Эпопея эпохи легенд

Глава 2. Легенда о четырёх покровителях

Зазнобоград остался позади. Впереди простирались поля, жужжали похожие на мохнатые бочонки шмели. Цветы с яркими головками постепенно закрывались в бутоны, покачивавшиеся на ветру.

И всё же, идти было боязно. Кто знает, какие ещё нестыковки с древностью могут таиться в лесу? А за ним?

Первый неприятный сюрприз поджидал идущих уже посреди поля — идти стало практически невозможно — каждый шаг давался с таким трудом, будто к ногам кто-то привязал огромные валуны. Цветущая гречиха росла всё гуще, приходилось тратить драгоценные силы на то, чтобы раздвигать её и делать шаги.

— Проклятое поле, — отозвался Всеволод, — В лесу легче будет, там ягоды знаешь, какую силу дают? Ежели медведь на нас выскочит, мы его одним ударом оземь сразим!

Михаил покачал головой. Он не стал спрашивать, почему же его новый знакомый тогда не съел эти чудо-ягоды и не победил разбойников, которые якобы, его побили?

Может, потому, что их и не было? А впереди ждёт, к примеру, жертвенный камень, на котором он — жертва для высших сил?

Жаль, после прогулки через поле придётся долго лежать пластом, в ожидании, когда не то, что силы вернутся, а когда вообще можно будет сделать что-то более полезное, чем просто пошевелить пальцем!

Как будто обычного зачарованного поля было мало, местная природа решила преподнести ещё один неприятный сюрприз — незаметно всё вокруг скрылось в сером тумане. Сперва тонкий, как кисея барышни, он становился всё гуще, пока не пришлось идти буквально на ощупь. Пройдя ещё немного, Михаил зацепился за что-то и упал, выставив руки вперёд. Пальцы нащупали что-то тонкое и твёрдое. Поднявшись на ноги, он обнаружил, что находка довольно лёгкая, но что это такое, пока рассмотреть не удавалось.

Всеволода ужалил шмель, когда он неосторожно ухватился за какое-то растение.

— Как думаешь, мы идём правильно? — поинтересовался Михаил, — Мне уже кажется, что мы бродим тут вечность!

— Главное, не сворачивай никуда! Смотри, видишь, туман впереди немного более тёмный? Это хорошо, значит, впереди уже лес! Осталось немного!

И правда — стоило отвоевать у проклятого одичалого поля ещё несколько пядей, как в нос ударил запах хвои, туман осел, а истраченные силы вернулись одним махом так, что захотелось бегать, прыгать, махать руками, как одержимый, но Крестоплавский сдержался — ибо несолидно.

Зато теперь, когда не стало тумана, можно было сколько угодно рассматривать то, что попалось на поле.

Два начисто обглоданных ребра. Кое-где на костях виднелись тонкие отметины, словно от зубов, но у кого они могут быть настолько мелкими, чтобы походить на точки, непонятно.

— Чего смотришь? Кости это человечьи, — произнёс Всеволод, словно с усмешкой — У тебя внутри такие же! Не всем дано живыми перейти через поле близ Зазнобограда, говорил же, тут гиблая земля! Выбился из сил, упал, преставился. Пчёлы быстро пожрут, одни кости останутся! Пошли в лес, там ещё интереснее! Там Алатырь-камень!

Попаданец сперва хотел выкинуть в сторону страшную находку, но потом всё же аккуратно положил её возле тропинки, ведущей в лес.

Встающее солнце бледно освещало сплетённые кроны деревьев, похожие на изъеденный молью зелёный ковёр. По стволам сновали муравьи, а из травы тут и там торчали шляпки ядовитых грибов. Ещё никогда Крестоплавский не видел, чтобы мухоморы, поганки и свинушки, и ещё масса грибов разных форм и расцветок, росли настолько кучно, и чтобы между ними не попадался ни один съедобный гриб, даже самый завалящий!

— Смотри, сколько ядовитых грибов! — произнёс он, обращая внимание собеседника на то, что росло у них под ногами.

— Ага, тут земля особенная, она рождает ядовитые грибы охапками! Столько земли пропадает! Тут и ягоды, в основном, опасные — вот иргу знаешь? ягода-то вкусная, только в этом лесу она на некоторых кустах стала горькой и ядовитой — съешь такую — никакой лечебный сбор не спасёт! А вот этот гриб видишь? Коричневый, в белых пятнах? Это — олений гриб, вроде, безвредный, кто умеет готовить, рассказывал! Но на этой земле я и его бы тронуть не осмелился!

Указанный гриб, и правда, выглядел весьма аппетитно, но путники двинулись дальше.

Несмотря на то, что Михаил всегда был ребёнком бетонных джунглей, родители часто отправляли его в деревню, где дед, больше похожий на вылезшего из берлоги косматого медведя в рыбацкой жилетке со множеством карманов, часто водил его в лес и показывал, какие бывают растения и грибы, как отличать зверей по следам, помёту, когда в лес лучше вообще не ходить, если нет желания познакомиться с трубящим лосем. Это дед рассказывал, что можно взять неизвестный гриб, положить его в воду вместе с луковицей и посмотреть — если та посинеет, грибы можно смело отправлять на помойку. Ещё можно было лизнуть ножку свежесорванного гриба — если во рту становилось горько, значит, как бы ни старался ядовитый притвориться съедобным, у него не получилось. И про перевоспитание улья диких пчёл домашней маткой, и как делать поделки из высушенного репейника.

За разговорами мужчины не обратили внимания, насколько быстро лес превратился в дикий непролазный лабиринт. Почва под ногами пружинила, покрытая тёмным мхом. Жирная, блестящая жаба выскочила из куста волчьей ягоды почти под ноги идущим.

— Ещё немного, и дойдём! — пообещал Всеволод, — Я уже узнаю вот эту тропинку!

Где рыжий охотник за мифическим камнем увидел среди стволов, крапивы и камней тропинку, оставалось за гранью понимания — по проходимости лес оказался немногим лучше поля, спасибо хоть, силы не отнимал!

Неудивительно, что искомый камень Михаил сперва принял за поросшую мхом кочку, и едва не переступил, благо его остановил громкий вскрик на весь лес:

— Вот он! Вот, смотри, не правда ли, он стоил того, чтобы идти за ним за тридевять земель? Камень, повелевающий временем! Урожаями! С его помощью можно будет навсегда забыть о долгих лютых зимах! И о голоде! И даже о смерти!

Из уст Всеволода ещё долго мог бы изливаться бурный поток слов, если бы Михаил его не прервал:

— Так, послушай лучше, что дальше делать? Камень мы нашли, разбойников не встретили, хотя я был уверен, что они здесь днём и ночью стерегут, времени в поле потеряли немерено, смотри, солнце встаёт, а выходили мы из города на закате. Камень надо выкопать и в город отнести? Если это так, то я сразу говорю, выкапывать я ничего не готов, у нас и лопаты-то нет!

— Не надо его выкапывать! На нём указано, как природой повелевать! Смотри!

Рыжий ткнул в поверхность камня, наспех расчищенную от мха. На ней красовались вырезанные грубыми чертами четыре символа вокруг башни, сложенной из камней, немного меньше того, что лежал в лесу.

— Вижу, но не понимаю, что дальше. Натаскать валунов из леса, поставить друг на друга, а потом сплясать вокруг неё ритуальный танец? Я на твоём месте не ввязывался в то, что имеет отношение к магии! Слышал, что белая магия — это очень условная штука — есть только чёрная и серая, потому что в течение жизни вмешиваться силой нельзя!

— Можно! — упрямо ответил Всеволод, — Это просто так говорят, чтобы народ пугать, и чтобы меньше людей умело пользоваться магией! Ими править проще, понимаешь?

С этим поспорить было сложно.

— А ты знаешь, что значат эти символы? — Михаил с большим интересом рассматривал выбитые в камне линии, пытаясь уловить взаимосвязь между рисунками. Вот четыре девушки взялись за руки, словно водят хоровод, вот фигура раскинула руки над чем-то, наподобие костра. В третьем рисунке, пусть и очень схематично, но угадывался округлый зубастый волк, более толстая линия, начинавшаяся с середины его бока, уходила куда-то в заросли мха.

Мощный рывок обнажил недостающую часть волчьего рисунка. То, что там изображалось, крайне удивило обоих.

— Волк стал конём? — почесал в затылке Всеволод, — Почто ж его заместо коня в сани впрягли?

— А ты не видишь ещё одну важную часть? Присмотрись, — предложил Крестоплавский.

Всеволод тщательно рассмотрел рисунок, даже обошёл камень по кругу, приглядываясь к тому, что на нём было изображено. Волк вёз в санях наездника с острыми ушами, изображёнными точно так же, как и уши запряжённого животного.

— О, так у этого, в санях, тоже морда волчья! А мне говорили, оборотней не бывает! А вот этот кто?

Третий знак изображал что-то сгорбленное с множеством отростков. Михаил принял это сперва за паука, но затем подумал, что для восьми лап отростков явно многовато, да и расположены они совсем не как паучьи лапы! Это скорее напоминало рога, только почему-то шедшие в два яруса, один почти точно над другим.

Присмотревшись внимательнее, учёный, наконец, понял, что это не рога двойные, а два существа, сидящих одно на другом.

— Тоже, наездник, на ком, пока понять не могу, то ли козёл, то ли олень, то ли…Лось, наверное! Да, крупный слишком! И оба они, с наездником, сохатые!

— И что с этим делать?

— Не знаю, но думаю, их здесь не просто так вырезали! Слушай, у вас тут есть кто-нибудь, ведун, или, может, книга какая, где говорилось бы про Алатырь?

— Был свиток, в Зазнобограде, но его украли!

— Может, ещё где-то?

Всеволод призадумался. Было видно, что он уже знает ответ, и ему не очень нравится то, что надо будет сделать.

— Поговаривают, что в самом сердце чащи живёт ведьма, старая, как наша земля. Она видела, как действует Алатырь, знает, что на нём изображено. Но как до неё дойти, описано в свитках, недоступных простому люду.

— То есть, надо просто дойти до самой глубокой точки леса? Пошли, тогда, чем быстрее мы дойдём, тем скорее узнаем? — предложил Крестоплавский.

— Было бы хорошо, только у нас нет провизии, а идти придётся очень и очень далеко! — посетовал Всеволод. При этом от внимания Михаила ускользнул нехороший огонёк в глазах собеседника, — А идти назад надо через пчелиное поле, на котором мы свалимся без сил!

— А есть другой путь?

Наступило молчание. Наконец, рыжий сознался:

— Есть довольно опасный путь через Бурунные Топи, путь неблизкий, но всё же, это лучше, чем снова быть ужаленным! Вдобавок, там растут съедобные коренья и много клюквы, хоть какая-то пища, пока мы не вернулись в город!

— Дорогу покажешь?

— Конечно. Следуй за мной и пригнись, местные ели особенно колючи!

Стоило отойти от изрезанного мшистого камня, как из зарослей высунулись две головы, покрытых серыми капюшонами с искусной вышивкой.

— Не успели! Говорила же, надо было ползти быстрее! — досадно прошипела одна голова.

— Да как же быстрее, трава шелестит, нас бы услышали! Я итак, пока полз, покалечился! К тому же тут множество ядовитых гадов, одни жгучие жабы чего стоят! Стоит такой коснуться, кожу аж огнём жжёт!

— Остаётся надеяться, что они вернутся. Беззубый возомнил себя властителем времён года, что ж, пора показать ему, насколько опасными могут быть заблуждения. Одно дело травить байки среди собутыльников в зазнобоградском шалмане, и совсем другое — вмешиваться в суть мироздания. Ты, Мокей, сам-то помнишь, с чего началась история этого камня?

Мокей, тучный, парень с щетиной, торчащей так, будто его за подбородок драли все окрестные псы, кивнул, не сводя с камня глубоко посаженных глаз, наполненных благоговением и страхом.

— Давным-давно, когда земля только появилась из небытия, её окутывал зелёный туман. Он насытил землю первобытной силой, и она заполыхала огнём. Так опалённая земля породила почву, а из угасающего пламени вышла Горящая. Это была девица неземной красоты. Скучно стало ей на пустой земле, пригорюнилась она и пошла искать хоть какую-нибудь живую душу. Долго ли, коротко ли блуждала Горящая, да только не нашла она ничего живого. Тогда взяла она себя за косу, дёрнула, что есть мочи, да и бросила оземь. На том месте, куда волосы упали, пробилась первая на свете трава. Зацвела она, дала ягоды. Выросли ягоды наливные, упали на землю, и поднялись из них в неистовом танце три девки прекрасные. Многие лета спустя их за это так и прозвали — плясовницами. Куда бы ни ступали они, везде пробивалась трава, вырастали исполинские деревья. Вскоре вся земля стала душистым садом, да только слишком стало на ней деревьев много. Вытянули они из земли почти всю силу плодородную. Тогда взглянули девицы на свои сарафаны расшитые, да и сотворили по подобию узоров на них соха могучего, чтобы он траву лишнюю съел. Получился он чёрным, аки ночь, необузданным, как сама природа, вдобавок свойство имел доселе невиданное — исторгал он из себя такой студёный ветер, что на что бы он ни дохнул, всё тотчас снегом покрывалось.

Не было на древней земле такой силы, чтобы соха одолеть, в страхе он держал её обитателей. Три луны носился он по траве, а на их исходе решил сох дуб могучий повалить. Разбежался он, нагнул голову сохатую, да как ударит! Вошли рога в дуб, да там и остались.

Тогда проросли рога внутрь дуба, напитались живительной силой, а затем упали на снег, сохом оставленный. Явился из них старец. Огляделся он по сторонам, понял, какие бесчинства сох творит, да и решил его усмирить. Много дней и ночей выслеживал старец бестию, выкопал он яму посреди земли, заслонил её травой, сам схоронился за деревьями и стал ждать. И вот, увидал сох чёрный, что перед ним травяное раздолье, и снега не видать, да решил травы досыта наесться.

А старец не дремал, он из собственной бороды крепкий аркан плёл. Изготовил его, глядит — а зверь лютый уж всю траву с ямы пожрал, копытами вниз соскальзывает и ревёт, как северный ветер.

Выскочил тогда старец из-за дерева, схватил аркан крепкий, набросил на шею соха чёрного, а сам на спину запрыгнул.

— Ты, — молвил он, — я погляжу, зверь могучий, силы немерено, да вот только негоже землю бередить да траву студёным ветром гнуть! Лучше служи мне верой да правдою, будь мне скакуном могучим!

И склонил сох голову, напрягся и вылез из ямы. Побрели они прочь со старцем, а изо рва того появились первые звери да птицы, землёй порождённые. Заселили они всё, что могли, да так много их стало, что застонала земля, поднялись ветра свирепые, заполыхали огни дикие, народились из них змеи огненные, гады ползучие, да чудища лесные. Стали они бороться, дабы узнать, кому из них землёй править, да только не вышло ничего — гады в землю закапывались, в огонь уходили, птицы в небеса улетали, а от звериной сечи земля содрогалась так, что раскололась на много островов. Из самого большого острова родились рыбы-киты, а на те, что мельче, пришёл страшный мор. Остовы павших в бою зверей гнили, источали смород, всё живое губивший. Налетел тогда буран, завертелся, поднял смород, да надул его в шкуру люта. Напиталась шкура мраком да холодом, и стали по земле бродить стаи волчьи. Поели они остовы павших, и прошёл мор, словно бы его и не было.

Однако, до лада на земле дело не дошло. Первый на земле лют обернулся волколаком. Схватил волколак глыбу острую, примотал травами луговыми к дубине, и нарубил себе сани быстроходные. Запряг в них волков, что не смогли стать снеждью, и отправился по земле искать себе владения.

Шли годы. Поспорили тогда старец, волколак и девицы, кому из них верховодить среди лесов, гор и морей.

— Я, — промолвил старец, — соха усмирил, из моей ямы все звери вышли!

— А я первой на земле была, от меня трава родилась, — поспорила Горящая, — стало быть, мне быть главной!

— А мы твою траву по земле разнесли, без нас быть бы ей камнем бесплодным! — взбеленились девицы-плясовницы.

— А я, — проревел волколак, — нашу землю от мора спас, без меня не было бы уже ничего сущего! Кому, как не мне быть средь нас главным?

Сказал так, топнул оземь. Поднялся вихрь снежный, заслонил собою солнце. Погрузилась земля, льдом скованная, во мрак кромешный.

В ответ на это испустила Горящая пламя необузданное, обратилось оно Жар-птицею, да и растопило лёд. Разлились тогда озёра безбрежные, а по берегам запылали костры чадящие. Взвился дым от них до самого неба, стал зеленее травы, и вдруг послышался из него голос громоподобный:

— Дабы прекратить споры пламенные, да уберечь землю от гибели, дарую я каждому из вас по три луны для царствования. Тебе, волколак, быть отныне наречённым Волчарником, да править среди снега и мглы, раз ты бурю снежную поднял. Правь же снеждью. Тебе, дева Горящая, править опосля, над теплом весенним, да травы из земли, солнцем разморенной, поднимать. Вам, плясовницы, оставляю лето красное, полное ягод душистых, за то, что разнесли вы жизнь по всей земле, наказываю вам повелевать родом звериным. Тебе, старец, дикого соха укротивший, зваться отныне Можаем, и править осенней стужей, дождём, ветром и первым снегом. А уж когда наступит зима, тут уж всё заново начнётся! В знак лада меж вами, оставляю я Алатырь-камень, и у того, кто уговор нарушит, да править дольше положенного осмелится, заберёт камень силу!

— Вроде, ничего не забыл? — поинтересовался Мокей.

— Ничего важного точно. Но это только в легенде. Теперь же надо найти жрецов Алатыря и забрать у них магические амулеты, при помощи которых они почести воздают хранителям времён года. Тогда мы сможем сами управлять временами года так, как нам заблагорассудится. И Хранители не смогут нам помешать, потому что исчезнет их сила, растворится, как дым на ветру! А теперь — в путь!