Настя
— Дочка…
Не сразу соображаю, что мама стоит на пороге этой особенной комнаты.
— Можно? — спрашивает осторожно.
Я молчу. Просто ложусь на подушку и устало прикрываю веки.
— Амиран сказал, что ты опять ничего не ешь… — чувствую, как присаживается на кровать возле меня. — Нельзя морить себя голодом. Ты совсем исхудала.
— Я ничего не хочу.
— Насть…
— Зачем ты пришла?
Моей руки касается что-то тёплое, мягкое и пушистое. Уголёк проскочил через открытую дверь. Тот самый кот, оказавшийся однажды со мной в бомбоубежище.
— Прошло четыре месяца, Насть, ты…
— Это был мой ребёнок, — ледяным тоном её перебиваю.
— Я всё понимаю, но жизнь продолжается.
— Моя — нет. Она стоит на месте.
— Дочка… — замолкает на полуслове, тягостно вздыхая.
Тем временем Уголёк укладывается со мной рядом и принимается мурчать, как трактор.
— Отношения с Амираном так и не наладились? Дорогая, вы ведь муж и жена.
— Вашими стараниями, — бросаю язвительно.
— Он тоже переживает.
— Не смей сравнивать даже! — отрицательно качаю головой.
— Не стоит забывать: это был и его ребёнок тоже.
— Да, но именно я бережно носила Лею под сердцем. Это я провела с ней первые месяцы её жизни. Я. Не он!
Открываю глаза. Встречаю её обеспокоенный взгляд.
— Настенька… — протягивает руку и берёт мою ладонь в свою. — Нужно двигаться дальше. В такой непростой для каждого из вас период вы должны поддерживать друг друга.
— Поддерживать друг друга? — на моих губах появляется горькая усмешка. — Амиран считает меня виновной в смерти Леи.
— Ты не права.
— Вы все так считаете.
— Ну что ты, ни в коем случае! — мама сжимает мою ладонь сильнее.
— Я не досмотрела. Я виновата.
— Перестань.
Выдёргиваю руку. Принимаю сидячее положение
— Если бы я не уснула…
— Настенька…
Снова начинаю рыдать. Порой кажется, что я выплакала все слёзы, но нет. Откуда-то постоянно берутся новые.
— Может быть, пройдёмся куда-нибудь пешком? В парк, например, или…
— Я никуда не хочу.
— Ты сидишь в стенах детской комнаты и медленно, но верно себя уничтожаешь.
— Лучше бы я умерла, клянусь. Это невыносимо, мама, — плачу, уткнувшись лицом в колени.
— Ты должна быть сильной. Порой жизнь испытывает нас на прочность. Каждого по-своему. Пожалуйста, давай пройдёмся. На улице сегодня так хорошо. Голубое небо. Солнце.
— Мне всё равно.
Выйти на улицу?
Там везде дети. Чужие живые дети.
— Почему ты отказываешься говорить с психологом?
— Потому что не могу.
— Тебе это необходимо.
— Я сама решу, что для меня необходимо.
— Ну посмотри, в кого ты превратилась! В гроб загнать себя хочешь?
— Да, хочу. Хочу к ней! — кричу надрывно.
— Прекрати, прошу, — смотрит на меня испуганно.
— Вам не понять, — шмыгаю носом и зажмуриваюсь до мерцающих перед глазами точек.
— Твоя потеря невосполнима, но Лею уже не вернуть. Ты не можешь похоронить себя заживо.
— Не представляешь, какой груз у меня на душе.
— Ты ни в чём не виновата. Так произошло.
— Почему с нами, мама? Почему? — рыдаю, не в силах остановить развернувшуюся истерику.
— Родная… — обнимает и гладит меня по спине.
— Я думала, что наконец стану счастливой.
— Станешь обязательно.
— Уже нет.
— Перестань. Вы молоды. У вас будут дети, всё впереди.
— Нет. Я больше не готова, — судорожно трясу головой.
Не готова. Вот так выносить ребёнка и потерять его. Нет-нет-нет.
— Милая, сейчас, возможно, это трудно представить, но…
— Не будем об этом говорить, — опять перебиваю.
— Хорошо, дорогая. Просто тебе важно понимать, что твой муж однажды вновь захочет детей.
— Пусть ему рожают те, с кем он проводит ночи, когда не приезжает домой, — бросаю холодно. И нет, это не ревность.
— Что ты такое говоришь? — смотрит на меня, изумлённо распахнув глаза.
— У него есть другие женщины, мама.
— Ты выдумываешь, — хмурится она.
— Нет. Я знаю это, и мне плевать. Только пусть ко мне не приближается.
— Мне кажется, ты ошибаешься.
— Я не ошибаюсь.
— Насть…
— Отец изменял тебе? — интересуюсь напрямую, и она разительно меняется в лице. — Скажи, как есть.
— Нет.
— Нет? Ты серьёзно? А как насчёт моей няни? Вера, помнишь такую? Неужели не замечала того, что творится фактически прямо у тебя перед носом?
— Это не имеет никакого значения, — отводит взгляд и прячет глаза.
— То есть ты была в курсе и терпела, — делаю вывод, который напрашивается сам.
— Иногда нужно быть мудрее, дочка.
— Это не мудрость, это глупость, — в корне не согласна с ней я.
— Ты так рассуждаешь потому, что слишком юна.
— Причём тут это? Измены нельзя прощать, мама. Даже ради собственной выгоды. Это унизительно.
— Будешь учить меня жизни? — обиженно поджимает губы.
— Я хочу развестись, — выдаю в лоб. — У тебя есть знакомые?
— Что? — теперь она выглядит по-настоящему шокированной.
— Что слышала. Помоги мне, — прошу я тихо.
— Насть, ты с ума сошла? Какой развод?
— Обыкновенный.
— Амиран не даст тебе развод, — понижает голос до полушёпота.
— Естественно не даст. Поэтому я и прошу твоей помощи.
— Извини, но я не могу тебя поддержать. Не собираюсь прикладывать руку к тому, чтобы ваша семья распалась.
— Очнись, мам, — сердито цокаю языком. — Нет никакой семьи. И не было.
— Не говори так.
— Вы выдали меня замуж насильно. Забыла?
— Не начинай.
— Вам было плевать на моё состояние. Равно как и на то, что я не люблю Амирана.
— Не переворачивай и не нагнетай! — раздражается и злится в ответ. — Вы встречались, планировали свадьбу.
— Это было до похищения.
— А что изменилось после?
— Всё изменилось. Я осознала своё отношение к нему, поняла, что не хочу за него замуж и что не испытываю к нему то самое чувство.
Калейдоскоп воспоминаний врывается в сознание. День свадьбы, поистине, стал для меня одним из самых ужасных дней моей жизни, несмотря на то, что церемония и торжество прошли на самом высоком уровне.
Праздник был грандиозным по размаху. Шикарный ресторан, лимузины, высокопоставленные гости и дорогие подарки. Невообразимо красивое платье. Фейерверк в нашу честь…
Вот вроде всё было идеально, за исключением того, что невеста ощущала себя самым несчастным человеком на свете.
— Виной тому Он, да? — она прищуривается и с опаской косится на дверь. Словно боится, что нас могут подслушивать. — Климов-младший?
— Да пусть бы и он! Даже просто лёжа с ним в кровати одетой, я испытывала куда больше волнения и эмоций, чем…
— Прекрати! — шикает на меня тут же. — Этот мальчишка украл тебя! Что ты несёшь? Как ты можешь рассуждать о нём в подобном ключе?! Это отвратительно.
— Что случилось с его родителями? — вопрос срывается с языка совершенно неожиданно.
— Я…
Не могу не заменить выражение замешательства на её лице.
— Даня обвинял папу в смерти своих родителей. Что с ними произошло? Ты знаешь?
— Они погибли в аварии.
— Это точно?
— Боже сохрани, Настя! У тебя совсем поехала крыша? — восклицает возмущённо.
— У Дани точно были мотивы. Похищение было спланировано не только ради денег.
— Ты несёшь самую настоящую чушь. Мотив там был один. Сумма выкупа!
— А что, если нет?
— Настя!
— И почему ты всегда так реагируешь при упоминании братьев Климовых?
— Как так?
— Очень нервничаешь, — подмечаю я спокойно.
— Эти двое чуть не лишили меня дочери. Как ещё, по-твоему, я должна реагировать?
— Ладно, проехали. Вернёмся к теме нашего разговора. Ты поможешь с разводом?
— Я не буду в этом участвовать, — категорически отказывается.
— И почему же, позволь узнать?
— Потому что не одобряю твоё желание развестись.
— Не одобряешь? Я несчастна с ним, мам!
— Глупости. Просто сейчас такой период. Это пройдёт, всё у вас наладится.
Что именно наладится, я так и не поняла. Зато чётко осознала тот факт, что плохо знаю свою семью. Они что-то скрывают. Совершенно точно. Как я раньше не придала этому должного значения?
— Вот что… Тебе необходима встреча с психологом. Ты безвылазно сидишь в детской и медленно, но верно сходишь с ума.
— Я не больна, если ты на это намекаешь.
— Больна, если заговорила про развод.
Вот как…
— Что ж. Спасибо тебе, мама, за сочувствие и поддержку, — даже не пытаюсь скрыть сарказм в голосе.