Ещё вчера…

Выезжаем по обычаю очень рано с надеждой еще посетить в Киеве друзей. Штурман привычно достает карты, намечает, где будем пить чай. Преодолеваем цветущие села вокруг Винницы, выходим на бердичевское шоссе. Идем с привычной скоростью, хотя машина рыскать стала немного меньше, и можно было бы прибавить. Пьем чай, любуемся природой, разговариваем, дурачимся, короче – живем.

Нас нагоняет новенькая 21-я Волга с оленем на радиаторе. Я немного снижаю скорость, перемещаюсь вправо, включаю правый поворот. Это всем водителям понятный сигнал: даю дорогу, обгоняй! Однако Волга идет плотно за нами, и не думает обгонять. Тогда я прибавляю скорость. Волга не отстает, все так же плотно висит на нашем хвосте. В ней сидят два жителя Бердычева и нагло "лыбятся".

– Чего они хотят? – нервничает Эмма.

Я зверею. Проходу нет от этих юмористов: то проехать не дают, то с хвоста не уходят. Разгоняюсь. Волга как привязанная идет за нами. Вижу встречную машину, начинаю резко тормозить. Волга автоматически берет влево, но там навстречу идет машина. Повиляв туда-сюда, Волга тормозит и опять пристраивается к нашему хвосту. Морды лиц у "волгарей" немного вытянулись, но еще сохраняют подобие улыбки. Еще раз разгоняюсь, встречную машину подпускаю поближе, торможу сильнее. Волге приходится тормозить до полного юза колес, так, что они дымят. Волга останавливается, по мнению моего штурмана – для чистки основательно испорченных штанов. Штурман гордится своим крутым пилотом…

Гораздо позже я начинаю понимать, какой опасности я подвергал наши жизни, и не только наши. Если бы эти придурки не успели затормозить, то они бросили бы других придурков (нас) прямо на встречную машину, в которой тоже наверняка бы пострадали весьма приличные люди… Лобовое столкновение, когда скорости суммируются, – весьма эффективное средство для камикадзе. Я ничего еще не знаю о скрытой опасности, которая обнаружится спустя всего лишь несколько часов…

Очень умная вставка. Наблюдая агрессивный и наглый стиль езды некоторых водителей теперь, я свято чту "закон трех Д": – "Дай Дорогу Дураку",как ни чешутся руль и газ. Из приведенного случая видно, что и тормоз может чесаться…

…Наташа и Юра Яворские проводят лето на близкой даче лесничества. Она находится в нескольких километрах от конечного трамвайного кольца в Святошино. Конечно – Киев очень зеленый город, но это – город. Здесь же, невдалеке от житомирского шоссе, – земной рай и полная лепота. Помещений много, хозяева – радушные. Мы принимаем их приглашение погостить у них денек. На даче проводит выходной еще одно семейство друзей с детьми. Мы бодро вливаемся в большую компанию. С Яворскими мы не виделись с осени 1956 года, когда Юра сажал нас с Эммой на поезд в Ленинград: нам есть о чем поговорить.

Вечером семейство с детьми заторопилось домой. Я усаживаю всех в машину, чтобы довезти до трамвая, извиняясь, что не могу довезти их прямо к дому: я уже не знаю Киева, особенно в начинающихся сумерках.

Проезжаем пару остановок после кольца: там удобный разворот. Высаживаю новых друзей, с каждым дитем прощаюсь за руку, что их очень веселит. Убеждаюсь, что они благополучно сели в нужный трамвай, и радостно ложусь на обратный курс: теперь можно посидеть с друзьями за рюмкой чая. Сумерки уже сгустились.

Проехав метров 100, вижу неглубокую канаву поперек дороги. Резко торможу, но въезжаю в канаву, хоть и с небольшой скоростью. Раздается треск, машина накреняется вправо и ползет по инерции на встречный трамвай. Трамвай проносится в считанных сантиметрах от машины. Выскакиваю из салона. Правого колеса нет: оно затянуто под машину. Резко пахнет тормозная жидкость, вытекающая из разорванной трубки. Оглядываюсь. Я наехал на недостаточно засыпанную канаву после прокладки кабеля поперек шоссе. На левой стороне эта канава засыпана полностью, и я ее даже не заметил до разворота.

Собирается толпа зевак и гаишников. Один из них философски заявляет:

– Да, вот такая эта канавка! Здесь у Победы и Газона вообще передки отлетели! А иностранец подпрыгнул на метр – ничего: постоял и поехал дальше!

– Вам бы, паразитам, по шапке песку принести сюда – ничего бы не было! Вон вас сколько! Только штрафы умеете брать, бездельники х…вы! Что мне теперь делать? – ласково обращаюсь я к стражам порядка на дорогах. Они, понимая, что услышат еще не такое, рассасываются в сумерках. Я обращаюсь к оставшимся зевакам:

– Хочет кто-нибудь купить эту машину??? Отдам дешево!

Зеваки тоже исчезают потихонько. Я остаюсь один на один с покалеченной манюней. Ослепляют меня фарами и объезжают одни легковые машины. Меня нельзя буксировать. Погрузить – не на что, и нечем. Сообщить ребятам о своем положении тоже не могу. Начинаю работать по-грязному в чистой одежде. Добываю домкрат, поднимаю правый бок, вытаскиваю колесо. У новенькой балки отломался по сварке рог со шкворнем, вокруг которого поворачивается "поросенок" с колесом. Отсоединяю рулевые тяги, вместе с колесом загружаю все на верхний багажник. Доступ в обычный багажник в манюне через салон, туда мои обломки не поместятся, да и грязные они очень. Теперь моя манюня могла бы ехать: левое колесо руль поворачивает. Если бы только что-нибудь поддерживало ее вместо правого колеса!

Неожиданно из темноты возникает Юра с товарищем: меня не было слишком долго. Жить стало легче. Юра ловит случайный грузовик, коротким тросом мы подвязываем передок к фаркопу грузовика и трогаем. Я сижу в манюне, рулю, и подтормаживаю ручником, чтобы не очень влезать носом в ведущего…

Балку надо менять, я знаю как это долго и сложно. Правда, я теперь имею опыт. Но не имею ямы и инструмента. Юра успокаивает: он завтра пригласит знакомого автослесаря.

Утром он приводит парнишку в светлоголубом комбинезоне. Я смотрю на него с сожалением, представляя, в каком виде он вылезет из под машины, готовлюсь ему помогать. Паренек стеснительно говорит, что помощь ему не нужна. Через 15 минут (!!!) голубая балка уже без шкворней у меня в руках! Голубой комбинезон на умельце – такой же чистый, он даже руки не очень вымазал. Есть гениальные поэты, певцы, конструкторы, я же видел гениального слесаря!

Мы, три инженера-сварщика, разглядываем разрушенный стык в балке, сваренный контактной сваркой на стыковой машине. Он просто не мог не разрушиться: непровар по сечению был более 70 %! Такой же был и второй стык. Я с ужасом начинаю понимать, что передние колеса по одному, или оба сразу, могли у нас отвалиться на скорости 90 км или при "тормозных игрищах" с Волгой! Сколько хлопот было бы, у желающих собрать наши тела…

На "стиляге" еще одних друзей едем в автомагазин на Красноармейской улице: именно там Федор Савельевич приобрел голубую балку.

– А, армянская балочка, – небрежно говорит продавец. – Бросьте ее в угол и выберите себе другую. Пять человек уже принесли нам такие же балки!

Я представляю, сколько же людей не смогли предъявить "рекламацию", и уже никогда не будут заниматься ремонтом своих автомобилей! Внимательно осматриваю оставшийся десяток голубых изделий: все до единого – явный брак! Проварить шов обычной сваркой нельзя: рог со шкворнем поведет, колеса будут наклонены в разные стороны, и покрышки (тоже ереванские!) "спилятся" мгновенно!

Довожу эти сведения до продавца. Он "проникается", особенно после небольшой мзды. После длительных поисков под стеллажом находим ржавую московскую балку из предыдущей партии и забираем ее.

Гениальный паренек через час выдает нам готовую машину. Схождение колес он установил своим прибором тоже, и теперь машина не виляет!

На радостях "гуляем" у Яворских остатки дня и вечер. Утром они нас провожают в дорогу. Разговариваем с женой: все-таки наша манюня нас любит: оставила нас в живых, когда мы неслись с большой скоростью и до предела нагруженные, сломалась в нужном месте, на малой скорости, когда в салоне был я один. Мы еще не знаем, что в живых она оставила и нашего сына…

Первая машина у нас была 6 лет. Я построил металлический гараж по дороге на Турухтанные острова, затем более совершенный – возле Броневой. Приключений и забот у "частников" в те далекие времена было более чем достаточно… Мы с манюней, неизменным штурманом, а чуть позже – с сынулей, всегда были вместе со всем народом, и все мытарства и невзгоды прошли сполна. Например, с маленьким Сережей я поехал ставить машину в гараж под Новый год. Недалеко от гаража на Броневой мы так зарылись в сугробы, что часа три не могли выбраться. Был приличный мороз, а отопление в Москвиче 401 не предусмотрено. Малыша я укутал в свои одежды, самому же было жарко – работал бульдозером.

Следующая наша машина – голубой Москвич 408, – называлась "синявочка". В советской торговле была какая-то проруха: объявление о продаже новых Москвичей я услышал по радио. К тому времени у нас уже были деньги: мы продали манюню, и еще я получил 1600 рублей гонорара за принятую в печать книгу. В Апраксином Дворе мне продали машину за 4511 рублей 25 копеек. В ней был приемник! Плата за пользование приемниками (!) была отменена, и 11 ре 25 коп являлись мздой за дальнейшее пользование эфиром. (Цены не уменьшились: это были уже совсем другие деньги. Прошла реформа, и 10 старых рублей стали равны одному новому).

Максимальная скорость М-408 по паспорту – 115 км/час. На хорошо обкатанной машине мы поехали в отпуск со скоростью 100 км. Москвич на такой скорости создает иллюзию движения на ревущей ракете, не только по звуку, но и по вибрации и рысканью поперек дороги. Через 6 часов езды я устал как молотобоец, работающий одновременно у трех кузнецов. Пришлось остановиться на ночлег, не дотянув даже до дневной нормы бывшей "манюни"…

Во время этого рейса мое водительское образование резко повысилось после такого же резкого торможения при большой скорости на мокрой дороге. Было впечатление, что все тормоза оборвались. После "тулупа" в три оборота мы остановились, свесив нос машины над кюветом. К счастью встречные и попутные машины нас не успели таранить…

На синявочке мы ездили больше пяти лет. На ней я установил ручной газ и антенну с "Чайки". Нажимаешь переключатель, и вверх выползает большая и блестящая антенна – как у какого-нибудь члена ЦК! Синявочка в целом была неплохой машиной, но оставалась все же "москвичом": через 30 тысяч километров пробега пришлось менять все клапаны в двигателе. Двери в машине традиционно не прилегали к "туловищу", и чтобы уберечься от сквозняков мой штурман мостил всякие подушечки. Немало бед этой машине причинил и я сам из-за наивной доверчивости к технической литературе. Двигатели тогда заливались водой, которую зимой следовало подогревать перед ежедневной заливкой. Я решил перейти на антифриз, который изготовил по рецептам учебника для водителей 1-го класса (!) из воды, глицерина и бутилового спирта. Зиму я ездил, а весной мой радиатор стал как решето. Из другого справочника я несколько поздновато узнал, что глицерин разрушает олово. Радиатор пришлось менять. Бедные, бедные, доверяющие учебникам, водители 1-го класса!

Следующий удар по синявочке моими руками нанес журнал "За рулем". Там был опубликован рецепт антикоррозионного зелья из десятка ингредиентов, причем – весьма экзотических. Друзья искали их по всему СССР, особенно трудно было добыть метиловый спирт. Сварил я этого зелья два литра. Испытал, намазав ржавый болт на номерном знаке. Ржавчина сошла, образовалась благородная сизая поверхность, которая больше не ржавела. Моим восторгам не было предела. Чудо-зельем я промазал пороги машины и гордо ездил пару месяцев. Случайно коснувшись пальцем порожков, я почувствовал, что они прогибаются как бумажные… В сырости мой антикор ставал обычным электролитом! Порожки пришлось срочно менять. Чтобы задобрить машину я изготовил их более толстыми и оцинковал.

Наш батя Федор Савельевич был заядлым грибником. Мы были в отпуске в Брацлаве, когда он пришел с радостным известием: пошли маслята! Через полчаса мы были уже возле сосновых посадок. Маслят было столько, что набили ими весь багажник. Чистили их несколько "привлеченных" до полуночи. Следующий раз мы поехали втроем без ФС. Маслята кончились, и мы решаем поехать в другой лес, – надо только проскочить небольшой ручеек. Обленившись, на разведку брода посылаю Сережу. Он проходит трассу и авторитетно говорит "О кей", после чего мы по уши застреваем в ручье. Только через час нас выдергивает случайный военный грузовик. Выдергивает в нужном направлении, и мы набираем хороших грибов. На обратной дороге на разведку брода иду уже сам, и тщательно прощупываю ногами всю трассу. Преодолеваю ее с хода, но на скользком подъеме колеса забуксовали. У меня есть опыт прохождения машины в глубоком снегу. Ставлю движок на ручной газ и выхожу, чтобы подтолкнуть буксующую машину. Она радостно вылетает на берег и, набирая скорость, несется к ближайшему обрыву. Я бегу рядом и ничего не могу сделать. К счастью на руле был ворсистый заграничный чехол (подарок Каблукова). Кончиками пальцев удается отвернуть синявочку от гибельного пути…

Эта машина сыграла большую роль в "водоплавающем" развитии Сережи. Сам я научился кое-как плавать уже в институте, когда надо было сдавать нормы ГТО. Плавание быстрым кролем, когда ногами надо работать чаще, чем руками, самочинно я так и не смог освоить. Всегда остро переживал свою неполноценность. Решил отыграться на беззащитном ребенке. Устроиться в плавбассейн тогда было большой проблемой. Помог бывший командир части Глеб Яковлевич Кащеев, работавший в спорткомитете. Сережу взяли в группу, начинающую занятия около часа дня в бассейне возле Мариинки. Все у нас было расписано по минутам, для чего Сережу мы снабдили часами. В свой обед я несся из Охты в Автово, возле школы Сережа влетал в машину, и только так мы успевали к началу занятий, а я – к концу перерыва. Как мало тогда в Ленинграде было машин, и, следовательно, – пробок! Сейчас эта дорога в часы пик заняла бы часа два, а то и больше…

Кстати, о часах. Учительница Сережи устроила нам форменный разнос за "ненадлежащую демонстрацию роскоши на ребенке", которую мы, по наивности считали совершенно необходимым прибором времени. Что бы она сказала теперь, увидев малявок, снабженных "мобилами" и важно беседующих по ним…

А еще синявочка прославила себя в зимнем спорте. Загружались в нее 7 человек: трое нас и четверо Мокровых. Машина с лыжами на багажнике очень походила на грозную "катюшу" военных времен. Увидев такое количество лыж гаишник захотел пересчитать нас, однако салон был так плотно заполнен, что он махнул рукой. Забирались мы на лесистые горки возле Всеволожска по узкой расчищенной дорожке. Выехать оттуда можно было только пятясь задним ходом почти километр. Зато три шкета и четверо взрослых "оттягивались" по полной программе. А мокрых мальчишек всегда можно было переодеть и напоить горячим чаем в теплом салоне…

Продажа синявочки была вообще драматической. Машина, узнав, что ее хотят продать, немедленно влезла в ДТП. Возле Балтийского вокзала левый борт она подставила грузовику. Подкраска после спешного ремонта выделялась, и покупатели давали очень низкую цену. Я даже потерял лицо, и начал их уговаривать взять машину дешевле, чем стоила новая. Хорошо, что они не поддались. Краску я исправил, затем предложил Эмме и Леве, который гостил у нас, заработать за полдня по 100 рублей минимум. Втроем мы отмыли "личико" и салон автомобиля стиральным порошком до неописуемой чистоты. Это Эмма "внедрила" порошок: даже бензином я не мог отмыть белую обивку салона. На торги в Апраксин двор синявочка явилась во всем великолепии и с гордо поднятой антенной. Кучу покупателей растолкал молодой эстонец, которому машина так понравилась, что он уже не отходил от нас и не торговался.

Продали мы машину уже за 6000 рублей! Такова "се ля ви" была в то время. Кстати, такая продажа машины была цирковым номером: формально она проводилась через комиссионный магазин, который назначал "нормальную" цену с учетом износа и размера мзды оценщикам. С этой цены магазину "отстегивались" 7 % комиссионных, поэтому в интересах продавца (меня) было сделать ее минимальной. Разницу между магазинной и договорной ценой (более половины реальной цены) надо было получить у покупателя раньше, чем он получал ключи и документы машины из магазина. Покупатели кавказской и среднеазиатской национальности часто "кидали" наивных продавцов, потрясая квитанцией из магазина: "Какие ишо дэньги? Я всо ужэ заплатил!". Обманутый таким путем, капитан первого ранга из Дзержинки, сдуру написал заявление в милицию. Милиция же написала в училище: ваш преподаватель спекулирует машинами и обманывает государство. Там все всё понимали, но мимо официального "сигнала" пройти не могли и устроили коллеге показательную порку с оргвыводами. Были также и "обратные" примеры: продавец заранее получал разницу, затем говорил, что он раздумал продавать, и уезжал, прикрываемый парой дуболомов.

Мы, зная эти суффиксы, синявочку продавали со всякими предосторожностями. Мне помогали Боря Мокров и Лева Мещеряков на служебном "козле". Была разработана система сигналов и "удержаний". Боря держал для страховки документы и ключи эстонцев; я сдал ключи и документы машины магазину только после получения отмашки Левы, что деньги получены. Меня тоже "пасли" два эстонца. Все прошло как по маслу, и мы расстались довольные друг другом.

Заработал уже ВАЗ, и весь СССР замер в ожидании. В числе первых "копейку" (так называть эту модель стали позже) приобрел наш офицер Петя Жительный, гараж которого стоял возле лаборатории. "Ну как???" – был единственный вопрос к нему.

– А, ерунда! Жестянка настоящая! Замки не работают, двери не закрываются, – отвечал Петя, у которого это была первая машина.

Борю Мокрова, моего близкого друга, умницу, шутника, рафинированного интеллигента, досрочно выставили из Египта, где он планировал накопить инвалюты на "Волгу": за конвертируемые дензнаки машину продавали вне всяких очередей. Теперь у него валюты хватало только на "горбатого". Правда, не совсем горбатого, это уже была несколько выпрямленная версия "Запорожца". Такого, какой купил себе Федор Савельевич. По его отзывам это была неплохая машина. Единственный ее недостаток, правда – только лично для ФС, были размеры: руль упирался в объемистый живот нашего бати. Чтобы повернуть руль он сначала должен был сделать глубокий выдох и подобрать живот. Боре такие манипуляции не грозили, и я рекомендовал ему купить "Запорожец" как надежную машину, вместо ненадежных "Жигулей".

Боря моим рекомендациям, к счастью, не внял, и купил "Жигули". Он только недавно получил права и попросил меня отогнать машину в гараж на Васильевском острове.

После оформления в Апраксином дворе я, как крупный спец по автомобилям, сел в салон и приготовился завести двигатель. По "москвичевской" привычке несколько раз качнул педалью газа, чтобы подать бензин в двигатель. Стартер долго жужжал, но движок никак не хотел заводиться. Продавец со словами: "Так жигуль не заводится" – выставил меня из салона, удалил стартером избыток бензина, полностью (!) вытянул на себя воздушную заслонку, после чего двигатель сразу же завелся. Мы сели в машину и поехали. Несколько раз при трогании я пытался снова завести уже работающий двигатель: он работал так тихонько, что его не было слышно. На набережной я взглянул на спидометр, и выпал в осадок: я ехал со скоростью 80 км/час, совершенно не ощущая этого и не слыша двигателя! Машина легко набирала скорость, шла совершенно плавно, послушна малейшему движению руля… Я влюбился в эту машину с первого взгляда, точнее – с первого "влезания".

Мокрова учил водить машину один мичман в Североморске, где Боря, к тому времени офицер Дзержинки, пас курсантов на практике. После нескольких поездок мичман обратился к нему с призывом:

– Товарищ капитан второго ранга! Если вы хотите, чтобы я вас обучал дальше – приходите не в форме! Я, глядя на ваши погоны, не могу говорить все, что думаю про вашу езду!

Мичман был глубоко прав: я это понял на нашем первом же совместном выезде. Выехали мы из гаража. Я был за рулем: выезд был действительно усложненный, скажем так. Затем за руль сел Боря. Пару раз дернулись, раз пять заглохли. Ну, новый автомобиль, пока его почувствуешь… Поехали все же. Едем по Гаванской улице, впереди слепой перекресток с Большим проспектом. Горит красный светофор, по проспекту несется транспорт, выскакивая из-за угловых домов. До перекрестка еще метров 50. На всякий случай спокойно говорю: "Красный". Машина прибавляет ход. Я уже громче: "Боря, красный!". Машина еще прибавляет. "Боря, стой! Тормоз, стой!!!" – ору в полный голос. Машина на полном ходу выскакивает на Большой проспект по красному светофору, перед самым носом вынырнувшего из-за угла троллейбуса. Руль кручу левой рукой уже сам, чтобы не вылететь на тротуар с пешеходами и повернуть налево. На проспекте после нескольких попыток все же останавливаемся, чтобы порадоваться: как никак – второе рождение… Выясняем, что Боря не видел светофора, потому что сначала искал глазами (!) педаль тормоза, а затем принял за тормоз педаль газа… Лет через двадцать на машинах юмористов появится надпись: "Путаю педали". Нам бы она пригодилась без тени юмора. Отдышались, едем дальше. Боря втыкает первую передачу и собирается так ехать через весь город. Оказывается переключение передач он тоже усвоил не очень… Рисковать жизнью, конечно, – профессия офицера, но не до такой же степени!

С утра до позднего вечера на широкой обочине у Красного Села отрабатываю с Борей всего лишь элементы разгона – остановки: "снять ручник, первая, трогаем, вторая, третья, четвертая, едем, тормоз, стоп, ручник". Если водитель это будет делать автоматически, а не искать глазами педали, то у него появится время увидеть еще что-нибудь и на дороге.

За длинных два дня занятий я смог добиться только небольших успехов своего ученика, что подтвердила дальнейшая жизнь. Боря пытался опрокинуть трансформаторную будку во дворе и МАЗ на дороге, попал в кювет, который не уступил дорогу и т. д. Мой штурманок освоил эту технику быстрее… Это можно объяснить тем, что Боря за руль сел уже в 40. Но Леня Лившиц, врач, а не инженер, впервые начал учиться после 50-ти, и все у него было очень хорошо. А за первое ДТП ему даже автобус деньгу заплатил. Леня у меня выяснил только единственный вопрос: что делать, если скорость едущего впереди ниже, чем его "горбатого" на первой передаче?

– Выжми сцепление наполовину или больше, – отвечаю я.

– Это же не допускается! Нам так преподаватель говорил! – заводится Леня.

– Ну, если такие строгости, то упирайся ему в зад и повышай скорость – подталкивай!

Леня – человек дотошный. Он испытывает "мой" метод и возмущается:

– Чему дуроломы учат в этой школе! Так просто все!

Тут уже возмущаюсь я, и объясняю неофиту, что сцепление может сгореть, если так ездить часами, и в целом преподаватель прав.

Был у меня еще один "ведомый" водитель – Георгий Борисович Каблуков, которого все называли ГэБэ, мой непосредственный начальник, вместе с которым мы начинали писать книгу. ГБ был намного старше, инженер-тотальник, имел звание майора. Надломила его гибель сына, который на мотоцикле попал под машину на слепом перекрестке улицы Говорова.

Пару лет он провел в командировке в Индонезии. До заграницы ГБ был необычайно вежливый и корректный человек. Ко мне, например, он обращался только по имени-отчеству и на "вы", хоть мы почти дружили семьями. В чуждых тропиках, возможно от жары, у него слегка "поехала крыша", и он там повздорил с каким-то чином. В 24 часа его "выперли" из страны Индонезия, где мы сооружали базу для субмарин (!). Знакомая высокопоставленная врачиха поместила ГБ в Центральный госпиталь Бурденко в Москве. Условия лечения и проживания там намного превышали нормы пятизвездочного отеля. Например, у каждого "больного" был двухкомнатный с прихожей и телефоном номер, врачи и сестры приходили по вызову, обеды – развозили, и т. д. На свою беду, ГБ и там разругался по пустякам с другим больным в казенном халате, который оказался главным прокурором Советской Армии. Так этот прокурор его упаковал обманным путем прямо в психушку. ГБ сказали, что его переводят для лучшего ухода. Когда он понял, где находится, то, естественно, попросил его выпустить. Реакция "врачей" и дюжих "медбратьев" хорошо известна даже из литературы: смирительная рубашка, изоляция и огромный шприц некоего зелья, которое отключало свободолюбивого пациента на целые сутки. Когда ГБ пришел в себя – все повторилось. Приняв пяток таких процедур, ГБ понял, что ему не выжить, если не замолчит. Стал молчать, уколы стали полегче: отключали только на пару часов. О выходе на связь с внешним миром, чтобы отстучать SOS – и речи не могло быть. Неизвестно, чем бы кончилось "лечение", если бы в проверяющей психушку комиссии случайно не оказалась женщина, поместившая раньше ГБ в госпиталь Бурденко.

– Как вы здесь оказались? – ее удивлению не было предела. ГБ только расплакался.

Она его вызволила снова. И даже без губительного диагноза, что дало ему возможность дослужить десяток месяцев, недостающих до выслуги на минимальную пенсию. Но это уже был совсем надломанный человек…

Однако вернемся к автомобилям и более ранним временам. Жена ГБ, энергичная и веселая Ксения Георгиевна, обратилась ко мне:

– Коля, мы хотим купить машину. Как вы нам посоветуете: стоит это делать?

К тому времени я уже лет пять колесил на манюне, и был набит информацией как собака блохами. Тем не менее – призадумался.

– Ксения Георгиевна! Это другой мир, со своими радостями и трудностями. Кто может сказать, чего будет больше в вашей жизни после покупки автомашины? Лично я уже не мыслю жизни без колес, хотя трудностей были воз и маленькая тележка, – уклоняюсь я от прямого совета.

Супруги Каблуковы получают права и покупают "Волгу". Попеременно ездят на ней, попадая во всякие неприятности, к счастью – небольшие. ГБ ведет машину со страшным напряжением, для него это – адская работа. Я обнаружил еще одну особенность его зрения: он видит только узкую область впереди и ничего не замечает сбоку.

Однажды ГБ попросил меня довести машину в Металлострой. Я впервые сел за руль "Волги". Машина показалась мне тупым колуном: разгонялась очень медленно, свято блюла дозволенную скорость 60 км/час – не более. Я предложил ГБ снять ограничительную шайбу под карбюратором, которую устанавливал завод на время обкатки. Когда снял воздушный фильтр, то увидел на карбюраторе вывернутую пробку насоса ускорителя. При резком нажатии на газ бензин просто выливался наружу! Хорошо, что обошлось без пожара.

Снял шайбу-ограничитель, завернул пробку, выехали на испытания. Недавний колун в облике автомашины превратился в ласточку! ГБ сел за руль, машина рванула. Через сотню метров он остановился со словами:

– Езжайте дальше сами, НТ: я ее теперь боюсь!

Следующий наш ремонт был вообще юмористический. У Волги начал греметь задний мост. Спецы вынесли вердикт: мост менять. Стеная на судьбу, ГБ ехал для дорогостоящей покупки в магазин. Я напросился в попутчики. Изображая спеца, сел на заднее сиденье и начал слушать; звуки дефектного моста показались знакомыми. Попросил у ГБ тряпку и запихнул ее между кузовом и глушителем. Чудо! "Дефектный" мост исправился и стал работать тихонько…

После продажи синявочки я нацелился на "Жигули", стал в очередь, общую для всего УМР. Светило мне в этой очереди долгое ожидание, если бы не случай. Все в очереди стояли на "копейку" – ВАЗ 2101, других не было. В это время начался выпуск "тройки" – ВАЗ 2103. Одну машину выделили УМР вместо запланированной "копейки". На "тройку" покупателей не нашлось: она стоила 7500 рублей, а не 5600, как "копейка".

Обогащенный удачно проданной синявочкой, я не раздумывал ни секунды, и вскоре получил руль светло-серой красавицы в тоскующие руки. Надо сказать, что новую машину я уже любил заранее, так сказать – заочно. Журнал "За рулем" поместил ее подробное описание и картинки, которые я не просто изучил, – "впитал" всеми органами чувств.

Машины, выпущенные в первые годы ВАЗом, – не чета теперешним, когда автозавод опустился до средне-российского уровня разгильдяйства. Тогда все штампы были новые, итальянская технология соблюдалась железно, ничего еще не было упрощено и переделано. Никаких шайб-ограничителей не было, в инструкции было только пожелание: не превышать 90 км/час в первую тысячу километров пробега. Сначала, правда, нам не очень понравилось черное матовое покрытие на торпеде, затем его преимущества стали очевидными.

Вскоре на новой машине мы поехали в отпуск на Украину, и у нас началась прямо-таки новая эра. Выехали только в 8 утра, хорошо выспавшись. На шоссе потихоньку прибавляю скорость, искоса поглядывая на штурмана. Вот скорость уже 90, 100, 110, 120 км/час. Мой "естественный тормоз" сидит совершенно спокойно. Тихонько мурлычет двигатель, играет музыка. Машина движется без всяких вибраций и колебаний, мягко и ровно. Нигде не сквозит, сиденья – мягкие и удобные, можно сидеть хоть сутки. Это тебе не Москвич, где железяки сидений впиваются в копчик… Дожимаю до 130-ти. Никаких изменений в звуках движения нет: все также тихо работает двигатель, негромкую музыку прекрасно слышно. Мой штурман, правда, заявляет вдруг:

– Мы не слишком быстро едем?

"Снижаюсь" до 120-ти, после чего кажется, что машина еле ползет. Так и едем дальше, в том числе, – в целях экономии: теперь мы "кормимся" 92-м бензином, а он есть не везде.

Скоростная вставка. Кстати, о скорости и шуме двигателя. В пору освоения новых "Жигулей" было много ДТП. Водители, пересевшие с ревущих и дрожащих Москвичей и Запорожцев, попадали в происшествия только потому, что теперь "не слышали" скорости: по ощущениям она казалась незначительной. А тормозной путь и стиль торможения при 60 и 100 км/час – две большие разницы, как говорят в Одессе, и как я уразумел еще на синявочке. Тем более – с усилителем тормозов. В жигулях, во всяком случае – в машинах из первых партий, за скоростью лучше следить по приборам.

Был такой случай. Из Деребчина мы взяли маму и ехали к Тамиле. Шоссе к Могилеву – широченное и гладкое, маленькие деревья защитных посадок далеко от полотна дороги. Я держу скорость 120 километров, машина и женщины ведут себя спокойно, хотя я замечаю краем глаза, что мой опытный штурман уже собирается поинтересоваться: куда это я так спешу? Внезапно ко мне обращается мама:

– Коля, чого ми так помаленько їдемо?

Я чуть не выпрыгнул из штанов:

– Мама! Мы едем 120 километров в час! Такое расстояние в 41-м году мы проезжали за пять дней! А в городе ездят на скорости в два раза меньше!

Рассказываю ей анекдот. Таксиста спрашивают: "Как это вы убили свою пассажирку?""Мы ехали за городом со скоростью 100 км/час. Когда в городе я снизил скорость до 60-ти, ей показалось, что машина уже остановилась. Она открыла дверь и вышла!"

И еще: "Вы меня остановили, потому что я очень быстро ехал?""Нет, потому что вы очень низко летели!"

При крейсерской скорости 120, наша средняя скорость теперь – более 80 километров в час. Около 18 часов мы уже в Орше, преодолев более 800 км. Поселяемся в гостинице, как белые люди. Ужинаем в ресторане, пьем вино, танцуем, спим на настоящих кроватях…

В Киеве останавливаемся у Марчуков: они вместе с их ребятами нам совсем родные. Наша машина на улицах Киева еще редкая гостья, и на остановках нас окружают автолюбители с извечным вопросом "Ну как она?". Мы не скупимся на похвалы, мы гордимся нашей красавицей…

Окончательно добивает нас, невиданный ранее в суровой жизни автолюбителей, сервис ВАЗа. Под Винницей, возле роскошного ресторана "Дубовый Гай", действительно стоящего в тенистой дубовой роще, нас останавливает гарантийный сервис ВАЗа! Они нижайше просят(!!!) разрешения проверить шарниры передней подвески. Проверяют. Говорят, что есть небольшой люфтик на одном шарнире, который желательно устранить. Я заявляю, что у меня нет на это ни денег, ни времени.

– Что вы, что вы, – обижается мастер в фирменных комбинезоне и кепочке, – это совершенно бесплатно и займет не более 10-ти минут!

Я милостиво разрешаю. Два молодца мгновенно снимают колесо и шарнир, раскалывают его на две половинки, вставляют в разборный палец самую тонкую из точно калиброванных прокладок, и собирают все вновь за считанные минуты…

– Счастливого пути!

Я, как завороженный наблюдаю за их работой. Очнулся только, чтобы отвалить им средствА на несколько кружек пива. И тут их "главный" добивает меня окончательно:

– Нет, нет, нам запрещено брать какие-либо деньги у клиентов!

Однако! На очень высокую орбиту выводит нас новый автозавод!

Через пару месяцев мои неумеренные восторги рассеиваются как сон, как утренний туман. У меня неполадки: надо сменить амортизатор, тумблер вентилятора и еще какую-то дребедень, которой нет в продаже. Еду на гарантийную станцию в Колпине, единственную на весь Ленинград. Увы, там очередь, и меня только "записывают". Через неделю приезжаю к 5 утра: тут уже стоит, сидит, лежит "живая" очередь с прошлого вечера. Часов в 12 мою машину загонщик отгоняет в цех, куда водителям вход строго воспрещен. Бедолаги вроде меня неприкаянно тыняются по пыльному пустырю возле узилища своих любимиц: ни сесть, ни лечь, ни отойти… В 17 часов я уже бегаю под "гарантийными" закрашенными окнами, чтобы найти протянутую руку, в которую можно вложить мзду, за возвращение машины в любом виде. Рука находится, благосклонно принимает мзду, но машины нет по-прежнему. По слухам – ее могут оставить на другой день, если водки у "мастеров сервиса" будет достаточно. Около 20 часов – радость неописуемая! – "моя" показывается в воротах цеха. Якобы даже все сделано. Измученный, но довольный, сажусь в машину и уезжаю. Через двести метров слышу ужасный грохот в передней подвеске. Свечу фонариком: сорвалась опора стабилизатора, на которую забыли поставить гайки. Свинчиваю "неответственные" гайки с других мест и лезу в чистой одежде под машину, подсвечивая фонариком…

Нет, слава Богу, я еще в своей стране! А то было возомнил, что нечистая сила забросила меня в какую-нибудь вражескую Германию!

Ну, не все о машинах, надо немного о гаражах, в который меня вселила ракета корабля "Союз – Аполлон". После переселения на Черную речку в 1976 году гараж на Броневой стал очень уж далеко. Пытался сначала обменять на другой поближе – не получалось. Места под гаражи распределял районный ДОСААФ, главой которого был отставной генерал, мурло и грубиян. Я пришел к нему на очередной прием, ничего хорошего не ожидая. В ожидании поговорил с его секретаршей, милой женщиной. Видно импульс на "дачу мзды" пришел прямо из тонкого мира: я вдруг вынул из портфеля и положил ей на стол духи "Союз – Аполлон", которые купил для жены… Спустя пару дней пришла открытка с сообщением о выделении мне места в "Межпутье", в котором пребываю до сих пор. Правда, моя "вишенка" теперь все чаще стоит под окнами: дойти километр до гаража стало проблемой, а передвижение без машины – мечтой… Строительство гаражей – настоящий детектив советских времен. На месте гаражей между ж/д путями было непролазное болото. Собрали деньги. Наша предводительница, инженер Водоканала, организовала непрерывную поставку битого кирпича и строительного мусора со всего города, расплачиваясь с водителями наличными – "черным налом", естественно – без всяких расписок. Когда дело было сделано, нашлись подлые и недовольные, которые обвинили ее в растрате и отдали под суд. Следователь, тоже женщина, среди других вызвала и меня в качестве свидетеля. Я начал давать показания:

– Наша председательница – очень добрая, но неорганизованная женщина. В ее сумочке все было перемешано: помада, деньги, документы. Она выдавала водителям наличные деньги, даже не записывая себе для памяти…

– Вы что видели, как она выдавала деньги? – настораживается и грозно вопрошает меня "прокурорша", грязноватая баба, без намека на сексуальное благополучие.

– Конечно, видел, и не один раз!

– Вы видели? Вам это показалось! Кроме Вас, никто этого не видел! Я Вас привлеку за лжесвидетельство! – сверкает на меня прокурорша мутными глазками.

– Вы меня, кажется, пугаете? У вас уже все написано и подписано? Я порчу вам уже нарисованную заранее картину? Вам истина не нужна? Торопитесь? – завожусь я.

Работница правосудия не ожидала такого яростного отпора и вянет. Я все угадал точно, судя по последующим событиям. Она долго молчит, потом задумчиво выдает нечто подлое:

– Пожалуй, я не буду вызывать вас на суд: ваши показания не дают ничего нового!

Только в кино умные следователи сильно и долго копают, чтобы добраться до истины. Обычным следователям эта истина только мешает получать нужные результаты в короткие сроки. Возможно, дело еще в том, что в кино на одного жулика приходится минимум три следователя: торопливый, но поверхностный; медленный, но дотошный, в глубине души – очень хороший, любящий справедливость. К концу появляется третий: очень умный генерал, все видящий сквозь стены, и все понимавший, еще до совершения преступления. Кино почему-то не показывает передовые методы работы следователя, который в одиночку расследует пару десятков дел…

Суд состоялся без меня. Подсудимой дали 5 лет и конфисковали машину в возмещение якобы растраченных 6 тысяч рублей. Деньги перечислили "пострадавшему" гаражу – нам. Через год ее выпустили, признав невиновной. Я костьми лег на правлении, чтобы надломленной и униженной женщине вернули все ее деньги до копейки…

Нам надо построить периметр из сотни бетонных гаражей. Заключаем договор с РСУ, расположенному аж возле Сенной площади. Только этому РСУ выделяют "фонды" на бетонные плиты, правда, – всего на два (!) гаража в год. Но, несколько тысяч недостающих плит нам поставит неизвестно кто от имени РСУ, если мы заключим отдельный договор с некоей ремонтной фирмой на устройство буронабивных фундаментов и ворот по цене целого гаража. Мы (правление) соглашаемся, выдаем аванс. Работа начинается в бешеном темпе: огромные грузовики тащат к нам неизвестно по каким "фондам" добытые плиты, ревут сварочные агрегаты, сваривая их по две. На каждую стенку гаража бурятся машиной-столбоставом три ямки, которые заполняются камнями и заливаются бетоном. Это – фундаменты.

Работа кипит, как на китайской народной стройке. Внезапно возникает некий наш товарищ Аразбаев, Заслуженный строитель РСФСР, который заявляет, что на среднюю опору нагрузка будет недопустимой и стройку надо прекратить. Я на правлении ему на пальцах доказываю, что стенка и крыша, весящие 10 тонн, опираются на три фундамента. Если посчитать их общую площадь, то давление на грунт будет меньше допустимого 1 кг/см². Он мне возражает:

– Вы не строитель и не понимаете, что сырой кирпич давит на среднюю опору в два раза больше, чем на крайние!

– При чем здесь сырой кирпич, если стенка гаража – жесткая балка? Хотите, вообще выбьем среднюю опору, и стенка будет стоять?

На правлении все принимают мою сторону, но Аразбаев не сдается и пишет письмо в Ленгорисполком. Оттуда приходит грозная бумага: если мы до понедельника не представим расчеты прочности фундаментов, то стройку остановят.

Это конец. Если начнут разбираться с фундаментами на остановленной стройке, то всплывут и непонятные фирмы и фонды, выплаты "черным налом" и тому подобного якобы криминала, предпринятого нормальными людьми для компенсации тупости плановой системы. Факты, лежащие прямо на поверхности, так любят проницательно откапывать "органы" для улучшения статистики в отчетах. И будем мы сидеть не в своих гаражах, а в кабинетах правдолюбцев-следователей… Им же почему-то достанутся все барыши после остановки строительства…

Новый председатель наших гаражей Гальван, бывший полковник, смотрит на меня:

– Коля, сделай что-нибудь! Больше некому…

Я киваю на Наталью Николаевну, специалиста именно по фундаментам в проектном институте. Правда, во время нашего теоретического спора с Аразбаевым она почему-то не произнесла ни единого слова… "Нет, нет, нет, – трижды открещивается НН, – Я не смогу сейчас сделать этот расчет".

Ясно вижу, что она и "потом" не сможет. А гараж – очень нужен. Я, скрепя сердце, соглашаюсь: не боги горшки лепят. Вот только времени мало для этой лепки – три дня.

У ребят из ВИТКУ добываю фолиант по фундаментам. Господи, как много здесь написано. Вникаю, работаю всю субботу. Выбираю четыре метода расчета, среди них даже экзотический метод висячих свай. Считаю по четырем вариантам – фундаменты выдерживают по любому. Понятней всего метод упругих оснований: если одна свая вылезет, то нагрузка ее осадит, пока остальные не подставят плечо…

Все четыре расчета помещаю с наглядными картинками на листе полуватмана. Все бы хорошо, только моя подпись – недействительна: нужна подпись спеца по фундаментам…

На встречу с той же Натальей Николаевной едем вместе с женой. Ловим НН возле метро.

– Не путайте меня в это дело, ничего я не могу, и не буду подписывать!

– Наталья Николаевна, смотрите, все очень просто и понятно! Вы же в этом больше понимаете, – пускаю я грубую лесть. – Вы ведь тоже без гаража останетесь! – пугаю ее.

– Нет, нет, я не могу! – отвечает главный специалист по фундаментам целого проектного института, не в силах понять простые расчеты. Бедный, бедный институт и все его фундаменты…

В бой вступает Эмма, бьет по женским струнам, ссылается на мои доблести в математике, на ночное сидение за расчетами… Спустя час мы все таки уламываем "очень ученую" даму и она боязливо ставит свою закорючку. Уточняю ее должность и титулы, которые надо написать перед подписью. Боже, кто поручает таким непроходимым и неграмотным дурам рассчитывать важные вещи? Кто плодит "заслуженных строителей", считающих железобетонную балку как сырой кирпич?

Нарочный отвозит "бумагу" в исполком, стройка продолжается.

Гаражи стоят уже тридцать лет, побольше некоторых высоконаучных сооружений…

Гараж Аразбаева напротив моего, года два он ездил на машине. Я не могу отказать себе в сатисфакции и при каждой встрече интересуюсь:

– Как там наш сырой кирпич? Стоит? Не гнется под ударами судьбы?

"Заслуженный" отворачивает голову и гордо, но молча, проходит мимо.

О приключениях на автомашинах и возле них можно рассказывать бесконечно: более половины столетия я не расстаюсь с автомобилями. Кроме того, свою автомобильную историю Сережа тоже начинал писать рядом со мной на "ревущем сороковом" Москвиче. Сейчас мир изменился и заботы прежних лет забыты, а современному человеку – непонятны. Зато появилась масса новых примочек, о которых тоже можно рассказывать очень много…

Меня удерживает только пример Владьки Крыськова, большого любителя таких рассказов. Со свидания в теплом визави, не выдержав пламенных бесед о мотоцикле, от него сбежала в новогоднюю ночь юная дева. Владик однажды ночевал у нас, и рассказывал истории о своей Волге, когда мы с Эммой уже крепко спали, сквозь сон вставляя вежливое "Да-а…".