Эр-Три

Глава 22. Несчастные случаи на производстве

Про падение в Яму я шутил совершенно зря.

В первый же день работы на Объекте останавливались трижды, по числу несчастных, нештатно спикировавших в темные глубины. Произошло это, кстати, несмотря даже на индоктринированную технику безопасности: видимо, доктрина не предусматривала почему-то откровенного идиотизма работников. Впрочем, работники эти, наверное, совсем уж идиотами не были, по крайней мере, наличия таковых на Объекте не предполагалось.

Мне, может быть, и не было бы никакого дела до всех этих бедолаг и их травм — кроме, конечно, проявления простого человеческого сочувствия — но случилось страшное, и случилось оно, разумеется, со мной.

В начальственный полевой кабинет, сразу же собранный из бытового вагончика с прозрачной стеной, смотрящей, отчего-то, куда угодно, но только не на сам Объект, первого из пострадавших занесли буквально через час после начала работ.

- Мы к Вам, профессор, и вот по какому делу, - неуместно улыбаясь, заявил дородный до полноты дворф, подставивший плечо едва ковыляющему коллеге. Сопровождающие очевидного пострадавшего, как и его разумный говорящий костыль, товарищи, дружно заулыбались, некоторые даже с трудом подавили откровенные смешки. Видимо, травматизм на работе тут считался чем-то смешным.

Мне как раз потребовался небольшой перерыв: несмотря на давешнюю браваду и заявление о том, что требуемый пересчет нужных методов работы с ледяной глыбой займет совсем немного времени, попотеть пришлось изрядно, работа была только начата, и завершение ее только предполагалось, скрытое в туманных далях рабочих перспектив.

Поэтому я встал из-за стола и указал на ряд металлических кресел, собранных в один удобный блок и прикрученных, зачем-то, сразу и к полу, и к стене вагончика.

- Пострадавшего на скамье размес-тить! - вырвалось у меня как-то само собой. В этот момент я, наверное, напоминал со стороны господина Улавссона, нашего инструктора по военно-морским делам. Или, по крайней мере, хотел бы напоминать. - По форме представиться! О происшествии доложить!

Травмированный, издав по пути несколько наигранный стон неизбывного страдания, был оперативно, но бережно сгружен на металлическое сиденье. Мощный дворф, исполнивший роль санитарного поезда, неожиданно вытянулся во фрунт и принялся поедать глазами неожиданное командование в моем лице.

- Подземного пограничного флота старшина второй статьи Адольф Татарин, товарищ командир! - четко, по военному, заявил опрашиваемый. - Докладываю: сегодня, в тринадцать двадцать две по местному времени, на вверенном мне участке Объекта произошло чэ-пэ, в ходе которого... - дворф внезапно осекся, посмотрел вокруг безумными глазами, и продолжил уже нормальным тоном. Стоять по стойке «смирно» он, при этом, отчего-то не перестал.

- Ну, в общем, вот этот - сообщил Татарин, очевидно имея в виду пострадавшего, - тальман второго разряда Борзов, вопреки инструкции, полез к Яме без страховочной сбруи и каски. И упал. В Яму.

- Как - в Яму? - ужаснулся я, причем не на плохо еще понимаемом советском, а прямо на родном языке Ледяного Острова, разом забыв, что меня попросту никто не поймет. - Она же глубокая! Он же убьется. Убился бы. Короче - как?

Дворф оказался полиглотом. Во всяком случае, он хорошо меня понял, и даже ответил - на смеси норска, свенска, данска, бритиша, и, кажется, верхнесаксонского диалекта, который мой друг Эдвин называет восточным словом «идиш». Отвечал он довольно пространно, при этом, умудряясь использовать короткие, будто из камня рубленные, фразы.

Выяснилось, что сетку безопасности я провидел совершенно правильно. Что сетка эта оказалась натянута на глубине четырех метров от края Ямы, в относительной ее, Ямы, глубине. Что натянули ее надежно, по-советски, и потому, вместо того, чтобы мягко принять пикирующего тальмана в свои страховочные объятия, она встала на пути падающего тела почти стеной. Что ценный специалист угодил правой ногой аккурат в один из узлов прочности, и, в общем, эту самую ногу подвернул. Что пострадавшего оперативно извлекли из Ямы, совсем ненадолго приостановив работы на участке, и теперь принесли ко мне, поскольку дальнейшее уже в ведении начальства, а самое очевидное начальство в округе – это именно профессор Амлетссон, то есть я.

Еще дворф, уже запутавшись в сложных северных падежах, сильно извинился (так и сказал: «сильно извиняюсь») за неуместный юмор в самом начале, и вслух порадовался за то, что европейский профессор, оказывается, служил в армии и поэтому точно не из «этих».

Каких именно «этих», я уточнять не стал, поскольку, во-первых, счел вопрос неуместным, и, во-вторых, уже и сам примерно догадался.

В общем, тальман Борзов получил некую доврачебную помощь (изрядно опустошив нашедшуюся в ящике стола малую аптечку), был передан с рук на руки явившемуся по звонку медицинскому брату, погружен на левиносилки и убыл в направлении медицинского пункта.

Я, сочтя себя достаточно уже отдохнувшим, вернулся за стол, наивно понадеявшись продолжить работу.

В дверь вагончика вновь постучались на третьей минуте продуктивного умственного труда.

Было бы смешно, если бы мне вообще нравились комедии положений, в которых любую шутку повторяют, на всякий случай, по два раза, но комедии такие я терпеть не мог, а шутка повторилась добуквенно. Еще один тальман, снова без страховки, опять подвернул ногу – только, ради разнообразия, приволок его не один могучий дворф, а сразу шестеро средней плюгавости гоблинов, технологично обряженных в монтажные пояса и оранжевые каски.

Следующий нечаянный пилот самого себя как аппарата тяжелее воздуха, ради разнообразия, упал в Яму не прямо с ее краю, а взобравшись предварительно на станину строящегося подъемного крана. По дороге пилот, не зная, видимо, о сетке, попытался отчаянным усилием ухватиться рукой за свисающий трос, но очень неудачно: и на весу не удержался, и руку, извините, сломал.

«Хорошо хоть, ногу не подвернул» - мрачно пошутил явившийся по вызову медбрат. - «А то у меня заморозка заканчивается».

Кроме того, быстро образовались и другие травмированные вместе с полученными травмами. В числе последних были богато представлены царапины, порезы, ушибы, удары электрическим током, ожоги термические и химические, и даже такая невероятная экзотика, как поражение стихийным пробоем в оплетке транспортного портала!

Всех этих несчастных несли, разумеется, ко мне, и всем я уделял толику внимания – просто потому, что больше уделить было нечего: аптечка закончилась уже на втором бедолаге.

Примерно через три часа я догадался: что-то пошло не так, и решил, исключительно порядку ради, уточнить: отчего всех этих травмированных доставляют в мой рабочий кабинет, он же — вагончик?

Ответ меня не порадовал. Оказалось, что в додревней инструкции, устаревшей и прямо замшелой, записано: контроль исполнения сотрудниками техники безопасности возложен на главного научного сотрудника производства, а им, по чистой случайности, оказался я сам.

Инструкцию, как объяснил мне ехидным тоном кто-то из младших коллег, писали в те годы, когда основным научным производством в стране была большая химия, и начальник научной части любого производства был, по совместительству, еще и главным инженером, ведущим технологом и основным администратором. Причины, по которым в нее внесли тот самый, неприятный лично для меня, пункт, давно канули в Лету, но коррективы в документ не внесли: приходилось исполнять.

Вообще, советская административная традиция значительно отличалась от нашей, привычной мне атлантической. Тем не менее, одно сходство все же имелось, и было оно настолько характерным, что иногда казалось: в основе всех известных инструкций, написанных и соблюдаемых по всему свету, лежала одна и та же воля, злая и любопытная.

Любопытство воли зримо заключалось в общей практике: наворотить взаимоисключающих параграфов и с интересом наблюдать, как эти мелкие людишки собираются выкручиваться.

Терпения моего хватило на три дня: за это время я детально вник в букву и дух злополучной инструкции, запросив, на всякий случай, нотариально заверенный ее перевод на британский язык, разобрался с ситуацией на Объекте и Проекте в целом, ситуации этой ужаснулся и понял: пора решительно действовать.

Точнее, я решил, что на одного меня такой ответственности много, и отправился делать то, чему советская бюрократия научила меня уже довольно успешно: объемную ответственность разделять.

Администратор Проекта, Наталья Бабаева, встретила меня с дежурной улыбкой и с несвойственным вечно позитивной русалке угрюмым настроением: направляясь в административное крыло, некий профессор успел сообщить начальству, о чем, собственно, пойдет речь.

- Дело даже не в том, Наталья, что мне не хочется всем этим заниматься, - сообщил я после дежурных расшаркиваний и предложения перейти к делу. - И даже не в том, что у меня нет на все это времени, и в контракте моем такой странной административной работы не было. Мне такую функцию просто не потянуть, знаете ли. И дело в том, что...

Оказалось, что волоокой сирене (кстати, не вздумайте называть русалку в глаза сиреной: это еще обиднее, чем определить исландца ледяным магом) вполне свойственна ироничность на грани ехидства и даже почти хамства.

- Я вижу нечто необычное, - перебила меня Наталья Бабаева. - Профессор Амлетссон нашел задачу, с которой не в состоянии справиться?

Слова администратора оказались тем более обидны, что были совершенно правдивы. Неуступчивый характер мой и привычка собачиться по любому вопросу, ставящему под сомнение мою профессиональную компетенцию, на Проекте были известны уже очень хорошо и практически каждому. Очень хотелось вздыбить шерсть и приподнять уголки губ в пародии на агрессивную улыбку, но я сдержался: в общении с начальством, да еще и при решении достаточно сложного вопроса такое поведение было бы, как минимум, неуместным.

- Дело в том, Наталья, - продолжил я прерванные администратором дозволенные речи, - что я, при всех моих неоспоримых достоинствах, не просто не травматолог, а даже и не врач! Все, что я могу сделать – зарегистрировать происшествие и попросить кого-то, кто недостаточно быстро бегает, помочь доставить пострадавшего на аэроплощадку для эвакуации. Штатный пилот Проекта, превратившийся за последние две недели в водителя санитарной машины, уже смотрит на меня волком, вовсю меня избегает, и скоро начнет огрызаться!

- Вообще-то, для этого у нас есть медпункт! - сообщила мне администратор. Я жизнерадостно осклабился и повел линию нападения дальше.

- У нас есть медпункт, верно. Только в нем дежурит единственный медбрат, он, при всем уважении, все же не врач, койка в медпункте всего одна, да и та, скорее, осмотровая кушетка. Набор медикаментов, специальная аппаратура, свод эфирных техник, в конце концов! - я вглядывался русалке куда-то в переносицу, искренне пытаясь разглядеть, издевается ли надо мной собеседница или и вправду не понимает, к чему я клоню.

Немного помолчали. Я молчал сдержанно и деловито, продолжая сверлить начальство, пусть и временное, взором. Начальство молчало растерянно и выжидающе, не делая даже попыток догадаться, чего я, собственно, он него, начальства, так скандально хочу.

«Да она же устала, как собака! Как комнатная собачка, пробежавшая чудовищные сто миль на коротеньких и слабых лапках!» - вдруг устыдился я.

- Наталья, все очень просто. Проекту нужен нормальный лазарет, коек, хотя бы, на десять, второй медбрат или даже фельдшер (я, кстати, удивился, когда узнал, что в Советской России подобный медицинский персонал называется этим германским словом), и, наконец, проекту нужен постоянный врач! - я перевел дух, и продолжил. - И, при всем моем уважении к товарищу Железо, врач специальности более приземленной, например, травматолог!

О том, что в некоторых случаях нужнее токсиколог, а в совсем редких – еще и нарколог, я разумно умолчал, предполагая, что с редкими случаями случайного отравления алкоголем справится и специалист по травмам. Следовало, правда, снабдить такого доктора нужной аппаратурой и медикаментами, эфирными и химическими.

Я ожидал чего угодно: вспышки начальственного негодования, новой порции убийственной иронии, обещания, наконец, заняться вопросом когда-нибудь потом, по факту появления времени и других ресурсов, но действительность актуальная оказалась куда неожиданнее ожидаемой.

Наталья Бабаева улыбнулась: не дежурной, набившей уже ментальную оскомину, формальной насквозь улыбкой, а как-то весело и по доброму, что твой индоктринолог или советский астронавт. Некая доля ехидства, при этом, в выражении начальственного лица сохранялась.

- Mea culpa, профессор! - щегольнула администратор знанием языка древних римлян. - Вам просто не успели сообщить. Или не сочли нужным, или не подумали, что Вам это будет интересно, пожалуй, в первую очередь. И время удачно совпало... - Наталья наматывала один слой загадки на другой, и я, профессор Амлетссон, вдруг показался себе личинкой тутового шелкопряда, из которой вот-вот готовилось вылупиться нечто совершенно иное, с жесткими крыльями, фасетчатыми глазами и тонким хоботком.

- Сейчас без двух минут полдень, - продолжила издеваться моя визави. Сядьте, пожалуйста, вон в то кресло, - взмах руки показал, в какое именно, - и немного подождите. Не думаю, что она опоздает.

Пересесть в кресло удалось за несколько – пятнадцать, что ли – секунд. Пересесть и обратиться во внимание.

Ровно в двенадцать часов дня по местному времени раздался уверенный стук в дверь. Если бы дело было где-нибудь в Европе, я бы заметил, что так стучатся полицейские, чиновники опеки или судебные приставы, в общем, те, кто в любом случае войдет в помещение, но проявляет остаточную служебную вежливость.

- Войдите! - сообщила Наталья Бабаева куда-то в сторону двери.

Вошедшая девушка средних лет – примерно тридцати или чуть меньше – оказалась орчанкой, правда, почему-то, не в ожидаемой военной или полицейской (то есть, конечно, ополченской) форме. Наоборот, светлое платье, перепоясанное кушаком из цветного газа и легкомысленные туфли на высоком каблуке создавали образ какой угодно, но не привычный для всех (в моих глазах) советских орков утилитарно-служебный.

Была она, опять же вопреки ожиданию, подтянутой до худобы, и очень, на универсальный человеческий вкус, красивой. Мелькнула даже мысль о том, что это какая-то актриса, и я даже видел ее в хорошем кино, но в каком именно, почему-то забыл.

- Здравствуйте! Рада Вас снова видеть! - Наталья Бабаева встала из-за стола, подошла ко вновь прибывшей, и крепко пожала немного зеленоватую руку.

- Профессор, – обратилась администратор уже ко мне. - Вот и решение практически половины наших с Вами проблем!

Я вежливо встал и почти куртуазно – насколько это возможно в моем мохнатом исполнении – склонился, имея в виду лизнуть руку вновьприбывшей актрисе.

Руку для поцелуя мне никто не подал. Наоборот, протянутая для явного рукопожатия тонкая ладонь оказалась неожиданно сильной – не до хруста костей, а так, в самый раз, обозначить некое условное равенство.

- Профессор Амлетсон? Здравствуйте. Рада знакомству, - небольшие белые клычки совершенно не портили несколько даже кинематографическую улыбку.

- С этого дня я - врач Проекта. Меня зовут Куяным, Куяным Тычканова.