Эр-Три

Глава 24. Два совещания и один триллер

Первое, о чем зашла речь на собрании, назначенном на ближайший понедельник – «как сделать так, чтобы в Яму больше никто не падал».

Вопрос был чертовски логичен: с момента начала работы внутри ангара, возведенного над непосредственно Объектом, туда, в Яму, упало уже почти тридцать человек, и некоторые из упавших сделали это дважды!

Странная статистика эта, а именно – тридцать четыре падения на двадцать девять уникальных фигурантов – логичным образом вызывала тревогу, а еще – отчетливое желание как-то прекратить развитие опасной тенденции.

Собрание, по внезапно возникшей, но успевшей непонятным образом укорениться, традиции, организовалось прямо внутри ангара, на идеально выровненной площадке, предназначенной для каких-то важных целей, но пока этим целям не посвященной.

Начальство, что инженерно-техническое, что административное, собралось весьма представительное: практически все руководители, их заместители и даже некоторые начальники калибра более мелкого. Видимо, именно так действовал пресловутый коллективизм, о котором я очень много слышал ранее, ну, или имело место какое-то иное явление, интересное, но непознанное.

Ваш покорный слуга явился немного загодя, и принес с собой сразу пять складных стульев: для себя, для администратора Бабаевой, для переводчика Анны Стоговой, для доктора Куяным Тычкановой, и пятый стул – просто на всякий случай. Случай, кстати, представился немедленно – на стуле угнездилась безымянная пока бригадир крановщиков. Я обрадовался новому впечатлению: видеть гоблинских девушек в рабочей обстановке мне до того, кажется, не приходилось.

В итоге, мы впятером оказались слегка наособицу, но так было даже лучше: речь, конечно, шла не о моем мнимом снобизме, а просто о том, что... впрочем, неважно.

Главный вопрос сегодняшней повестки сразу же вызвал довольно бурную дискуссию, в ходе которой возникли предложения.

Предложений было несколько.

Сначала кто-то (инженер Хьюстон) весьма человеколюбиво предложил убрать страховочную сеть, издать специальную запретительную инструкцию и расставить по краям Ямы дополнительные запрещающие знаки, красные и светящиеся.

Потом кто-то другой (я не помню, кто именно, возможно, что конструктор Ким), заявил мудро, что яркие знаки по краям опасной зоны приведут к еще большему травматизму, поскольку человеческое любопытство – штука неистребимая и никакими инструкциями не регламентирующаяся.

Один крайне скромный профессор, специалист по эфирной физике низких температур, предложил натянуть сетку тремя метрами выше, чтобы выпадающие граждане даже шанса не имели покалечиться: падать станет недалеко, даже почти некуда.

Девушка Анна Стогова, опомнившаяся от нечаянного личного счастья, обретенного в компании пилота Проекта, предложила и вовсе перекрыть Яму тяжелыми, стальными, но съемными, конструкциями. Час был, традиционно, неровен, и гарантии того, что следующий пострадавший не сиганет в глубину прямо вместе со служебным мини-трактором, погрузчиком или шагающим манипулятором, отсутствовала.

После этого все остальные товарищи, ответственные и не очень, сообразили, что их мнением действительно интересуются, ожили, возвысили голоса, и принялись наперебой советовать разное. Друг друга они, при этом, перекрикивали, предлагая часто буквально одно и то же, но так, будто это все противоположные точки зрения... В воздухе витал дух чего-то этакого, неуловимо знакомого, причем знакомого с детства. Я, неожиданно для себя самого, улыбнулся.

- Профессор, чему Вы радуетесь? - администратор Наталья Бабаева, разумеется, обращала профессиональное внимание на дискуссию, но мнение свое, покамест, придерживала. По разумной и правильной традиции, начальник всегда высказывается последним, будь он хоть администратор, хоть командир. Такое высказывание как бы подытоживает общее мнение, и облекает итог в форму указания, взвешенного, четкого и к исполнению обязательного. Администратор же была самым главным начальством – не считая академика Бабаева-старшего, личное явление которого на Проект могли упомнить только самые древние старожилы.

- Это как в юности, - ответил я, хулигански раскачиваясь на стуле. Стул скрипел. - Пару раз, еще студентом, ходил на местный альтинг. Было интересно.

Приподнятая бровь визави дала понять мне, что суть ответа уловлена не до конца.

- Альтинг, - пояснил я, - это такая форма общественного принятия решений. Берем площадь, собираем на ней всех желающих – владеющих недвижимостью в этой местности или просто представляющих одну из коренных семей, обсуждаем вопрос, предлагаем решения, много орем, но почти никогда не деремся. Во всяком случае, не нынче.

Наталья приподняла вторую бровь, и вид от того приобрела до крайности удивленный, как, видимо, и было задумано. Я вообще заметил, что администратор наша удивительно ловко управлялась с мимикой, имея, кажется, особое выражение лица буквально на каждый случай.

- Нечему удивляться, - продолжил я этнографическое просвещение масс, - сейчас драться не принято, за это могут арестовать и посадить в тюрьму. Раньше же, да хоть сто лет назад, натурально сражались, и кулаками, и даже дубинками. Только кусаться было нельзя, хотя некоторые все равно кусались.

Брови администратора вернулись на место.

- Да, это не совсем наш метод, - согласилось начальство. - Нормальная дискуссия сплачивает коллектив, драка же, кажется, ровно наоборот...

Тем временем, спорщики достигли некоего апогея беседы. За оным апогеем слишком явственно прослеживался ожидаемый конфликт, и его, конечно, допускать не стоило.

Мы и не допустили. Ну, как - мы.

Русалка поднялась со своего складного сиденья, и даже как-то стала выше ростом, чем была до того: я готов был поклясться собственным хвостом, что вполне конвенционная вертикальная длина ее выросла скачкообразно, до баскетбольных двух метров, или даже выше.

Спорщики отреагировали ожидаемо: немного притихли и – почти все – развернулись лицами в сторону воздвигшегося начальства.

- Стоп. - Весомо сообщила русалка. Мне немедленно почудилось легкое давление в районе ментальной сферы, но я не стал обращать внимания на то, что чудится. - Я всех вас внимательно выслушала, и приняла решение.

Решение оказалось истинно мудрым: администратор просто объединила большую часть предложений в один вербальный приказ. Инструкцию следовало издать, знаки – расставить, натянуть вторую страховочную сетку внутри Ямы (в метре – в глубину – от опасного края).

Еще она потребовала установить ограждения, усиленные стальным двутавром на угрожаемых направлениях – во избежание падения в Яму строительной техники, попутно удивившись тому, что этого не было сделано до сих пор.

Коллеги восхитились, осознали, прониклись и ринулись исполнять.

- Тридцать, - меланхолично сообщил инженер Хьюстон. Из рук в руки перешел жетон для кофейного автоматона: ставить на кон другие ценности на Проекте считалось отчаянным моветоном, кроме того, было наказуемо уголовно – как мне уже объяснили, азартные игры на деньги, тотализаторы, даже денежно-вещевые лотереи в Союзе были запрещены еще лет десять назад.

Уникальный фигурант номер тридцать (начальник строителей, предлагавший поставить ограждения) орал благим матом откуда-то из-за видимого с совещательной площадки обреза Ямы: видимо, слишком добросовестно оценивал фронт предстоящих работ.

К счастью, главный строитель был дворф: падение с такой небольшой, но неприятной, высоты, не смогло никак повредить могучему организму, сама видовая эволюция которого состояла из череды падений организма, падения чего-то на организм и просто разного рода травматических воздействий. Выжили сильнейшие, выжили и размножились.

Все более или менее успокоилось примерно час спустя.

Тридцатого упавшего достали из Ямы, поставили на ноги, отряхнули и отправили трудиться по профилю: командовать, наконец, постановкой ограждений. Их, ограждения, в итоге установили буквально за полчаса: очень кстати оказалась тяжелая техника, которую всю предыдущую неделю загоняли в ангар через большие внешние ворота.

Яркие предупреждающие метки развесила заскучавшая было доктор Тычканова: я оказался прав, предположив присущий ей колоссальный резерв эфирных сил, дополненный, кстати, невероятно развитым (для врача) мастерством мага-иллюзиониста.

Оставшаяся в последнее время слегка не у дел девушка Анна Стогова приобрела торжествующий вид, и унеслась куда-то в строгие глубины административного корпуса. Конкретно ей выдали задание «подготовить текст инструкции», чем уставшая от безделья переводчик немедленно и занялась.

Даже бригадир крановщиков, безымянная гоблинша, нашла себе занятие по душе и специальности: возглавив коллег и оседлав специальную технику, наездники стальных коней, слонов и верблюдов сейчас натягивали внутри Ямы дублирующую страховочную сеть. Приближаться к краю Ямы они при этом благоразумно отказывались, манипуляции проводя с прецизионной ловкостью, виртуозно и издалека.

Я вернулся в рабочий вагончик. За прошедшее со дня начала работ время бытовку развернули, наконец, прозрачной стеной к Яме, а также подняли над землей, поставив сверху на еще две такие же. Плюсом стало то, что видел я теперь намного дальше и вещи, куда более интересные, минусом – необходимость каждый раз забираться в маленький офис по крутой металлической лестнице.

В вагончике и возле него меня ждали: дважды за утро вскипевший и столько же раз остывший, электрический чайник, удачно задержавшийся в рационе зеленый чай и неожиданный собеседник в лице инженера Хьюстона.

Американец ждал меня на верхней площадке лестницы – дверь в полевой кабинет все равно оказалась заперта, да и не принято было здесь и сейчас входить в чужое лично-рабочее помещение в отсутствие хозяина.

- I snova zdravstvuite, Denis Nikolaevich, - блеснул я знанием советского языка. - Chem mogu byt' polezen?

- Профессор, Вам совершенно не идет манная каша во рту, - инженер немедленно придрался к моей попытке пошутить: я попробовал изобразить британский акцент, и получилось так себе.

- Полезны Вы быть можете, но сначала я хочу взять с Вас обещание, - американец сделался необычайно серьезен. - Пожалуйста, дайте мне слово, что, каким бы странным Вам не показался наш разговор, Вы сначала попробуете помочь мне разобраться в происходящем, и только потом поднимете на смех.

Признаться честно, причина для такой просьбы у инженера была. Нам так и не удалось нормально поладить, хотя, видит Разум, мы очень старались, причем оба. Общение наше, особенно, в присутствии третьих лиц, превращалось в пикировку, иронию на грани злой насмешки, в спор ради спора, что, конечно, не лучшим образом влияло на рабочие процессы.

Дошло до того, что мы негласно договорились о том, что все действительно важные производственные моменты будем решать перепиской, по старому доброму методу «не было написано – не было вообще».

Я не сомневался ни минуты: чрезвычайно серьезный тон коллеги, равно как и необычная просьба, совершенно не располагали ни к юмору, ни к сомнениям.

- Даю слово, - сообщил я серьезно и даже немного пафосно. - И вообще, входите, поговорим внутри.

Вошли. Я аккуратно прикрыл за нами пластиковую дверь, и даже запер ее на ключ изнутри – чего раньше на Объекте не делал ни разу.

Уселись: я – на свой законный рабочий стул, американо-советский инженер – на заблудившийся в бытовке чужой табурет. По молчаливому согласию, заваривать чай не стали, но сразу перешли к делу.

- Профессор, видите ли, - замялся мой собеседник, - у меня возникло и все больше крепнет ощущение того, что кто-то пытается злонамеренно сорвать Проект.

На этом самом месте, наверное, должно было произойти что-то знаковое и даже трагичное. Во всяком случае, сюжет каждого из читанных мной в юности детективных романов развивался бы именно так, но реальная жизнь куда интереснее любого детектива, поэтому не случилось ничего.

Хьюстон, кстати, взял зримую паузу: я вдруг понял, что инженер в детстве своем читал ровно ту же бульварную литературу, что и я сам.

- Коллега, мне, конечно, интересно, что навело Вас на такую неоднозначную мысль, - памятуя о непростой практике нашего общения, слова я выбирал как можно более тщательно. Меньше всего хотелось обидеть собеседника, чтобы он замкнулся в себе и не высказал ничего из того, что тяжким бременем лежало на душе. - Потому, а не вопреки, мне нужно понять, о чем Вы сейчас вообще. - Кроме всего прочего, мне вдруг показалось, что я понимаю, о чем говорит визави: но это, конечно, заработала легендарная видовая эмпатия.

Инженер посмотрел в потолок, будто надеясь воочию узреть один из легендарных «жучков», которые, как известно каждому свободному человеку, повсеместно расставляют советские спецслужбы. Впрочем, тотальный контроль и придумали, и применяют, далеко не только в Союзе: вряд ли дело обстояло бы иначе, общайся мы сейчас на стройке в какой-нибудь Алабаме.

- Ладно, - инженер перешел на британский: то ли надеялся, что наивная предосторожность как-то помешает сделать свою работу всеслышащему уху кей-джи-би, то ли предполагал, что может не достать моего знания советского языка. - Несмотря на все наши разногласия, профессор, я уважаю Вас как чрезвычайно вменяемого профессионала.

Я изобразил взаимность – коротким признательным кивком.

- Так вот, Вы специалист в своей сфере, я – в своей. Сфера моя, инженерно-техническая, подразумевает не только ловкое владение логарифмической линейкой и эфирными метрометрами, но и привычку замечать все, что происходит вокруг меня. - Хьюстон опять взял паузу, длившуюся, впрочем, недолго. - Все, что удается заметить, я стремлюсь увязать в строгую и стройную систему – это здорово помогает в работе, да и в жизни тоже. Профессор, Вы ведь понимаете, о чем я?

Профессор понимал, о чем и сообщил незамедлительно, предложив продолжать: показалось, что я уже знаю, о чем пойдет речь.

- Вы только не подумайте, что я, например, параноик, - вскинулся вдруг собеседник, вероятно, неверно интерпретировав внимательное выражение моей морды: при некотором допущении, таковое можно принять за скептическое. - Не подумайте, да, но слишком большое количество удивительных случайностей как-то совершенно не случайны!

Речь свою инженер держал битый час: прервать нашу рабочую беседу не рискнул никто, включая даже начальство равное или прямо вышестоящее. Два занятых, нагруженных знаниями и облеченных ответственностью, специалиста, беседуют о чем-то своем – ну и пусть беседуют, а всем остальным и так есть, чем заняться, прямо здесь и сейчас.

Примерно на сороковой минуте, когда американец принялся повторяться, и потому – заговариваться, я осознал сразу три нюанса.

Во-первых, выстроенная инженером стройная система ни системой, ни стройной, не являлась, слишком многое было откровенно притянуто за уши. Составляя схему происшествий последнего времени, Хьюстон поступал слишком эгоистично: если принять все его выводы на веру, получалось, что вся Вселенная в целом и Проект в частности крутятся вокруг него одного.

Во-вторых, некая логика в озвученных построениях была. Возможно, не конкретно та, что имелась в виду, но, стоило вычленить нечто по-настоящему важное, отбросив несущественное и не очень информативное, как кусочки мозаики вставали на свои места с некоторым даже акустическим эффектом.

В-третьих, некая подобная схема стала появляться уже внутри моей собственной ментальной сферы: мне было удобно визуализировать ее именно как паззл, детскую головоломку, и, собрав, наложить озвученное встревоженным собеседником на обдуманное мной самим.

Инженер, тем временем, замолчал, то ли утомившись, то ли исчерпав аргументы.

- А знаете, Хьюстон, - я отчего-то заговорил на советском. - Знаете, я, пожалуй, с Вами соглашусь: все не просто так.

И уже теперь, в этот самый момент, раздался противный громкий скрежет, и, чуть позже, страшный грохот: удар чего-то обо что-то чуть ли не создал сейсмическую волну, будто даже подбросив наше временное прибежище на месте.

Крики донеслись буквально через четверть минуты.

- Гребаный мономиф! - грубо и непонятно, на американском диалекте британского, выругался мой собеседник.