Эр-Три

Глава 5. Перед пятым океаном.

Сразу из кафе мы перебрались в небольшую, но очень известную (и надежную этой своей известностью) контору поверенных. «Подписывать, конечно, лучше при лойере,» - я выдвинул мнение, друг мой удивительно быстро с ним согласился. - «Только лойер нужен проверенный, с иностранной лицензией, магическим доступом к Контрольной Палате, и ни в коем случае не гоблин».

Как раз такой надежный господин у нас на примете был: контора господина Теда и его сыновей находилась совсем неподалеку, близ Горбатого Рынка, палатками, киосками и капитальными строениями которого была сто лет назад застроена знаменитая Горбатая Гора.

Господина Теда, владельца странной для ирландца фамилии и еще более странных привычек (по словам знающих людей, в его конторе никогда не открывали днем окон, а вся мебель делалась строго из стали и камня), настоятельно рекомендовали юристы нашего богоспасаемого учебного заведения, правда, по несколько иному поводу: считалось, что поверенные этой конторы были отличным подспорьем при подписании сомнительных контрактов, и неоднократно разрушали кабальные сделки.

Здание бизнес-центра, на четвертом этаже которого скрывался искомый поверенный, особого доверия не вызывало. Оно, как и положено таким зданиям все последние полсотни лет, было по самую крышу завешено рекламами, рекламками и рекламищами: некоторые из них светились ярким неоном, другие, наоборот, выделялись бельмами давно выцветшей дешевой краски. Самые дорогие и надежные демонстрировали плоскую маголограмму, но таковых было всего несколько: конкретно три из, примерно, пяти десятков.

Вывески конторы поверенных «Тед и сыновья» среди дорогих и надежных не оказалось.

- Ты наверняка знаешь, что этот господин — не гоблин? - Эдвин одним движением сломал пополам одноразовую электропапиросу, и выбросил обломки в очень кстати случившуюся поблизости урну (именно возле урны мы и беседовали, не желая нарываться на мелкий, но неприятный штраф за курение в неположенном месте). - А то, если гоблин, так нам лучше пойти к кому-то из совсем своих, чтобы они были нам здоровы!

- Почему, - решил уточнить я, - ты думаешь, что он из ваших?

- Не из совсем наших, а из немножечко нет! - мой друг обвел ладонью панораму бизнес-центра, как бы замыкая увиденное в кадр воображаемого эловизора. - Посмотри, как оно ярко и плохо! Плюс фамилие твоего поверенного прямо намекает на то, что он какой-нибудь Тедник или даже Тедштейн!

- Дружище! - я посмотрел на Эда слегка укоризненно, - мы же с тобой договаривались, что между собой говорим на стандартном британском! Если ты не оставишь опять свои штучки, я перейду на местный гэллах или исландский портовый диалект, и тебе будет намного менее смешно, чем сейчас.

Эдвин действительно хихикал, будто услышав только что скабрезный анекдот.

- Знаешь, почему, - прерывистый смех - он не гоблин? Потому, что он тролль!

И действительно, самая крупная вывеска из имевшихся сообщала, что контора лойера Тедорадзе и его сыновей работает каждый день, кроме воскресенья, с 9 до 18 часов.

- Тедорадзе — кавказская фамилия. Не то, что белочеловеческая, в смысле, круглоголово-арменоидная, а примерно современных выходцев из Закавказья. - Эдвин, как и договаривались, перешел на британский, но ситуацию это сильно не исправило: из всего предложения я уверенно понял только предлоги и союзы.

- Кавказская фамилия, да еще настолько характерная, это или дворф, или тролль. Много ты знаешь дворфов-лойеров? - я отрицательно помотал мордой, и Эд продолжил: - вот и я — ни одного.

Внутри конторы оказалось светло (плотно закрытые ставни компенсировались яркими лампами дневного света), зелено (по всем углам стояли кадки с разного рода кустами и фикусами) и довольно уютно в целом. Представитель конторы встретил нас у входа.

- Тед-Мосли младший, партнер - отрекомендовался встречающий, огромного роста и массы клерк, затянутый в стильный серый костюм. То, что догадка моего друга оказалась верной, младший партнер подтверждал невероятными для человека габаритами, четкими и основательными движениями, и, наконец, похожим на каменный топор горбоносым лицом.

- Вы — один из сыновей? - восхищенно заинтересовался Эдвин.

- Скорее, внук, - уточнил клерк. Сыновья давно сидят по отдельным конторам, только дед…

- А сам господин Тедо… Теро… - мне и самому стало интересно. Клерк улыбнулся, добро и внимательно: сразу захотелось убежать, и, скуля, забиться под монументальный каменный стол.

- Не ломайте язык, сэр. Мы давно привыкли, что наша фамилия - Тед. К тому же, традиция. Почти все дедушкины потомки носят двойные фамилии по названиям местных семей, с которыми успели породниться. Дедушка же, - внук бросил короткий взгляд на эловотч - никогда не выходит к клиентам до позднего вечера.

- Нам на регистрацию международного рабочего контракта, - перешел к делу Эдвин. - Точнее, не прямо сразу нам, а конкретно вот ему.

Я спиной почувствовал давление воздуха: легкий, но упругий, ветерок, подталкивал меня в спину, побуждая сделать шаг вперед.

- Это я, господин младший партнер. Это мне нужен контракт. Только есть небольшой нюанс — этот контракт…

- С Советским Союзом, господин профессор? - продемонстрировал профессиональную осведомленность тролль. - Вы ведь — профессор Лодур Амлетссон? Дедушка предположил, что Вы явитесь именно к нам, такие сделки заключаются нечасто. Так что все документы контракта уже с полчаса на моем рабочем столе. Идемте. - Он указал монументальной рукой направление движения, и уточнил: - Кофе?

Договор и просмотрели, и пропечатали очень быстро: регистрация в Королевской Палате заняла, от силы, пять минут и стоила дюжину еврофунтов гербового сбора. Самое удобное и приятное было в том, что подпись, поставленная моей когтистой лапой на договоре, немедленно отобразилась на экземплярах, втором (у Заказчика) и контрольном (в недрах неведомой, но полезной, контролирующей организации). Таким образом, контракт вступил в действие. Да здравствует прогресс!

Стоял вопрос транспорта, и вариантов его решения было несколько.

Можно было плыть пароходом. Пароход выходил из одного из портов Британии, на выбор, до самой Британии ходил паром, до парома нужно было ехать на поезде. Пароход был, конечно, не пароход, а целый лайнер, огромный и комфортабельный: я читал отзывы. Лайнер этот удивительно долго плыл, или, как говорят моряки, шел, особенно по современным меркам, и все это время на нем было совершенно нечем заняться. «Нечем» это приобретало вид и габариты угрожающей скуки, особенно, с учетом того, что ни вкусно есть, ни допьяна пить мне пока было нельзя.

Можно было ехать поездом. Сначала, правда, опять же требовалось добраться до берега, и уже не британского, но французского: tunnel sous la Manche, торжественно открытый в середине девяностых (тогда я учился в исландской средней школе, и событие пропустил), столь же торжественно закрыли тремя десятками лет позже. Из Франции надо было ехать на поезде, то ли с пятью, то ли с шестью пересадками и десятком таможенных постов по дороге: еврофунт значительно пережил своего создателя и его второе детище — Евросоюз. К тому же, часть Европы была уже коммунистической, но очень неудобная часть, и от поездки на поезде я тоже отказался.

Третий, и лучший, способ, требовал освоения стихии для меня новой и слегка пугающей: мне предстояло покорить пятый, он же воздушный, океан.

Дирижабль был быстр, дирижабль был прям (из Дублина в Архангельск без единой посадки), дирижабль был надежен (ни одной серьезной поломки за последние сорок лет), и потому дирижабль был идеальным решением во всем, кроме колоссальной, просто непомерной, цены, которую Королевские Аэрокиты просили за скромную каюту второго класса (плюс питание, плюс налог).

Я и высказался в том ключе, что подобное роскошество не про наш карман, и поэтому пусть будет пароход.

Мой друг был, натурально, восхищен, и восхищение свое оформил, по большей части, нецензурно. Из содержательной части восхищения следовало, что на таких, как я, дураках, ездят, что контракты надо читать правильно, и не стоит отказываться от преференций, которые мне, дураку, суют прямо в морду, а я отворачиваюсь и этнически откусываюсь.

- Про ездят — это сейчас было обидно! - попытался перехватить инициативу ругаемый я. Вы ведь помните, как я выгляжу, и как вынужден питаться? Получалось, что меня сравнили с собакой породы хаски, а я, все-таки, не собака.

Эдвин отмахнулся: не о том, мол, речь.

- Страница шестая, раздел «Особые условия», пункты с двадцатого по двадцать третий, на, осведомись. - друг протянул мне копию контракта.

-…за счет нанимателя, - вслух осведомился я. - Регулярный рейс Аэрофлота СССР, класс не ниже «купэ».

Признаться, прочитав название компании «Аэрофлот СССР», я наяву вообразил себе железные панцирные койки, привинченные к палубе продуваемой всеми ветрами гондолы казарменного типа. Загадочный класс обслуживания, мне незнакомый и потому тоже пугающий, представлялся чем-то вроде «угольный ящик под нижней палубой».

Еще я вообразил и удручающе скудный рацион, и побудку в половине шестого по московскому времени, и даже необходимость самому мыть, в свою очередь, палубу: именно про что-то такое рассказывал прадед, сходивший матросом транспортного аэроконвоя из Исландии в Советскую Россию много лет назад, во время Второго Акта Великой Войны.

С действительностью примиряло то, что комфортную температуру обитания профессор гляциологии себе уж как-нибудь, да обеспечит, все остальные условия нужно было терпеть всего двое суток, а от мытья пола я как-нибудь отмажусь. В крайнем случае, дам денег бородатому cossac, чтобы он озадачил кого-то из политических заключенных, из которых обязательно должна была состоять команда и обслуга. Вопрос питания на два дня решался бутербродами, невкусными, но питательными.

- Решено, - согласился я. - Лечу!

- Не понимаю, о чем ты сейчас переживаешь, лохматая твоя башка, - удивился Эдвин. - Ехать надо так, как удобнее, не обращая внимания на все остальное.

Действительно, если бы ехать предстояло за свой счет, я выбрал бы северный морской путь: он был почти впятеро дольше по времени, но ровно втрое дешевле, чем воздушное путешествие.

- Вот и договорились, - Эдвин проследил за тем, как под выбранным в контракте пунктом «о транспорте» появляется зеленая пиктограмма, изображающая дирижабль, и вдруг засобирался по неведомым, но важным, делам. Дома — а мы, все-таки, переместились в мою холостяцкую конуру — я остался один.

Рыжая-и-Смешливая явилась ровно через полчаса: этим, то есть, пунктуальностью, аспирант кафедры Физического Времени отличалась от прочих красивых девушек просто разительно.

Встреча прошла неплохо, даже можно сказать — замечательно. Вернее, прошла бы: все-таки, барышня немного грустила на предмет долгого расставания и отмененных планов на лето, ярко негодовала по поводу альтернативно мужественного колдуна и его отвратительного поведения и искренне радовалась тому, что задача решается без особых жертв и потерь.

- Привези мне, пожалуйста - попросила она, уже вдоволь наобнимавшись буквально на пороге, - магнитик. И игрушечного медвежонка.

Я, конечно, пообещал: что там любые сувениры перед тем, что меня будет ждать и дождется такая замечательная девушка?

Спал без сновидений и довольно крепко: только под утро, совсем рано, был разбужен дурацким звонком.

- Алло?

- Здравствуйте, - заявил девичий голос, слишком тонально ровный для того, чтобы не заподозрить голема, числодемона или автоматон. - Мне понравились ваши фотографии. Хочу пригласить вас на модельный кастинг.

Смеюсь я довольно неприятно. Прямо скажем, смех у меня лающий, и это не очень удивительно. Поэтому смеюсь я редко, на людях — еще реже. Но тут...

Думаете, я неприлично заржал? Нет, сначала у меня достало сил и выдержки ткнуть когтем большого пальца в красную кнопочку отбоя связи и аккуратно уложить элофон на столик.

И только потом неприлично заржать.

После чего я немного поворочался в своей, страшно удобной в сравнении с деревяными скамейками (на них принято спать в советских дирижаблях) и походными койками, кровати, и понял: пора, наконец, вставать.

Рейсовый дирижабль Дублин-Архангельск отваливал от причальной мачты через восемь часов, регулярный поезд из Вотерфорда в столицу королевства шел не дольше двух, да и отправлялся каждый час.

Я решил явиться на аэровокзал пораньше, часа за два: мне казалось логичным то, что лучше предварительно изучить входы и выходы, и спокойно читать газету в зале отлета. Альтернатива, в виде беготни с высунутым языком по незнакомому зданию и необходимости лаяться с удивительно бестолковыми волонтерами, не прельщала совершенно.

Решил — и сделал. И газета была интересная, и лоу-карб сэндвич, состоящий из листа салата и куска тунца, вкусный.

Стойка обслуживания Аэрофлота СССР была красивая и чистая, совершенно не похожая на те замызганные прилавки, которыми довольствовались сердитые пассажиры местных авиалиний — я видел их в главном зале, еще перед тем, как пройти таможню. Девушка за стойкой была чистокровная орчанка, и почти военная форма советской авиалинии ей страшно шла, и два маленьких клыка совсем не портили улыбку, а то, что она, прочитав фамилию, перешла на упрощенный, но понятный, исландский, сразило меня окончательно. Поэтому к таможенному посту я подходил, не умея убрать с довольной морды зверского оскала, который, вообще-то, мечтательная улыбка.

Таможенный офицер тоже оказался ничего: во-первых, из наших (не исландцев, а псоглавцев: мой народ отлично справляется с тем, чтобы держать, тащить, и не пущать), а во-вторых, только заступил на смену, и был в добром расположении духа.

Вот только бутерброды и бутылку воды пришлось оставить: оказалось, что в ручной клади такое не положено.

- Не переживайте, господин профессор, сэр - сообщил таможенник. - Я как-то летал советским лайнером. Там — кормят.

Из чистого хулиганства приобрел в беспошлинном магазине бумажный выпуск переводной «Pravda» — так называется главная советская газета, в переводе название означает нечто вроде «высшая истина».

Название показалось излишне пафосным, но состав колонок внушал: написано было обо всем понемногу и довольно интересно.

Вспомнил Royal Times, выпускаемую соседями с острова Придайн: сравнения с советским изданием она не выдерживала, нормальный человек чисто технически не способен три часа читать о том, как лейбористы в очередной раз подрались с консерваторами.

- Interesuetes’, tovarisch? - спросил меня пожилой представительный господин, занявший соседнее кресло в зале ожидания. - Davno ne bili na Rodine?

Я ничего не понял, кроме уже знакомого слова «товарищ», о чем и сообщил собеседнику. Тот немедленно извинился, сообщил, что принял меня за соотечественника, и извинился еще раз.

- Надо же, целый профессор! - восхитился попутчик! - Наверное, очень сложная и интересная работа?

Можно было распушить хвост, но делать это перед незнакомым мужчиной не стоило: в ментальной проекции постоянно всплывала необходимость внимательного контроля за своим поведением в целом и отношением к мужчинам в частности.

Разговорились: оказалось, советский пивовар летал на конференцию в Дублине, и теперь стремился домой.

Час пролетел незаметно, и нас, наконец, позвали на посадку.