Умельцы выходов и входов,

настырны, въедливы и прытки…

(И. Г.)

Боже, куда же ты смотришь? Почти все

созданное тобой разворовано!..

(WWW)


Как в капле воды отражается океан, так в судьбе нашего капитана (майором, затем – подполковником, он стал уже у нас) отразилась судьба всей ГСВГ – Группы советских войск в Германии, где он служил до перехода в монтажные войска. Самое главное – это были весьма привилегированные войска. Служба в обустроенной и лояльной к победителям ГДР была очень спокойной и весьма доходной. Поскольку это была все же заграница, то снабжение частей и выплаты военным были на высоте, не сравнимой с довольствием какого-нибудь офицера-ракетчика, неделями не вылезающего из объекта в лесу, и снимающего для своей семьи угол сарая на латышском хуторе.

Чтобы попасть в эти благословенные заграничные войска, надо было быть "крепким инвалидом": иметь отдельную "руку" в столице…

Однако все в этом мире кончается. Еще до развала собственной страны, страну ГДР и нашу армию в ней "сдал" противнику партийный какаду Горбачев. Сдал всего лишь под честное слово зарубежных крокодилов, что стране СССР от этого мероприятия "будет счастье".

Была безвозмездно оставлена блоку НАТО огромная и дорогостоящая инфраструктура: жилье, аэродромы, ангары, ремонтные заводы, склады с неисчислимыми материальными ценностями. Привилегированные войска, прекрасно переносящие "суровые будни службы" в дружественной ГДР, были спешно выведены буквально "во чисто поле" и начали терпеть подлинное бедствие. Большинство военных было направлено в дальние – холодные и голодные округа. Только немногие офицеры, обладающие "волосатой рукой" в верхах, были пристроены в в/части, расположенные в Москве и Ленинграде. В толпе счастливчиков был и грядущий очередной "мой фюрер".

Конечно, оставляя врагу злачные поля, наши отцы-командиры азартно наносили ему урон, растаскивая осиротевшие сокровища в меру своих возможностей. Наш капитан, в силу невысокого звания и должности, смог вывезти только два Жигуля, автоприцеп и вагон с неизвестным количеством разного оборудования, запчастей, инструментов и материалов. Только оловянного припоя, например, я видел несколько десятков килограммов; об остальном – могу только догадываться. А "забугорные" трансформатор на колесах, гидравлический трубогиб, насосную станцию и электрощиты – мне даже доверено было ремонтировать…

"Волосатая рука" в верхах продолжала вести по жизни нашего капитана. Он очень короткое время поработал на объекте, где немедленно получил звание майора. Затем был переведен непосредственно в Питер на должность начальника сварочной лаборатории.

Эта должность была вполне "расстрельной" в период становления и взлета монтажной части, работавшей на сложных объектах по всему Союзу. А лаборатория обеспечивала основной процесс на этих объектах – сварку. Путь лаборатории, даже изредка усыпанный розами побед, не позволял забыть о длинных шипах на этих розах. Это были те давние времена, когда ядовитый окислитель разъедал наши сварные стыки алюминиевых труб на ракетных стартах, стоящих на боевом дежурстве. Когда в резервуарах из нержавеющей стали для хранения высокорадиоактивных отходов находилось по 400 дырок. Когда разгерметизацию нашего цезия-137 ликвидировала вся химслужба Северного флота… Когда вся лаборатория с обожженными фейсами сутками налаживала плазменную резку, без которой срывались срочные заказы. Когда… Когда… Когда – (см. предыдущие главы)…

Я уже писал, как постепенно деградировала наша фирма, уходя от сложных работ к простым и простейшим. Все признаки загнивания обострились и ускорились при горбачевской "перестройке и ускорении". Фирма еще продолжала что-то делать, используя инерцию набранных оборотов. Так может продолжать бег даже курица с отрубленной головой…

К началу 90-х годов должность начлаба практически стала синекурой: никаких срочных и авральных работ, никаких длительных командировок в места "не столь отдаленные". Даже обычные плановые работы почти прекратились. Опасные радиоактивные изотопы для контроля сварки были сданы на захоронение. Не надо было ничего изобретать, налаживать, испытывать. Отпала сама собой учеба сварщиков и переаттестация…

При всем при том – мощная техническая база лаборатории позволяла многое делать не только для близкого начальства, но и для своих "семьи и дома". А "близкое начальство" теперь не торопило, как раньше, и вообще не надоедало своим присутствием: домино, бильярд, игровые компьютеры и телевизоры были только на "втором этаже".

Тихий и скромный майор без всякого шума сел на место начальника лаборатории. Он очевидно уже многое понимал в жизни и службе, потому что за спиной сразу наклеил плакат, который можно было принять за программный:


НЕ ДУМАЙ!!!

А ЕСЛИ ПОДУМАЛ, ТО НЕ ГОВОРИ,

А ЕСЛИ СКАЗАЛ, ТО НЕ ПИШИ,

А ЕСЛИ НАПИСАЛ, ТО НЕ ПОДПИСЫВАЙ,

а если подписал, то обязательно с особым мнением!!!


(Какая, однако, длинная и трудная дорога до своего мнения для нарушившего правило "не думай"! Что именно эта заповедь главная – сомнений нет: она была написана самым большим шрифтом).

Впрочем, мы с Мартыновым вскоре поняли, что новый шеф все-таки "думает", но только в одном направлении: для него продолжалось сладостное время прихватизации бесхозных или слабо закрепленных материальных ценностей, начавшееся в далекой Германии. Здесь им проявлялись незаурядные ум и деловая хватка. Он тщательно обследовал склады лаборатории, сравнил их богатое содержимое со скудными записями в матотчете лаборатории и осознал, какой Клондайк оказался в его распоряжении! Фюрер начал принимать тайные, но – очень эффективные меры по его конвертации и диверсификации.

Первым пал склад длинномеров. Когда-то давно я законно оформил на в/часть это место в торце гаражей, прилегающих к лаборатории. Там мы соорудили под общей крышей склад для металла и гараж для Лени Лившица. Вся эта недвижимость нужна была позарез: запасы крупноразмерного металла в лабораторию уже не помещались, а Лене некуда было приткнуть своего "Запорожца". (Я, кажется, уже писал, что Леня героически стал водителем в весьма зрелом возрасте и приобрел эту механизьму, чтобы возить на работу дочку Валеру). Наше сооружение "двойного назначения" эффективно использовалось много лет. С отъездом Лившицов в Израиль на попечении лаборатории остался только склад, заполненный трубами, уголками и другим металлом под самую крышу.

Справедливости ради надо заметить, что ко времени прихода нового фюрера крыше склада снизу уже ничто не угрожало. Это предшествующий фюрер, сваливая с "мостика" лаборатории на повышение, ночью вывез в неизвестном направлении почти тонну драгоценных нержавеющих труб. Тем не менее – добра оставалось еще очень много.

Однажды мы с Мартыновым пошли на свой склад за нужным уголком, но смогли "поцеловать" только новый замок и увидеть у входа обильную окалину от кислородной резки. Следующим утром, приехав на работу, я с удивлением увидел открытую дверь нашего склада, откуда соседский сантехник Коля пытался выудить свою "Оку". Склад был узкий, но эту ущербную мотоколяску туда как-то смогли затолкать. Вытащить обратно было трудней, и Коля горько сетовал, что он не предусмотрел веревки для заднего хода. Я помог ему своим буксиром. В опустевшем складе высветилось исчезнувшее из лаборатории оборудование для кислородной резки. Коля простодушно поведал, что он помогал нашему шефу резать и погружать на автоприцеп металл. Ходок было много: трудились все выходные. Увозил куда-то и разгружал там прицеп фюрер уже самостоятельно – в целях секретности. На каких правах Коля занимает склад – уточнять я не стал: мужик добросовестно трудился на его растаскивании…

Следом за складом металла уплыли в неизвестном направлении мощные пресс-ножницы, стоявшие на площадке перед входом в лабораторию: якобы они мешали парковке. Мимоходом было ликвидировано наружное хранилище газовых баллонов. Раз нет баллонов, то совершенно не нужными оказались газовые горелки и резаки со шлангами и редукторами…

Основной склад лаборатории в подвале дома фюрер просто "взял на пушку", ликвидировав его нашими руками. С постной физиономией он поведал, что командир приказал очистить это помещение для каких-то нужд части. Мы с Мартыновым взяли под козырек и начали крушить мою прежнюю пещеру Али Бабы. Электродвигатели, сельсины, авиационные контакторы, многожильные и тяжелые сварочные кабели, бухты нержавеющей и алюминиевой проволоки, дорогущие нержавеющие вентили и клапана от ядерного реактора в Палдиски – и т. д. и т. п. – мы выносили на улицу и складывали на большую кучу. Мощные многоярусные стеллажи резать нам было нечем, кроме сварки. В дыму и копоти мы сделали и это. Отвоевал я только последний стеллаж у стенки: на нем было около тонны драгоценного проката из латуни и жаростойкой бронзы для плазменных горелок. Фюрер милостиво разрешил сохранить эту частицу бывшего статус кво: очень нужные материалы, места занимают немного, командиру не помешают – склад и так стал очень просторным… Как водится – был повешен новый замок, ключей от которого нам с Мартыновым не доверили.

Большая куча наших ценностей на улице как-то незаметно растаяла. Гораздо позже я понял, почему и чьими трудами она таяла. Я собрал на улице только часть пластин очень дорогого фторопласта, который мальчишки бросали друг в друга…

Однажды фюрер уехал, забыв на столе огромную связку ключей. Мартынов их живо подхватил и направился в недоступный нам склад, чтобы взять там понадобившийся для работы латунный шестигранник. Вернулся он с квадратными глазами, и почти силком потащил на склад меня. Там и мои глаза изменили форму. Большой склад был беспорядочно забит автохламом: старыми колесами и покрышками, сиденьями, исковерканными дверями, капотами и крыльями. Но самое главное: на оставшихся стеллажах не было никакого цветного проката, на них гордо возлежал все тот же автохлам размером поменьше…

В сердцах, не подумав, я "прихватываю" командира части:

– Валера, на кой … тебе понадобилось ликвидировать склад лаборатории?

Валерий Иванович, мой бывший стажер и ученик, смотрит на меня непонимающе:

– О чем вы, Николай Трофимович?

…Он ничего не знал. Фюрер просто взял нас "на пушку". Я, конечно, мешал ему своим присутствием, как создатель сокровищ. Он хитроумно использовал меня же, чтобы их "приватизировать". Теперь командиру части что-либо менять уже поздно, незачем и накладно: Валера, очевидно, знает силу "волосатой руки" своего подчиненного. Да и не одной руки, о чем – дальше.

Все прояснилось: фюрер добывал для продажи дорогие цветные металлы. Сотни полуподпольных пунктов платили за них приличные деньги и переправляли в Прибалтику.

Я уже писал, как сказочно обогатилась Прибалтика, когда раскурочивала наши объекты, изымая из них хромоникелевые стали и цветные металлы и продавая их Западу. Бизнес на цветных металлах набрал обороты, и теперь как большой пылесос высасывал их уже с чужой территории. В погоне за доходами "народные умельцы" вырезали целые километры высоковольтных ЛЭП даже под напряжением. В Питере были сняты электромагниты с сотен лифтов, разграблены шкафы сигнализации на железной дороге. Не брезговали и мелочами: были сняты и утилизированы многие тысячи электросчетчиков, расположенных в доступных шкафах на лестничных клетках. Например, – в нашем доме. Много лет мы платили за электричество "по среднему", пока не купили и установили новый счетчик (конечно, – за свой счет)…

Меня спасает давно изученная молитва, точнее – один ее раздел: "дай мне, Господи, терпение, чтобы спокойно смотреть на то, что я не в силах изменить…". Да и что значит растаскивание небольшого складика в сравнении с распадом и разворовыванием гигантской страны, укреплением которой занимался всю свою жизнь?


Цветы запоздалые…
Загрузка...