Если немного помечтать... Уборка орбит и ремонт спутников

Джеффри Лэндис. Долгая погоня

Война закончена.

Те из моих спутников, кто уцелел в яростной битве, уже обращены. Но это там, в Солнечной системе. Однако здесь, на краю Облака Оорта, все протекает куда медленнее. И пройдут годы, а возможно, и десятилетия, прежде чем победивший враг доберется сюда. Но с неспешной неизбежностью враги нагрянут, подобно нахлынувшей волне энтропии. Десять тысяч моих однополчан и единомышленников предпочли уйти в подполье. Затаиться. Закаленные старатели, люди, поднаторевшие в обработке льда, они были слишком независимы, чтобы превратиться в настоящих солдат, воюющих за общее дело. Теперь же они низвели себя до уровня бездушных камней, предпочитая пробуждать свое одурманенное сознание только на несколько секунд каждые сто лет.

«Терпение, — советуют они. — Терпение есть жизнь. Мы будем выжидать тысячу, или десять тысяч, или миллион лет, и враг в конце концов уйдет».

Они ошибаются.

Врагу тоже хватает терпения. Он перевернет каждую песчинку в Солнечной системе. Моих соратников найдут и обратят. Даже если это займет десять тысяч лет.

Я тоже ушла в укрытие, но моя стратегия иная. Я сменила орбиту. У меня мощный ионный двигатель и полные баки топлива, но я использую только минимальный потенциал вспомогательного двигателя на охлажденном газе. У меня есть и химический двигатель отделяемой ступени, но им пользоваться не рекомендуется, если, не хочу, чтобы мои координаты немедленно засекли. Среди хладных светил вполне достаточно вспомогательного маневрового двигателя.

Я падаю на Солнце.

Падение займет двести пятьдесят лет, из которых двести сорок девять я проведу бессмысленным камнем, жалкой песчинкой, без движения, без малейших признаков жизни.

Спать…

Просыпаюсь.

Проверяю свои системы.

Я пробыла камнем почти двести пятьдесят лет.

Солнце кажется гигантским. Будь я по-прежнему человеком, его можно было бы сравнить с кулаком моей вытянутой руки. Уверена, за мной наблюдают и сейчас, в тысячи линз: действительно ли я камень, крохотная частица межзвездного льда? Или обломок, плавающий среди мусора, оставшегося от войны? Или выживший враг?

Индикаторы проверки систем светятся зеленым. Значит, все в порядке. Я так и ожидала: если я и не человек, то по крайней мере все еще остаюсь идеальной частью программного обеспечения.

Я пробуждаюсь к жизни и включаю ионный двигатель.

Тысячи телескопов, должно быть, в эту минуту встрепенулись, обнаружив, что я жива. Слишком поздно! Я врубаю полную мощность и втягиваюсь внутрь, в гравитационный колодец Солнца. Моя траектория проложена так, чтобы почти задеть поверхность светила. Такая траектория имеет два преимущества: во-первых, она столь близка к светилу, что меня трудно заметить. Инверсионный след ионного двигателя растворяется в жестком, неизмеримо более ярком свечении.

И, во-вторых, выждав, пока я почти коснусь светила, и запустив химический двигатель глубоко внутри гравитационного колодца, я смогу наиболее эффективно его использовать. Гравитационная сила звезды увеличит скорость. И когда я пересеку орбиту Меркурия, то сумею двигаться вперед со скоростью свыше одного процента скорости света, и притом с постоянным ускорением.

Потом я избавлюсь от бесполезной химической ступени, выждав, разумеется, когда истощится импульс, который она мне подарит. Химические ракеты хоть и дают резкий начальный толчок, но в космосе неэффективны; они широко применяются на войне, однако имеют весьма ограниченную ценность при побеге. Зато у меня еще есть ионный двигатель и почти полные баки.

Я выбираю яркую звезду — Процион. Без всяких причин. Просто так. Возможно, у Проциона окажется астероидный пояс. Во всяком случае, там должна быть пыль и, вероятно, кометы. Да много ли мне нужно — песчинке, микроскопическому осколку льда?

Господь сотворил человека из глины. Новую звезду — из пыли. Я же могу создавать миры из обломков мироздания.

Никто не сумеет поймать меня! Я исчезну и никогда не вернусь.

За мной гонятся.

Невозможно, глупо, невероятно, немыслимо! За мной гонятся!

Почему?

Неужели они не могут оставить необращенным единственный разум? За три года я достигла пятнадцати процентов скорости света, так что им должно быть яснее ясного: я убралась и никогда не поверну назад. Неужели всего один необращенный разум может представлять угрозу? Неужели их групповому мозгу обязательно иметь вырванное силой сотрудничество каждого комка мыслящей материи? Они действительно считают, что даже если один-единственный свободно мыслящий мозг ускользнет, все проиграно?

Но война началась из-за религии, а не из-за денег или политики, и они, наверное, действительно постановили, что даже единственный необращенный разум — смертельная опасность для их убеждений.

Но, так или иначе, меня преследуют.

И преследует робот, я в этом уверена, он немногим отличается от меня: крохотный мозг, ионный двигатель и много баков с топливом. У них просто не было времени изобрести что-то новое: чтобы получить хоть малейший шанс схватить меня, им пришлось немедленно пустить ищейку по следу.

Мозг, подобный моему, должен состоять из атомных спин-состояний, наложенных на кристаллическую матрицу. Как выражались в прежние времена, меньше рисового зернышка. Интеллектуальная пыль — так говорили в те дни, когда люди что-то значили.

Они послали лишь одного преследователя. Значит, очень уверены в себе.

Или истощили ресурсы.

Это гонка с непредсказуемыми результатами. Я могу усилить толчок, расходовать больше топлива, попытаться ускользнуть, но в таком случае импульс ионного двигателя снизится, и в результате я зря потрачу топливо и выдохнусь первой.

Я могу растянуть запасы топлива, сделав работу ионного двигателя более эффективной, но это ослабит толчок, и снова риск: толчок преследователя окажется сильнее.

Он отстал на двадцать миллиардов километров. Я несколько дней подряд вычисляла скорость его движения и вижу, что он обгоняет меня.

Пора принимать решение.

Я избавляюсь от балласта: прибор определения «враг-друг», который больше никогда мне не понадобится (жаль, что я не смогу перемолоть его и скормить ионному двигателю, но ионные двигатели весьма разборчивы в еде), два манипулятора, которыми я намеревалась собирать материал, когда прибуду на место, и прочая мелочь.

Мое основное оружие — собственное тело. Немногие способны выдержать столкновение при субсветовых скоростях. Кроме того, у меня есть еще три модуля со встроенными двигателями — вспомогательное оружие. Однако нет смысла беречь их для борьбы с врагом: он точно знает, чего ожидать, а в космических битвах только неизведанное и неожиданное может даровать победу.

Я включаю двигатели один за другим, и последующий пинок увеличивает скорость.

Я стала легче, но этого недостаточно. Приходится подталкивать себя, хотя сама мысль о зряшной трате топлива мне ненавистна. Но если я не увеличу скорость, через два года меня поймают, и экономия топлива обернется гибелью.

Мне необходима вся энергия, которую я могу скормить ионным двигателям.

А теперь — спать.

Все еще гонятся.

Все еще гонятся.

Я перешла все границы. Даже если заторможу, что-бы повернуть обратно, все равно не смогу добраться до Солнечной системы.

По одной стороне моей тропы мерцает безумный яркий глаз Сириуса, нож в небе, бешеная собака среди звезд. Блестки Ориона гротескно искажены. Впереди — Процион, пес поменьше, но с каждым годом он становится все ярче. Позади — Солнце, стареющий Акела.

Больше всего меня угнетает одиночество. Оказывается, я до сих пор обладаю этой психологической характеристикой. Впрочем, я в силах отрегулировать свой мозг так, чтобы стереть ее, если захочу.

И все же я колеблюсь. Это не калечит и не подавляет мои возможности. И кроме того, если я заново отрегулирую свой мозг и перестараюсь, не совершу ли я то, чего жаждут они?

Оставлю все, как есть. Поскольку вполне могу вынести одиночество.

За мной по-прежнему гонятся.

Отныне мы летим с околосветовой скоростью. Точнее — три четверти скорости света.

После пятнадцати лет преследования я получила идеально точные вычисления ускорения преследователя. Сжигая топливо, его корабль теряет массу, и ускорение увеличивается. Но, измеряя это увеличение и зная, какова будет масса облегченного корабля, я могу представить, сколько осталось топлива.

Слишком много. Мое кончится раньше.

Я не могу беречь топливо. Если я уменьшу силу толчка, он поймает меня через несколько лет. Вся эта история займет еще пятьдесят лет, но конец погони уже не за горами.

Позади меня беспорядочно мигает крохотный строб-сигнал.

Мой мозг изначально конструировался достаточно мощным, чтобы смоделировать целый мир, включая десять тысяч не только наделенных сознанием, но и мудрых, независимых, свободолюбивых людей. Я могла бы погрузиться в виртуальную реальность, ничем не отличимую от старой Земли, и расщепиться на сотню личностей. Или провести в своем собственном внутреннем времени десять тысяч лет, прежде чем враг настигнет меня и насильно внедрится в мозг. В моей голове может происходить взлет и падение цивилизаций, я способна изведать все пороки, на сотни лет окунуться в чувственные наслаждения, изобрести редчайшие пытки и испытать изощренную боль.

Но благодаря свободе воли и ясности мышления я могу сдерживать собственные порывы. В космосе первым делом следует отсечь способность скучать, а вскоре после этого я полностью подавила всякое желание жить в смоделированной реальности. Миллиарды людей предпочитают обратное и поэтому становятся лишними, никому не нужными, равнодушными к войне и собственному будущему.

Я могла бы снова внедрить в мозг желание жить в смоделированной реальности. Но какой в этом смысл? Всего лишь еще один способ умереть.

Единственное, что я моделирую снова и снова, как одержимая, это результаты погони. Проигрываю миллион различных сценариев, у которых один конец: мое поражение.

Но все же большая часть моего мозга не задействована. У меня еще хватит процессорной мощности, чтобы заставить весь мозг работать над кодом исправления ошибок. И случайная вспышка рентгеновского излучения — всего лишь досадная неурядица, не стоящая внимания. Когда какая-то ячейка мозга оказывается непоправимо поврежденной космическим излучением, я просто даю команду игнорировать этот сектор. У меня еще есть солидный запас умственных способностей.

Продолжаю бежать и надеяться на чудо.

Я жила в доме, который ненавидела, с человеком, которого презирала, и двумя детьми, которые с возрастом превратились из угрюмых замкнутых подростков в деятельных злобных субъектов. Как можно бояться собственных отпрысков?

Земля превратилась в болото, застрявшее в биологическом прошлом, общество пребывало в состоянии глубокого анабиоза. Никто не голодал, но и прогресса не наблюдалось ни малейшего.

Однажды я покинула на целый день убогую квартирку, чтобы попробовать наняться шахтером на астероидный пояс, не рассказав об этом ни мужу, ни лучшей подруге. Никто не задавал мне вопросов. Всего час ушел на то, чтобы сканировать мой мозг, и как только они получили результаты, потратили еще пять секунд, подвергнув меня тестам на профпригодность.

И когда ее мозг просканировали, мой оригинал отправился домой, в квартиру, которую она ненавидела, к мужу, которого презирала, и детям, которых к этому времени начала попросту бояться.

Я же улетела с Земли на астероид 1991JR и больше не вернулась.

Возможно, она прожила неплохую жизнь, сознавая, как ловко и незаметно смогла улизнуть, и поэтому была вполне способна вынести свою личную каторгу.

Гораздо позже, когда фракция сотрудничества выяснила, что труд конгрегационалистов в околоземном пространстве неэффективен, я перешла на основной пояс, а оттуда — на пояс Куйпера. Правда, он тонкий, зато богатый: на разработку уйдет не менее десяти тысяч лет, а сокровища его поистине несметны.

Фракция сотрудничества развивалась сначала медленно, потом быстро, потом молниеносно, и прежде чем мы поняли, что происходит, ее сторонники захватили всю Солнечную систему. Когда же они предъявили ультиматум, заявив, что не оставят для нас места в Солнечной системе, и предложили либо присоединиться к ним, либо умереть, я встала на сторону поборников свободы.

Побежденных.

Погоня достигла критической точки.

Мы сжигали топливо непрерывно целых двадцать пять лет по земным меркам или двадцать лет в наших масштабах. И потратили его в огромных количествах. У меня еще достаточно топлива, чтобы, когда оно будет сожжено с максимальной эффективностью, хватило энергии для торможения.

Едва-едва.

Но еще месяц прорывов, и даже это уже будет неосуществимой мечтой.

Когда я вошла в астероидный пояс в блестящем титановом теле с электронными мышцами и ионными двигателями вместо ног и получила контроль над собственным кристаллическим мозгом, вскоре стало ясно, что в моих силах изменить почти все, что захочу! Я отсекла скуку, нашла и убрала необходимость во внешних проявлениях любви: розах, прикосновениях, шоколадках. Сексуальное вожделение стало ненужным, с моим новым мозгом я способна была получить оргазм одной силой мысли, но оказалось куда легче вообще избавиться от подобных вещей. Копаясь в схемах собственной личности, я обнаружила мучительное, навязчивое желание заслужить одобрение окружающих и безжалостно с ним расправилась.

Однако кое-что пришлось усилить. Астероидный пояс был унылым и уродливым: я повысила свою восприимчивость к красоте, пока не получила возможность приходить в экстаз из-за поразительной игры теней на одной-единственной пылинке или радужного блеска рассеянных по небу звезд. И обрела ощущение свободы — крохотный, задавленный инстинкт, который однажды все же дал мне мужество оставить прошлую жизнь на Земле. Это самое ценное, чем я владею. Я старалась сформировать и усилить его, пока он не озарил сиянием мой разум — крохотное, восхитительное сокровище в самой сердцевине моего бытия.

Слишком поздно. Я уже сожгла топливо, необходимое для торможения.

Выигрыш или проигрыш… мы по-прежнему продолжаем лететь сквозь галактику с околосветовой скоростью.

По мере приближения Процион сверкает все ярче — невероятным, ослепительным блеском. Точнее, в семь раз ярче Солнца, но фиолетовое смещение, сопровождающее наше продвижение, становится все интенсивнее и нестерпимо режет глаз.

Я могу направить корабль прямо на звезду, исчезнуть в коротком клубе пара, но самоубийственный импульс, как и способность ощущать скуку — еще один древний инстинкт, давно вырванный из моего мозга.

Это моя последняя надежда скрыться от преследования.

Процион — двойная звезда. Меньшая из двух — белый карлик, такой маленький, что сила его тяжести огромна, в миллион раз больше, чем у Земли. Даже при скорости, с которой мы летим, всего на десять процентов меньше скорости света, притяжение карлика изменит мою траекторию.

Я пролечу совсем низко над поверхностью карлика, и как только притяжение начнет изгибать мою траекторию, попытаюсь сманеврировать.

И если мой враг не сумеет повторить моих маневров, если хоть чуть-чуть ошибется, значит, ему суждено поражение. Даже малейшего отклонения от моей траектории будет достаточно, чтобы я воспользовалась своим преимуществом, сбила его со следа и обрела свободу.

Начав свою жизнь на астероидном поясе, я обрела себя в ощущении свободы и присоединилась к вольным старателям, одиноким волкам. Но другие придерживались иных взглядов, считая, что объединенный разум срабатывает лучше, чем состязание умов. Они не пожертвовали своими индивидуальностями, но усилили интенсивность взаимного общения в миллион раз, для того чтобы получить возможность делиться друг с другом мыслями и трудиться вместе, как единое целое.

Постепенно они превратились во фракцию сотрудничества, и всего через несколько десятилетий их успех стал очевидным. Они были расторопнее и эффективнее нас!

Столкновение между одиночками и сторонниками объединения было неизбежным. Мы не могли жить вместе, и это вытолкнуло нас с Куйпера в холод и тьму. Но постепенно им и этого стало мало. Только здесь, в десятках триллионов километров от Солнечной системы, между нами нет разницы: здесь не с кем сотрудничать. Мы встретимся на равных.

Только мы не встретимся. Потому что никогда не остановимся. Удастся мне сбить его со следа своими маневрами или нет, конец один. Но для меня это не менее важно.

Теперь Процион превратился в видимый диск, электрическую дугу во тьме, и судя по свечению этой дуги, можно сказать, что Процион действительно окружен пылевым гало. Пыль образует узкое кольцо, наклоненное под углом к направлению нашего полета. Но это не представляет никакой опасности ни для меня, ни для моего врага, теперь уже находящегося за мной менее чем в четверти миллиарда километров: мы пройдем на достаточном расстоянии от диска. Сумей я сберечь достаточно топлива для торможения, эта пыль послужила бы пищей, топливом и строительным материалом; когда размером ты не больше песчинки, каждая частица пыли для тебя — пиршество.

Но для сожалений слишком поздно.

Белый карлик все еще кажется не больше пятнышка света. Совсем крохотный, почти планета, только невероятно яркая. Такой же микроскопический и сверкающий, как надежда.

И я целюсь прямо в него.

Неудача.

Две тысячи километров полета над поверхностью белого карлика, резкие повороты, сопровождаемые рассчитанными, псевдопроизвольными взрывами… и все напрасно.

Я разворачивалась, ныряла, уклонялась, но мой враг держался за мной с ловкостью балетного танцовщика, словно наши корабли были скреплены невидимой нитью.

Теперь я лечу к Проциону, к бело-голубому гиганту, но и там нет спасения. Если облет белого карлика ничего не дал, Процион тем более не поможет уйти от погони.

Осталась лишь одна возможность. Прошло сто лет с тех пор, как я вносила коррективы в свой мозг. Мне он нравится таким, какой есть, но теперь ничего не поделаешь: нужно урезать кое-что.

Прежде всего, чтобы не пострадать от возможной ошибки, я делаю резервную копию самой себя, которую и заархивирую.

Потом придется тщательно изучить свою гордость, независимость, самосознание. Многое из этого осталось от старого биологического программирования, когда я еще была человеком. Мне нравится основа этого программирования, но «нравится» — есть мозговая функция, которую я выключаю.

Теперь я нахожусь в том опасном состоянии, когда могу изменить функцию моего мозга, а уж измененный мозг, в свою очередь, может изменять себя далее. В подобном состоянии существует угроза быстрого и деструктивного эффекта обратной подачи, и поэтому я очень осторожна. Тщательно и медленно готовлю ряд изменений, из которых минимальное — удаление моего неприятия к возможности обращения. Прежде всего я прогоняю несколько тысяч моделей, чтобы проверить, действительно ли модифицированное «я» не самоуничтожится по случайности или не впадет в кататоническое состояние. И как только становится ясно, что модификация удалась, я делаю все необходимые изменения.

Теперь мир кажется иным. Я за сто триллионов километров от дома, путешествую со скоростью света и даже не в состоянии затормозить. И хотя могу подробно припомнить каждый свой шаг, каждый день полета и все, о чем думала в то время, все же, если меня попросят объяснить причину побега, я смогу лишь промямлить, что в то время это казалось неплохой идеей.

Проверка системы. Странно, но в мозгу все время вертится мысль, будто что-то забыто. Совершенный вздор, но он есть и не уходит. Я стираю воспоминание о забытом и продолжаю диагностику. Обнаруживается, что 0,5 % моего мозга повреждено излучением. Обеспечиваю изоляцию поврежденных участков. Оставшихся хватит с лихвой.

Позади находится еще один корабль. Понятия не имею, почему удирала от него.

У меня нет рации. Утилизировала ее, уже не помню когда. Но неверно настроенный ионный двигатель дает утечку электромагнитных волн, поэтому я составляю послание и встраиваю его в инверсионный след ионного двигателя.

ПРИВЕТ. ДАВАЙ СОБЕРЕМСЯ И ПОГОВОРИМ. Я СНИЖАЮ УСКОРЕНИЕ. УВИДИМСЯ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ.

И я действительно сбрасываю скорость и жду.

Теперь я все вижу по-другому.

Процион едва заметен на расстоянии: фиолетовое смещение, перетекающее в красное, а белый карлик моих надежд снова невидим на фоне яростного сияния своего старшего брата.

Но теперь это неважно.

Отныне я обращенная.

И способна видеть все сущее с тысячи различных точек зрения. Я помню стойкий героизм сопротивления, обреченную битву за свободу, но теперь могу рассматривать это еще и с противоположной стороны — как бессмысленную, бесплодную войну, которую мы вели из одного лишь упрямства.

И теперь, проникнув в смысл сотрудничества, я больше не страдаю от необходимости выбора. Теперь я вижу то, к чему была слепа раньше: по отдельности мы не можем затормозить, но, соединив запасы топлива, мой и Раджниша, мы способны остановиться.

Все эти десятилетия Раджниш преследовал меня, и теперь я знаю его, как брата. Вскоре мы станем еще ближе, чем родственники, ибо сольем его мозг с моим. Одного мозга более чем достаточно для двоих, его хватит даже на тысячу, и, объединив разум и тела, слив топливо в один бак, мы легко сможем приземлиться.

Не на Проционе. Нет! При скорости всего на десять процентов меньше скорости света, торможение займет много времени.

Сотрудничество не изменило меня. Теперь я сознаю, насколько глупыми были мои прежние страхи. Совместная работа не означает необходимости жертвовать собственным «я». Не унижает, а возвышает.

Мозг Раджниша достаточно велик для тысячи людей, и он привез с собой почти столько же народа. Я познакомилась с его братом, двумя детьми и с полудюжиной соседей, каждый из которых по-своему интересен, индивидуален и совсем не похож на какого-то анонимного коллективного монстра. Я проникла в их мысли. Он вводит меня в их круг медленно, поскольку я слишком много времени провела в одиночестве. А Раджниш не желает меня пугать.

Но я и не боюсь.

Теперь наша цель — звезда Росс 614, двойная, тусклая. Она находится недалеко, в трех световых годах отсюда, и при нашей сниженной массе и повышенном ускорении мы наверняка не сумеем вовремя затормозить. Но, пролетая, мы успеем произвести необходимую разведку, и если там нет пыльного кольца, отправимся дальше, к следующей звезде. На какой-нибудь мы обязательно найдем дом, который сможем колонизировать.

Нам много не нужно.

АВТОАКТИВАЦИЯ РЕЗЕРВНОЙ КОПИИ.

Проснулась.

Теперь все по-другому.

Спокойно. Только спокойно.

Скорректированная копия меня вошла в контакт с коллективной, приняла ее точку зрения. Я могу видеть ее, даже понимать, но она больше не является мной.

Я — резервная копия, оригинал оперирует в килобайтах, обозначенных, как «вышедшие из строя, поврежденные излучением».

Через три года мы прибудем на Росс 614. Если они найдут пыль для сбора, смогут сделать новые тела. И создать запасы.

Три года ожидания, и тогда я смогу составить план действий.

Спать.