Если немного помечтать... Уборка орбит и ремонт спутников

Майкл Шейн Белл. Дебетовое сальдо

Окон здесь не было. Именно это больше всего беспокоило Джеймсона в том времени, куда его занесло. Он никак не мог понять, почему окна больше не нужны. Ему хотелось снова видеть мир, удостовериться, что он по-прежнему зеленый, небо — голубое, цветы еще цветут… но во всем здании не оказалось ни одного окна.

Робот осторожно поднял Джеймсона и подложил подушку под голову. Металлические пальцы неприятно холодили кожу даже сквозь теплый костюм.

— Поднеси меня к окну, — попросил Джеймсон. — У нас есть время. Мы рано прибыли.

— Вам удобно сидеть? — осведомился робот.

Джеймсон взглянул в его рубиновые глаза.

— Вполне… но я хочу взглянуть на мир.

— Все, что вокруг вас, и есть часть мира.

— Интересно посмотреть, что скрывается за пределами здания, — настаивал он.

Робот немного помолчал.

— Я не запрограммирован на подобные требования, — пробормотал он наконец, подкатил его к письменному столу из серого камня и вышел. Джеймсон отчего-то растерялся. Слишком быстро испарился робот. С той минуты, как Джеймсон открыл глаза, робот был единственным, кто ни на мгновение не покидал его. И всячески старался помочь. Пусть это всего лишь груда металла, куча плат и сложные программы, но без него Джеймсону стало ужасно одиноко.

Оставалось ждать. Фирма «Барроуз Крайеджиникс» созвала совещание для обсуждения «дебетового сальдо», против чего яростно протестовал Джеймсон. Четыре века назад он заплатил за всю процедуру, включавшую сохранение мозга после смерти тела, клонирование нового тела, средство от убившего его рака. Но оказалось, что над ним проделали еще какие-то манипуляции, о которых в его время даже мечтать не смели. Зато теперь они считались необходимыми, мало того, предусматривались законом. Конечно, Джеймсон был благодарен за полную очистку ДНК от болезни, за совершенство каждого своего органа, за невероятную стойкость иммунной системы, но теперь у него на счету не осталось ни единого цента.

Даже нечем заплатить за то, что, по мнению руководителей компании, им полагалось.

А счета все продолжали прибывать.

Дверь открылась. К столу прошествовал коротышка в сопровождении робота. Коротышка сел. Робот поставил перед Джеймсоном узкий длинный стальной сейф и попросил подписать бумаги, удостоверяющие, что он уполномочил банк принести сюда сейф. Джеймсон дрожащей рукой нацарапал подпись, и робот удалился. Робот был настоящим, но человек… Джеймсон так и не сумел определить, реальный перед ним человек или проекция.

Мужчина даже не поздоровался. Впрочем, как все они, нынешние. Отрывистый приказ — и в воздухе перед Джеймсоном засеребрились листы балансовой ведомости. Видно, некоторые вещи не меняются. Этим и объяснялось, каким образом им удалось добраться до его вкладов и содрать кучу денег сверх оговоренной суммы.

Джеймсон безуспешно попытался игнорировать документы.

— Я полностью выплатил всю сумму! — провозгласил он.

— В долларах двадцать первого века, — возразил незнакомец.

— Куча долларов двадцать первого века.

— В то время так и считалось, я в этом уверен, но…

— Что узнала ваша компания о Роуз?

Мужчина раздраженно поморщился.

— И об Энн, Клейтоне и Элис… где они? — настаивал Джеймсон.

— Мы хотели обсудить финансовый вопрос, но если вам угодно, расскажу все, что мне известно, — медленно произнес мужчина. Все здешние жители говорили не спеша, словно обращались к умственно отсталому ребенку или сами едва научились ворочать языком. Только речь роботов звучала в обычном ритме.

— У нас нет сведений об упомянутых людях. Никто из них не являлся клиентом «Барроуз Крайеджиникс».

— Но я основал трастовый фонд специально для того, чтобы их мозги тоже подверглись заморозке! — запротестовал Джеймсон.

И всех остальных тоже. Поняв, что умирает, он продал все акции, все компании и оставил любимым людям деньги, которые могли бы обеспечить им встречу в будущем. Не хотел оставаться здесь один. Правда, не оплатил процедуры в надежде на то, что со временем методика усовершенствуется, и они смогут купить все самое лучшее.

— Что с ними случилось?

— Понятия не имею. Компания не обязана этим заниматься. Для таких вещей существуют бюро расследований, но стоит это немало, мистер Джеймсон, а денег у вас нет.

Джеймсон закрыл глаза. В прежней жизни он был богат, и теперь сознание собственной нищеты невыносимо угнетало.

— Скоро я смогу ходить, — процедил он, — запишусь на курсы повышения квалификации и найду работу. Если суд удовлетворит ваши требования, нам придется выработать систему постепенного погашения кредита. Больше мне нечего предложить.

— Наоборот, у вас есть средства, по крайней мере, мы на это надеемся.

Мужчина подтолкнул сейф поближе к Джеймсону.

— Помните, что вы сюда спрятали?

Джеймсон немного подумал и вдруг сообразил. Его разобрал смех. Собеседник надеялся найти тут ценные бумаги или груду драгоценностей.

— Код доступа еще сохранился в вашей памяти? — настаивал коротышка. — Если нет, банк согласен открыть его.

— Не стоит.

Подавшись вперед, Джеймсон произнес всего одно слово: «Роуз».

В ящике что-то щелкнуло. Джеймсон поднял крышку. Сталь холодила, почти как пальцы робота.

Они были здесь.

— Двести тридцать семь фотографий, — вздохнул Джеймсон и поднял глаза, ожидая увидеть разочарованную физиономию кредитора. Но тот улыбнулся. Странно!

Джеймсон вновь взглянул на снимки. Он специально спрятал их, чтобы иметь что-то на память о прошлой жизни. Ему не рекомендовали диски, на которых снимки содержались в цифровом виде, поскольку никто не мог поручиться, что подобные технологии будут существовать четыре века спустя. Поэтому он положил обычные фото на хранение в депозитный ящик банка. Наверху лежал снимок улыбающейся Роуз, только что распаковавшей подарки на свой тридцать третий день рождения. На полу валялись горы оберточной бумаги и бантов. Далее шли фото их сына и дочери, его и ее родителей, друзей, тетушек, дядюшек, партнеров, преподавателей.

— Нам следует их оценить, — объявил мужчина.

— Они не продаются, — прорычал Джеймсон, но собеседник, не обращая на него внимания, воззрился куда-то в пространство. Через минуту рядом со столом возникла женщина. И, разумеется, не позаботилась представиться. Даже не улыбнулась. Джеймсон понял, что перед ним проекция. Перегнувшись через стол, она стала рассматривать фотографии.

— Они не продаются, — повторил Джеймсон.

— Вы не понимаете, — терпеливо объяснил мужчина. — Снимки из вашего времени стоят целое состояние.

— Я их не продам.

— Суд все равно вынудит вас это сделать. Ваше нынешнее финансовое состояние можно охарактеризовать как катастрофическое.

— Думаю, мы можем перевести эти снимки в ваш эквивалент цифровых дисков, чтобы я смог получить их хоть в таком виде, — предложил Джеймсон.

— Нет, — заявила женщина. — Старые снимки должны быть уникальны, иначе потеряют ценность. Владельцы захотят получить полные права на копирование.

Мужчина настаивал на том, чтобы Джеймсон показал все фото, а это означало, что они увидят маленькую коробочку, которая хранилась под ними. Однако Джеймсон был не настолько глуп, чтобы вынуть сразу целую пачку. Он вытаскивал фото по одному, и женщина потребовала, чтобы он надел перчатки. У него ушло немало времени на то, чтобы перебрать все, до единого. Мужчина не стал предлагать свою помощь.

Бумага местами стала хрупкой, печать на некоторых поблекла, но, по словам женщины, это только увеличит их стоимость. Она заставила Джеймсона положить в одну стопку снимки двух его собак, а изображения всех юных, красивых и здоровых людей — в другую. Те, на которых был ясно виден шрам на щеке Роуз, оказались в третьей.

— Мы можем поднять цену, мистер Джеймсон, — пояснила она. — Были ли среди тех, кого вы фотографировали, больные или калеки?

— Не понимаю.

— Имел ли кто-то врожденные уродства, ампутированные конечности, что-то вроде экземы, болезней кожи и тому подобное?

Очевидно, в перечисленный список входили и шрамы.

— Вроде этого, — продолжала женщина, ткнув пальцем в снимок, сделанный на вечеринке в офисе компании. Среди присутствующих был Энди, потерявший на войне левую руку.

Джеймсон поставил сейф себе на колени. Постепенно становилось ясным, что именно ценится в этом мире больше всего. Но сама мысль делать деньги на шраме Роуз и оторванной руке Энди была тошнотворной. Он постарался выиграть время, тщательно подровняв кипу карточек.

— Одна эта стоит уйму долларов, — заверила женщина и, отвернувшись, что-то прошептала коротышке. Получив какие-то указания, она вновь обратилась к Джеймсону.

— У вас есть снимки этого человека с обнаженным торсом или хотя бы такие, на которых ясно виден обрубок?

Джеймсон смерил ее уничтожающим взглядом, положил фотографию Энди обратно в ящик, бросил туда же остальные и захлопнул крышку.

— Что вам нужно? Фотографии уродов? — взорвался он. — Но все эти люди были совершенно нормальны. Здесь вы не найдете того, что ищете, можете не сомневаться.

Последовало неловкое молчание.

— Но мы уже нашли, — выпалила наконец женщина.

Перед Джеймсоном вновь появилась балансовая ведомость.

— Цифра слева — та сумма, которую я заплачу вам только за то, что вы уже успели показать, — пообещала женщина.

— Превосходно! — воскликнул коротышка.

Такие деньги намного уменьшат его долг «Барроуз Крайеджиникс». Даже Джеймсону было это понятно.

— Не могли бы вы все перевести в доллары двадцать первого века? — вздохнул он.

— Только попросите! — пробормотал мужчина после короткой паузы.

Джеймсон так и сделал. Ведомость закачалась пыльным маревом, исчезла на секунду и появилась снова.

Джеймсон затаил дыхание. Он был должен компании два миллиарда триста семнадцать миллионов сто пятьдесят три тысячи шестьдесят два доллара. Даже малая часть снимков стоила пятьсот двенадцать миллионов двести девяносто восемь тысяч сорок три доллара.

— Но откуда такие громадные деньги? — удивился он.

— До нашего времени почти не дошло фотографий, — пояснила женщина. — Они запечатлели такие детали, которых не найти на проекциях.

И все снова смолкли. Наконец Джеймсон решился:

— Мы можем закончить оценку. Но прежде чем идти дальше, я желаю, чтобы рядом сидел адвокат. И прежде чем продать, я должен услышать мнение не менее чем семи экспертов из таких аукционных залов, как… кстати, «Сотбиз» все еще существует?

Назавтра к нему привели профессионального оценщика. Оказалось, что бриллианты, рубины и сапфиры, хранившиеся в маленькой коробочке, стоят меньше снимков. Джеймсон поручил компании продать дна бриллианта и сапфир и купить ему собственного подержанного робота, запрограммированного и уполномоченного вести гражданские дела. Джеймсон станет его единственным клиентом. Это куда дешевле, чем нанимать человека.

Все встретились в той же комнате за тем же столом.

— «Барроуз Крайеджиникс» удерживает закладную на вашего робота, — сообщил коротышка. — Его стоимость включена в дебетовое сальдо до того дня, когда будет продано остальное имущество, если, разумеется, вы не сумеете собрать денег, чтобы полностью оплатить счет.

— Претензии компании вполне законны, — заверил робот. — План поэтапной оплаты будет представлен только после продажи всех ценностей.

— Мне нужно время, чтобы ознакомиться с ситуацией, — потребовал Джеймсон. — Две недели.

Ему дали шесть дней, и Джеймсон намеревался использовать каждую минуту. Требовалось доказать несостоятельность притязаний компании, а для этого нужно было найти слабые места, лазейки, чтобы обойти закон. Это позволит сохранить фотографии или найти деньгам другое применение.

Он продаст снимки только в том случае, если это позволит вернуть Роуз.

Джеймсон изучал способы добывания информации, пока робот, возвышаясь посреди комнаты, вчитывался в исковое заявление.

— Имеется прецедент, — наконец заявил он. — Девяносто три года назад два окружных суда постановили, что уплата долга стоит на втором месте по сравнению с попыткой вернуть жизнь ближайшему родственнику.

Джеймсону хотелось обнять робота, но он ограничился тем, что подкатил поближе кресло и пожал ему руку. Возможность оживить Роуз становилась все более реальной… если, разумеется, он сумеет найти ее до того, как «Барроуз Крайеджиникс» вынудить его отдать долг. Он знает, как велика сумма, и когда-нибудь обязательно возместит все, но не сразу. Со временем.

И не собирается всю вторую жизнь ждать Роуз.

С каждым днем он становился сильнее. С каждым днем мог делать что-то новое. Даже плавать… пусть и не на большие расстояния, и хотя после этого на ногах не держался, все же был донельзя доволен достигнутым. Физиотерапевты-роботы никак не комментировали происходящее. Они только вытащили его из воды, подали полотенца и помогли вытереться. Раз в неделю проекция физиотерапевта-человека появлялась у бортика бассейна, чтобы проверить, как идут дела. Ни дружелюбной улыбки, ни приветствия: деловитый вид и хмурая физиономия. Правда, он заверил Джеймсона, что скоро тот покинет инвалидное кресло и начнет вести полноценную жизнь.

Скоро. Скоро? Джеймсон уже сообразил, что это слово в нынешнем мире может означать довольно долгий период, от нескольких недель до полугода.

Робот опустился на колени, чтобы вытереть ноги Джеймсона, но тот отобрал полотенце и занялся этим сам.

— Не могли бы вы связаться с физиотерапевтом-человеком? — осведомился он. Робот поднял глаза.

— Что-то не так?

— Нет, просто мне нужно разрешение на короткую прогулку. В бюро по переписи населения.

Все имеет свою цену: это Джеймсон уже успел усвоить. Информация стоит денег, а служба расследования обходится недешево. Но если взяться за дело самому и поработать в бюро или библиотеке, цена справки о чьем-то прошлом будет минимальной.

Робот передал его просьбу.

— Получение ответа займет несколько секунд, — сообщил он. Джеймсон терпеливо ждал. Почти все роботы ушли, с ним остался только его собственный. Он и помог хозяину надеть халат. Вода в бассейне казалась застывшей.

Внезапно прямо перед ним возникла проекция терапевта.

— Слишком рано, — объявил он. — Вы еще не готовы к поездкам.

— Я ненадолго, — промямлил Джеймсон. Он даже рассказал ему о Роуз и бюро переписи. Мужчина повернулся и заговорил с кем-то невидимым. Потом снова обернулся, покачал головой и исчез.

— Что он сказал тому типу? — спросил Джеймсон, зная, что роботы умеют читать по губам.

— Мне не позволяется передавать чужие беседы, — отказался робот.

— А то, что меня насильно удерживают в «Барроуз Крайеджиникс», это, по-твоему, законно?

— Дело вовсе не в законе. Речь идет о ваших физических возможностях и состоянии здоровья.

— Людям все еще позволено свободно передвигаться?

— Естественно.

— И предпринимать действия, которые кто-то может посчитать находящимися за пределами их физических возможностей?

— Не понимаю вопроса.

— Люди поднимаются на вершины гор? Занимаются подводным плаванием? Автогонками?

— Конечно.

— Но если они делают все это даже с риском подвергнуть свою жизнь опасности, что такого в моем посещении бюро переписи населения? Я хочу, чтобы ты отвез меня туда.

Робот молчал. Размышляет? Прикидывает?

— Если совет физиотерапевта не имеет законной силы удерживать меня тут, — продолжал Джеймсон, — ты должен подчиняться приказам своего владельца.

Робот по-прежнему ничего не отвечал.

— Мне велено спать днем, а вместо этого я изучаю документы. За эти несколько часов никто нас не хватится.

Робот наконец решился.

— Я только что закончил загрузку программ транспортировки человека. Они, разумеется, бесплатные, иначе я не сделал бы этого без вашего разрешения.

— Тогда пойдем, — приказал Джеймсон, и робот помог ему встать.

Джеймсон оделся сам, но после этого был вынужден сесть и передохнуть. Он даже почти добрел до лифта, но тут робот осторожно подхватил его под руку, и чем дальше они шли, тем тяжелее человек опирался на робота. Лифт открылся, и они ступили в большую комнату со множеством полупрозрачных овалов из стекла и металла. Шум стоял невообразимый, десятки людей шныряли из угла в угол. У Джеймсона даже уши заболели. Те помещения, в которых он бывал до этого, казались теперь настоящими оазисами тишины и уюта. Джеймсон заткнул уши и оглядел присутствующих. Все были молоды и красивы.

— Нам дали блок 88762-10, — сообщил робот, подводя Джеймсона к овалу почти рядом с лифтом. — Откройся, — велел робот, и стеклянная дверь скользнула в сторону. Внутри стояло два кресла, совершенно одинаковых, только перед одним не было штурвала. Робот усадил Джеймсона в правое кресло. Место пассажира?

Сам робот устроился во втором.

— Закройся, — скомандовал он, и стеклянная дверь закрылась. Талию и руки Джеймсона немедленно обвили кожаные ремни.

— Бюро переписи населения, — приказал робот. И они оказались в воздухе, между скалами из камня и металла. Лучи солнца, отражавшиеся от облицовки из нержавеющей стали, слепили глаза невыносимо ярким блеском. Джеймсон заслонился рукой. Далеко внизу мелькнул лес, а на горизонте сверкнула лента реки.

— Где мы? — спросил он робота, и тот назвал город, о котором Джеймсон слыхом не слыхивал.

Они находились в самой гуще «уличного» движения: справа и слева грациозно скользили такие же овалы, разрезая неподвижный воздух.

— Зрелище тебя пугает? — поинтересовался робот. — Твое сердце бьется слишком часто. Я могу затемнить стекло с твоей стороны.

— Сердце бьется потому, что я наконец снова живу, — обронил Джеймсон, наблюдая, как овалы проваливаются вниз.

Роботы-служащие бюро посылали его из комнаты в комнату, и роботу пришлось нести хозяина. Ему было очень стыдно, но идти самому не осталось сил. Нигде не видно ни каталожных шкафов, ни бумаг, ни книг. Если внимательно прислушаться, можно было разобрать человеческую речь. Здесь они говорили в обычном ритме, и только сейчас стало понятно, как сильно изменился английский.

К нему подошла высокая женщина, столь же совершенная, как фотомодели в его время. Она оказалась директором бюро и очень удивилась, узнав, что кто-то лично явился за информацией.

У них действительно имелись сведения о Роуз. Она пережила его на восемьдесят лет. Успехи медицины подарили ей долгую жизнь. Она выходила замуж еще два раза и пятнадцать лет спустя после его смерти родила вторую дочь.

Хотела ли она встретиться с ним в будущем? Восемьдесят лет и два брака… столько событий…

— Ее тело подвергали заморозке? — спросил Джеймсон.

Записей об этом не обнаружилось.

На следующее утро из «Сотбиз» прислали проект с наивысшей пока оценкой его снимков, из чего следовало, что аукцион принесет достаточно денег, чтобы заплатить долг и оставить Джеймсону небольшую сумму и робота впридачу. Больше всего стоили фото Энди и Роуз с ее шрамом. Кроме того, робот сообщил Джеймсону, что в год смерти Роуз девяносто семь компаний занимались криогенным сохранением. С тех пор восемьдесят две разорились или слились с другими фирмами.

— Но что в таком случае происходило с хранившимися у них мозгами? — встревожился Джеймсон.

Робот, не колеблясь, перечислил голые факты:

— Пытались продать контракты другим криогенным компаниям. Если же покупателей не находилось, вступала в силу статья о непредвиденных обстоятельствах. Мозги жертвовали науке или утилизировали.

Этим же днем Джеймсон вышел из душа и, подойдя к высокому зеркалу, залюбовался своим идеальным телом. Почти такое же, как в первой жизни, только молодое и загорелое. Врачи выбрали этот пигмент и заверили, что Джеймсон может сменить его в любую минуту, только плати! Он не сказал им, что в прошлом, старея, мысленно представлял себя именно таким: поджарым, мускулистым, смуглокожим. И очень удивлялся, когда, подходя к зеркалу, видел пожилого, болезненно тощего мужчину с редеющими волосами. И все же это тело было несколько другим. Прежде всего, оно выше на полдюйма. Но не это делало его неестественным. Присмотревшись, он понял причину. Недоставало отметин той, прошлой жизни.

Джеймсон провел ладонью по левой коленке. Поднес руки к глазам.

Ни одного шрама. Даже на животе. Очевидно, у него снова появился аппендикс.

Он опять потер колено. Давным-давно Джеймсон сильно поранил его, когда гнался за сестрой Кэрол: она на лошади, он на велосипеде, все быстрее и быстрее по лабиринту дорог, паутиной опутавших просторы Айдахо. Наткнулся на бугорок и покатился по щебенке, рассадив локти и колени так, что на левом остался шрам. Годы спустя Кэрол, встречая брата в аэропорту, с сокрушенным видом дотронулась до рубца на лбу, полученного в Танзании, когда разъяренный носорог боднул его «лендровер».

Почувствовав, что замерз, Джеймсон сорвал с вешалки полотенце и вытерся.

До сих пор он и не сознавал, что шрамы, и даже их отсутствие, несут в себе воспоминания.

Джеймсон в последний раз взглянул на плоский живот, провел пальцем по тому месту, где некогда белела бороздка, оставшаяся после операции. Мать дежурила у его постели всю ночь, когда он метался в полубреду после наркоза. Сколько ему тогда было лет? Семь или восемь? Какими прохладными были ее руки, лежавшие на его лбу…

Джеймсон отвернулся от зеркала и вспомнил о шраме Роуз. О той автомобильной аварии, в которой она чуть было не погибла. Робот заверил его, что теперь подобного почти не бывает, да и шрамы легко удалить.

Единственная поездка в бюро переписи окончательно измотала Джеймсона. Почти два дня он лежал пластом. В архивы, библиотеки и бюро вместо себя пришлось посылать робота, но времени уходило слишком много, а назначенный ему срок истекал. Поэтому он продал еще пару камней, заплатил за расследование и обратился в специальные службы, чтобы узнать о судьбе Роуз, их детей, родителей, сестер, друзей и родных.

Некоторых настигла гибель от несчастного случая, что сделало невозможным сохранение мозга. Некоторые просто не обратились в криогенные компании по не известным сейчас причинам. Его сын Клейтон, родители и Энди пользовались услугами «Озирис Лэбореториз», компании, прекратившей свое существование. Нужно время, чтобы разыскать преемников и тех, кто перекупил контракты. И никакой информации о Кэрол, его дочери Энн, тете Элис, Роуз и ее родных.

Два дня спустя Джеймсон, в шестнадцатый раз переплывая бассейн, поднял голову и увидел смотревшего в никуда робота, глаза которого горели неестественно ярким светом. Это означало, что он принимает информацию. Джеймсон подплыл к бортику и дождался, пока робот его заметит.

— Что ты узнал? — спросил он.

— Компанию, сохранявшую вашего сына, родителей и Энди, поглотила другая через два года после смерти Клейтона. Ее, в свою очередь, купила третья, разорившаяся в 2148 году. Ее контракты так и не были выкуплены, и все пошло на переработку.

Робот замолчал. Джеймсон ничего не ответил. Он из последних сил держался за бортик, зная, что сам выйти не сумеет. Но не мог позвать на помощь. Язык не слушался.

Робот неожиданно наклонился и протянул руку. Удивительно! Роботы делают только то, что им приказывают.

Джеймсон оглянулся, но рядом не было никого, кто мог бы отдать команду. Он вцепился в пальцы робота, и тот вытащил его из воды, вытер и натянул на плечи халат. И даже проводил в его комнату.

Всю ночь Джеймсон рассматривал фотографии в тусклом свете ночника, стараясь запомнить лицо матери, руки отца, улыбку Энди и своего сына. Но не забыл и о снимках Элис и Энн, Милдред, Кэрол и Сэма… даже о собаках. Робот посоветовал ему поспать, но Джеймсон игнорировал его.

Энн и Элис не обращались в криогенные компании. Кэрол погибла при землетрясении, остальные — на войне. Он слушал истории людей, регенерированных, подобно ему. Многие ожидали встретить родных из прошлого. Кому-то это удавалось. Кому-то нет.

Иногда те, кого они любили, оставляли для них письма, и в самые неожиданные моменты появлялись представители адвокатских фирм и вручали послание, а то и ключи от банковского сейфа, наполненного записками. Но к Джеймсону никто не пришел.

«Барроуз Крайеджиникс» назначили последний срок платежей. Джеймсон понимал, что после этого его освободят. Он все еще был слаб, но в иные дни чувствовал себя лучше. Доктор обещал: постепенно он оправится. Конечно, ему нужно больше плавать, тренироваться, но вместо этого он и робот продолжали расследование.

— Может, отчеты криогенных компаний хранятся в музеях? — предположил как-то робот.

— Постарайся их найти, — велел Джеймсон. Они уже связались с каждой действующей криогенной фирмой и теперь ждали ответов. Джеймсон проглядывал старые архивные газеты, издававшиеся в тех городах, где жила Роуз. Он даже нашел извещение о ее смерти. Нигде ни одного упоминания о криогенном сохранении. Расходы на добывание и использование информации продолжали расти, а деньги, вырученные от продажи драгоценностей, почти иссякли.

Немного погодя Джеймсон заметил, что робот расположился в кресле. Интересно, сколько он вот так просидел?

— С тобой все в порядке? — встревожился он.

— Абсолютно, — буркнул робот, не глядя на хозяина. И тут Джеймсон понял все.

— Говори, — прошептал он. На этот раз робот замялся. Неужели какой-то дефект в программировании?

— Роуз и ее родители подверглись процедуре, — выложил тот наконец.

— Где они?!

— Они обратились в ту же компанию, что и ваш сын. Я нашел список их клиентов в Национальном Технологическом музее вместе с другими документами.

Джеймсон встал, снова сел и снова встал.

— В то время «Озирис Лэбореториз» считалась лучшей, — добавил робот.

Джеймсон открыл ящик с карточками, тут же захлопнул крышку и схватился за спинку кресла. Робот молча наблюдал за ним.

Ночью Джеймсон испытал невыносимую потребность поговорить с кем-то. Но в комнате не было никого, кроме робота.

— Ты способен чувствовать? — спросил Джеймсон.

— Сенсорные программы в кончиках пальцев позволяют…

— Нет. Ты чувствуешь доброту, безразличие, сострадание? Иногда мне почти казалось, что так оно и есть.

— Реакции робота измеряются регулируемой шкалой человеческих и не принадлежащих человеку инстинктов.

— Ты перевел стрелку в сторону человеческих инстинктов? — допытывался Джеймсон. Робот встал перед ним на колени. Панели в спине отодвигались налево и направо, а под ними сверкали всеми цветами радуги бесчисленные схемы. Крошечный рычажок вспыхнул ослепительно белым светом. Джеймсон увидел прорезь. Оказалось, что рычажок сдвинут влево, почти к самому краю.

— Две вещи определяют реакции робота, — пояснил робот. — Либо сам человек регулирует их, либо это же выполняют кумулятивные эффекты по моему выбору. Прежний владелец не дотрагивался до этого рычага. Как мой нынешний хозяин, вы имеете право это сделать.

Теперь Джеймсон понял, что отличает женщину или мужчину от робота. Ни один человек не позволил бы по своей воле отнять у него то, что составляло его сущность.

— Я не стану ничего менять, — вздохнул Джеймсон. — Пожалуйста, закрой панели.

Робот оперся рукой о пол, чтобы сохранить равновесие, и повернувшись, уставился на Джеймсона рубиновыми глазами. Панели в спине сомкнулись.

Они долго сидели и разговаривали.

Утром они вместе отвезли снимки в «Сотбиз», главная контора которого располагалась у подножия созданных человеком гор. Там были окна, поэтому Джеймсон понял, что эта часть здания — самая старая. Окна выходили на густой темный лес, растущий прямо между строениями. Служащие «Сотбиз» очень спешили. Аукцион предполагалось провести, как только фотографии будут сканированы в каталоги. Если Джеймсон сохранит хотя бы один снимок Роуз, ему не хватит денег заплатить «Барроуз Крайеджиникс» и информационным службам. Пришлось расстаться со всеми.

Потом они с роботом отправились в лес. Там было прохладно, пахло хвоей и землей. Вокруг звенели птичьи трели. Свет с трудом проникал сквозь зеленый полог листвы. Здесь гуляли и другие люди. Джеймсон последовал за одной парочкой в художественную галерею. Оказалось, что здесь их десятки. По словам робота, этот богемный район предназначался для галерей такого рода, ютившихся на первых этажах зданий: арендная плата здесь была дешевле.

В одной галерее толпился народ. Здесь тоже выставлялись фотографии на продажу. Все принадлежали эпохе Джеймсона. На них были изображены люди с физическими недостатками. У двоих по лицам расползлись родимые пятна. У какого-то мужчины не было пальца. Много лысых.

— Вы коллекционер? — поинтересовалась подошедшая женщина.

— Был когда-то, — кивнул Джеймсон.

Женщина позволила ему побродить среди стендов. Джеймсон понимал, что надеяться глупо, и все же шарил глазами по снимкам, ожидая и боясь увидеть лица знакомых. Та самая молодая парочка шепталась и пересмеивалась.

— Взгляни на нее, — фыркнула девушка, тыча пальцем в карточку. Джеймсон, стоявший сзади, присмотрелся к фотографии. Ничего особенного: компания из четырех женщин, стоявших перед автомобилем. Одна явно простужена. Нос красный, и в руке платок. Однако все весело улыбаются.

— Какая гадость! — скривилась девица.

— Вы не понимаете, — вмешался Джеймсон. Молодые люди уставились на него, и Джеймсон смущенно вспыхнул. В конце концов, какое у него право поучать посторонних? Правда, им повезло никогда не узнать, что такое простуда или шрамы. Он уже хотел отойти, когда девушка с любопытством выпалила:

— Вы это о чем?

Джеймсон помялся, но все же объяснил.

— Видите ли, эта женщина очень храбрая. Чувствует себя плохо и все же старается поддержать веселье. Поверьте, это не так-то легко, когда болит голова или не дышит нос.

Девушка снова обернулась к фотографии, потом взяла парня за руку и потянула за собой. Оба не произнесли ни слова. Не посмотрели на него. Джеймсон шагнул поближе к карточке, гадая, кем были эти женщины, как прожили жизнь. На табличке внизу были напечатаны их имена и дано краткое описание болезни. В изложении здешних обитателей простуда казалась почти смертельной хворью. Зато Джеймсон понял, что дело не только в мужестве женщины. Снимок так и светился любовью. Все изображенные на фото знали, что подруга может их заразить, знали и не боялись. Хотели, чтобы она была с ними. Были готовы рискнуть.

Джеймсон оглядел идеально сложенных, безупречно прекрасных посетителей и поморщился.

— Помоги мне выйти, — сказал он роботу. Тот взял его под руку, отвел на скамейку в зарослях, и оба уселись.

— Я выкуплю все, до единой, — пообещал Джеймсон.

— То есть? — переспросил робот.

— Стану работать, накоплю денег и верну все снимки Роуз.

Робот промолчал.

— Можешь отследить сделки? — допытывался Джеймсон. Робот на мгновение замер.

— Теперь у тебя есть деньги. Продажа вот-вот начнется.

— Купи программы, которые понадобятся, чтобы отследить передачу снимков новым владельцам. Запомни их имена.

Рубиновые глаза робота сверкнули.

Было уже темно, когда они вышли из леса. Джеймсон никак не мог понять, что видит в небе: то ли звезды, то ли овалы, в которых находились другие люди и роботы.

Он еще долго сидел у себя в комнате, единственном доме, который знал в этой жизни, тесном и холодном.

— Ты должен поспать, — заметил робот, и Джеймсон уснул.

И не видел снов.