Эр-Три

Глава 12. Антиаэрофобия-1

Работа моя мне нравилась всегда и нравится сейчас, но даже от самой любимой деятельности надо иногда отдыхать. Первый выходной на новом месте я, профессор Амлетссон, решил потратить с толком: съездить в ближайший крупный город, то есть — Мурманск.

В Мурманске меня ждало дело, и дело очень важное: пора было начинать то, ради чего я и согласился на безумно интересную, но очень уж сложную, поездку в СССР. Проще говоря, путь мой лежал к советскому доктору — лечиться.

Но сначала надо было найти не доктора, а девушку Анну Стогову.

- Если Вы, профессор, соберетесь куда-нибудь за пределы Проекта, во всяком случае, дальше, чем за пять сотен шагов от охраняемой территории, - администратор Наталья Бабаева поймала меня в столовой вечером первого же дня, и дала, таким образом, понять, что в курсе моей эскапады, - берите с собой Анну. Она тут не просто так, а конкретно для помощи Вам!

- И, заодно, для присмотра? - я посмотрел собеседнице прямо в глаза, имея во взгляде вопрос, невысказанный и неудобный.

- И, заодно, для присмотра, - нимало не смутившись, согласилась администратор.

Роль Анны, таким образом, проявилась более чем конкретно: помощник, гид, в меньшей степени, но все же — надзиратель. Однако, Наталья была права: совершенно не понимающему местных реалий мне действительно не стоило соваться в большой и незнакомый город совершенно без ассистента.

Девушка Анна Стогова, несмотря на утро выходной субботы, нашлась там же, где и все предыдущие дни — в спортзале. Теоретически считалось, что в выходной день всеобщая гимнастика обязательна не для всех, а только для дежурной смены, но на практике, этим утром я жал все те же мужские руки и кивал все тем же женским лицам.

Девушка Анна Стогова оказалась не одна: паче чаяния, вокруг нее ужиком увивался коллега, увидеть которого я ожидал меньше всего. Я встал поодаль и довернул в сторону коллег свои бархатные уши: не то, чтобы направил их прямо в нужную сторону, а так, чуть-чуть. Подумаешь, стоит себе псоглавец, и стоит. Может, думает о чем, о каком-нибудь своем собачьем деле.

Американский инженер всем своим видом представлял деятельное раскаяние: не начни я уже немного его понимать, мог действительно поверить в то, что извиняется он искренне. Девушка Анна Стогова, впрочем, была в своей обиде непреклонна: кремень, а не девушка. Говорили они по-британски: видимо, коммунист еще не настолько изучил советский язык для того, чтобы обсуждать столь сложные темы.

- Вам, товарищ Хьюстон, должно быть стыдно не за Вашу, якобы, оговорку, - интервалами, на выдохе, сообщала приседающая со штангой девушка. - Все Ваше поведение в тот день было откровенно вызывающим. Особенно мне не понравилось то, как Вы общаетесь с профессором!

- Анна, слушайте, но профессор Ваш тоже тот еще тип! - на этом моменте я, уже собравшийся было нарушить уединение этих двоих, решительно притормозил и даже вернулся на исходную. Послушать о том, что против меня имеет инженер, причем так, чтобы он не знал о моем присутствии, было, как минимум, интересно, как максимум — полезно.

Анна водрузила штангу на стойку и принялась делать наклоны. Американец, тем временем, продолжал, принимая молчание за знак согласия слушать.

- Он же бесконечно меня провоцирует! Он ведет себя, ведет, как…

- Как Вы? Так, как обычно ведете себя Вы? - девушка прекратила свои полезные упражнения, и воздвиглась во весь рост, румяная и прекрасная. - Вы же потому и беситесь, товарищ инженер, что профессор ненадолго показал, как именно Ваше обычное поведение ощущают окружающие. Вы постоянно всех провоцируете, неумно и пошло шутите, в конце концов, попросту нарываетесь на крепкую взбучку!

Судя по выражению лица, положению корпуса и громкости голоса — на Анну уже начали оглядываться другие ранние физкультурники — американец не просто нарывался, то есть, был в некоем процессе, а уже нарвался, и конкретно сейчас был готов получить кулаком в холеное лицо.

- Бойцы, по углам! - я ворвался в мизансцену в силах тяжких, вклиниваясь между спорщиками и разводя их руками. - Не хватало еще тут потасовку устроить, коллеги. И вообще, о чем спор? - сделал вид полного непонимания я.

- Ни о чем, - на голубом глазу заявил инженер. - Анна превратно поняла мое поведение. Решила, что я к ней пристаю, а я, как Вы, профессор, понимаете, этого не делаю.

- Отчего же? - я решил подыграть американцу и дать Анне время выдохнуть и собраться с мыслями. - Будь я лет на двадцать помоложе, и на столько же баллов менее волосат по Ферриману-Галлуэю, вполне мог бы и приударить. Впрочем…

- От того, профессор, что мы с Анной коллеги. Приударять за коллегами никак нельзя. Поэтому, пока Анна не решила сломать мне нос за приставания, которых не было и нет, я, пожалуй, удаляюсь. - И немедленно ретировался.

- Да он! Да я! - возмутилась девушка.

- Спокойно, Анна. Я все слышал, во всяком случае, с момента, как Вы начали его откровенно стыдить, - уши на моей мохнатой голове шевельнулись, немедленно привлекая внимание переводчицы, и, наоборот, отвлекая это же внимание от остроты текущей проблемы. - Видите, какие у меня уши? Представляете, какой, благодаря ушам, слух? Так что и не думайте переживать, я все прекрасно понимаю. Думаю, что такой уж он человек, главное, что специалист — просто отличный, уже был повод оценить. И вообще…

- Действительно, давайте сменим тему, раз уж нашего товарища не переделать, -внезапно согласилась девушка Анна Стогова. - Вы, профессор, искали меня по какому-то вопросу, или просто подошли поздороваться?

Глайдер шел на удивление ровно, держась лишь чуть-чуть выше, чем давешний экраноплан, но не над водой, а просто над ландшафтом: об этом, памятуя о моих особых отношениях с авиацией, отдельно попросила пилота девушка Анна Стогова. Пассажиров было немного: строго говоря, только мы двое, и салон, рассчитанный мест на десять, выглядел откровенно пустым.

Лететь в Мурманск решил, конечно, не я сам: будь моя воля, нипочем не стал бы подниматься на борт летательного средства, тем более — такого небольшого, несерьезного и не особо, если верить репутации, надежного.

Однако, вопреки опасениям, машина шла ровно и аккуратно. Никакой тряски, болтанки, фляттера и прочих опасных вибраций, приписываемых такой технике молвой, не ощущалось. Откровенно на высоте оказалась и звуковая изоляция: негромкий мерный гул, просачивающийся, все же, сквозь обшивку, не мешал разговаривать: ни мне, ни Анне ни разу не пришлось даже повысить голос.

- Профессор, у Вас сейчас вид человека, осужденного на казнь и помилованного в самый последний момент, - ловко подметила девушка Анна Стогова. - Это все из-за Вашей аэрофобии?

- Именно из-за нее, tovarisch. Боюсь летать, отчаянно боюсь, - сообщил я. - Высоты — не боюсь вовсе, дважды ходил в загон айсбергов. Эти ледяные горы бывают исполинскими и колоссальными, - я развел руки в стороны, как бы пытаясь обозначить габариты. - Загонщик же держит управляющие потоки на самой верхней площадке, часто еще и отбиваясь пинками от ледяных спектров, недовольных вторжением! И держать так приходится до пяти часов, пока глыба не выплывет из ледяного поля и не попадет в эфирную ловушку!

- А вот интересно, мы сейчас летим выше, чем бывает верхушка айсберга, или ниже? - пилот, до того, казалось, полностью поглощенный управлением, вдруг развернулся вместе с креслом, и решительно вступил в разговор. На британском он говорил понятно и даже аккуратно, очень правильно, но с каким-то акцентом, немного тягучим и прямо сейчас не опознаваемым.

- По всякому бывает, - вежливо ответил я. - Извините, а как мы сейчас, ну, летим? Вам же, наверное, нужно управлять?

Пилот улыбнулся, весело и со значением, и я вдруг подумал, что он, пилот, намного старше и умнее, чем выглядит.

- А вот, смотрите, - авиатор показал на толстенький округлый бочонок, занимающий, вместе с подставкой, место, на котором больше всего ожидался ложемент второго пилота. - Это автопилот модели А-9. Если я ничего не путаю, внутри органический дендромозг, поэтому с управлением справляется превосходно. Правда ведь, Девятыч?

Автопилот издал серию пиликающих звуков, и вдруг переключился на нормальную и понятную британскую речь.

- Уж получше некоторых, - слегка, как показалось, сварливо, ответило умное устройство. - Ни одной аварийной ситуации за три года эксплуатации, тогда как у этого вон… Автопилот, конечно, не мог точно указать — за отсутствием рук — кого конкретно имеет в виду, но речь, очевидно, шла о пилоте, - детство играет во всех местах. Что ни взлет, то штрафные баллы. Были бы у него старые, пластиковые prava на физическом носителе — точно говорю, проколов было бы больше, чем букв!

О том, зачем и откуда в пластиковом, видимо, документе, появляются проколы, я спрашивать не стал — было не очень удобно. Поэтому, в свойственной мне манере собачьей деликатности, вопрос я задал неудобный еще в большей степени.

- Зачем тогда за штурвалом этого глайдера вообще нужен живой человек?

- Требования инспекции безопасности воздушного движения, - без всякой обиды пояснил пилот. - Воздушное судно, больше двух пассажиров: должен быть живой пилот. На всякий случай, для принятия нестандартных решений. То, что сервис-профессиональные роботы, начиная с модели А-Три, практически живые, и даже имеют, в большинстве своем, гражданские права, ретроградами во внимание не принимается.

Слушать пилота оказалось неожиданно интересно: на проблему воздушного сообщения он имел свой, весьма отличный от официально одобряемого, взгляд. «Не влипнуть бы с такими беседами в ситуацию с местной тайной полицией» - подумалось мне в процессе. Впрочем, очень даже ровная реакция потенциального агента государственной безопасности, сиречь, девушки Анны Стоговой, несколько успокаивала.

Оказалось, что эксплуатация глайдера требует очень высокого расхода эфирных сил, если они универсальны, и среднего, если речь о высокой степени сродства с воздухом.

Что отвратительная репутация аэроглайдера на Западе связана с тем, что Маск, знаменитая семья техномагов, разрабатывала его универсальным, но что-то, в традиционной для себя манере, недоработала — как оказывалось примерно во всех случаях публично обсуждаемых их изделий.

Что именно поэтому чертежи, энергетические и материальные глифы, а также полный цикл производства аппарата и были проданы Союзу за бесценок. Что в Союзе, наконец, нашли решение оригинальным, и, слегка подправив под нужды народного хозяйства, поставили изделие на поток.

Это все было страшно интересно, но вызывало ровно один вопрос: как в Советском Союзе обошли требование высокого сродства пилота с эфиром воздуха?

Выяснилось, что никак.

- Высокая степень сродства с воздушным эфиром среди людей, действительно, встречается нечасто, - сообщил, в качестве пояснения, пилот. - Как правило, это редкие потомки удачных браков между людьми, с одной стороны, и сущностями полуматериальными, с другой: таковы, например, полумариды, потомки воздушных джиннов, или облачные эльфы, получающиеся после браков собственно эльфов и некоторых народов из числа детей богини Дану.

- Однако, в СССР эту проблему как-то решили? - я решил прояснить ситуацию до конца, или, по крайней мере, до той степени, до которой позволит моя, видимо, куратор.

- В Союзе, уважаемый товарищ, просто живет очень много эльфов. Например, вот я — как раз воздушный эглат. Хотите, покажу уши? - пилот потянулся к застежке шлема, но был решительно остановлен девушкой Анной Стоговой.

- Не надо, - сообщила она, - нарушать технику безопасности. Мы Вам и так верим, эльф Вы совершенно очевидный, уши эльфийские мы с профессором уже наблюдали неоднократно.

Пилот, оказавшийся полуэльфом (так вот откуда взялся немного тягучий, похожий на лапландский, акцент!), согласно пожал плечами, сообщил, что ему пора работать и отвернулся к консоли управления.

«Подумаешь, уши у него,» - вдруг решил я внутри себя. «У меня, может, тоже уши. И побольше, чем у отдельных представителей старших рас, да!»

Оказалось, что никто ни на кого не обиделся: то, что товарищ пилот отвернулся, действительно означало, что пришла пора взять управление на себя: глайдер немного клюнул носом, наклонился, и сквозь обтекаемую панорамную крышу машины стал виден гигантский атмосферный купол: мы почти прибыли в пункт назначения.

Купол, как оказалось, накрывал собой весь Мурманск. Еще оказалось, что купол этот неоднороден: с северной, нашей, стороны, он был слегка мутным и не до конца прозрачным.

- Эта часть купола, покамест, материальна. Из плексигласа или еще какого-то материала, легкого, прочного и прозрачного, - ответила девушка Анна Стогова на даже не заданный вопрос. - С той, южной, стороны, купол уже почти весь эфирный. У нас, кстати, будет возможность его рассмотреть: воздушный порт находится с другой стороны города, и мы летим именно туда!

Как бы повинуясь словам переводчицы, глайдер заложил глубокий вираж с приличным креном на правый борт. Я, по счастью и правилам, оказался пристегнут, и потому, вместо того, чтобы отправиться в недолгий полет по салону, только восхитился мастерством пилота: страшно не было совершенно, а было лихо и здорово.

Мы поднялись почти втрое выше. Пилот, почти не отвлекаясь от управления, немедленно объяснил, что делается это ради безопасности: на привычной уже мне высоте, оказывается, пролегают эстакады пригородных магнетопоездов, и влепиться случайно в один из них было бы крайне досадно.

Вскоре купол кончился: вернее, он стал, если не считать иногда пробегающих по поверхности разрядов статического эфира, полностью прозрачен. Видимо, мы уже перелетели из северной половины в южную часть, и я поразился тому, с какой, оказывается, огромной скоростью может летать эта невзрачная с виду машинка.

Еще, конечно, огромное уважение вызывало мастерство пилота: роскошное природное чутье давало мне понять, как громко звенит от напряжения эфирных нитей воздух. Маневры выполнялись довольно сложные и эфироемкие: видимо, советский пилот решил блеснуть перед мохнатым и зубастым иностранным гостем и его очаровательной спутницей.

Садились, действительно, в южной части.

- Диспетчер, на связи борт гэ двадцать один-эр-три! - пилот, конечно, говорил по-советски, но девушка Анна Стогова вспомнила, что она еще и переводчик, и принялась выполнять основные свои обязанности, сноровисто и понятно переводя воздушный диалог на британский язык. - Прошу разрешения на посадку согласно маршрутному листу! Лист передаю!

- Борт гэ двадцать один-эр-три! Диспетчерская лист приняла, посадку разрешаю, принимайте вектор раскрытия!

Перед нашим глайдером, зависшим, было, перед почти незаметной стеной купола, появился зримый просвет — как раз достаточный для того, чтобы пролезть такой небольшой машине, как наша.

И пролезли, и сели, аккуратно зайдя на одну из малых посадочных площадок авиапорта. Что характерно, страшно мне не было вовсе: вся моя, нежно лелеемая, аэрофобия, куда-то испарилась.

- Прибыли, можно отстегнуть ремни, - сообщил пилот очевидное. - Обратно летим в девятнадцать ноль: если опоздаете, пойдете пешком, на своих двоих.

- Я, уважаемый пилот, если не успею к отлету, не пойду, а побегу, и не на двух ногах, а на четырех. Девушку же… Посажу в санки!