Если немного помечтать... Уборка орбит и ремонт спутников

М. С. Пез. Телестасис

Стэн Уайкофф сидел в дальнем конце стола. Во главе размещался президент вместе с личным секретарем. «Что я тут делаю? — в панике подумал Стэн. — Разве мне по рангу находиться в такой компании?» На аудиенцию к президенту был вызван Кричевский — прославленный профессор сравнительной социологии из Московского университета, Ямагата из Японского университета — один из знаменитейших философов, Ренуа — ведущий антрополог Франции, Стюарт известный американский физик. Здесь присутствовали посланцы со всех концов планеты, способные противостоять катастрофе. Как затесался в их общество он, простой психиатр, состоящий в штате президентской администрации?

Селма, сидевшая по правую руку от президента, бросила на Стэна быстрый взгляд. Лицо ее было бесстрастно, пальцы без намека на дрожь положили ручку под прямым углом к блокноту. То, что она о нем помнит, придавало Стэну уверенности. Это она добилась для него приглашения на совещание, и он, зная об этом, был ей благодарен, хоть и испытывал страх. Оправдает ли он ее ожидания?

Он осторожно коснулся своим сознанием ее. Его послание содержало знак вопроса. Он почувствовал, что она уловила сигнал и мысленно шлет ему улыбку. Но и только. «Нет, не сейчас», — мысленно ответила она ему. И замкнулась, но только на защелку, а не на пудовый замок. Это его успокоило.

Президент откашлялся.

— Господа! — начал он. — Я созвал вас для совместного анализа наступившего кризиса и выработки программы действий, способных решить проблему. Полагаю, вам известен размах происходящего. Мистер Риан, мой секретарь, доведет до вашего сведения недостающие детали. Масштабы катастрофы и угроза, которую она представляет для цивилизации и человечества как такового, столь велики, что мы просто обязаны найти решение. — Он обвел глазами стол. Сейчас он выглядел стариком — усталым и отчаявшимся. — Каждый из вас — непререкаемый авторитет в своей области, — продолжал президент. — Вместе вы представляете все главные сферы познания, имеющие отношение к сложившейся ситуации. Если мы кого-то и что-то упустили, вы как комитет вправе призвать любого специалиста. Именем президента планеты гарантирую вам любую помощь.

Очевидно, вы предпочтете общаться в речевом режиме. Позволю предложить вам воздерживаться от телепатии вплоть до выработки решения. Как члены комитета вы представляете слишком большую ценность и потому должны избегать риска. — Президент улыбнулся, но никакого юмора в его улыбке не промелькнуло — только страх.

— А теперь, господа, я предоставляю слово мистеру Риану, который будет далее председательствовать на совещании вместо меня. Смело обращайтесь к нему с любыми вопросами.

Присутствующие встали. Президент покинул зал. Риан занял председательское место в полной тишине. Это был худой брюнет с глубоко посаженными глазами, смотревшими взволнованно и напряженно. Стэн знал его как прекрасного организатора; будучи помощником президента, Риан обладал большой властью.

А еще он был отцом Селмы.

Риан попросил внимания и кратко обрисовал положение. Мир впадает в кому. Телепатия, сначала вызывавшая бурный восторг, превратилась в проклятие. Конечно, будучи идеальным средством связи, она решила вековые проблемы человечества. Войны остались в прошлом, преступность и зло как таковое практически искоренены. Казалось, человечество вступило в Золотой век.

Но на пороге всеобщего благоденствия замаячил зловещий призрак. Телестасис! Существовала кучка людей, мучимых одиночеством и ужасом. Страхи детства оставили на их душах такие глубокие шрамы, что даже всеобщее телепатическое дружелюбие не принесло исцеления. Их неврозы каким-то образом слились и достигли кризисной точки. За помощью они бросились не к остальному человечеству, но замкнулись в кругу себе подобных. Отказавшись от индивидуальных страхов, они нашли спасение в единении. То был союз, где все мысли бесконечно вращались вокруг одного центра — невроза.

Здесь, словно в водовороте, любая частица существовала только как компонента целого. Эти люди перестали быть индивидуальностями: тела их, принявшие позу зародыша, застыли и продолжали жизнедеятельность лишь благодаря заботе полных горя друзей и помощи врачей. Однако их коллективное сознание слиплось в один зловещий ком, превратилось в вихрь общей одержимости — настолько сильный, что даже лучшие психиатры во всеоружии мощнейшей телепатии оказались бессильны.

Группа эта, как глубокая воронка, втягивала в себя посторонних, подпитываясь чужими тревогами и страхами. Со временем она достигла такой силы, что превратилась в неодолимый магнит даже для заурядного невротика. Еще немного — и простого страха перед телестасисом окажется достаточно, чтобы быть затянутым в безумный водоворот.

Даже сейчас, слушая Риана, Стэн ощущал у себя внутри пульсацию телестасиса. Он слышал его сладкозвучную мелодию и ужасался его титаническому биению. По привычке он не впускал его в свое сознание: главная дверь оставалась на крепком запоре. Но телестасис подобен половодью: его сила слишком велика, чтобы просто отмахнуться от него. Он бился в запертую дверь могучими волнами, его призыв был исполнен нестерпимого соблазна. Даже профессионального психиатра подмывало отпереть дверь, чуточку приоткрыть ее, чтобы хоть краешком глаза взглянуть, что за сила бесится по ту сторону. Беда обладала коварным очарованием.

До Стэна донеслись слова Риана:

— …Вот в чем суть проблемы, господа. С чёго начнем?

Как член президентской администрации Стэн был знаком с засекреченными данными. Он знал, что каждый тридцатый взрослый человек уже принял позу зародыша, взгляд его остекленел, дыхание замедлилось, реакция на внешние раздражители иссякла. Итак, три процента населения уже поглощены телестасисом, и доля эта неуклонно возрастает. Проблема начинает принимать катастрофический масштаб. Как долго сможет продержаться отдельный индивид, учитывая нарастающее давление и напряжение?

— Можно? — подал голос японец Ямагата, церемонно поклонившись и растянув губы в улыбке. — Простите за подобный вопрос… В чем, собственно, проблема?

— Проблема? — повысил голос Риан. — Я думал, что ясно ее обрисовал. Вам известны масштабы происходящего.

— Извините, вы не поняли, — произнес Ямагата. — Проблем здесь множество. За которую из них нам надлежит взяться в первую очередь?

— В каком смысле? — нахмурился Риан.

— Чего от нас ждут? Решения, как остановить процесс? Достаточно ли просто сделать так, чтобы перестали появляться новые жертвы? Создать лекарство, смонтировать особый экран… Я пока не утверждаю, что это осуществимо, а только прошу обозначить направление. Или задача в том, чтобы каким-то образом разрушить телестасис и вернуть всех несчастных в наш мир? А может, довольно будет, если мы научимся растить новое поколение людей, застрахованных от этой напасти? Найдем метод, как ликвидировать реакцию Кейли-Стимпсона? Будьте добры, сориентируйте нас!

— Ликвидировать реакцию Кейли-Стимпсона? — Риан был ошеломлен. Названное явление представляло собой краеугольный камень телепатии: дети, формирующиеся в одной среде со взрослыми телепатами, приобретали телепатические способности в подростковом возрасте или в юности. Телепатия стала достоянием человечества внезапно, по чистой случайности. У двух людей пробудились дремавшие доселе способности; пользуясь ими, они повлияли на находившихся рядом с ними детей. Благодаря реакции Кейли-Стимпсона дети, став взрослыми, ощутили в себе те же возможности. Хватило полувека, чтобы выросло целое поколение телепатов: реакция Кейли-Стимпсона не знала преград.

Только теперь дети становились первыми жертвами телестасиса…

— Да… — проговорил Риан. — Можно было бы пойти и на это. Лучше так, чем допустить, чтобы все… ушли в телестасис.

Кричевский подался вперед. Это был гигант с черной бородой и угрюмым выражением лица. Вынув изо рта сигарету, он откашлялся.

— Проблема очень проста, — пробасил он. — Реакцию Кейли-Стимпсона нельзя остановить, даже если отправить детей на Луну или на Марс. Мы провели соответствующие эксперименты. Работы Чебышева и его коллег говорят сами за себя. Что касается самой телепатии, Новиков испробовал различные способы ее экранирования — все тщетно. Мы даже не знаем природы телепатии и не способны от нее защититься. Против реакции Кейли-Стимпсона мы бессильны. Следовательно, от телестасиса тоже не уберечься. Тут никакой экран не поможет! — Бородач ударил по столу кулаком, раздавив свою сигарету. Этот рак, именуемый телестасисом, не остановить, поэтому в нашем распоряжении остается одно-единственное средство. — Он вызывающе обвел глазами слушателей.

— Какое же, позвольте полюбопытствовать? — спросил Ямагата.

— Телестасис — рак нашего времени! — рявкнул Кричевский, прожигая японца взглядом. — Он представляет собой неконтролируемый, то есть злокачественный рост клеток-убийц в общественном организме.

Кричевский мрачно опустил глаза и произнес:

— Если ты хирург, изволь жертвовать частью ради целого. Необходимо проявить жестокость к отдельной клетке ради жизни всего организма. Мы обязаны уподобиться хирургам, иначе сгинет все человечество.

Смысл предложения Кричевского дошел до присутствующих не сразу. Когда Стэн понял, что русский предлагает убить всех, угодивших в телестасис, он пришел в ужас. Ведь это же люди! Да, для остального человечества их души мертвы, их индивидуальности перестали существовать. Но истребить людей, заявляя, что их уничтожение — средство спасения остальных, значило вообще отказать им в человеческой сущности!

Он огляделся, желая понять реакцию остальных. Все молчали. Некоторые сохранили невозмутимость, на лицах других застыл ужас. Иные прятали глаза.

Уайкофф осторожно пустил в ход свое чутье, намереваясь разобраться в их отношении получше. Однако контакт не состоялся: все присутствующие были настороже, охраняли свое сознание от вторжения. Одно это говорило в пользу того, что план Кричевского не так уж неприемлем для них. Чувство отвращения пробило бы защитные экраны. Видимо, многие еще до того, как Кричевский взял слово, приготовились к чему-то в этом роде. Сейчас они выжидали.

— С вашего позволения, — снова подал голос Ямагата, — я учитывал и такую возможность. Если другого пути не отыщется, придется пойти этим. Но сначала надо разобраться, действительно ли отсутствуют иные решения. Разве не для того нас здесь собрали, мистер Риан?

Стэнли перевел взгляд на председательствующего. Риан посерел, его пальцы, сжавшие зажигалку, мелко тряслись.

— Мы не убийцы! — выкрикнул он. — Должна существовать альтернатива! — Он нервно затушил в пепельнице только что зажженную сигарету.

Ренуа, француз-антрополог, попросил слова.

— Да, господа, необходимо найти иное средство. — Его лицо заострилось, рот кривился, руки отчаянно жестикулировали. — Возможно, мощные седативы? А что, если усыпить их на время? Быть может, пробуждение выведет их из комы?

— Уже испробовано, — возразил Кричевский. — Мне известно о двух попытках — в самом начале, когда это еще не превратилось в кошмар. Никакого толку! Чего ради себя обманывать?

— Раз отпадает этот способ, значит, надо искать другой. Воздействовать на нынешнюю аномалию нам мешает объединенная мощь впавших в телестасис. Но ведь так было не всегда. Когда-то в лечении психозов врачи использовали радикальное средство, родственное хирургии, — шок. Электрический, химический, медикаментозный. Может быть, прибегнуть к этому сейчас?

— Валяйте, если вам так легче. Предпочитаете убивать душу, оставляя жить тело? — презрительно фыркнул Кричевский. — По мне, это одно и то же: они все равно станут овощами, лишатся ощущения собственного «я», своих чувств. По-моему, это ничем не отличается от заурядного убийства. Раз вам так проще, пожалуйста. Главное, не сидеть сложа руки.

— С вашего позволения, — проверещал Ямагата, — по-моему, вы правы. Но существуют иные, не менее важные факторы. Сами мы не сможем осуществить этот план. Придется убедить соответствующих людей. А убедить их покуситься на душу, не трогая тело, будет, наверное, легче. Хотя с чисто этической точки зрения разница, наверное, невелика. Нам предстоит принять нелегкое решение. Позвольте выступить с предложением, господин председательствующий: давайте какое-то время поразмыслим на эту тему. Может быть, объявить перерыв и возобновить дискуссию завтра?

Во взгляде Риана, обращенном на японца, не читалось ни единой мысли. Он встряхнулся, выходя из транса, и слабым голосом ответил:

— Согласен. Если таков единственный ответ, который мы можем предложить, то необходима уверенность, что альтернативы не существует. Вправе ли мы так поступить? Хватит ли у нас мужества сделать такое предложение президенту? Пока что я в этом сомневаюсь. Давайте соберемся завтра в десять утра.

После этой тирады Риан выбежал из зала, словно его тошнило. Некоторые приглашенные тоже поспешили удалиться. Оставшиеся разбились на небольшие группки, обсуждая нелегкое решение.

Стэнли подошел к Селме, редактировавшей свои записи. Он был потрясен и испытывал состояние, близкое к ступору. Уничтожение — прекращение жизни всего организма или только мозга — трех процентов человеческой расы было слишком ужасным «методом лечения». Тем не менее его не покидало отвратительное чувство, что иного варианта не существует: только так можно помешать водовороту телестасиса поглотить весь род людской. Ведь мощь телестасиса возрастала не по дням, а по часам. Сколько времени сможет противостоять этой напасти даже самый здравомыслящий человек? Раз телестасис представляет собой реальную угрозу для всего человечества, то разве вправе они шарахаться от любого средства, даже самого бесчеловечного, коль скоро оно сулит избавление? Стэнли все больше укреплялся в страшной мысли, что решение будет именно таким.

Вечером он повел Селму прогуляться в небольшой парк на втором уровне. В парке было тихо, лишь изредка вскрикивала ночная птица да раздавался смех гуляющих. Темноту прорезал только неяркий свет, указывающий направление тропинок. Люди больше не боялись темноты.

Они долго гуляли, потом нашли скамейку и присели. Стэнли откинулся на подушки, Селма положила голову ему на плечо и позволила обнять себя. Они сидели молча, слушая, как играет листьями ветерок, и вдыхая аромат цветов, наполняющий воздух. В этой безмятежной обстановке забылся даже грозный напор телестасиса.

Но так продолжалось недолго. Вскоре Селма поежилась, выпрямилась и сказала:

— Объясни мне, Стэн. Я не понимаю… Почему телестасис так опасен?

— Что ты имеешь в виду? — неохотно спросил Стэн.

— Почему люди впадают в транс? Почему теряют способность думать? Казалось бы, телепатическое соединение должно только способствовать мыслительному процессу. Почему же вместо интенсификации мозговой деятельности наступает ее паралич? Смотри: увеличение компьютера делает его мощнее. Разве с мозгом не происходит того же?

— Говоря о компьютере, всегда нужно помнить, чего именно ты ждешь от его усовершенствования. Маленький переносной компьютер тоже выполняет все необходимые операции почти с той же скоростью. Единственное его отличие от суперкомпьютера — количество обрабатываемой информации. Как быстро он ее принимает и как быстро выдает ответ? Как быстро становится доступным хранимая единица информации? Вот ключевые вопросы. Телестасис быстро принимает информацию — ведь в него входит столько глаз, ушей, нервных окончаний, но эффективность усвоения равна нулю. Все сливается в одну массу, в которой пропадают отдельные элементы. Передача данных тоже становится невозможной: ведь все рты и приводящие их в действие нервы связаны воедино.

А ведь мы еще не ответили на самый главный вопрос. Мышление — это взаимосвязь накопленной информации. Представь, может ли одно тело, именуемое телестасисом, управлять столькими единицами памяти? Как это происходит в мозгу? Информация, накопленная в памяти, кодируется и в таком виде становится доступна. Мы только приступаем к расшифровке этих кодов, но уже кое-что о них понимаем. Не существует двух индивидуумов, пользующихся одинаковой системой кодирования. Сходство встречается, и очень часто, но полное совпадение никогда. Представим, что телестасис «хочет» поразмыслить, скажем, об электрогенераторе. Он шлет некий код, являющийся верным для одного-единственного индивидуума, и память этого индивидуума высылает в ответ требуемую информацию.

Но память другого откликается иначе — информацией об энергии Солнца. Третий полностью добавляет свои познания о метаболизме растения. Путаница накапливается, наступает полный хаос. В такой обстановке не возможна ни одна связная мысль.

— Гм-м… Наверное, ты прав, — отозвалась Селма. — Но почему телестасису не завести собственный код? Тогда он мог бы по крайней мере контролировать то, что испытал сам.

— Я думал об этом, — сознался Стэн. — Может, когда-то это и произойдет. Но пока что рост слишком стремителен. Наверное, это, как ребенок до рождения: он тоже быстро растет, в его мозгу устанавливается такое количество новых взаимосвязей, что он не в состоянии научиться пользоваться своим мозгом. Неродившийся младенец ничего не может запомнить — во всяком случае, так, чтобы из этого вытекала какая-то польза для его последующего сознательного существования. Слишком быстро все изменяется. Может, и с телестасисом происходит нечто подобное?

— Младенец во чреве человечества, — закончила за него Селма.

— Вот-вот… — грустно согласился Стэн. — Младенец с заранее предрешенной судьбой. Ему суждено убить свою мать, причем еще до того, как он научится жить самостоятельно, и тем совершить самоубийство.

Оба замолчали. Все так же, храня молчание, они встали и побрели назад. Они держались за руки, но сердца обоих были полны печали.

Заседание началось в назначенный час. Риан, занявший председательское кресло, выглядел осунувшимся, словно провел бессонную ночь. Он объявил заседание открытым, и люди, прежде молчавшие, взялись без видимого продвижения вперед повторять то, что уже прозвучало накануне.

После обеда Кричевский не выдержал.

— Хотелось бы мне знать, зачем мы здесь сидим и переливаем из пустого в порожнее? Ведь никто из вас не может предложить ничего нового! — Он уже не говорил, а ревел, глаза сверкали, борода встала дыбом. — Давно ясно, как следует поступить!

— Прошу меня извинить, но не слишком ли вы торопитесь? — спросил Ямагата. — Ведь это далеко не простой вопрос. У всех нас есть родные и друзья, ставшие жертвами телестасиса. А вы предлагаете обречь их на гибель!

Кричевский сгорбился, замолчал и наконец произнес:

— В телестасис угодила моя жена. Единственная женщина, которую я любил. Но ее больше нет. Она мертва. — Его голос дрогнул. — Моя маленькая Соня лежит неподвижно, как труп, ее лицо ничего не выражает. Говорю вам, это смерть! Сейчас, в эту минуту, она мертва, хотя вы зовете это жизнью. Ее уже нет. Я реалист и не верю в сантименты.

— Месье, — молвил Ренуа, — мы вам искренне сочувствуем. Вероятно, вы правы. Вероятно, нет смысла обсуждать все это в десятый раз. Мы и так знаем, как следует поступить, ибо другого выхода нет. Наверное, эта мысль посещала и самого президента. Подозреваю, ему заранее известно, каковы будут наши рекомендации. И все же взглянуть в лицо истине нелегко, а исполнить такое решение еще труднее. Давайте признаем, что иного способа нет. Давайте согласимся, что телестасис надо уничтожить, устранить. Это не закрывает, а только открывает тему: как такое сделать, как организовать. Обсуждая подобные вопросы, мы привыкнем к самой этой мысли.

— Неужели все как один согласны? — Риан вскочил. Его лицо, даже губы стали белыми, как мел. — Неужели никто не может предложить ничего, кроме массового истребления? — Он налег на стол. Его лицо собралось в морщины, тело сотрясала дрожь. Внезапно голова его откинулась, ноги подкосились, руки вытянулись по швам. В зале возникла паника: люди повскакивали с мест и в ужасе отшатнулись. Телестасис!

— Отец! — закричала Селма и попыталась удержать падающее тело. В мозгу Стэна раздался тот же крик, только еще более громкий, отчаянный, страшный. Он не прервал своей мысли. С пронзительным ощущением, что он поступает так, как давно надо было поступить, он ринулся в сознание Риана, цепляясь за исчезающие на глазах нити его индивидуальности. Откуда-то издалека до него донесся крик Селмы:

— Нет, Стэнли! Только не ты!

Но он не остановился.

Стэнли оказался в извилистом тоннеле; навстречу ему неслась темнота. Он чувствовал, как растворяются его собственные мысли, как ревущий ветер грозит развеять саму его душу. То был распад, сопровождающийся осознанием гибели.

СЕЛМА. Эта мысль была ясной, острой. В ней одной сосредоточилось все его сознание. КАК? ПОЧЕМУ? Уже спрашивая, он знал ответы. Она находилась здесь, с ним. Позади нее проступали Кричевский, Ямагата, плохо различимый Ренуа. То была живая цепочка над водоворотом. Риан, Стэнли, Селма, Кричевский, Ямагата… Им было все труднее сопротивляться вихрю, тянущему их вниз. Ниточка, удерживавшая их на весу, растягивалась и становилась тоньше на глазах. Мгновение — и она лопнет…

Лопнула! Он стал сразу многими и увидал… Зрелище было лишено смысла. Он услыхал… Каждый звук отдавался разнообразным эхом разной силы. Смысла не было и в этом.

Хотя… Да или нет? Да, смысл был. Он разглядел стол — искаженное, донельзя абстрактное подобие стола. То был стол-куб, видимый сразу со многих углов. В дальнем конце стола сидел человек — он сам. Собрав остаток сил, он ринулся в этого человека.

Борясь с обмороком, он опасливо огляделся. Селма, дрожа, заняла свое место, Риан сидел на полу и ошалело крутил головой, Кричевский вытирал пот со лба, Ямагата изучал свои руки, забыв про ритуальную улыбку, Ренуа комкал сигаретную пачку.

— Ну, старина, — проговорил кто-то, но Стэн был слишком слаб, чтобы определить, кто именно, — напугал же ты нас! Мы уже решили, что ты нас покинул. — Эти слова показались Стэнли ужасно забавными, и он мысленно покатился со смеху. Его плечи заходили ходуном; еще немного — и он потерял контроль над собой, согнулся пополам и разразился безумным хохотом. При этом он сознавал, что ему вторят остальные. До слуха донесся чей-то голос:

— С ума сошли! Что тут смешного?

Взяв себя в руки, он оглядел соседей. Их мысли потянулись к нему — удивленные, испуганные.

«Что это было?» — мысленно спросил Кричевский.

«Случайность или открытие?» — беззвучно подхватил Ренуа.

«Не знаю, — ответил им Стэнли. — Мы на что-то наткнулись. Так и подмывает предложить попробовать еще раз, чтобы получше разобраться».

«Я старый человек, — настигло его телепатическое послание Ямагаты, — и предпочитаю считать себя философом. Я сочту личным несчастьем, если не узнаю об этом больше».

Остальные присоединились к нему, даже Риан, хотя его раздирал страх.

«Тогда вперед!» — позвал он, посылая им свою мысль и чувствуя их мысли, адресованные ему и друг другу. Он попытался погрузиться сразу во всех — и внезапно попытка увенчалась успехом. Он снова увидел стол-куб сразу с нескольких углов, услышал разложенные звуки, удивился странным сигналам, посылаемым его осязанием. Он чувствовал общее сознание, которое было частью его и частью которого был он сам. Он понимал, в каком напряжении находился Риан, как он опасался провала, считал себя обреченным. Он познал боль Кричевского, его любовь к жене и горечь, оставленную в душе ее уходом в телестасис. Еще оказалось, что Селма любит его так сильно, как он и не подозревал. Он проник в самую суть всех шестерых.

Его охватило чувство своего могущества, огромный восторг. Но где мысли? Он сделал попытку хоть о чем-то помыслить, но потерпел фиаско. И все же чувство небывалого довольства превосходило все остальное. Борясь с сожалением, он усилием воли вернулся в свое тело.

— Кто-нибудь соблаговолит объяснить мне, что происходит? — взмолился один из присутствующих жалобным голосом.

— Извольте, — откликнулся Ямагата. — За происходящее несет ответственность господин, сидящий в конце стола. Думаю, честь представить необходимые объяснения принадлежит ему.

— Что ж… — изрек Стэнли и тут же стал центром внимания. — С одной стороны, все просто, с другой — сложно. Видите ли, мы — господа Риан, Ямагата, Кричевский, Ренуа, мисс Риан — построили собственный телестасис…

— Верно, — вставил Риан. — Я побывал в телестасисе, и Стэнли вернул меня назад. Внезапно передо мной появилась мысль Стэнли. Я попытался за нее уцепиться, но тщетно: она меркла, превращалась в ничто. Потом раздался какой-то щелчок, и вместо бурного потока я оказался в… Словом, ощущение стало совсем другим.

— Вот как смотрю на это я, — продолжил Стэн. — Телестасис — это огромный водоворот. Мы висели над ним. Потом он перестал нас затягивать, и мы угодили в другой водоворот, поменьше — свой, отдельный. Он так мал, что в нем мы не потеряли контроля над собой. Каждый из нас сохранил ощущение собственной личности. Мы смогли по собственной воле освободиться и снова обрести индивидуальность. Восхитительное ощущение!

— Действительно! — просиял Ренуа. — Никогда еще я не чувствовал подобного восторга! Какая власть, какая мощь!

— Власть над чем? — спросил кто-то. Француз пожал плечами.

— Конкретно — ни над чем, — сказал Стэн. — Пока это просто власть, и нам еще предстоит научиться ею пользоваться. Пока что микротелестасис, если вы согласны так это называть, — это нечто новое, требующее изучения. Нам надо собрать нашу память, организовать мышление. Когда это произойдет, мы добьемся успеха.

— Все это весьма интересно, — изрек напыщенный англичанин, — но мы, кажется, обсуждали, как быть с телестасисом. Давайте не будем отвлекаться на психологические авантюры. Перед нами по-прежнему стоит центральная проблема.

— Ошибаетесь! — пророкотал Кричевский. — Эти авантюры, как вы выразились, уже сняли центральную проблему. Я больше не боюсь телестасиса.

Стэнли вздрогнул: а ведь русский прав! Он по-прежнему слышал рев телестасиса, но дверца в мозгу, удерживавшая его страх, теперь распахнулась. За нею находился телестасис. Он мог выйти на берег кипящей реки и наблюдать за водоворотом — с жалостью, любопытством, но без прежнего страха.

— Да! — вскричал он. — Мы действительно нашли решение. Это как прививка: организм получает слабую, контролируемую дозу инфекции, чтобы впредь знать, как справиться с настоящей болезнью. Только перед нами не болезнь: телестасис губителен, микротелестасис — нет. Действует он так же, и тот, кто побывал в микротелестасисе, получит «имунную защиту» от настоящего.

— Верно! — восхищенно подхватил Риан. В первый раз со вчерашнего дня он смог перевести дух и светился от радости. — Двадцать лет я не чувствовал себя в такой безопасности, как сейчас. — Он уже мог планировать дальнейшие действия. Сначала все погружаемся в микротелестасис, делаем себе, так сказать, прививку, потом выходим обратно все вместе и беремся за остальных. Это продолжается до тех пор, пока весь мир не вздохнет с облегчением. Вот и ответ на угрозу всеобщего телестасиса!

— Да, вот и ответ! — повторил Кричевский воинственным тоном, но тут же смешался. — Мне пришло в голову… Как вы думаете, нельзя ли использовать это открытие для спасения людей, впавших в телестасис? — Теперь его взгляд был не яростным, а умоляющим.

Глядя на него, Стэнли понял, что имеет в виду русский.

— Не знаю, — тихо ответил он. — Но надежда есть. Мы попытаемся. Когда все это примет должный масштаб, когда наберется достаточно людей, знакомых с микротелестасисом, мы попробуем.

Все присутствующие согласно закивали. Глядя на них, грозный Кричевский с трудом сдержал слезы.

— Прошу прощения, — напомнил о себе Ямагата. — Меня посетила последняя интересная мысль. Все мы собрались здесь благодаря колоссальному кризису, вызванному телестасисом. Причиной кризиса, как мы с вами знаем, послужила реакция Кейли-Стимпсона, превратившая землян в расу телепатов. И я — полагаю, не я один — ломаю голову, почему это произошло? Как случилось, что у человечества появилась такая потенциально смертельная особенность — эта самая реакция Кейли-Стимпсона, ведущая к телестасису? Ведь в нем заключен заряд самоубийства всего человеческого рода, а сам по себе он бесполезен. Вот какие мысли давно не дают мне покоя.

Теперь, однако, я должен пересмотреть свои убеждения, ибо возможности, заключенные в микротелестасисе, попросту безграничны. Трудно обозреть сразу все, можно только поразиться открывающемуся диапазону. Не означает ли это, что реакция Кейли-Стимпсона всегда была направлена именно на микротелестасис, тогда как полный телестасис — всего лишь отклонение от столбовой дороги?

Если так, то, открыв микротелестасис, мы нащупали путь эволюции к Человеку Будущего. Будем же считать иронией истории, что стартовой площадкой для открытия послужило явление небывалой смертоносной силы — телестасис!

Поразмыслив в тишине над словами японца, Стэн пришел к выводу, что он прав. Из планетарной беды и впрямь родилось спасение рода человеческого. И не насмешка ли это мироздания — гибель и спасение, произрастающие из общего корня.