Это даже не умрёшь

Машенька

Никита любил поговорить о своей оперативности, но в поисках Машеньки оперативность не проявила себя: Зина рассказала об инциденте в Таманской Швейцарии ещё в декабре, Братья слетали в посёлок Ильич сразу после Нового Года, точный старый адрес в Чехове был известен к православному Рождеству, а то, что Машенькина мама развелась с Машенькиным папой, нашла другого папу и переехала в дом, находившийся в семистах метрах от прежнего, почему-то выяснилось только под конец апреля.

- Я тебе объясню, почему, – бесстрастно сказал Жук, выслушав Никиту. – Я тебе охотно объясню, почему. Я не видел здесь никого из твоей кодлы, включая тебя, с двадцать третьего февраля, когда ты приехал сюда в офицерской фуражке и в жопу пьяный. Чтобы поздравить меня с праздником. Я в своё время носил кирзовые сапоги на сборах, и я высоко оценил твоё внимание. Но с двадцать третьего февраля и до настоящего момента я звонил тебе пятьдесят девять раз, всё отмечено в аутлуке, дозвонился из них двенадцать, не был сброшен восемь – и каждый из этих восьми раз выслушивал невыносимо гнилые отмазы, как вы их называете. При этом ты должен лично приезжать и лично общаться со мной раз в неделю. Три месяца я терпел и не звонил Егору Дмитричу. Три месяца. Так что без обид, договорились?

- Договорились, – буркнул Никита. – В общем, короче, как я сказал. Контакт наладили. Третьего её привезём. Вместе с мамой.

- То есть как это «с мамой»? – опешил Жук.

- А куда нам маму девать? – возмутился Никита. – Она над ней чахнет как курица над яйцом, бля. «Бедная моя Машенька, солнышко моё несчастное...»

- Курица с яйцом носится, – автоматически поправил его Жук. – Чахнет Кащей над златом. С мамой сделайте что-нибудь. Что-нибудь безболезненное, я имею в виду. Безобидное. Объясните, что закрытая кремлёвская клиника. Заинтересовалась уникальным случаем. Конфеты купите. Или торт бисквитный. Понимаешь? Или Егор Дмитрич должен объяснить?

З-го мая была пятница, законодательно вставленная в длинные выходные. Машеньку привезли к полудню. Нервную маму оставили в Чехове, с конфетами «Юбилей» и бисквитным тортом. Помимо кондитерских изделий и корня «кремль», успокоить её помог Машенькин отчим. Он долго тряс руки Братьям и сказал, чтобы там, в закрытой кремлёвской клинике, не торопились. Чтобы изучили всё как следует. Пусть Машенька послужит медицине, мы готовы пойти на жертвы. На лице отчима отражалась сбывающаяся мечта. Ему неоднократно снились сны, в которых Машенька покидала его двухкомнатную квартиру и навеки переезжала в интернат для умственно отсталых детей в отдалённом субъекте Российской Федерации.

Жук перенял Машеньку у Братьев на крыльце клиники и за руку провёл в свой кабинет. Выражение на лице девочки превзошло его ожидания. Вместо заледеневшего испуга-удивления он увидел полное отсутствие эмоций. Когда Машенька крутила глазами – чтобы смотреть в разные стороны – казалось, что она, по старой привычке, выполняет ритуал, давно утративший для неё смысл. В остальном её облик соответствовал полу и паспортному возрасту. Только ботинки, джинсы и кофточка смотрелись подозрительно гармонично для пятнадцати лет. Судя по всему, Машенька не принимала никакого участия в выборе своего гардероба.

В кабинете Жук усадил её на кушетку. Машенька принялась медленно тереть ладонью своё правое колено.

- Ты ушиблась? – спросил Жук.

Он согнулся над столом, поводил мышкой по прошлогоднему номеру Brain Research, запуская программу для аудиозаписи, и сел на табурет рядом с кушеткой. На его лице нарисовалось участие.

- Нет, – ответила Машенька.

- А почему ты трёшь коленку?

- Не знаю.

- Замечательно, – сказал Жук, увлечённо сцепляя пальцы. – Расскажи мне о себе.

Машенька равнодушно повернула глаза в его сторону и принялась тереть другую коленку.

- Меня зовут Мария, – ответила она. – Моя фамилия Тимохина.

- Сколько тебе лет?

- Мне пятнадцать лет.

- Ты учишься в школе?

- Номер два.

- В каком классе?

- В восьмом бэ.

- Ты уже второй раз в восьмом классе?

- Да... Дима Липецкий сейчас в девятом а. Он красивый, мне нравился в прошлом году. В восьмом а.

- Почему тебя оставили на второй год?

Машенька медленно покачала головой.

- Потому что ты плохо учишься?

- ... Не знаю.

- У тебя есть любимые предметы в школе?

- Не знаю... У меня есть кот Борис. Рыжий. Очень большой, – на пару мгновений она перестала тереть коленки и показала размеры кота. – Самый большой кот во дворе... У него большие усы.

На слове «усы» в её голосе проскользнула первая неясная эмоция.

- Хороший кот, - признал Жук. – А для чего люди ходят в школу?

- На уроки.

- А для чего уроки? Для чего люди получают образование?

- ... Это в университете, - Машенька заметно напряглась перед ответом.

- Что в университете?

- Там получают образование.

– Верно. А для чего его получают, ты не знаешь?

- Не знаю, – с готовностью отозвалась Машенька.

- Ага, – Жук хрустнул пальцами. – Маша, а вот скажи мне: как можно узнать, что человек врёт?

- Надо спросить, – ответила Машенька, не задумываясь.

- У кого спросить?

- ... Не знаю.

- Хорошо, – просиял Жук. – Тогда, Маша, такой вопрос, с твоего позволения. Чем отличаются юноши от девушек?

- Они разные.

- Точно. А в чём разница?

- Они не носят юбки.

- Мальчики?

- Юноши. Только Катыкин, на Новый год. На огонёк... У них есть член.

- Есть, – согласился Жук. – А ведут юноши и девушки себя одинаково?

- Когда, – спросила Машенька без вопросительной интонации.

От потирания колен она перешла к потиранию кушетки.

- Когда? – Жука удивил сам факт вопроса с её стороны. – На уроках, например.

- Не знаю.

- На переменах?

- ... Не знаю.

- На дискотеке?

- Я не хожу.

- Ага, – Жук понимающе кивнул, встал с табуретки и нашёл среди бумаг на столе список вопросов. Вопросы занимали полторы страницы формата А4.

- Я хочу есть, – сказала Машенька.

- Скоро будет обед, – пообещал Жук.

Он нажал кнопку на большом офисном телефоне, стоявшем на тумбочке. Послышалась далёкая радиомузыка, шаги и «да, Роман Романович».

- Вика, накрой, пожалуйста, в столовой. Через двадцать минут мы с девочкой придём обедать.

- Обедать? – гулко удивился голос Вики. – Есть? Перед анализами?

- Да. В данном случае не имеет значения. Накрой на троих. Эти ведь уехали уже?

- Да. Первое, второе и салат?

- И мороженое, – сказал Жук. Он оглянулся на Машеньку. – Маша, ты ведь любишь мороженое?

- С чем, - произнесла Машенька.

- С изюмом, – раздалось из телефона.

- Борис не ест мороженое. Я давала ему. На блюдечке.

- В общем, мороженое, – Жук отжал кнопку.

На его лицо легла внезапная тяжёлая мысль.

Ела Машенька молча и аккуратно. Доев мороженое, поднялась со стула и спросила, где можно помыть посуду. Вика хотела сказать, что не надо, она помоет сама, но Жук остановил её. Он показал Машеньке кухню и раковину. Все десять минут, пока она приносила со стола и мыла тарелки, чашки и столовые приборы, он непроницаемо следил за её действиями.

После обеда Машеньку привели в смотровую. Вика постелила на кушетку чистую простыню и полезла за инструментами для взятия мазков, но Жук остановил её и на этот раз. Вместо мазков и прочих формальностей он попросил Машеньку растянуться на кушетке и вколол ей слоновью дозу снотворного.

- Сходи пока проведай Зину, – сказал Жук Вике. – Я всё сам сделаю.

Вика пожала плечами и вышла.

Жук запер за ней дверь. Минуты три он задумчиво стоял посреди комнаты, морща лоб и почёсывая мочку уха. Мочки, а также раковины обоих ушей Жука давно стоило побрить.

Машенька умиротворённо сопела на кушетке. Её ноги были слегка согнуты и повёрнуты влево.

Постепенно Жук вышел из раздумья. Он достал набор сверкающих инструментов и сосудов, методично вымыл их над широкой овальной раковиной и разместил на столике рядом с кушеткой. Затем аккуратно раздел Машеньку. На полу под кушеткой выросла куча скомканной одежды, увенчанная трусиками с изображением черепашки в очках. Жук тщательно осмотрел и ощупал тело девочки, четыре раза перевернув его в процессе. Тело было веснушчатым и подростковым, с ещё слабо выраженной грудью и острыми лопатками. На правом бедре сидело бледное родимое пятно величиной с пятирублёвую монету; низ живота был перечёркнут тонким выпуклым шрамом. Жук нашёл в компьютере отсканированную копию медицинской карты из чеховской поликлиники, в энный раз пробежал её глазами, но не увидел ничего, что могло бы объяснить присутствие шрама.

- Ну бог с тобой, – Жук нетерпеливо отмахнулся от компьютера.

Он достал из стола «Кэнон», поменял объектив, прикрепил вспышку и сделал тридцать два снимка разных частей тела Машеньки, для чего её пришлось ещё пару раз перевернуть. После этого наконец пришла очередь разложенных на столике инструментов. Жук надел перчатки, ввёл в левую руку Машеньки анестетик, взял пробу крови из вены и выцедил её в длинную пробирку, уже занятую до половины бесцветной жидкостью. Кровь красиво заклубилась. Жук полюбовался ею и вытянул вторую пробу, которую поместил в пустую пробирку поменьше. Бросив все три использованных шприца в ведро под раковиной, он взял скальпель и аккуратно срезал слой ткани толщиной около миллиметра с подушечки большого пальца Машеньки. Срезанный лоскут он стряхнул со скальпеля в маленькое прозрачное блюдце, также заполненное жидкостью.

Оставалось только перевязать обрезанный палец. Жук сделал это, снял перчатки, накрыл Машеньку покрывалом, откатил в сторону столик с инструментами и образцами, настучал полстраницы текста на компьютере и вышел, выключив за собой свет.

Ему ужасно хотелось курить.

На крыльце он столкнулся с коренастой женщиной в чёрных резиновых сапогах и забрызганном грязью белом халате.

- Роман Романыч! – воскликнула она.

- Дарья Васильевна, – произнёс Жук, с опаской осматривая непорочную белизну собственного халата. – Что стряслось?

- Я это, ничего такого, к Вике за деньгами на корм... Вам хотела только сказать, что Чушка заболела, кажется. Надо бы это, в общем, ветеринару её показать.

- Это которая из них Чушка? – Жук нахмурился и достал из американского почтового ящика слева от крыльца сигареты и зажигалку.

- Которая молоденькая самая, с мордочкой чёрной. В феврале её только купили. Не хочет ничего есть и всё першит горлышком. Два дня уже.

- Она в отдельном загоне у нас?

-

В отдельном, в отдельном! Само же собой!