Если бы они могли говорить

ОДИН ПРОТИВ ТРОИХ

Поездка в город была успешной: все три телеги, возившие продукты, стояли у ворот. Слуги, довольные, что благополучно добрались до дома, не торопились слезать. Первым соскочил на землю Панко и сразу бросился распрягать лошадей. Он был невысокого роста, приземистый, поступь у него была тяжелой, размеренной; работал он медленно, но все его тело излучало решительность и силу. Глядя на него, Галунка чувствовала, как все ее страхи постепенно рассеиваются и в душе воцаряется спокойствие. Даже когда ее мужа Васила не было дома, она знала: раз Панко здесь, все в имении будет в порядке.

Такого батрака у них еще не было. Правда, Панко все больше помалкивал, да и не знали о нем ничего: откуда родом, где раньше служил, есть ли семья, дети. Однако был он послушным и отличным работником. Бывало телега сломается или что другое, он тут же с легкостью мог починить. И сам работал за семерых, и других мог увлечь. Потому-то несмотря на откровенное недовольство дядюшки Митуша, Панко был первым среди всех батраков поместья. Об этом думала Галунка, глядя с балкона хозяйского дома на прибывшие телеги. Она и не заметила, как Панко подошел к ней.

— Ну, Панко, приехали? — встретила его улыбкой Галунка. — С благополучным возвращением! Вот видишь, ничего с вами не случилось, хотя и ходят слухи, будто грабят путников на дорогах. Я нынче о чем только не передумала ночью… Ведь ничего же с вами не случилось, верно?

Панко промолчал в ответ, только улыбнулся, пожал плечами и отрицательно покачал головой. Потом достал из кармана не особенно чистый носовой платок, развернул его и протянул Галунке большую пачку банкнотов.

— Панко, я их считать не стану, — быстро проговорила Галунка. Словно испугавшись такого количества денег, она густо покраснела и огляделась вокруг, не подсматривает ли кто. И действительно, за ними наблюдали двое крестьян. Они пришли в поместье сегодня утром и сказали, что хотят поговорить с Панко.

— Я их положу в сундук, — сказала Галунка, спрятав руку с деньгами за спину, и даже немного отступила назад. — Я ведь ничего не понимаю. А когда вернется Васил, тогда и проверите с ним все счета.

Панко улыбнулся и согласно кивнул. Смущенная Галунка уже не знала, что ей говорить.

— Васил поехал за Василеной, — продолжала она скороговоркой. — Не знаю, известно ли тебе, моя сестра была замужем за одним из Преселцев. Полгода назад муж ее умер, а она у свекра так и живет. Любят ее старики, не хотят отпускать. Но так ведь нельзя… Раз уж не судьба, нечего у чужих людей горе мыкать, пора домой возвращаться. Вот Васил и поехал за ней. Да и приданое ее забрать. Ведь когда мы ее замуж отдавали, две телеги добра нагрузили.

Панко и на это ничего не сказал. Но и уходить не торопился.

— Что это за люди? — спросила тихо Галунка и указала на крестьян, стоявших на солнцепеке. — Спрашивали тебя…

— Это из нашего села, работу ищут. Отдохнут маленько и уйдут восвояси, — медленно вымолвил Панко. — Хозяйка, — добавил он как-то стыдливо и, можно сказать впервые, поднял глаза на Галунку. — Они добрые люди, бедняки. Нельзя ли их накормить, ведь они голодные. Да и я проголодался в дороге.

— Конечно, конечно, — радостно воскликнула Галунка, — еда, слава богу, есть. Ты иди, а я сейчас принесу.

Спустя немного времени были накрыты два стола: один для Панко и его односельчан — там же, где они стояли, а другой — в сарае — для остальных слуг. Галунке очень хотелось угодить гостям — ради Панко. Она доверху наполнила их тарелки, отрезала и большой кусок слоеного пирога с брынзой, который сама испекла. А, убедившись, что они не наелись, отдала и ту еду, которую приготовила для дядюшки Митуша и Аго.

Лишь одно ее смущало: она постоянно ощущала на себе упорные, наглые взгляды незнакомых мужчин. Один из них, тот, что помоложе, откровенно дерзко глазел на нее, многозначительно при этом усмехаясь. Другой глядел исподлобья, нахмурясь, зло, как волк. Он был невысокого роста, широкоплечий, слегка сутулился; одну бровь рассекал шрам.

Когда Галунка убрала со стола, уже стало смеркаться. Вернулись домой дядюшка Митуш и Аго, нужно было и их накормить.

— Вам еды не осталось, все съели, — засмеялась Галунка, но было видно, что ей неловко перед своими батраками: лицо ее покраснело. — Вашу долю пришлось гостям отдать. Ничего, как-нибудь сегодня потерпите… Но я вам оставила хлеб с брынзой. Хлеб совсем свежий…

Она поставила на стол миску с брынзой и положила хлеб.

Дядюшка Митуш без лишних слов уселся за стол, где до этого ели остальные слуги, и принялся за еду, но Аго насупился и наотрез отказался есть:

— Не буду и все тут, — сердито проговорил он. — Разве мы не работали?.. Целый день крошки во рту не было… Как это можно голодными нас держать… Все брынза да брынза…

Галунка удивленно взглянула на него.

— Другим так пирог, а нам… что ж, мы, значит, не люди.. Не хочу… Не хочу эту соленую брынзу…

— Не хочешь, как хочешь, — рассердилась Галунка и ушла.

Спустя некоторое время она вернулась, чтобы прибрать со стола и застала Аго в той же позе.

— Аго, но ты ничего не ел, — сказала она. — Я поставлю тебе хлеб вот здесь, на окошке. Проголодаешься — съешь.

— Не буду есть хлеб, — закричал Аго, поднимаясь с места… — Найдите себе других слуг, чтоб на вас работали… Голодными работали… А я ухожу. Найду себе других хозяев. Все брынза да брынза… — от злости Аго уже не говорил, а прямо рычал.

Покраснев от гнева, он отправился в поле, толком не ведая, куда идет. Как раз в этот момент покидали поместье и двое односельчан Панко. Они немного замедлили шаг, прислушиваясь к крикам Аго, а потом громко сказали:

— Прощай Панко, не поминай лихом!

— Прощайте, привет там нашим! — так же громко ответил им Панко.

Крестьяне вышли со двора и направились в сторону, противоположную той, куда побрел Аго. Галунка с облегчением вздохнула. В этот момент она не думала об Аго, просто радовалась, что незнакомцы уходят. Особенно страшным казался тот, со шрамом! Галунка вернулась в комнату и подергала крышку сундука, чтобы убедиться, что он заперт. С тех пор, как они стали торговать продуктами, в доме скопилось много денег, и эти деньги не давали ей покоя. «Нехорошо поступает Васил, что оставляет меня одну, — думала Галунка. — Хорошо, хоть Панко здесь».

Уже совсем стемнело, и на Галунку снова напал страх. Она не выдержала и побежала в сарай. Ей нечего было там делать, но она должна была еще раз убедиться, что слуги там, и что она не одна. В сарае спокойно работали Панко и дядюшка Митуш. Галунке стало смешно и стыдно за свои опасения. «Я ведь не одна, здесь столько людей», — сказала она себе и вернулась в дом. Но все же хорошенько заперла все двери.

А Аго никуда не убежал, как грозился, а пошел к волам, в поле, где их оставили пастись. Вечер был темным, и хотя на дворе стояла поздняя осень, в небе вдруг сверкнула молния, прогремел гром, и заморосил тихий мелкий дождь. Аго разозлился, что не взял с собой пастушью накидку — ямурлук и теперь промокнет до нитки. Мысленно он все еще продолжал ругаться с Панко — не было в мире человека, которого бы он ненавидел больше, чем Панко, — а перед глазами стояла та половинка каравая, которую Галунка оставила Аго на окне. Аго не выдержал и повернул к поместью. Он только хотел взять ямурлук, и снова уйти, чтобы не думали, будто он смирился. Раз ему не дают есть, он умрет с голоду, но просить не станет.

Аго совсем промок, когда добрался до места. Войдя в сарай, он с удивлением увидел там свет — кто-то поставил на полочку, прибитую к стене, зажженный фонарь. На окне по-прежнему лежал хлеб — там же, где его оставила Галунка. Аго схватил краюху и впился в нее зубами. Потом присел на корточки и принялся откусывать большие куски и глотать их, почти не прожевывая. Вскоре от краюхи осталась лишь одна корочка. Аго очень устал и, прислонившись к большой корзине, незаметно для себя уснул с открытым ртом. Гуси, спавшие в сарае, проснулись, загоготали и потихоньку стали подбираться к храпевшему Аго. Одна гусыня подошла совсем близко, посмотрела-посмотрела, склонив голову, и выдернула корочку хлеба из руки Аго. Другие гуси бросились ее отнимать и толкнули вилы, прислоненные к стене. Вилы ударили по фонарю, и он упал наземь.

Аго продолжал спать. Фонарь при ударе раскрылся, свечка выпала, продолжая гореть. И вдруг вспыхнула солома. Пламя быстро подобралось к оголившейся ноге Аго, лизнуло ее. Аго вскочил. Быстро огляделся вокруг, понял, что произошло и запрыгал, как сумасшедший, по горящей соломе.

Вскоре все было погашено, все, до последней искорки. Сначала Аго хотел позвать дядюшку Митуша и рассказать ему о случившемся, но потом раздумал. Подождал немного, осмотрелся — кругом было темно. Аго нашел ямурлук, взял его и вышел наружу. Загоготали гуси — значит было два часа ночи. Аго набросил ямурлук на плечи и уже собрался было идти, как тишину прорезал пронзительный женский крик… Потом крик повторился… И еще раз…

Аго швырнул ямурлук на землю и бросился к хозяйскому дому. Возле стены, где была сложена поленница дров, он остановился и поднял с земли полено — оно было ровным, крепким, словно специально сделанным для топорища. Сжав полено в руке, Аго заторопился дальше.

Он бегом преодолел лестницу; дверь в гостиную была открыта. Как раз в эту минуту упала дверь, ведущая в другую комнату, и Аго увидел, что, ступая прямо по ней, в комнату прошли трое. Следом за ними вошел и Аго. Он увидел, как Панко и двое крестьян, приходивших днем в поместье, с ножами в руках окружают Галунку…

Раздалось мощное «э-эх», точно Аго собрался рубить дрова. Вне себя от злости, он пошел на разбойников, яростно размахивая поленом…

На следующий день вернулся Васил и привез с собой Василену. Панко и тех двух крестьян и след простыл. Лишь капли крови по лестнице и внизу, на дорожке, пунктиром обозначили их путь отступления. Галунка уже пришла в себя, хотя лицо ее было еще бледным.

— А я, дурак, считал его преданным мне, кормил, ставил его над всеми, а у него вот что на уме было, — никак не мог успокоиться Васил, нервно расхаживая по комнате.

— Змею пригрел за пазухой, змею подколодную!

Герой дня тоже был здесь. Поняв, что Васил говорит о Панко, он нахмурился и, вспомнив о вчерашней обиде, сказал:

— Да, ему так пирог, а мы голодными сиди… Все брынза да брынза…

Василена обернулась и посмотрела на Аго глубокими черными глазами. В замужестве она еще больше расцвела, даже вдовство не испортило ее красоты. Василена стала стройнее и статней. Она поняла обиду Аго и весело сказала:

— Не печалься, Аго! Вот посмотришь, какой пирог я тебе испеку. Но как же ты мог справиться один с тремя разбойниками, а?

— Как? — переспросил Аго. — Как заиграло полено у меня в руке, как они побежали… только пятки засверкали… Ишь, пироги он будет есть… Я ему покажу пироги…

Хмурое лицо Аго вдруг озарила широкая улыбка, и он громко, весело захохотал.