Если бы они могли говорить

ВАСИЛЕНА И ХОЗЯИН

Переступив порог Галункиного дома, Захари остановился и перевел дух, словно только что избавился от чего-то неприятного. Лицо его тотчас приняло веселое и беззаботное выражение. На людях он вынужден был притворяться, старался не смеяться, шел так, будто его мучила нестерпимая боль; в противном случае Севастица могла бы упрекнуть мужа в том, что он радуется свободе, тогда как она, больная, страдает.

Галунка пригласила Захари в комнату. Там он уселся на лавку под окном, не заметив, что она чем-то встревожена.

— Какая прохлада… Знаешь, Галунка, мне у вас всегда хорошо, легко как-то на душе, есть с кем словечком перемолвиться. А то все счета, да счета… Надоело! А где Василена? Нет ее, что ли?

Галунка пробормотала что-то невразумительное, но Захари, не слушая, продолжал:

— Принеси-ка мне ракии, Галунка. А то дома Севастица сердится, когда я пью. Хочу здесь, в холодке, выпить рюмочку. Подумаешь, рюмка ракии. Только собирались пойти прогуляться с Севастицей, как у нее заболела голова. Сейчас она прилегла. Знаешь, какая коварная эта головная боль — раз, и человек сам не свой… Пусть отдохнет немного, пусть…

Он выглянул в окно.

— Так где же Василена? Куда она запропастилась?

— Она в огороде, скоро придет, — ответила Галунка.

Она принесла на подносе графинчик с ракией. Как всегда, Захари опрокинул две рюмки подряд, а потом стал ждать, глядя в окно и улыбаясь своим мыслям. Галунка присела в сторонке и склонилась над вязаньем. Не по душе ей были эти частые посещения хозяина. Все давно заметили, что он приударяет за Василеной, не хватало только, чтобы об этом узнала Севастица, и тогда… Страшно даже подумать, что тогда будет. Но и Василена тоже хороша, осуждающе подумала Галунка. Сначала она вела себя сдержанно и даже подтрунивала над хозяином, но потом стала прислушиваться к тому, что он говорит; явно, ей была приятна его компания. А ведь они уже договорились с Велико, жестянщиком из Сарнено, о свадьбе, уже и документы к венчанию были готовы — и его, и ее. А Василена чего-то тянет, все откладывает.

— А вот и Василена! — воскликнул Захари и налил себе еще рюмку.

Со стороны огорода показалась Василена. Она заткнула за пояс фартук, в котором что-то несла, и от этого выглядела еще стройнее, еще тоньше. Шла она легкой быстрой походкой, а увидев Захари, весело засмеялась — словно яркий свет хлынул из глаз.

— Эх, Василена, заждался я тебя, — молвил Захари. Он обернулся к двери, дождался, пока Василена вошла в комнату, и добавил: — Все трудишься. Не следует тебе так много работать, не хочу, чтобы ты работала.

Василена ничего не ответила. Такой уж у нее характер: порой ее не переговоришь, а бывает пройдет мимо человека — слова не вымолвит. В это время снаружи кто-то позвал Галунку, и она вышла.

Неожиданно для Захари Василена встала перед ним и сказала, весело улыбаясь:

— Говоришь, чтоб не работала я… А кто ж станет работать?

— Есть для этого люди. Слуги будут работать, я буду. Ты знаешь, приходили тут двое, спрашивали, не сдам ли я поместье внаем. Вроде как слух прошел, что я собираюсь его в аренду дать. Да нет, говорю, я сам в нем работать стану.

— Да на что ты байки рассказываешь?.. — засмеялась Василена. — Это ты-то станешь работать? Да разве ж ты можешь. Только и знаешь, что врать.

— Кто? Я? Это я-то вру?!

— Ты, а кто же. Вот говоришь, что женишься на мне. А как ты можешь жениться, если женка твоя жива?

Несмотря на хмель, Захари смешался:

— Кто-я? То есть как?.. А, ну да… Только я это… я совсем иное имел в виду. Я хотел сказать, что мир, как колесо, — все вертится, вертится. Неизвестно, кто завтра будет здравствовать, а кто отправится к праотцам. Вот тогда, как знать, может так случиться, что — все ведь возможно.

— Ну вот, опять завел, — поморщилась Василена.

— Да нет, Василена, ты послушай. Иди сюда, сядь рядом, вот здесь. Слушай, что я тебе скажу…

Он наклонился к ее уху и что-то зашептал. Василена скрестила на груди сильные руки и слушала, улыбаясь. Черные глаза ее весело искрились.

Когда Галунка вернулась (ее вызывали к Севастице), Василена и Захари все еще стояли у окна и оживленно беседовали. Свечерело. Небо еще светлело, но внизу уже сгустилась темнота; с поля вместе с влагой доносился дурманящий запах луговых трав. Слышался многоголосый хор цикад. В небе зажглись первые звезды. Все было точь-в-точь, как и в другой вечер. Аисты в саду пощелкали клювами и тоже затихли. Не было только одного: из темноты, где сейчас мерцает одинокий огонек светлячка, не слышалось звуков гармони, вслед за которыми в проеме окна показывалось улыбающееся лицо жестянщика Велико. Так было раньше. Но в последнее время Велико редко наведывался в поместье.

Дни шли за днями. Однажды Галунка не выдержала и набросилась на Василену.

— Неуж ты веришь тому, что тебе нашептывает Захари? Да это же все барская блажь! Дитя несмышленое — и то не поверит его болтовне!

Черные глаза Василены разом потемнели.

— Оставьте меня в покое! — так и вскинулась она. — Разве я вмешиваюсь в ваши дела? Вот и вы не лезьте в мои!..

Как-то раз — какая огромная желтая луна сияла в тот вечер на небосклоне! — на дороге из Сарнено послышались звуки гармони. Мелодия звучала сначала тихо, глухо, потом набрала силу, стала звонкой и ясной — и вдруг оборвалась. Послышались мужские голоса, возня, чья-то ругань. Слуги со всех ног бросились к месту происшествия. Быстро разнесся слух, что поймали вора — и к сараю привели Велико. Позвали Захари.

Велико стал объяснять, что у него не было никаких дурных намерений, дескать, пришел он, чтоб увидеть Василену… Что в этом такого, не в первый же раз. Велико недоумевал, почему его обыскали и отобрали гармонь.

— А зачем тогда тебе этот нож? И револьвер? — допытывался Захари. — И не один, а целых два коробка спичек. Поместье думал поджечь? Или меня убить? Негодяй! Разбойник! Ты у меня еще попляшешь! Погоди, вот как вызову околоточного, он тебе покажет!..

И неожиданно для всех Захари хлестнул Велико по лицу плеткой, которую держал в руках.

— Зачем бьешь, бай Захари! — вспыхнул Велико и бросился к Захари, но слуги удержали его. Из рассеченной брови потекла тоненькая струйка крови.

Василена стояла в сторонке как-то отчужденно, холодно, наблюдая за всем происходящим, потом повернулась и равнодушно пошла прочь. Жестянщик опустил голову и тут же поклялся вслух, что ноги его больше не будет в этом поместье. Захари сразу приказал его отпустить. Велико вернули гармонь, но револьвер не отдали, — и отпустили с миром.

После этого случая ничего не изменилось в отношениях Василены и Захари. Севастице Захари объяснил, что из-за участившихся краж (а где-то произошло даже убийство) не только он, но и хозяева других поместий в округе, запретили чужим людям беспокоить их по ночам. К тому же он якобы слышал, что Велико грозился расправиться с ним, с Захарием.

Голова у Севастицы болела, не переставая, и Захари продолжал ходить к Галунке в дом. Однажды они с Василеной как обычно сидели у окна, и Захари сказал:

— Представь себе, что ты — хозяйка поместья. Что ты перво-наперво сделаешь? Как станешь распоряжаться?

Василена отлично понимала, что все то, о чем говорит Захари, никогда не сбудется, что все это ложь, мираж. Но удивительное дело — лишь одной лжи она безоговорочно верила: когда он намекал, что она, Василена, может стать хозяйкой поместья. Здесь она выросла, работала, знала каждый камешек, каждая травинка была ей знакома. Василене хотелось навсегда остаться здесь, работать — сколько хватит сил и здоровья. И она верила, что то, чего она страстно желает, непременно случится.

— Ну, смелее, скажи, что ты тогда сделаешь?

Черные глаза Василены были устремлены вдаль, словно там она видела что-то. Но ответить не успела, потому как в эту минуту в комнату вошла Севастица. Черная, страшненькая, она, как видно, совсем недавно поднялась с постели.

— Севастица, ты меня ищешь? — испуганно вскочил на ноги Захари. — Иду, иду… Я тут маленько заболтался… Как голова? Прошла? Если хочешь, мы можем прогуляться. Сейчас уже не жарко, для тебя в самый раз.

А Севастица во все глаза смотрела на Василену. В ее взгляде читалось высокомерие и гордость — таким взглядом, обычно, хозяева встречают слуг. Затем круто повернувшись, Севастица вышла, за ней засеменил и Захари.

Но они не пошли гулять, а закрылись в господском доме и, наверно, ругались — об этом свидетельствовал повышенный тон беседы. Потом все же вышли на прогулку, но продолжали препираться. Василена следила за ними. Какая-то особая улыбка, выражавшая злорадство, но и надежду, играла у нее на губах.

Захари и Севастица исчезли в темноте. Василена осталась стоять на месте. Заслышав их шаги, она быстро спряталась за дерево и прислушалась.

— Да что ты, Севастица, как тебе только могло в голову прийти, что я заглядываюсь на Василену? Это же невежественная, простая мужичка… Кто? Я?! Да она и имени своего написать не может — у нее же пальцы, как грабли. Она даже ручку взять не может…

Они остановились и Захари произнес:

— Если хочешь, Севастица, завтра же уедем.

Они снова двинулись вперед и стали постепенно отдаляться, но Василена смогла услышать еще слова:

— Знаешь, как я иногда шучу? — засмеялся Захари. — Говорю ей: — Представь себе на секунду, что ты — хозяйка поместья, так что ты тогда сделаешь? И она, дурочка, с готовностью начинает перечислять: надо поправить сарай, овечий загон, ограду починить, в некоторых местах обвалилась, новый амбар построить и прочее, и прочее…

Захари заливисто рассмеялся. Но смеялась ли Севастица — Василена не услышала. Она словно оцепенела. Так, значит, все было ложью, он просто издевался над ней! Ноги у нее подкосились, она без сил опустилась на какой-то толстый корень, торчащий из земли, и глубоко задумалась.

— Тетя Василена, тетя Василена! — послышался тонкий детский голосок Галункиного ребенка, разыскивающего ее. Василена вздрогнула, но не отозвалась, а когда голосок затих вдали, закрыла лицо руками и горько заплакала.

Домой она вернулась уже спокойной. Поговорила немного с Галункой. Васила дома не было, и они легли спать рано. В полночь Василена встала, на цыпочках, чтобы не разбудить Галунку, вышла, вывела из конюшни двух самых лучших лошадей — серых, в яблоках, — сама запрягла их в повозку. Когда она уже была готова выехать со двора, кто-то из дома окликнул ее:

— Эй, кто там?

— Это я, — отозвалась Василена.

И снова все стихло.

Повозка выехала со двора и покатила по дороге — сначала неторопливо, потом все быстрей и быстрей…

А на другой день, когда не знали, где искать Василену и хотели уже поднимать переполох, в поместье приехал крестьянин из Сарнено, вернул повозку. К уздечкам лошадей были привязаны белые рушники — как на свадьбе.

— С праздником вас! — сказал крестьянин, останавливая повозку.

Во дворе как раз были Захари, Севастица, Галунка, толпились батраки.

— С каким-таким праздником?

— Как — с каким? Сегодня утром обженили мы Василену и Велико. — И, подумав, что все удивляются такой скоропалительной свадьбе, добавил: — Так ведь документы у них давно готовы, позвали батюшку — и все!

Захари подхватил под руку Севастицу, и супружеская чета направилась в господский дом.