Это даже не умрёшь

8 августа

Начало судебного процесса над Георгием Грибовым и «членами милитаризованной тоталитарной секты, действовавшей под его руководством».

Неожиданно для всех на первое заседание в Басманном суде Москвы свободно допускаются журналисты, включая нескольких западных корреспондентов. Присутствуют также представители общественности и – так в новостях канала «Россия» - «рядовые граждане, которые не смогли остаться в стороне». Одна из рядовых граждан, немолодая женщина с крашеными в медный цвет волосами, выбивающимися из-под платка, на вопрос корреспондента о том, что привело её в зал суда, отвечает: «Да в лицо, в глаза ему хочу посмотреть, нехристю этому – человек он или кто?» Несколько десятков рядовых граждан не помещаются в зале и устраивают «митинг в поддержку правосудия» под дождём, который хлещет с раннего утра.

Посмотреть в глаза Грибовому на первом заседании суда не удаётся почти никому: «зловещий лидер секты» сидит, облокотившись на колени, и неотрывно смотрит в пол. На нём мятые серые брюки и чёрный пиджак поверх бледно-зелёной футболки. На ногах – рыжие мокасины. По обе стороны от него хлопают глазами семеро других подсудимых. Девушка, сидящая с левого края, на протяжении всего заседания держит перед собой сложенные ладони. Её губы шевелятся.

Уже вступительное слово председательствующего судьи Трупникова вызывает оживление в зале: Грибовой и его соседи по клетке обвиняются, в общей сложности, по шестнадцати статьям Уголовного кодекса. Помимо ожидавшихся статей – 105-ой (убийство), 280-ой (публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности) и 282-ой (организация экстремистского сообщества и его деятельности) – подсудимым вменяются мошенничество, шпионаж, участие в незаконном вооружённом формировании, надругательство над телами умерших, возбуждение ненависти по признаку отношения к религии и ещё несколько преступлений. Особое любопытство журналистов вызывают статьи 261 и 262 – «уничтожение или повреждение лесных насаждений» и «нарушение режима особо охраняемых природных территорий и природных объектов».

При проверке явки выясняется, что отсутствует государственный обвинитель. В зале раздаётся смех и возмущённое гудение. Председательствующий Трупников окриком призывает всех к порядку и наклоняется к судье, сидящему справа от него. Тот достаёт мобильный телефон и через несколько секунд спрашивает: «Ну ты где?» Убрав телефон обратно, он кивает Трупникову. Председательствующий снова прикрикивает на публику и объявляет, что определения о переносе заседания не будет – обвинение «стоит в пробке» и «присоединится к нам с минуты на минуту». Один из двух адвокатов, сутулый мужчина лет сорока, выражает вялый протест. Его узкая шея болтается из стороны в сторону в слишком широком воротнике; по периметру залысин белеет перхоть. Протест игнорируется.

Трупников даёт распоряжение увести из зала всех свидетелей, проходящих по делу, и приступает к выяснению личностей обвиняемых. Девушка со сложенными ладонями представляется «апостолицей Людмилой», родившейся на «благословенной земле» «перед последними днями». «Не валяйте дурочку, Прохорова» – Трупников зевает, не донеся кулак до рта. «Нина, напечатай там из обвинительного», бросает он секретарю.

Грибовой, когда очередь доходит до него, отвечает на вопросы не совсем внятно, но, к разочарованию прессы, вполне адекватно. На вопрос о роде занятий говорит, что предоставляет «консультации по предотвращению катастроф и кризисов». Семейное положение: «одинок».

Он не поднимает глаз от пола.

На предпоследнем обвиняемом процесс ненадолго стопорится: он утверждает, что «вообще не видел» обвинительного заключения, и добавляет «у адвокатов спросите». Второй адвокат, худенькая девушка лет двадцати пяти, высоким голосом просит переноса заседания. Трупников раздражённо поворачивает голову туда, где должен находиться обвинитель, спохватывается и говорит: «Ладно, сейчас он подойдёт, мы у него спросим, что за дела». Затем переходит к опросу последнего подсудимого. Когда опрос заканчивается, повисает пауза, наполненная покашливаниями и перешёптываниями публики и глухим шипением ливня за окнами.

Паузу нарушает девушка-адвокат. Обращаясь скорее к залу, чем к судьям, она говорит, что все её подзащитные желают ходатайствовать о рассмотрении их дела судом присяжных. Трупников закатывает глаза. «Ты бы ещё после оглашения приговора это сказала». Адвокат пунцово краснеет, но, нервно обхватив кончиками пальцев край стола, напоминает председательствующему, что официальное обвинение её подзащитным было предъявлено только накануне во второй половине дня – у них «просто не было времени» ни о чём ходатайствовать. «Ну хорошо, хорошо», неожиданно соглашается Трупников. «Наберём мы вам присяжных.»

Заседание он, однако, не прекращает. Тянется новая пауза. Из общего сдавленного гудения в зале выделяются два голоса, по-немецки обсуждающие запредельную абсурдность происходящего.

Наконец прибегает слегка подмоченный ливнем обвинитель Найдёнышев. Поправляя галстук, он спешно занимает своё место, что побуждает председательствующего заметить: «Ну вот, теперь все в сборе».

Грибовой, всё так же не поднимая головы, внезапно произносит отчётливое «нет».

Трупников приказывает ему замолчать.

Грибовой не обращает внимания на окрик. «Сахарова здесь нет», поясняет он. «Сахарова надо судить вместе со мной, так по справедливости. Он полковник ФСБ. Его легко найти.»

Трупников истошно повторяет приказ. Его лицо багровеет. Грибовой замолкает, но камень уже брошен – по залу расходятся круги нарастающего возбуждения. Покричав ещё немного, председательствующий прекращает заседание и назначает встречу сторон с присяжными на 15 августа.

После отбора и привода заседателей к присяге и до конца Обострения состоится ещё два слушания «дела милитаризованной тоталитарной секты Г. Грибового». На основании того, что «в ходе судебного расследования могут фигурировать материалы, составляющие государственную тайну», ни СМИ, ни представители общественности с рядовыми гражданами на эти слушания допущены не будут.