубже в лапти врезается!

Долгой тропа через море-океан оказалась. Волны гневались, набрасываясь на Нелюба, точно чёрные люты. Алая тягучая кровь падала в воду, но старец продолжал идти, пока не оказался на большом острове. Там его встретили три зверя — рысь лесная, ком могучий да серый волк.

— Чей будешь, старче? — спросила рысь.

Рассказал ей Нелюб, что искал он остров, змеей указанный, богатствами полный. Удивились звери, и поведали о том, что остров этот гиблый, и что сотворил его небесный дракон, змию подобный. И что стоило неосторожному страннику пройти по тонкой морской дороге, как она исчезнет, словно её и не было, а путь назад не каждое судно выдержит…

Сосна оказалась очень большой, чтобы дотянуться до дупла, понадобилось карабкаться по стволу, сдирая кожу с рук. Всеволод, как более лёгкий, стоял на плечах Михаила и старался вытащить из дупла череп медведя. Острые зубы вонзались в кожу, на клыках уже виднелась размазанная кровь, отчего чудилось, что дух бера продолжает и после гибели охотиться.

Череп вытаскивался очень медленно и неохотно, сосна словно бы не хотела отдавать страшный клад, ставший за много лет с ней одним целым.

Слышался треск коры, вот из дупла уже показалась наружу морда, но внезапно Всеволод почувствовал, что падает. Вины Михаила, обещавшего поддерживать друга, в этом не было — мужчина сам упал в грязь, потеряв равновесие.

Сильный подземный толчок заставил насторожиться. Да, в Бурунных топях водились громадные змеи, но они ползали по тоннелям, плавно и осторожно, не вызывая никаких толчков. А тут словно бы кто-то крупный и неуклюжий с силой стремился вырваться из-под земли.

Если судить по силе, с какой трясло землю, этот кто-то сильно превосходил в размерах всех виденных здесь полозов!

С ужасом в глазах Михаил наблюдал, как дерево, явно прожившее больше сотни лет, вылезает из бурлящей грязи. Мощные корни, напоминавшие шеи драконов, вздымались всё выше, и то, что открывалось взору, пугало больше, чем любая ядовитая змея.

В нос ударил запах звериной шкуры, смрад гнилого мяса и перегноя. Сосновые корни обвивали тушу настолько большого медведя, что тот мог бы дать фору слону. Тело зверя покрывали раны и язвы, однако вместо крови из них изливался тусклый синеватый свет. Точно такой же исходил из левой глазницы — в правой ещё сохранился заплывший гноем глаз, хотя в условиях болота это казалось невозможным. Покрытые грязевой коркой изогнутые когти запросто могли бы пропороть даже металл, если бы он каким-то образом сюда попал.

А уж с какой лёгкостью восставшее из мира нави чудовище разорвало бы вторгнувшихся в его владения людей, и думать не хотелось.

Отряхнувшись, зверь медленным шагом двинулся на Всеволода, судорожно сжимавшего в руках страшную находку.

— Го…го…говорил же, нельзя упоминать бера, он услышит и придёт, даже из мира нави! Помогите!

Крестоплавский не понимал, что делает. Нашарив в грязи упавшую с сосны шишку, он запустил ею в голову чудовища. Раздался глухой стук — импровизированный «снаряд» попал точно в цель. Массивная голова медленно, словно в замедленной съёмке, повернулась. Казалось, бер-исполин разглядывал Михаила с интересом — кто этот лилипут, который посмел кинуть в него шишку? Разорвать!

Подземное змеиное царство содрогалось под лапами могучего медведя. Изображавшая опоясывающего гору Уробороса мозаика сыпалась с потолка, словно колкий дождь. Змок поднял голову и злобно прошипел подданным, чтобы они посмотрели, в чём дело.

А посмотреть было на что — одним ударом медведь с сосной на спине поднял грязевую волну с камешками, мелкими ящерками, тиной и змеиными костями. Она сбила с ног Михаила, и тот с ужасом осознал, что начинает тонуть. Теперь он уже жаждал того, чтобы змеи приползли и вытащили его.

Всеволод почувствовал, как тело само собой начинает обороняться — вот, он только увидел, как в бою от сосны отламывается толстый сук, а вот — уже хватает его и бежит наперерез восставшему из мёртвых медведю. С хрустом и бульканьем находка входит ему в бок.

Бер взревел, не столько от боли, сколько от ярости. Поднявшись на задние лапы, он крутанулся вокруг своей оси, заставив рыжего разжать руки и отлететь в сторону.

Из жижи под лапами высунулась треугольная змеиная голова. Блестящее, в разводах грязи тело полоза оплетало медвежьи лапы, тянуло грузное тулово вниз. Неподалёку выползли ещё пять змей и вместе накинулись на косолапого. Тот взревел и попытался высвободиться, но крепкие тела лишали возможности двигаться.

С трудом вставший после падения Всеволод подхватил выроненный череп и заметил, что к нему ползёт змея. Заметив искомую вещь в его руках, она будто бы еле заметно кивнула и повернулась в сторону разверстой норы. Рыжий подмигнул змее, а затем прыгнул в сырую мглу.

Михаил не стал дожидаться, пока громадный израненный и очень злой медведь высвободится из объятий подданных Змока. Проскользнув в первую попавшуюся нору, он полетел вниз по крутому подземному спуску.

Усталые и грязные, охотники за черепом стояли в освещённом змеиными чарами зале. По обеим сторонам от них вытянулись снизу вверх, полозы.

— Добыли ли вы мне главу берову? — спросил Змок, растягиваясь на троне.

— Добыли. Возьми же её, царь змеиный! — Всеволод протянул череп змею.

— Хвала вам, искатели. За службу бравую дарую чешую вам змиеву!

Протянул Змок ладонь, и сверкнула в ней лазурная переливчатая чешуйка.

— Силу она дарует, что всяк щупл враз сделается умелей ратника любого!

Михаил взял дар змея, поблагодарил и спрятал в рукаве.

— Ступайте с миром, и лихом не поминайте, мирные мы создания! — напутствовал змей.

Покинув зелёный подземный дворец, двое направились в сторону белокаменного города, надеясь, что больше не встретят на пути никаких испытаний…