Евангелие от рыжего кота

Репликация четвёртая. Платов

Хутин снова очнулся и растерянно оглянулся. Два чёрных крылатых демона по-прежнему тащили его в кромешной тьме, только где–то сбоку, в неизмеримой дали, как свеча горел огонёк. В жуткой темноте Хутин не должен был видеть, но фигуры провожатых он хорошо отличал от кромешной тьмы. Даже красные кончики рог он видел отчётливо, точно они светились. Хутину показалось, что он увидел беса, в виде серого кота, блеснувшего на него зелёными глазами, но, вероятно, заметил только блик от копыт, подбитых металлическими подковами, улетевшего вперёд демона.

Его подхватили сразу, как только он умер. Как потом узнал Хутин, вместо того чтобы как все, мчаться к центру Млечного Пути, его потащили в сторону, туда где тьма Вселенной соприкасалось с вечной Тьмой. Постоянно умирая и снова оживая, Хутин, при свете звёзд, хорошо рассмотрел рожи демонов, которые, впрочем, не выражали ни одной эмоции, кроме смертельной тоски. Он сразу понял, что расспрашивать их не имеет смысла, так как они ничего не скажут и их задача доставить Хутина на место. И то спасибо, что догадались, когда он снова стал умирать, соорудить ему оболочку, иначе ему снова пришлось бы сдохнуть.

Они двигались достаточно долго, хотя казалось, что топчутся на месте, так как никаких вех в окружающей темноте никто не наставил. Демоны по бокам только сопели и, кажется, дремали, но у Хутина желания убежать не возникало, так как без них его дни закончатся замёрзшей навечно сосулькой. Постепенно Хутин пришёл в себя и навёл порядок в своей голове, благо, что ему никто не мешал. После того, как Тимурион держала его в плену, у Хутина осталось ощущение какого-то долгого и тревожного сна, а когда его выдернули на поверхность планеты, то события разворачивались очень стремительно и не по его воле. Зачем и куда его волокут два урода по бокам, он не знал, но, рассматривая их уголовные рожи, предполагал, что их намерения вряд ли ему понравиться.

Впереди что-то блеснуло, и Хутин увидел сияющую линию, пересекающую горизонт. Стоило её только рассмотреть, как впереди перед ними остановились две фигуры: одна высокая и мощная, держащая в руке огненный меч и вторая, согнутая, точно горбатая, с таким же огромным световым мечом.

— Пропуск! — крикнул высокий и демон, которого Хутин знал, как Гаагтунгра, протянул к нему обнажённое запястье, на котором вспыхнула круглая печать. Высокий, взглянув на светящийся вензель на печати, угрожающе поднял меч и крикнул:

— С вами должна быть женщина, а не мужчина.

— Неувязочка вышла, эта идиотка поменяла пол, — усмехаясь и показывая на Хутина, сказал второй демон, по имени Веельзевул. «Какого черта!? Какая девушка?» — загоношился Хутин, но Гаагтунгр саданул его в бок и он обмяк.

— Мы быстро превратим его в девушку, — заржал Веельзевул, а Хутин беспомощно подумал: «Всё! Попал в руки извращенцев!»

— Проходите, — кивнул до сих пор молчавший горбатый, и сияющая линия пропала, точно открыли шлагбаум. Через некоторое время они приземлились на какое-то замшелое бревно, которое двинулась, как казалось Хутину, куда-то вниз. Неожиданно бревно вздрогнуло, точно упёрлось в какой-то берег и они остановились. Бревно сказало: — Приехали…

Под ногами появилось чьё-то лохматое лицо, и Хутина чуть не перепугался от страха. Они слезли с говорящего бревна и снова отправились вниз. После этого они переходили в руки разных тварей, одна страшней другой. Вскоре его сопровождающие засуетились и принялись осматривать Хутина, чуть не сдувая с него пылинки. Такое поведение могло означать только одно – им предстоит встреча с каким-то начальством. Хутин, много лет работавший властелином, знал эту привычку подчинённых, поэтому сам приободрился и подобрался, чтобы быть готовым к тому, что его ждёт.

В темноте, их окружающей, замелькали какие-то тени и глаза Хутина, привыкшие к мраку, могли различать бледные контуры мерзопакостных лиц, нарисовать которые мог художник, находящийся в бреду. Они скалились своими пастями, стоило им увидеть Хутина, показывая белеющие в темноте клыки, а глаза, точно призрачные фонари, хлопая ресницами, пугали своей нереальностью.

Встречи с неизвестными тварями происходили всё чаще и чаще, точно они приближались к осиному гнезду. Когда Хутин оглянулся вокруг, то первое впечатление усилилось – впереди копошился огромный бесформенный рой. Гады, попадающие им на пути, становились всё злее и агрессивнее, косясь на Хутина, так что один из сопровождающих демонов, по имени Гаагтунгр, бил некоторым по роже своей огромной когтистой лапой. Демоны, получившие ласковое приветствие, с воем убирались с их пути, рассчитывая дать сдачу в другой, более удобный случай.

Вскоре в работу включился второй сопровождающий, по имени Веельзевул, который усиленно раздавал тычки во все стороны, а вокруг горели сотни призрачных глаз, с вожделением глядя на Хутина. «Что они хотят?» — не понял Хутин, но через мгновение его осенило, и он покрылся холодным потом. «Я живой! А они хотят моей плоти!» — промелькнуло в голове Хутина, расставляя всё на свои места. «Меня тащат куда-то, чтобы сожрать!» — ужаснулся он, с опаской поглядывая на своих сопровождающих.

Правда, их вид говорил о том, что Хутина жрать будет кто-то другой, более важный в этом мире. «Куда я попал? — снова подумал он и сразу сделал заключение: — Несомненно, я в Аду!» Перспектива попасть в желудок какого-то урода не очень радовала, но имелось одно мелкое утешение – когда его съедят, то он всё равно соберётся в Хутина, так как его тело долго находилось в дименсиальной оболочке. Процедура воскрешения не очень приятная, но что делать, когда окружающий мир такой кровожадный. Ему удалось выжить на острове Харома среди дикарей, так почему бы не выжить в Аду?

Немного успокоенный последними размышлениями, Хутин покорился судьбе и стал ожидать встречу с предполагаемым гурманом. Так как роение мерзких тварей становилось всё интенсивнее, то стоило предположить, что цель близка.

Неожиданно, в окружающей толкучке появилось огромное открытое место шарообразной формы, ощетинившееся во все стороны ужасными монстрами, которые, вероятно, охраняли внутреннее пространство шара. Они без церемоний хватали любого, приблизившегося к ним и рвали на куски. Последний неудачник, которого случайно, а, может, специально, толкнули в сторону шара, оказался в шестируких объятьях твари с мордой крокодила, которая откусила несчастному голову, а тело бросила в толпу. Его тут же разорвали и сожрали, с вожделением высматривая следующую жертву.

Гаагтунгр приблизился к шестирукому и, усиленно жестикулируя, что-то ему объяснил, а потом махнул рукой Веельзевулу, который потянул за собой капсулу с Хутиным. Хутина. В середине шарообразного пространства одиноко висела тёмная туча, обволакивая то, что находилось внутри. Согнувшись пополам и не поднимая глаз, Гаагтунгр плыл к темной туче. Веельзевул следовал за ним, крепко удерживая аморфную капсулу, в которой находился Хутин. Внимательно рассматривая тёмный силуэт внутри тёмной тучи, Хутин подумал: «Так вот ты какой, самый главный!» Он перестал бояться и с некоторой фамильярностью думал о том, как будет разговаривать с тем, кто хочет его скушать. Электрический удар по мозгам быстро вырубил сознание, но громкий голос внутри Хутина его сразу отрезвил:

— Ты кто?

— Я Хутин, — скромно ответил бывший властелин Многороссии и Тартии.

— Ты ничто и имя твоё никто, — прогремел голос, но Хутин не осмелился поднять глаза, чтобы рассмотреть говорившего. Внезапно по голове Хутина кто-то прошёлся граблями, выдирая из неё всё, вместе с мусором, накопившимся за столько лет.

— Он же пустой! — разочарованно сказал голос и Хутин подумал, что его минуты сочтены, но говоривший продолжил: — Найдите мне рубин! Если будет нужно, я пошлю вам Лилит. Иначе …

Последнее слово, произнесённое начальником, заставило задрожать руку Гаагтунгра, которая крепко сжимала Хутина. Не мешкая, Гаагтунгр тут же потащил Хутина назад, и он мельком увидел бледное, худое лицо, окаймлённое иссиня-черными кудрявыми волосами, из которых торчали огромные красные рога. Когда они выбрались из муравейника, который окружал начальника, Хутин осмелился спросить: — Кто это был? — на что получил крепкий тычок от расслабившегося Гаагтунгра, который соизволил просветить:

— Сатанаил, повелитель Тьмы!

Имя, произнесённое Гаагтунгром с благоговейным почтением, не впечатлило Хутина, но радовало то, что его не съели. Ни на первое, ни на второе, а компот из его жидкой крови вообще никакой. Оставалось непонятным, о каком рубине идёт речь, и как в этом может помочь Хутин. Вспоминались только рубины кремлёвских звезд, сделанные из золотого стекла, но вряд ли они нужны Сатанаилу.

Его, таким же образом, как и раньше, потащили в какую-то даль, причём в сторону далёкого света. На фоне дальнего огонька впереди виднелось множество каких-то тёмных шаров, которые, по мере движения к ним, вырастали в размерах, пока один из них не стал перекрывать всё пространство впереди. В темноте, их окружающей, Хутин видел границу шара, которая, когда они приблизились, оказалась совсем не четкой. Когда они её пересекли, то Хутин ощутил заметное сотрясение, неизвестно чем спровоцированное. Внутренности шара оказались похожи на звездное небо, только звёзды выглядели как-то расплывчато, словно сквозь туман. Скорость движения нарастала, а звезды, при приближении, оказались вовсе не звёздами, а галактиками. От бесконечного полёта у Хутина замелькало в глазах, и он заснул, повиснув в коконе, в котором его транспортировали.

«Впереди, по улице, идёт черноокая девочка с косичками. Она одета в красное платье, посыпанное белым горошком, отчего девочка кажется нарядной и недоступной. Платов прячется вдоль заборов, заросших вереском, и, как разведчик, незаметно передвигается на другую сторону улицы, где скрывается за старой оливой. Девушка оборачивается и не видит Платова, но всё равно на её лице возникает недовольное выражение. Она прибавляет ходу, отчего Платову приходится торопиться, так как поспеть за ней, скрываясь, не удаётся. Они проходят мимо старого большой храма Успения Пресвятой Богородицы с бочкообразной башней круглой колокольни, за которым удобно прятаться.

По крутому спуску девочка спускается к огородам и виноградникам, мимо которых направляется к изгибу реки Мтквари. Платов бросает взгляд на зеленеющие горы за рекой и спускается следом за девочкой, пытаясь не шелестеть кустами. Когда он добирается до Мтквари, девочка уже снимает платье и бережно кладет его на гальку. Платов скользнул ужом в сторону и из-за кустов смотрит на худенькую фигуру девочки, которая с визгом прыгает в холодную воду и через минуту возвращается на берег. Она отжимает косы, а на её длинных ресницах блестят мелкие капли воды, отражая в себе солнце, отчего лицо девочки кажется таинственным и отрешённым.

— Не смотри на меня! — кричит девочка, резко обернувшись назад, и её лицо изображает брезгливую мину. Девочку звать Марико и она живёт на соседней улице недалеко от дома Платова. Её имя, произнесённое в уме, звучит соблазнительно и загадочно. Она натягивает на мокрое тело свое красное платье в белый горошек, которое липнет и сопротивляется её движениям.

— Отстань, черт! — кричит она и в голосе столько злости, что Платов поворачивается и идёт вдоль берега. «Сама ты, черт!» — шепчет он про себя, а фантазия рисует картины укрощения строптивой. Платов машинально берёт гальку и швыряет её в сторону девочки. Злость немного остыла, и он снова оборачивается, чтобы увидеть девочку, но Марико не видно. Приглядевшись, Платов заметил парусиновые белые тапочки на ногах, которые торчали из-за кустов.

«Что она там делает, загорает?» — отчего-то тревожно подумал Платов и медленными шажками, с остановками, возвратился назад. Ноги всё так же тревожно торчат из-за кустов, а в душу заползла неясная тоскливая жуть. Пересиливая себя, Платов обходит кусты и видит, что голова Марико лежит у самой воды, а её руки нелепо раскинуты в стороны. Волна сбивает у берега красную муть, а Платов с ужасом замечает, что из-под головы Марико течёт тонкая алая струйка. Она пробирается между камнями, а потом погружается в воду, едва смешиваясь с ней.

Тело Платова деревенеет, отчего он не может пошевелиться, а безотчётный страх парализует душу и только одна мысль, бьётся как муха об стекло: «Бежать!» Он отворачивает лицо, чтобы не видеть, но ватные ноги не желают увести его от этого жуткого места. Несмотря на то, что домой совсем не хочется, Платов понимает, что это единственное место, где он может укрыться.

Краем глаза Платов замечает что-то красное, блеснувшее возле головы Марико, что он принимает за кровь, но это не кровь, а какая-то стекляшка, сверкающая на солнце. Интрига отогнала страх, и он наклонился, стараясь не смотреть Марико в лицо. На кожаном ремешке висит какая-то стекляшка, похожая на сердце и Платов невольно тянет руку, чтобы схватить этот предмет. Зажав его в руке, Платов обретает способность соображать и первая мысль его успокаивает: «Никто не видел!» Оглянувшись, он убеждается в своей правоте и это придает ему уверенности. Он быстро шагает от берега, как разведчик, перебегая от куста к кусту, и это его ещё больше успокаивает, а голова начинает соображать. Его никто не видел, а если и видели, то он скажет, что испугался, так как Марико, поскользнулась на осклизлом камне и ударилась головой. За это никто корить не станет, разве что посчитают трусом. «Пускай, — подумал Платов, — разведчикам приходится терпеть и не такое».

Деревня встретила его полуденной пустотой, что его, как разведчика, устраивало. Только огромное здание церкви Успения Пресвятой Богородицы напомнило ему о Марико, и он внимательно оглянулся вокруг, чтобы не встретить отца Кирилла. Платову казалось, что батюшка сразу спросит: «Где моя дочь?» — и от этого Платов снова потерял спокойствие. Кожу на правой ладошке, в которой он держал красное сердце, отчего-то стянуло, и он наклонил голову, чтобы снова взглянуть на находку. Увиденное его ужаснуло – вся ладошка была в крови, словно стеклянное сердце кровоточило. Сердце Платова чуть не выскочило из груди, и он прижался к стене храма, оглядываясь вокруг. Теряя сознание, он выпустил из ладошки опасную улику. Когда он пришёл в себя, никого вокруг не было, а на земле он не заметил никакого сердечка. Со всех сил Платов рванул домой, чтобы забиться где-нибудь в углу. Сосед Мамуко, некстати встретивший Платова, увидел его побелевшее лицо и ехидно промолвил:

— Опять нашкодил, — на что Платов никак не реагировал, а побежал домой. Увидев висящий во дворе рукомойник, он долго мылил свои руки, пока не закончилась вода. Хорошо, что отчима, Гиорги, дома не оказалось, иначе бы снова отодрал ни за что. Сестра Софико, страшная ябеда, только его увидела, тут же сообщила матери, что он пришёл домой. Мать, перебирая бобы в миске, отрешенно сказала:

— Подвяжи виноград, Гиорги наказал.

Она всегда, разговаривая с Платовым об отчиме, называя его не иначе, как Гиорги и никогда – отцом. Его родной отец, Платон Привалов, остался в Перми, но, насколько Платов помнил, всегда его любил, в отличие от матери. Помня имя отца, в школе он назвал себя Платовым, за что дома получил от обозлённого Гиорги ремня. Эта фамилия так и прижилась на улице, в отличие от фамилии матери, которую он носил официально.

Платов поплёлся на длинный виноградник, спускающийся чуть ли не до берегов Мтквари, где теснились ряды разросшегося винограда. Его всегда заставляли работать на винограднике и эта работа, вдали от всех, настраивала Платова на раздумья, в которых он запоминал, каждый обидный жест или слово в отношении себя, чтобы потом, когда вырастет, последовательно и без эмоций отомстить обидчикам. Эмоции непозволительны, для людей с железным характером, которым обладали разведчики, а Платов всегда считал себя одним из них. Рассматривая на экране старого полотнища кадры из фильмов о разведчиках, Платов не слышал треск плёнки на передвижке, а запоминал каждое слово, сказано бесстрашными героями, изучая их стиль поведения. Тень, упавшая на него, заставила обернуться, и он увидел отчима, немного навеселе.

— Сосед Мамука сказал, что ты бегал на берег Мтквари, — произнес грозным голосом Гиорги и спросил: — Ты ничего не видел?

Платов поднял голову и упёрся взглядом в Гиорги, который, не выдержав, дал подзатыльник:

— Я с тобой разговариваю.

Платов опустил голову вниз и пробормотал:

— Я ничего не знаю…

— Марико Кураури упала на берегу и разбилась, — произнёс Гиорги и задумчиво добавил: — Если что знаешь – скажи.

Может быть, экзекуция могла иметь продолжение, но внимание Гиорги привлекли двое мужчин в милицейской форме, синих галифе и хромовых сапогах. Сапоги милиционеров покрывал слой пыли, видимо, они приехали издалека. Один из них, не спрашивая, шагал к ним, что не понравилось отчиму, который собирался одёрнуть незнакомца, но тот его опередил:

— Значит, не знаешь, — приседая перед Платовым, спросил он, словно слышал предыдущие слова. Он заглянул мальчику в глаза и произнёс: — А девочка погибла…

— Я забираю его, — сообщил он, сунув в руки Гиорги какой-то документ. Видимо, документ произвёл впечатление на Гиорги, так как он вытянулся, словно в строю, и только спросил: — Он вернётся?

— Нет! — отрезал милиционер, а Гиорги обрадовался – он давно хотел сплавить пасынка в чужие руки. Платов не очень огорчился, так как не считал деревню Метехи раем на земле, особенно со своим отчимом. Платова повели вдоль улицы, а за углом он увидел газик, в который его усадили на заднее сидение, а сами сели по бокам».

Когда Хутин проснулся, то сразу забыл о том, что ему приснилось, так как закричал от перепуга. Он с огромной скоростью падал на величественную спиральную галактику, развернувшуюся внизу. Впрочем, боялся Хутин напрасно, так как его по-прежнему держали Гаагтунгр и Веельзевул. Оказалось, что не падали, а двигались к одному из рукавов на окраине галактики. Хутин не был силён в астрономии, но полагал, что это родная галактика Млечный путь, а они держат путь в солнечную систему. Когда они приблизились к планете, то Хутин сразу её узнал и обрадовался – чтобы его съесть, нет нужды возвращаться на Землю.

Хутин отчетливо видел Черное и Каспийское море, а они опускались посередине, в долину между грядами гор, где виляла река Мтквари. Грузия вызывала в памяти Хутина не самые лучшие ассоциации, и он предпочёл бы приземлиться в другом месте, но его лишили права выбора, так же, как и свободы. Оставалось узнать, что от него хотят.

Они приземлились недалеко от здания облупившейся церкви. Хутин вздохнул полной грудью воздух Земли, и он показался ему таким необычно резким и густо пахнущим, что голова пошла кругом. Гаагтунгр натянул на себя суконную гимнастёрку с иголочки, и тёмно-синие бриджи, заправленные в хромовые сапоги. Приглядевшись, Хутин определил, что Гаагтунгр одет в довоенную форму капитана НКВД, а его рога прикрывала синяя фуражка с красным околышем. Веельзевул, как подчинённый, натянул на себя форму лейтенанта НКВД. Хутина никто не переодевал и он так и остался в просторной одежде властелина Тартии.

Они блуждали несколько минут, пока не остановились возле одного дома, где какой-то грузин отчитывал какого-то мальчика. Гаагтунгр слушал пару минут их разговор, а потом присел перед мальчиком и спросил:

— Значит, не знаешь?

Мальчик отрицательно замахал головой, а Гаагтунгр шарил в его голове, но мальчик, видимо от страха, закрылся, и демон не смог ничего прочитать в его памяти.

— А девочка погибла… — подытожил Гаагтунгр и поднялся.

— Я забираю его, — сообщил он грузину, сунув ему под нос какой-то документ. Грузин документ не смотрел, а форма Гаагтунгр и Веельзевула его пугала, поэтому он только спросил: — Он вернётся?

— Нет! — отрезал Гаагтунгр, а грузин, отчего-то, обрадовался. Хутин, как лицо постороннее, не стал его расспрашивать о том, что его не касалось. Гаагтунгр и Веельзевул взяли мальчика за руки, и повели его к церкви, туда, где они приземлились. Хутин шёл в стороне, не понимая, зачем этим демонам мальчик, а, тем более, он сам. По дороге, как ни странно, им никто не встретился, словно деревня вымерла.

Вероятно, людей пугала форма Гаагтунгра и Веельзевула. Бросив взгляд на Веельзевула, Хутин заметил, что его лица приобрело черты черепа, оставив красными только уши, а у Гаагтунгра один рог вылез из-под фуражки, и показались клыки. У мальчика побелело лицо, как извёстка, и Хутин подумал, что он скоро вырубится.

— Сторожи его здесь, — сказал Гаагтунгр, и Хутин остался с мальчиком, а демоны отправились в церковь. «Странно, — подумал Хутин, — демоны не могут находиться в церкви». Вероятно, его познания в вере оказались ложными, так как Гаагтунгр, вместе с Веельзевулом, скрылись за дверью богоугодного заведения.

— Как тебя звать, мальчик? — спросил Хутин, когда его конвоиры скрылись в дверях церкви, и ребенок робко ответил: — Вовка.

— Мы с тобой тёзки, Вовка, — приободрил его Хутин, но, глянув на старые и драные штаны, понял, что опоздал – Вовка уже обоссался.

— У тебя есть другие брюки? — спросил Хутин, жалея мальчика, но тот отрицательно замахал головой, краснея от стыда. На улице стояла жара, и Хутин подумал, что брюки быстро высохнут. Несмотря на то, что он никогда не отличался сочувствием к другим, Хутин жалел Вовку и принялся расспрашивать его о жизни. Оказалось, что грузин, который отчитывал мальчика, приходится отчимом Вовке, и, несмотря на то, что его мама жива, тёзке приходится несладко.

— О какой девочке тебя спрашивали? — спросил Хутин, но мальчик напрягся и сказал: — Я ничего не знаю.

Хутин не стал настаивать, так как понял, что сейчас перепуганный Вовка ничего не расскажет. К тому же его расспросы не могли продолжаться, так как вместе с Веельзевулом возвратился Гаагтунгр. Его глаза кровоточили, а пасть и грудь начальника алела свежей кровью. Морду Веельзевула покрывали кровавые полосы, и Вовка вторично описался, а потом отрубился. Хутин не знал, что хотели узнать у Вовки, но таким способом, как сейчас, демоны только уморят его до смерти. «Что у них там случилось?» — подумал Хутин, глядя на их морды, пылающие злобой и разодранные кителя. Если бы Хутин пошёл с ними, то знал бы, что в церкви, под руководством регента, пели многоголосье, а в ризнице за маленьким столиком сидел отец Кирилл. Он надел на голову шапку, чтобы не слышать нестройный хор и погрузился в чтение старой книги, писанной на греческом языке, в которой, как он считал, описывается божественная суть рубина. Демоны в форме энкаведистов, появившись в церкви, поразили воображение певцов, которые совсем сбились с такта и регент строго постучал палочкой по пюпитру, требуя, чтобы певцы сосредоточились. Гаагтунгр, не обращая внимания на поющих, понюхал носом воздух и отправился в ризницу. Веельзевул, увидев отца Кирилла, с удовольствием ударил его по башке, отчего последний свалился со стула. Гаагтунгр хотел врезать Веельзевулу, который полез впереди паровоза, но сдержался и плеснул на батюшку из кувшина, стоящего на столе. Когда Кирилл очнулся, Гаагтунгр снял с него шапку, смягчившую удар Веельзевула, схватил его за волосы и спросил:

— Куда ты девал рубин?

Батюшка оказался не из робких и, твёрдо глядя прямо глаза Гаагтунгра, произнёс: — Вам не видеть его, твари адские!

— Ты хочешь закончить, как твоя дочь? — с угрозой спросил Гаагтунгр.

— Что вы сделали с девочкой? — спросил отец Кирилл, тревожно нахмурив брови. Гаагтунгр с наслаждением наблюдал за его реакцией и подумал, что стоит сказать святоше, что его дочь жива и её отдадут в обмен на рубин, но Веельзевул, некстати, самодовольно ляпнул:

— Мы её убили и тебя убьем!

Гаагтунгр, услышав сказанное, от злости и возмущения заехал когтистой лапой по роже Веельзевула, а отец Кирилл, узнав о смерти дочери, воскликнул, возведя руки вверх:

— Боже! Разве она не стоила твоего камня милосердия?

В отчаянии он сунул пальцы прямо в глаза демону, пытаясь их выдрать или раздавить. Гаагтунгр взревел от боли и, раскрыв свою пасть, вцепился в горло отца Кирилла. Запах хлынувшей крови одурманил Гаагтунгра, и он принялся хлебать её, забыв обо всём на свете.

Веельзевул, возмущённый тем, что получил по морде, а начальник на халяву хлебает кровь, запусти в его спину свои когти. Гаагтунгр вновь взревел и, оставив безжизненную и обезображенную жертву, накинулся на Веельзевула. Они наносили друг другу удары, прыгая по ризнице и переворачивая атрибуты веры. Веельзевул схватил высокий деревянный крест на подставе, стоящий на столе, и принялся им молотить Гаагтунгра, который от этого совсем озверел и, схватив сундук с церковной утварью, обрушил его на голову Веельзевула.

После того, как они побутузили друг друга, Гаагтунгр собрался с мыслями и принялся за поиски Рубина Милосердия. Они перебрали всё до последней соринки, но никакого рубина не нашли. Не успокоившись, они перевернули всю церковь, перепугав и регента и поющих мирян, которые с криками высыпали на улицу и разбежались по домам, от греха подальше. Удручённые неудачей, они вернулись к Хутину, и Гаагтунгр тут же накинулся на Вовку Платова: — Куда девался рубин?

Мальчик, увидев их гнусные морды в крови, подумал, что эти твари его сожрут, и отрубился, свалившись в пыльную траву.

— Вы его угробите, прежде чем что-либо узнаете, — сказал Хутин, похлопывая его по щекам, и спросил:

— Может, просветите меня, что вы хотите от него узнать?

— Спроси у себя, где рубин, — хмуро сказал Гаагтунгр, собираясь перед этим дать по морде и Хутину. Впрочем, демон сейчас же передумал, так как его действия не дали никаких результатов и, вероятно, без бывшего властелина не обойтись.

— Спросил, — развеселился Хутин.

— Где рубин? — сказал Гаагтунгр.

— Не знаю, — совсем весело сказал Хутин, и Гаагтунгру вновь захотелось ему вмазать, но бывший властелин спросил: — Может, вы мне объясните, как в этом замешан я и этот ребёнок.

У Гаагтунгра вновь зачесались лапы, но он набрался терпения и бить Хутина не стал, а непоследовательно и путано объяснил, что они вернулись в прошлое время и мальчик – будущий Хутин. Мальчик должен знать, куда девался рубин, так как тёрся возле девочки, которую звать Марико. Она дочь отца Кирилла, в миру Арчила Кураури.

— Марико Кураури? — воскликнул Хутин и на него нахлынули воспоминания.

— Вспомнил? Говори, где рубин? — обрадовался Гаагтунгр.

— Девочку вспомнил, а о рубине я ничего не знаю – полный провал, — сказал Хутин и подумал, что Сатанаил, с его возможностями, давно проверил его голову, но вероятно, ничего не нашёл, отчего отправил их в прошлое, чтобы они присутствовали при исчезновении рубина, который с пафосом назывался «Рубин Милосердия».

— Спроси у себя, — снова напомнил Гаагтунгр и Хутин с интересом посмотрел на пришедшего в сознание Вовку. «Вон я какой!» — с некоторой нежностью подумал Хутин, рассматривая мальчика, и даже мокрые штаны Вовки не его не смущали.

— Ты меня не бойся, — сказал Хутин, снимая со своих плеч накинутый плащ.

— Снимай штаны, — приказал Хутин и Вовка послушно снял свои рваные портки, думая, что его будут пороть хворостиной. Хутин выбросил штаны в кусты и накинул на Вовку свой плащ, который подобрал и перевязал ремнём. Посмотрев на мальчика, Хутин остался доволен его видом и взял его за руку.

— Мы уходим отсюда, — сказал он и Гаагтунгр понял, что начальство поменялось. Так как ему был приказ, делать то, что скажет Хутин, то он не очень-то сопротивлялся, потому что весь гнев Сатанаила, в случае неудачи, обрушиться на этого человечка. Что же касается Хутина, то он знал судьбу маленького Вовки и знал, что нужно делать.

— Мы едем в Пермь, — сообщил он и Гаагтунгр кивнул головой в знак согласия. Не мешкая, они отправились в сторону моста через реку Мтквари и через полчаса оказались на железнодорожной станции Метехи. На вопрос Хутина о деньгах, Гаагтунгр вытащил из кармана пару мятых пачек пятирублёвых купюр и отдал ему. Хутин приобрёл билеты до Адлера, откуда собирался отправиться в Пермь. У торговок на вокзале Хутин купил с десяток палочек чурчхелы[36] и несколько лепёшек хачапури[37]. Вовка с вожделением смотрел на еду и Хутин, присев на лавке, накормил пацана и закусил сам. Веельзевул и Гаагтунгр в пищи не нуждались, и могли, разве что, напиться крови невинных душ.

— Так-то лучше, — сказал Хутин и Вовка, запихивая в рот лепёшку, впервые за день улыбнулся.

— Я тебя научу, как дальше жить и скоро ты станешь самым грозным правителем Земли, — сказал Хутин, но Вовка, несмотря на то, что дядя ему нравился, не поверил его словам.

— Какой сейчас год? — спросил Хутин и Вовка удивлённо ответил: — Тысяча девятьсот пятьдесят девятый.

— В будущем сентябре пойдёшь в первый класс, — пообещал Хутин, а Вовка ещё больше удивился и сказал: — Дядя, осенью я пойду в третий класс.

— Тебе, дружок, придётся снова пойти в первый класс, — сообщил Хутин, а Вовка, понимая, что хорошего дядю лучше слушать, вынуждено согласился.

Вскоре прибыл электропоезд Ереван-Масква, и они забрались в купейный вагон, так как ехать в плацкартном, вместе с Гаагтунгром и Веельзевулом, чревато опасностью для пассажиров, а скандала Хутин не желал. Проводница, проверив билеты, с недоумением смотрела на двух милиционеров в странной форме, у которых морды носили следы драки, и подумала, что это артисты, которые снимают кино. Вовка, в просторном и дорогом халате Хутина, с завёрнутыми полами, тоже вписывался в данную концепцию. Скромный Хутин сразу понравился проводнице, так как он смахивал на какого-то известного артиста, чью фамилию она не помнила. Он сразу заказал четыре чая и всё, что имеется из еды, отчего проводница сразу его полюбила и подумала: «Вот что значит, культурные люди, не то, что голь перекатная».

Поезд тронулся, а продавцы, продававшие Хутину еду, вместо денег в кармане, с удивлением обнаружили там прелые листья. Когда слух распространился по всей небольшой станции, кассирша Манана, на всякий случай, тоже заглянула в кассу и с ужасом увидела, что её тоже обманули. Так как на поезд покупали билеты только три пассажира с мальчиком, то она не сомневалась, кто это сделал.

Пока виновные в подлоге денег баловались печеньем, запивая его чаем, вагонное радио восторженно рассказало о Кубе и великом революционере Фиделе Кастро. Ведущий добросовестно поругал американских империалистов и тут же сообщили свежую новость о том, что в той же Америке разрабатывают первый рубиновый лазер. Данное сообщение так взволновало Гаагтунгра, что он тут же вскочил и сообщил о намерении ехать в Америку. Хутин убедил его, что у американцев рубин не тот, хотя и сам не знал, как выглядит этот камень. Как рассказывал Гаагтунгр, этот рубин принадлежал монахам-госпитальерам, а как они оказались в Метехи и при чём здесь Марико Кураури и её отец, придётся выяснять. Правда, Марико кто-то убил, а её отца, Арчила Кураури, разорвал идиот Гаагтунгр. Хутин покосился на сидящего напротив демона, проверяя его дименсиальные возможности чтения мыслей.

Ничего подозрительного в его отстраненном лице Хутин не обнаружил, к тому же Гаагтунгр неожиданно поднялся и вышел в коридор, закрыв за собой дверь. «Куда он?» — насторожился Хутин, но потом успокоился – ещё не хватало присматривать за демонами. Он повернулся к Вовке, чтобы попытаться расспросить его о рубине, но тот прислонился к стенке и спал. Хутин оставил его в покое и задумался о том, откуда известно, что Вовка что-либо знает. Если бы Вовка что-то знал, то об этом знал бы и он, но своё исчезновение из Метехи Хутин не помнил. В любом случае, Вовку следует отправить в Пермь, иначе незапланированные репликации грозят исчезновением его, Хутина.

«Может, Сатанаил так и задумал?» — подумал Хутин и покрылся холодным потом. В купе было душно, и Хутин вышел в коридор, оставив дремавшего Веельзевула и сонного Вовку. В открытое окно дул свежий ветерок и Хутин высунул голову, подставляя её под встречный ветер, который освежал и выдувал дурные мысли. В купе проводницы, находящемся через одну дверь, что-то подозрительно грохнуло, и Хутин насторожился. «Гаагтунгр! Он её убьёт!» — подумал Хутин, смирившись с неизбежным скандалом.

Подойдя к двери, он прислушался, а когда услышал крики проводницы – успокоился: от секса никто не умирал. Через некоторое время Хутину надоело, и он зашёл в купе. Забравшись на вторую полку, он заснул, выбросив из головы все страхи.

В Адлере их уже ждали.

Проводница вагона, провожая Гаагтунгра, не выражала никаких эмоций и ходила, как зомби, несмотря на то, что провела с ним всё время, забывая о своих обязанностях. Такое холодное отношение объяснилось просто когда Гаагтунгр сообщил Веельзевулу, что забрал у неё душу. Покинув перрон, они сразу направились в кассу, чтобы не пропустить поезд Адлер-Пермь. Купив билеты, они вышли на улицу, чтобы не сидеть в душном вокзале. Вход подпирают две высокие колонны, а по бокам ступенек, ведущих к площади перед вокзалом, стояли две каплеобразные вазы с какими-то зелёными хвостиками. Молоденькие пальмы вдоль фасада вокзала едва прикрывали огромные окна с полукруглым верхом и полоскали на ветру свои листья, радуя глаз сочной зеленью.

Словно по команде, с двух сторон подъехали пару газиков, из которых выскочили несколько милиционеров. Они сразу свалили Хутина, прижав его к грязному асфальту, а на демонах повисли гроздьями на каждой руке. К удивлению Хутина, Гаагтунгр ничего не предпринял, а стоял, замерев на месте. Веельзевул, наблюдая за действиями своего начальника, решил последовать его примеру и с интересом рассматривал доставшихся ему милиционеров на предмет отнятия душ. Так как милиционеры не могли сдвинуть демонов, то две застывшие группы потели, изображая из себя памятник двух Лаокоонов с сыновьями, борющихся со змеями. Случайный пассажир поверил в скульптурную композицию и принялся её фотографировать. Он немедленно был арестован и уложен на горячий асфальт, что послужило для милиционеров некоторым утешением. Хутин, придавленный к земле, решил прояснить данную коллизию и спросил: — Возможно, вы скажете, за что нас задержали? — на что придавивший его милиционер сообщил:

— Вы опасные преступники, использующие гипноз для обмана своих жертв.

Видимо, милиционер начитался газет, и Хутину вряд ли его разубедить. В случае применения оружия демонам ничего не будет, а вот его и Вовку могут пристрелить. Если застрелят его, Хутина, то он потом оживёт, а для Вовки пуля смертельная и может возникнуть незапланированная репликация, а, ещё хуже, нагрянут Хранители.

— Давайте поедем в отделение милиции и спокойно во всём разберёмся, — предложил Хутин. Милиционеры, уже не чаявшие арестовать преступников, легко согласились. Демоны сели на задние сидения в газики, а Хутин и Вовка на передние, рядом с шоферами, так что для остальных милиционеров места в автомобилях не осталось. Это их обескуражило, в особенности молодого лейтенанта Анчабадзе, который хотел лично арестовать шайку преступников. В итоге лейтенант сел за руль переднего автомобиля, а остальные милиционеры, построившись в колонну, отправились в участок пешком.

По приезде в отделение их отправили в камеру, и Хутин рекомендовал Гаагтунгру не сопротивляться, так как их поезд отправлялся только вечером и времени у них достаточно. Как самого вменяемого, Хутина первого пригласили на допрос.

— Кто такие и куда едете? — спросил лейтенант с орлиным носом, собираясь получить за операцию захвата банды не меньше, чем Героя Советского Союза. Хутин объяснил, что он доктор и везёт в Пермскую психиатрическую больницу двух сбежавших пациентов.

— Кем вам приходится мальчик, — спросил немного разочарованный лейтенант.

— Мой сын, — ответил Хутин, а лейтенант понял, что дело на орден не тянет. Гаагтунгр и Веельзевул своим дебильным видом и милицейскими костюмами сороковых годов очень походили на пациентов психбольницы, так что за задержание не дадут даже медали, а то и выговор можно схлопотать.

— У вас в паспорте сын не записан, — сообщил бдительный сержант, разглядывая документ Хутина, слепленный Гаагтунгром. Лейтенант Анчабадзе немного оживился и крикнул сержанту:

— Приведи сюда пацана.

Когда привели Вовку, лейтенант прищурился и спросил: — Кем приходится тебе дядя?

— Это мой папа, — сказал Вовка и по улыбке Хутина понял, что сказал правильно.

— Что же вы ребёнка на поимку сумасшедших берёте? — укоризненно спросил лейтенант Анчабадзе, понимая, что задержанных придётся отпускать.

— Он море хотел увидеть, — произнёс Хутин, а лейтенант Анчабадзе одобрительно цокнул языком: — Да, море у нас замечательное.

Он задумчиво держал паспорт Хутина, а потом сказал:

— Покажите ваши деньги.

Хутин вытащил начатую пачку и протянул их лейтенанту. Тот долго разглядывал пятёрки на просвет, но ничего не заметил. Взяв одну купюру, он сообщил:

— Отправлю на экспертизу.

— Берите ещё, нам хватит, — улыбаясь, сказал Хутин, но лейтенант нахмурил брови: — Одной купюры достаточно.

Покинув отделение милиции, Хутин потянул всех на пляж. Гаагтунгру и Веельзевулу пляж до лампочки, а вот Вовку он хотел побаловать – когда ещё мальчишка увидит море. Солнце демоны не любили и устроились возле пивной бочки под зонтиком, где жлуктили пиво без меры, рассчитываясь фальшивыми пятёрками.

Пока Вовка купался под присмотром демонов, Хутин сходил в магазин и купил ему простой шерстяной костюм и рубашку, а на ноги сандалии. Для себя бывший властелин купил простой костюм советского гражданина, а на голову водрузил белую шляпу. Тут же, на пляже, Вовка примерял костюм и, несмотря на жару, не захотел его снимать.

Когда наступил вечер, Вовка весь сиял, так как никогда в жизни не был таким счастливым. Демоны, Гаагтунгр и Веельзевул, в животах которых болтались, по крайней мере, по полусотне кружек пива, тоже чувствовали себя весьма приятно, и только Хутин с грустью думал, что за эти светлые минуты придётся расплачиваться кровью. Он подумал, что такой момент как раз подходящий для того, чтобы узнать то, что скрывает Вовка, но не осмелился омрачать такой день, который он помнил всю свою жизнь.

Поезд отходил с третьего пути, и вагон заполнили сибиряки, возвращающиеся домой, спускающие свои северные на таком далёком и тёплом юге. Вместо того чтобы зайти в душные купе, все тусовались в коридоре, где все окна открыли для лёгкого ветерка. Поезд тронулся, и в купе стало немного прохладней. Все торчали в коридоре, наблюдая за заходящим солнцем, которое собиралось окунуться в море перед сном. Только когда прибыли в Туапсе, пассажиры разбрелись по каютам. Гаагтунгр, вместе с Веельзевулом, ещё раньше завалились на нижние полки и храпели, а Вовка и Хутин забрались на верхние места. Вагон успокоился, сморенный суетой и свет пригасили, чтобы не мешать пассажирам.

Вот тогда появился он.

Хутина поразило его лицо. Казалось, что это лицо мумии. Оно явно относилось к арабскому типу, только странного цвета – оттенка пергамента. Он стоял в проеме дверей, освещённый из коридора. Его приталенная одежда не скрывала тренированное тело, а, скорее, оттеняла его совершенство. Совсем неожиданно для Хутина, в руках незнакомца появилась сабля, которую Хутин не успел рассмотреть, так как она, легко и точно отделила его голову от тела. Дальнейшего Хутин не видел, так как голова скатилась под стол, а незнакомец махнул саблей по Гаагтунгру, располосовав его от плеча до паха. Проснувшийся Веельзевул, взмахнув кулаком, целился в голову незнакомца, но промахнулся и пробил перегородку в коридор, а незнакомец, не мешкая, отрубил эту руку. Точно так же он сделал и со второй рукой Веельзевула, которая хотела схватить его за шею. Безрукий демон открыл пасть, обнажая клыки и оглашая вагон криком, но незнакомец отрубил ему голову, которая, так же, как и Хутина, покатилась под стол. Вовка пронзительно закричал, а Гаагтунгр, волоча за собой вывалившиеся внутренности, протянул обе руки к горлу незнакомца, но тот и ему ловко отрубил голову. Вовка онемел от страха, а незнакомец, зажав ему рот, потащил его по проходу, в направлении тамбура.

— Кончайте беситься, не то вызовем милицию! — очень кстати раздалось из одного купе и на этом все успокоились, так как в вагоне наступила тишина. Дименсиальное тело Хутина потянулось к своей голове, отчего свалилось с полки в проход. Точно так же поступили тела демонов, разыскивая свои головы. В результате данных действий, в проходе нагромоздилась непонятная куча.

Постепенно дименсиальные тела нашли отсутствующие части и образовались три тела: Хутина, Гаагтунгра и Веельзевула. Правда, вышла неувязка, так как голова Хутина прилепилась на тело Веельзевула, а голова последнего присосалась к телу Хутина.

— Потом разберётесь, — остановил попытку обмена Гаагтунгр, и они отправились на поиски Вовки.

Правда, поиски в самом начале оказались в тупике. Возможно, что нападавший, покинул поезд и тогда искать его по вагонам бессмысленно. К тому же, все каюты были закрыты и люди спали, что тоже затрудняло поиски. Следовало также знать, зачем похитителю Вовка, так как от этого зависело, что он будет делать. Стоило предположить, что за тем же, что и Сатанаилу – узнать, куда девался рубин.

«А куда он может деваться?» — рассуждал Хутин. С новым телом ему думалось лучше, к тому же тело обладало немыслимыми возможности, и Хутин посчитал, что ему не стоит спешить меняться с Веельзевулом. «Возможно, что Вовка кое-что знает?» — подумал Хутин и понял, что они поспешили покинуть деревню Метехи. «Устрою Вовке нормальную жизнь, а потом он сам мне всё расскажет!» — рассуждал Хутин, совсем не собираясь посвящать в это Гаагтунгра и Веельзевула. Они разделились: Гаагтунгр отправился в одну сторону поезда, а Веельзевул и Хутин в другую.

Когда Хутин и Веельзевула прошли несколько вагонов и уже потеряли всякую надежду отыскать Вовку, то им повезло. К их удивлению, Вовку и незнакомца они нашли в вагоне-ресторане. Сквозь стекло в тамбуре Хутин увидел плачущего Вовку и присевшего перед ним незнакомца, который тряс мальчика за грудь и что-то спрашивал. Хутин решительно толкнул дверь и стал в стойку. Тело Веельзевула хорошо слушалось его команд, ещё раз убеждая Хутина в том, что его не следует отдавать. Незнакомец повернулся и, не мешкая, как кошка, пошёл куда-то в бок, но, неожиданно, оказался за спиной Хутина и положил руку ему на плечо. Хутин провёл сэой-нагэ, но незнакомец не свалился мешком к ногам, а стал перед Хутиным и тычком ударил по шее, отчего она странно онемела. Хутин, без всяких приёмов, мазнул лапой по лицу незнакомца и, к своему удивлению, увидел, что тот свалился.

Правда, в следующую секунду Хутин свалился сам, но, тут же, вскочил, рассматривая незнакомца. Его внешность, действительно, говорила о том, что противник араб, а цвет лица свидетельствовал о многих годах жизни. «Зачем этому человеку рубин?» — подумал Хутин, так как у него не вызывало сомнения желание незнакомца завладеть раритетом.

— Того, что ты хочешь, у нас нет, — сказал Хутин, но незнакомец не поверил и у него в руках откуда-то возникла его кривая сабля. В это время Вовка очухался от страха и саданул незнакомца графином по голове, отчего тот свалился на пол. Не мешкая, Хутин связал руки незнакомца своим ремнём и оглянулся. На полу валялись несколько тел в белых халатах, вероятно повара и официанты. Хутин прислушался к их дыханию, и оказалось, что они живы.

«Утром скандал будет!» — подумал Хутин и потащил незнакомца в своё купе, чтобы его допросить. Миниатюрный Веельзевул семенил сзади, а Вовка шагал за ним, удивляясь метаморфозам, произошедшим в его отсутствие. Когда зашли в купе, незнакомца свалили вниз и поставили на него ноги. Возвратившийся Гаагтунгр, увидев незнакомца, саданул его пару раз ногой, но тот, вырубленный Вовкой, ничем не мог ему ответить.

Когда незнакомец пришёл в себя, пинаемый тремя садистами, Хутин его спросил: — Как тебя звать.

— Хасан аль-Каин, — сообщил незнакомец, посматривая снизу на четыре головы, склонившиеся над ним.

— Ты ищешь рубин? — спросил Хутин и Хасан, после маленькой паузы, кивнул головой.

— Я же тебе говорил, что его у нас нет, — сказал Хутин, наблюдая за его реакцией. Хасан молчал, бросая горящие взгляды на всех.

— Ты зачем мальца схватил, — уже примирительно спросил Хутин, взглянув на Вовку, свисающего с верхней полки.

— Он что-то знает, — сказал Хасан на ломанном русском, бросив взгляд на Вовку.

— Ничего он не знает, — стараясь быть убедительным, произнёс Хутин, а Гаагтунгр с удовольствием ударил сапогом по животу Хасана. Тот согнулся, но не замедлил спросить: — Зачем тогда он вам нужен?

— Я хочу его усыновить, — слегка приврал Хутин, а Вовка так засветился лицом, что Хасан долго смотрел на него немигающим взглядом. В дверь постучали и Хутин открыл. На пороге стояла проводница и начальник поезда.

— Что у вас происходит? — спросило должностное лицо в железнодорожной форме, поглядывая на дыру в стенке купе.

— Это сделал вот этот товарищ, — сказал Хутин, показывая под ноги, а Гаагтунгр снова саданул Хасана ногой. Начальник поезда немного растерялся, а Хутин добавил:

— Этот бандит бушевал в ресторане, и пришлось его утихомирить.

На Тихорецкой в вагон ввалились несколько милиционеров, которым Хутин воодушевлённо врал, описывая Хасана, как бандита с большой дороги. Пришедшая в себя официантка из вагона-ресторана сразу опознала Хасана и снова грохнулась в обморок. В складках одежды Хасана нашли саблю, что не оставляло ему никаких надежд на освобождение. Его вывели из вагона, поблагодарив Хутина за мужество, а пассажиры целый день заглядывали в купе через дырку, сделанную кулаком Гаагтунгра. Дальнейший их путь прошёл без приключений, только Вовку пичкали всякими сладостями из-за того, чтобы заглянуть в купе и увидеть настоящих мужчин, задержавших опасного преступника. Гаагтунгр и Хутин в старой форме НКВДешников, вызывали невольный страх и уважение, а щуплый Веельзевул со своей страшной мордой, походил на урода. Он всё время пытался поменяться телами с Хутиным, но тот говорил, что не время, так как их видели много народа. Веельзевул терпел до ночи, а когда поезд, в три часа ночи, остановился в Саратове, то вышел в тамбур, где стоял какой-то юноша.

— Продашь душу? — спросил Веельзевул у юноши со значком комсомольца и тот бодро ответил: — С удовольствием! — полагая, что дядя шутит. Веельзевул дал удивлённому комсомольцу пятёрку и вытащил душу. Тот, как зомби прошёл в вагон и лёг на не застеленную верхнюю полку, на которой пролежал, как труп, до самой Перми.

Данное развлечение так понравилось Веельзевулу, что вскоре вагон стал совсем молчаливым: большинство пассажиров лежали по каютам, вперив взгляд в верхнюю полку и пугая проводницу, которая бесполезно носила чай, который никто не хотел пить. Только пассажиры купе, задержавшие преступника, радовали её – они не скупились, расплачиваясь пятёрками, а сдачи не требовали. Она не огорчилась, когда на вторые сутки, во втором часу ночи, после посадки в Набережных Челнах, к ней в служебное купе припёрся огромный Гаагтунгр. На его грубые заигрывания она слабо сопротивлялась, проговаривая: «Не нужно, не нужно, я замужем», — что совсем не остановило Гаагтунгра, так как рушить семейные устои – его любимое занятие.

Проводница сняла с Гаагтунгра форменную фуражку с красным околышем и увидела его рога, но они её не испугали, а раззадорили, отчего они, вместе и интенсивно, разрушали семейные устои – удары, разносившиеся по всему вагону, не совпадали с ритмом колёс, внося некоторый диссонанс в музыку железных дорог, которую дополняли неистовые крики проводницы.

Когда, на вторые сутки, поезд подъезжал к Перми, то лейтенанту милиции Анчабадзе в Адлере позвонил эксперт из Краснодара: — Лейтенант, какого чёрта ты прислал на экспертизу листья в конверте?

— Видимо, кто-то пошутил, — растерянно произнёс лейтенант Анчабадзе, а в ответ услышал голос рассердившегося эксперта: — Мы тут делом занимаемся, а они шутят … — и бросил трубку.

В Тихорецке объявили всесоюзный розыск – Хасан аль-Каин, запертый в камере, сбежал из неё, не повредив ни одного замка.

На вокзале в Перми Хутин взял такси и поехал с Вовкой в город Очер к его деду, оставив Гаагтунгра и Веельзевула на их собственное временное усмотрение. Таксист, оглянувшись на Вовку и Хутина, спросил:

— Денег хватит?

— Туда и обратно, — как само собой разумеющееся, сказал Хутин, развалившись сзади. Таксист понял, что клиент денежный и все сто километров рассказывал анекдоты.