Это было в Коканде. Роман

17

Похоронив на месте убитых, а раненых отправив в Коканд, отряд продолжал поиски. Но Иргаша будто занесло песком, он опять исчез бесследно.

Осень эскадроны провели в горах, вылавливая остатки шаек. К зиме все вернулись домой. Блинов был очень доволен результатами экспедиции и многим роздал награды.

Хамдам получил почетное боевое оружие. Но это не успокоило его.

- Голова Иргаша - моя награда, - сказал он Блинову и попросил разрешения свидеться с Мулла-Бабой. Через старика он надеялся узнать, где может спрятаться Иргаш.

Мулла-Баба сидел в крепости. Небольшая камера, когда-то выбеленная известкой, пахла уборной, дымом. Оконное стекло было разбито. На дворе, рядом с тюремным помещением, жгли кучи мусора и нечистот.

Хамдам, войдя в камеру, почтительно приветствовал Мулла-Бабу. Мулла-Баба не ответил ему, не поднял головы и только плотнее запахнул свой зеленый халат: на него подуло сквозняком.

Хамдам стоял, разглядывая шелковую черную тюбетейку Мулла-Бабы, вышитую потускневшим уже серебром. Старик не проронил ни слова. Он предоставил выбор Хамдаму: уйти или первому начать разговор.

Мулла-Баба сидел на пятках с таким выражением лица, как будто собрался молиться. Он даже не пригласил Хамдама сесть. Тогда Хамдам сел без приглашения у двери, как мюрид, пришедший к наставнику. Всей своей фигурой, покорностью, молчанием он говорил Мулла-Бабе: «Я каюсь. Начни речь со мной».

Мулла-Баба молчал.

Промучив Хамдама около часа, Мулла-Баба спросил его наконец, зачем он пожаловал.

- Ты лучше меня знаешь об этом, - тихо ответил Хамдам.

- Я не знаю.

- Я хочу тебя спасти, отец, - сказал Хамдам, поглаживая ладонями свою бороду. - Я сам сидел здесь. Я знаю, как это приятно.

Мулла-Баба не выказал удивления. В своей жизни он видел многое. Он не поверил Хамдаму и усмехнулся:

- От тебя ли, джадида и красного, ждать мне спасения?

- Я не джадид и не красный. Я только сгибаюсь, когда дует сильный ветер. Я не хочу сломаться. Не мне тебя учить, Мулла-Баба. Ты меня можешь научить жизни. Что из того, что тигр смел, если комар может ослепить его? Может быть, Иргаш тигр, а я комар. Но я никогда не предам ислама. А Иргаш губит его и губит народ. Те, кто погиб, уже не встанут. Те, кто спасся, постараются уйти от Иргаша. Только смерть или голод поведут их, как пленников, на цепи. Нет, Мулла-Баба, жизнь принадлежит настойчивым, а не храбрым.

Мулла-Баба захохотал.

- Твой красный полк тоже так думает? - спросил он.

Хамдам почувствовал издевательство, но сдержался и ответил спокойно:

- Люди есть люди. Я знаю, что они думают по-разному. Пусть мой полк будет красным, но у меня есть мои джигиты и мои есаулы, и я командую этим полком. Лошадь везет арбу и арбакеша, но дорогу указывает ей арбакеш.

Мулла-Баба поднял голову. Астма опять мучила его. Широкие ноздри его крючковатого, обгоревшего на солнце носа широко раздувались. Казалось, что он нюхает воздух. Он искоса, одним глазом, всматривался в Хамдама, изучая его.

- Что тебе надо? - будто нечаянно спросил он.

- Скажи, где Иргаш? - сказал Хамдам.

- Зачем тебе Иргаш?

- Это мое дело.

- Ты ненавидишь Иргаша. Ты думаешь, если все перевернется, ты опять будешь подручным у него. Ты завистник. Ты расчищаешь себе путь.

- Думай как хочешь!

- Я угадал.

- Пусть будет так! Я не хочу спорить об этом. Я предлагаю тебе жизнь. Это лучше, чем твои догадки.

- Значит, возможна смерть?

- Все возможно, Мулла-Баба. И уж скорее смерть, чем жизнь. Русские злы на тебя.

Хамдам хотел застращать старика. Тот задумался, подкручивая конец бороды, словно купец, размышляющий о делах. Хамдаму эта медлительность становилась уже неприятной. Он не любил колебаний, он считал, что потрачено уже довольно времени на предварительные разговоры и пора приступить к делу. Хамдам спрятал руки, чтобы пальцы не выдали его волнения.

- А чем же смерть хуже жизни? - вдруг спросил Мулла-Баба.

- Ты думаешь о рае, почтенный Мулла-Баба?

- Нет, - старик безразлично махнул рукой, - я говорю о том, что смерть так же естественна, как жизнь. Только глупые люди никак не могут к ней привыкнуть. Это себялюбие. Человек принимает спокойно смерть животного, смерть дерева, смерть звезды, но никак не хочет принять собственной смерти.

- В этом его счастье. Жизнь хороша, - вежливо возразил Хамдам.

- Хороша? - Старик поднял глаза. - Тогда зачем же человек повсюду сеет смерть, убивая все живое вокруг себя, все, что дышит: рыб, птиц, животных, людей? И не жалеет собственной жизни, растрачивая ее на пустяки? Если бы он ее жалел, он бы врос ногами в землю, как дерево, пустил корни и жил, точно кедр, тысячелетие.

- Почему же ты не живешь так, отец? Жил бы, как кедр! - насмешливо перебил старика Хамдам.

- Потому что я человек, - ответил Мулла-Баба, - я не боюсь смерти. Все случайно на земле - и жизнь и смерть.

«Начались разговоры!» - подумал Хамдам. Он встал и резко сказал Мулла-Бабе:

- Мне некогда. Значит, об Иргаше ты ничего не знаешь?

Вставая, Хамдам нечаянно щелкнул шпорами.

Старик, прищурясь, осмотрел кожаную куртку Хамдама, кавалерийские штаны, обшитые кожей, фуражку защитного цвета с красной звездой.

- У тебя широкие шаги, Хамдам, - сказал он ему, - но короткий путь.

- Длиннее, чем твой! - пригрозил Хамдам и вышел из камеры.

Мулла-Баба улыбнулся.