Репликация шестая. Гуго

Эссенариум оставался за спиной, а впереди, темнее ночи, находилось Ничто. Предваряя его, мелькал очищающий луч Чистилища, да поблёскивали своими боками Тёмные Замкнутые Миры. Неожиданно Маргина увидела чей-то силуэт и испугалась, точно ночью встретила грабителя. Распахнутые в стороны тёмные крылья ещё больше усиливали тревогу её души, и Маргина повернулась к Туманному Коту.

— Кто это, — спросила она, но кот молчал, словно хотел наказать её, за то, что Маргина с ним спорила. Через некоторое время он сообщил:

— Аваддон, раскаявшийся в ереси ангел, стоящий на страже Эссенариума.

Когда они оказались возле Аваддона, он обернулся и спросил: — Неужели я вижу самого прекрасного кота Эссенариума.

Он поднял на руки Туманного Кота и принялся его гладить, посматривая на Маргину.

— Красивой девушке нечего делать во Тьме, — сказал Аваддон, расправляя плечи и играя крыльями.

— Я давно уже не девушка, — хмыкнула Маргина и глянула на Туманного Кота, — и меня не спрашивают, когда посылают куда-то в тартарары.

Кот спрыгнул с рук и Аваддона и зашагал вперёд, буркнув Маргине: «Пошли!» Аваддон помахал рукой на прощание, но, ни кот, ни Маргина не обернулись. Через некоторое время они оказались перед сплошной полосой Чистилища, ведущей в Тёмные Замкнутые Миры. Тут как тут появились два брата Янусы. Горбатый Янус посмотрел на Туманного Кота и ухмыльнулся:

— Ты что-то раздобрел. Тебя, что ли, кастрировали, как некоторых?

Он хмыкнул, взглянув на молодого Януса, который, по-прежнему, ходил на раскоряки.

— Смотри, чтобы тебя не кастрировали, — парировал Туманный Кот, выбирая в вертикальных полосах требуемый слой. Схватив лапой за руку Маргины, он нырнул в зелёную полоску. Вначале в глазах зарябило, и Маргина переключилась на внутреннее зрение. Она увидела себя, проутюженную, как лист, а впереди такого же распластанного кота. Мимо пролетали плоские звёзды и галактики, пока, наконец, они не застыли над зелёно-голубым кругом. Маргина узнала в контурах круга Землю, которая вдруг прогнулась вниз, оказавшись глубокой чашей. Внезапно, появилось тяготение, и они обрушились вниз, отчего Маргина, от ужаса и восхищения, закричала, как резанная и тут же захлебнулась, так как в рот ударила упругая струя воздуха.

«Пасть закрой!» — мысленно приказал Туманный Кот и Маргина, несмотря на то, что хотелось сделать наперекор наглому коту, прикрыла свой рот. Судя по тому, куда они приземлялись, под ногами была Грузия. Маргина не так хорошо её знала, чтобы определить, куда они летят. Внизу, между гор, извивалась какая-то речка, и они направлялись прямо к ней.

Маргина забыла, что может сама управлять своим дименсиальным телом и понадеялась на кота, отчего врезалась в землю со скоростью истребителя и завыла от боли, так как не выключила человеческие рецепторы. Её тело, распластанное, как лепёшка, выбило двухметровую яму на склоне горы.

— Хватит валяться, потом отдохнёшь, — сказал Туманный Кот, заглядывая в яму, в которой Маргина, превозмогая боль, пыталась собрать себя. Не ожидая окончания сборки Маргины, кот отправился к ближайшей деревне. Маргине ничего не оставалось, как поспешить за Туманным Котом.

— Прежде всего, нам необходимо зайти к бабушкам, — сообщил кот, заворачивая возле крайнего дома в сторону.

— Что за бабушки? — спросила Маргина.

— Мои резиденты, — ответил Туманный Кот, а на немой вопрос Маргины ответил: — Я оставил их здесь, чтобы они присматривали за госпитальерами.

— Да уж, присмотрели, — хмыкнула Маргина, — и где теперь рубин?

Туманный Кот не ответил на её вопрос, а сообщил:

— Только ты не смейся, но их зовут Кукрында, Букрында и Мокрында.

— Как? — опешила Маргина. Кот повторил. Маргина упала на траву, чуть не повредив себе колено, и пару минут каталась по земле. Потом встала и сообщила:

— Я не смогу смотреть на них без смеха.

— Сможешь, — парировал Кот и навёл в её душе тоску смертную, — мне нужно, чтобы ты им понравилась.

— Чтобы понравиться, не обязательно на лице изображать вечную скорбь, — сообщила Маргина, вытирая слёзы, которые требовала её душа. Туманный Кот убрал с души Маргины навеянное и та снова захихикала.

— Делай, как хочешь, но чтобы они влюбились в тебя без памяти, — сказал Туманный Кот, с лёгкостью переложив все последствия на Маргину.

Вскоре они опустились в долину, заросшую кустарником, и Маргина увидела выложенный из камня дом, покрытый плитняком. Рядом журчал ручей, впадающий дальше в Мтквари, и Маргина, первым делом, отправилась туда. Умывшись и наглотавшись ключевой воды до зубовной боли, она вернулась к Туманному Коту, который равнодушно разглядывал её водные процедуры. Свежая и бодрая Маргина взяла на руки Туманного Кота и сказала:

— Показывай мне своих старушек.

Не ожидая от кота никаких слов, она направилась к избушке и попыталась открыть дверь, которая, дико заскрипев, поддалась только со второй попытки. Ступив в тёмные сени, Маргина открыла двери в дом, откуда потянуло терпким духом, который шибанул Маргине в нос. Ослеплённая сумраком, Маргина ничего не видела, поэтому спросила: — Кто из вас будет Мокрында?

Справа от двери на деревянной кровати что-то зашевелилось, и Маргина отправилась туда.

— Подержите кота, бабушка, — сказала Маргина, опуская Туманного Кота на колени старушки в очках.

Не мешкая, она принялась убирать руками паутину с загаженных окошек и нечаянно натолкнулась на вторую старушку, которая сидела в старом кресле в глубине комнаты.

— Простите, бабушка, — сказала Маргина, а старушка в ответ закричала: — Что?

— Она глухая, кричи громче, — сказала бабушка Мокрында, которая гладила кота, но смотрела не на него, а куда-то в стену. «Она же слепая! — догадалась Маргина и возмущённо подумала: «Кот, зараза, что же ты не предупредил!» «Некоторые рыдали от смеха!» — парировал Туманный Кот, с удовольствием подставляя спину под шершавую руку старушки. Слева от двери, из полумрака, на неё уставились чьи-то глаза, и Маргина разглядела ещё одну бабушку, которая махала руками, подавая какие-то знаки.

— Она немая, её зовут Букрында, — сказал Туманный Кот, а бабушка слева закивала головой. «Значит, та в глубине комнаты, что глухая – Кукрында», — подвела итог Маргина и повернулась к довольному коту.

— Кот, забирай всех бабушек на улицу, пусть погреются на солнышке, — бесцеремонно сказала Маргина, нарушая медитацию кота. Тот, не слезая с колен бабушки Мокрынды, вынес старушек на улицу и рассадил во дворе. Не успокоившись, он мысленно вытащил из каморки старый патефон, мысленно покрутил ручку и под музыку дремал дальше. Маргина засучив рукава, принялась драить избушку, а потом долго стирала дряхлое бельё. Кота, греющегося на солнышке вместе с бабушками, она тоже припахала и заставила отремонтировать двери. Критически осмотрев окно, она приказала коту заменить на нём стекло, так как многовековая пыль не поддавалась тряпке и воде.

После этого Маргина нагрела воды прямо во дворе и в большом тазу принялась мыть старушек, отчего бабушка Мокрында прозрела, а Кукрында стала слышать. Бабушке Букрынде мытье не помогло, так как у неё, от долгого молчания, атрофировались мышцы лица. Когда Маргина попросила помочь Туманного кота, то у Букрынды задёргалось лицо, показывая разные рожи, после чего она смогла произнести несколько слов. «Что же они крошечные такие, как дети?» — подумала Маргина, вытирая их маленькие почерневшие тела, а Туманный Кот, паразит, пробормотал в её голове: «Усохли!»

Когда старушек вновь занесли в дом, комната, где они проживали, сияла, а на окне цвёл розовым иван-чай, пересаженный в горшок. На маленькой кухне Маргина, не мудрствуя лукаво, поставила на огонь горшок с гречкой, распространяя по домику сытный дух. Когда бабушки пообедали, как думала Маргина, впервые за полгода, она налила им чая и сказала: — Рассказывайте.

— Чего рассказывать, голубка? — спросила бабушка Мокрында.

— Куда Рубин Милосердия девался, — сказала Маргина, подозревая, что допрос ничего не даст.

— Да, мы давно уж не летамши, — махнула рукой бабушка Кукрында.

— Куда вам летать, бабушки, — махнула рукой Маргина, — вам и ходить-то, без палочки, трудно.

— Ты почаёвничай, голубка, — сказала бабушка Мокрында, — а мы слетамши, да понаблюдамши, всё тебе и доложимши, — закончила бабушка и вылетела в окошко.

Маргина онемела от такой резвости, а бабушка Кукрында, вслед за подружкой, тоже сиганула в окно. Бабушка Букрында хотела что-то сказать, но только дёрнулась лицом и, расправив крылья, появившиеся за спиной, тоже исчезла за окном.

— Они, что же, летать умеют? — спросила Маргина, уже зная ответ. Туманный Кот молчал, развалившись вверх ногами на её коленях и, кажется, даже храпел.

— Чего же они не ухаживали за собой? — спросила Маргина и Туманный Кот сквозь сон пробурчал: — Нет у них человеческих привычек вот и заплесневели.

— Разве они не люди? — удивилась Маргина.

— Натурально, они сороки, — сквозь сон сказал Туманный Кот и добавил: — Мордифицированные.

Маргина не стала спрашивать, кто сорок «мордифицировал», так как данное несчастье храпело у неё на коленях. Она и сама немного прикорнула, вспомнив человеческую привычку, которая, оказалось, приятная не только людям, но и Хранителям[41].

Когда Маргина проснулась, то наступило уже следующее утро. За столом, в рядок, чин-чином сидели бабушки, которые смотрели на неё своими кнопками-глазами и чего-то от неё ожидали. Маргина не имела перед ними долгов, поэтому спросила: — Что узнали?

— А покормить? — напомнила Букрында, четко выговаривая слова. Маргина засомневалась в том, что Букрында ещё с утра не говорила ни слова. «Бабки дурку ломают, как и кот!» — подумала она, но спорить не стала, а сбросила Туманного Кота на пол и отправилась к плите. Кот, паразит, как ни в чем, ни бывало, завис в воздухе и продолжал храпеть. Она набрала полную миску гречки и поставила на стол, положив рядом три ложки. Бабки ложки брать не стали, а быстро заработали клювами, отчего Маргина опасалась за миску, единственную в хозяйстве. «Остальные раздолбали клювами!» — констатировала Маргина, ожидая окончания процесса поглощения пищи.

Насытившись, Букрында выползла из-за стола и подошла к коту, который до сих пор висел в воздухе, а потом клюнула его в макушку. «Что же ты делаешь, зараза! Котика жизни лишаешь!?» — хотела крикнуть Маргина, но Туманный Кот, не очень реагируя на удары, открыл один глаз. Букрында что-то настрекотала ему на ухо и он шлёпнулся на пол, а она отправилась на кровать и улеглась под одеяло. Кукрында, с Мокрындой, последовала за ней, отчего над одеялом остались торчать три длинных носа-клюва. «Корми их и пои, а они тебе ни слова!» — обиделась Маргина.

— Что они тебе сказали? — спросила она у кота, который удлинил язык и вылизывал себе клюнутую макушку.

— Идём, — сказал Туманный Кот и направился к двери. Маргина совсем надулась из-за такой невежливости и плелась сзади, как под конвоем. Они оказались в деревне казавшейся совсем пустой, и миновали площадь с большим храмом, который украшала странная бочкообразной башня, прикрытая конусообразной крышей. Не останавливаясь, кот проследовал дальше, и они оказались на деревенском кладбище. Возле одной из могилок, судя по виду, совсем свежей, стояла девочка, склонив голову, и плакала. Маргина стала рядом с девочкой, наполняясь скорбью, понимая, как тяжело терять родных.

— Кто у тебя? — обнимая девочку за плечо, спросила Маргина, так как надпись на грузинском языке ей ничего не говорила, а копаться в голове девочки ей не хотелось.

— Мама, — ответила девочка, прижимаясь к Маргине.

Они постояли ещё немного, пока кот не сказал:

— Нам нужно идти.

— Он говорит? — спросила девочка, поглядывая на Туманного Кота.

— Да, плетёт что попало, — не очень лестно отозвалась Маргина.

— Девочке грозит опасность, нам нужно уходить, — сказал Туманный Кот.

— Может, ты просветишь меня сначала? — спросила Маргина, которой надоело играть дурочку.

— Что тут просвещать? Девочку звать Марико Кураури, — он посмотрел на девочку и добавил: — Её отца убил Гаагтунгр и Веельзевул…

— Эти твари здесь? — перебила Маргина.

— Да, и они охотятся за Марико, думают, что у неё Рубин Милосердия, — закончил Туманный Кот.

— У меня его нет, — сказала Марико, понурив голову, и спросила:— Видимо, вы те, кому я должна отдать рубин?

— А куда он девался? — спросил кот, заглядывая ей в голову. Маргина тоже заглянула, прежде чем Марико произнесла: — Когда меня ударили камнем, рубин пропал. Я думаю, что это сделал Вовка Платов. Меня подобрали на берегу и отвезли в районную больницу в Каспи, думали, что я умерла.

— Что за Вовка? — спросила Маргина, собираясь забрать у этого Вовки рубин и сегодня же вернуться в Эссенариум. У неё даже в душе повеселело.

— Вовка Хутин настоящая его фамилия, — сказала девочка, и Маргина поняла, что её вызвали не напрасно, а командировка вряд ли сегодня закончиться.

— В этом замешан Хутин? — спросила Маргина, напрягаясь.

— Даже два, — ухмыльнулся Туманный Кот. Видимо, ему доставляло удовольствие, нагружать Маргину неприятностями. Она в недоумении на него посмотрела и кот объяснил.

— Маленький Вовка забрал рубин, а большой Вовка прилетел с демонами забрать рубин у маленького Вовки, — разъяснил Туманный Кот, но ещё больше запутал Маргину.

— Большой Вовка это кто?

— Тот, которого ты видела на планете Тимурион.

— А маленький?

— Маленькому всего девять лет и на Земле сейчас 1959 год, — сказал Туманный Кот, а Маргина с удивлением воскликнула: — Перемещения во времени запрещены.

— Кто на это смотрит, — уклончиво ответил кот и спросил у Марико: — Тебе нужно забрать какие-то вещи?

Марико кивнула, и они пошли в дом её отца.

— Когда вы найдете рубин, ты меня оставишь одну? — спросила Марико и Маргина поняла её грусть – у неё никого не осталось. Она не хотела врать девочке, поэтому сказала: — Вероятно, что да, но это не от меня зависит, — она так выразительно посмотрела на Туманного Кота, который развалился на руках Марико, что девочка поняла – главный здесь – рыжий котяра. По пути, Марико зашла в церковь и вынесла оттуда толстую книгу в кожаном переплёте. Небольшой дом Арчила Кураури, крытый асбестовым шифером, утопал в саду, а вдоль дороги вился виноград. Марико забрала свои книги, тетрадки, вещи и вышла из дома, вытирая слёзы.

— Я сюда ещё вернусь, — спросила она, взглянув на Туманного Кота.

— Вернёшься большой, — сказал Туманный Кот, и девочка помахала дому рукой. Они отправились к бабушкам-сорокам, где Мокрында, увидев девочку, весело спросила:

— Давно не заходила, Марико.

— Мама не пускал, — сказала Марико, — боялся за меня.

— Полетели, — сказал Туманный Кот, — мы не можем здесь ждать.

— Лети, мы с Марико поедем поездом, — сказала Маргина и спросила: — Кстати, куда ты лететь собрался?

— В Маскву, там Марико никто не найдёт

Они потопали к вокзалу, а кот по воздуху переправил вещи прямо на перрон. Кассирша Манана, увидев Марико и Маргину, спросила: — Ты куда?

— С дейдой в Маскву, — сообщила Марико и Манана сочувственно помахала головой. Правда расстраиваться причины не имелось, так как дейда взяла билеты в пассажирский вагон СВ, что могла позволить себе не каждая тётя. Тем более что для тёти сделать советские деньги – раз плюнуть. Они расположились в двухместном купе, а Туманный Кот, пожелавший проследовать в купе, был изгнан проводницей, которая сообщила, что перевозить котов железной дорогой запрещено.

— А как же возить котов? — спросила Марико, считая, что кот будет не лишним в их купе.

— Пусть летают Аэрофлотом, — хмыкнула Маргина, чем весьма развеселила проводницу. Когда поезд удалился от станции, Маргина открыла окно и увидела Туманного Кота, летящего рядом с вагоном. Он засунул морду в окно и спросил: — Не помешаю?

— Нет, — сказала Марико. Она затащила его в купе и принялась гладить.

Маргина прилегла на свою полку и раскрыла книгу в кожаном переплёте. Написанная гусиным пером на французском языке, книга оказалась очень интересной и познавательной. По виду она напоминала дневник, но когда Маргина прочитала несколько страниц, то поняла, что события записали позже. Она перечитала то, о чём ей рассказывал Туманный Кот, а дальше узнала следующее:

«Закончу рассказ о посещении Кафы с того, что мы выкупили Раймонда из рабства и вместе с Жаном ле Меном потащили на свой корабль. Кто думает, что таскать пьяного госпитальера плёвое дело, тот ошибается. Раймонд всё время рвался спасать Марию, и нам с трудом удавалось сдерживать его попытки. Мы дотащили его до трапа корабля, где встретили нашего юного капитана Адониса, который, увидев пьяного Раймонда, разочарованно спросил:

— А где Мария?

Мы не могли сообщить ничего вразумительного юному капитану, который, по случаю встречи с Марией, не поленился и отыскал в трюме новый костюм. С трудом уложив Раймонда в каюте, мы принялись совещаться о наших дальнейших действиях. В итоге, решили, что снова отправимся в город на поиски Марии, а Адонис и Кудря останутся на борту корабля. Взяв с собой Жана, я долго бродил по улицам, но Марию нигде не увидел. Возле главных ворот собралась толпа, лупившая какого-то бродягу, который как оказалось потом, убил главного нотария. Двери в его дом были настежь открыты и там шныряли стражники.

Заглянув в середину толпы, я взглянул на несчастного, которого колотили, чем попало, и чуть не свалился с ног – в пыли улицы лежал Хасан аль-Каин, весь побитый, а его голова, залитая кровью, болталась, как игрушечная. Я схватил Жана и потащил его на корабль. Увидев моё побелевшее лицо, Жан не сопротивлялся и не расспрашивал о том, что я увидел. Как потом я узнал, он думал, что толпа расправилась с Марией.

Оказалось, что не только с нами случилось необычное. Адонис, стоящий у борта, наблюдал за берегом и увидел, как какой-то огромный мужчина тащит на руках девушку. «Украл, наверное!» — подумал Адонис, как потом он рассказывал. Мужчина приблизился к кораблю и спросил у Адониса, не возьмёт ли он на борт пассажира.

— Куда вам нужно? — спросил Адонис, ещё не решив, что с мужчиной делать.

— Куда угодно из этого города, — произнёс гигант и без приглашения ступил на трап. Под его тяжестью доски заскрипели, а когда он поднялся, то Адонис с удивлением увидел на руках гиганта Марию.

— Что с ней? — спросил Адонис и подмигнул Кудре. Тот ничего не понял, но насторожился и подошёл ближе.

— Видимо, испугалась и потеряла сознание, — ответил гигант.

— Давай положим её в каюте, — сказал Адонис и повел гиганта на корму. Когда Марию уложили на узкую капитанскую кровать, Адонис крикнул Кудре: «Держи его!» — а сам принялся вытирать лицо Марии мокрым платочком. Кудря вцепился в гиганта, принесшего Марию, и они принялись возиться на палубе, точно два огромных медведя.

Мария открыла глаза и спросила: — Где я?

— Не бойтесь вы в руках своих друзей, — сказал Адонис, но Мария, несмотря на то, что капитан её укладывал, поднялась и вышла на палубу.

— Оставьте в покое Дюдона, — воскликнула она, направляясь к двум гигантам.

— Кудря, оставь Дюдона, — сказал Адонис, слышавший не один раз о безвременно почившем друге госпитальеров.

— Так он дерётся, — сказал Кудря, совсем не собираясь заканчивать борьбу. Видимо, встретив равного по силе соперника, Кудря разминал свои мускулы. Дюдон, ещё ничего не понимая, не собирался оставлять поле боя.

Хорошо, что вернулись мы с Жаном, иначе медведи разнесли бы корабль на щепки. После обнимания и бестолковых расспросов, Дюдон сказал, что лучше выйти в море и стать подальше от города, что Адонис и сделал. После этого стали на якорь и выпили несколько бутылок вина. Правда, Раймонду, который еще толком не пришёл в себя, не наливали, так как он до сих пор не верил, что его друзья не погибли. Мария тоже никак не могла поверить, что Дюдон де Компс и я живые и здоровые. Когда она у нотариуса увидела Дюдона, то думала, что умерла и видит его в раю, отчего благополучно отключилась.

Наутро, когда все встали, Мария сказала:

— Нам нужно разделиться.

Её слова очень удивили всех, так как мы собрались вместе и благоразумнее всего держаться друг друга. Я сказал ей, что по старшинству решение принимаю я, но она возразила: — Каждый, увидев такую команду, как наша, задаст себе вопрос: куда они идут и что охраняют. Поэтому, когда мы вместе, мы всегда подвержены нападению.

— И как ты хочешь разделить нашу команду? — спросил я и надеясь, услышав её аргументы, разубедить её.

— Я пойду с Раймондом, — начала Мария и все как-то погрустнели, — Гуго с Жаном, они уже сдружились …

— А я могу пойти с Кудрей, — натянуто улыбнулся Дюдон, — он говорит, что его места хлебные, так что с голоду я не помру.

— А вы не хотите всё время плавать на корабле? — с надеждой спросил Адонис, наблюдая, как его новые приятели один за другим испаряются.

— Мы только что вытащили вас из неприятностей, — с некоторой обидой сказал я, — если вы останетесь вдвоём, защищать вас будет некому.

— Брат мой, Гуго, — с горечью сказал Раймонд, — такое может случиться с каждым.

— Я с этим не спорю, брат Раймонд, — сказал я и положил ему руку на плечо, — нам лучше держаться вместе.

Дальнейшее поведение Марии меня возмутило – она категорически настаивала на разделении притом что остальные госпитальеры были согласны со мной. Когда мы окончили обсуждать этот вопрос и разошлись по кораблю, бледная Мария подошла ко мне и сообщила, что мы вправе делать что нам угодно, и она отдаст мне Рубин Милосердия. Мария просила высадить её в Кафе, так как она намеревалась отправиться в княжество Готия, где много набожных людей. Сказав ей, что я подумаю, я отпустил Марию, которая тут же ушла в каюту. С тяжелым грузом на душе, я сообщил о разговоре с Марией остальным госпитальерам.

— Она права, — сказал Жан ле Мен, — нечего подвергать девушку опасности.

— Мы можем доставить её в Готию на корабле, — подал реплику Адонис, несмотря на то, что ему голоса никто не давал.

— Мы не можем отправить её одну, — помрачнел Раймонд, — девушка совершенно беззащитна.

— Я думаю, что никто не будет противиться, если ты согласишься её сопровождать, — сказал я и Раймонд обрадовался. Подумав над словами Марии, я осознал, что Рубин Милосердия должен защищать я, поэтому добавил:

— Мария права, нам нужно разделиться, чтобы сбить с толку тех, кто зарится на рубин.

Такое решение опять вызвало споры, но я их прекратил, как и положено сержанту. Дюдон пробурчал, что он самолично развалил гаду ассасину голову, поэтому нечего его бояться.

— Не далее, как вчера, его пинала ногами толпа за убийство нотария, и он ещё брыкался, — сказал я, чтобы госпитальеры не расслаблялись. А Дюдон, отчего-то побледнел и перекрестился. «Следует его отпустить с Кудрей», — подумал я и сказал Адонису, чтобы он держал путь в Борисфен. У молодого капитана глаза загорелись, как два ночных фонаря по бортам и он лихо снялся с якоря. Марии я ничего не сказал, предоставив Раймонду право сообщить ей приятную новость. Когда она вышла на палубу, то её щёки зарделись, и она чмокнула меня в щеку. Совершенно как сестра, но ангельски приятно.

Порт Борисфена совсем никудышный, да и здешний рынок не в пример Кафе – сюда везут то, что там не удалось продать. Кудря, обычно молчаливый, когда прощался с Адонисом, расплакался, и видеть гигантского мужчину, всего в слезах, ещё та потеха, отчего расплакалась и Мария. Адонис, как настоящий капитан, морщил нос от ветра, от которого, зараза, слезились глаза. Верзила Дюдон де Компс каждого поносил на руках, так обнимая, точно хотел выдавить оливковое масло. Раймонд вынес ему мешок, нагруженный чем-то в трюме. Дюдон, заглянув в мешок, сказал, что деньги не возьмёт, но Раймонд, умница, убедил его, что деньги на постройку церкви. Уже хотели отдать концы, когда Мария подбежала к Дюдону, обняла его, и долго шептала на ухо, а потом что-то повесила госпитальеру на грудь. На мой немой вопрос, она со слезами сказала:

— Крестик на память.

Когда корабль отплыл от берега, фигуры Кудри и Дюдона уже не казались большими, но ещё долго маячили на пирсе, пока город не скрылся в туманной дымке. Как оказалось, мы расстались с друзьями навсегда. Как мне ни хотелось, но пришлось везти Марию и Раймонда в княжество Готию. Порт назывался Авлита и стоял в устье речки, которая недаром называлась Чёрная, так же, как и мои предчувствия. Когда мы приблизились к низким берегам, изрезанных бухтами, то казалось, что вот-вот из этих щелей выскочат какие-нибудь пираты и возьмут корабль на абордаж. Как будто сочувствуя, солнце спряталось за облаками, а влажный воздух насытился дымкой, отчего всё дальнее погрузилось в неизвестную синь.

Мария и Раймонд тоже казались грустными, а что у них делалось в душе – один Бог знает. Я наказал капитану Адонису снабдить Раймонда золотом и едой на первое время, а дальше им придётся заботиться о себе самим. Спустили лодку, не доплывая до порта, так как Адонис не знал фарватера, а лоцманов что-то не наблюдалось. Их высадили на правом берегу реки, возле плоской горы из известняка, вдоль которой шла дорога. Словно подгоняя их, на дороге показалась пара низкорослых лошадей, тянущих четырёхколёсную повозку. Жан ле Мен, переговорив с немолодым греком, узнал, что тот везёт груз в Дорос, княжий город, и подрядил его, чтобы он довез Марию и Раймонда.

Мария долго смотрела на меня, а потом расцеловала в обе щёки и прижалась ко мне. Я чувствовал, как дрожит её тело и мою душу разрывала печаль, но старый грек торопил Жана и что-то недовольно ему вещал. Мария вытащила из кармана Рубин Милосердия и сама повесила его мне на шею.

«Береги себя!» — прошептала она мне на ухо и оттолкнула, потому что с её глаз посыпались слёзы. С Раймондом мы обнялись и потискали друг друга, после чего сказал ему: «Береги Марию!» Он кивнул мне в ответ и обнял Жана. Мария с берега помахала Адонису, и они с Раймондом сели в повозку. Грек хлестанул лошадей, и повозка покатила, поднимая белесую пыль, которая скрыла и повозку и людей.

— Куда теперь? — спросил Адонис, как только я поднялся на палубу.

— Мы едем в Кафу, — ответил я ему. Путь в генуэзскую столицу на Понте походил на траурную церемонию, точно мы похоронили друга. Я бы сказал, что с моей жизни исчезли четыре друга, так как и Кудря уже успел полюбиться и стал своим. Я не знал, правильно ли я сделал, что согласился разделиться, и уже сомневался в своём слове, данном маршалу Матье де Клермону, обещая хранить Рубин Милосердия и передать его тем, которые придут. Я сомневался и в том, что остались живы те, кто придут, и подозревал, что их никогда не существовало.

В Кафе я приказал Адонису загрузиться провизией, а сам отправился в городскую тюрьму, где держат должников, разбойников перед судом и убийц. За несколько аспров[42] я договорился со стражником, чтобы он разрешил мне увидеть разбойника, убившего нотария Ламберто ди Самбучето. Приняв меня за любопытного купца, стражник дал мне несколько минут и подвел к клетке, в которой держали Хасана. Узнать его оказалось трудно, так как всё лицо заплыло сплошным синяком, но глаза, горящие внутренним огнём, говорили о том, что он меня узнал и даже удивился.

— Да, — сказал я и вытащил из-за пазухи Рубин Милосердия, — я жив, потому что меня защищает рубин.

Хасана чуть не съел меня живьём, так ненасытен был его взгляд, а я продолжил: — Жаль, что мои друзья уехали во Францию, а я уезжаю в Трапезунд. Желаю тебе лёгкой смерти, так как за убийство тебе снесут голову или повесят.

— Я найду тебя, — прошипел ассасин, но я уже его не слушал, так как выполнил свою задачу и вернулся стражник. С чистым сердцем, я отправился на корабль. Теперь моим друзьям ничто не грозит, и Хасан будет искать только меня. От этого у меня поднялось настроение и я, когда оказался на борт корабля, предложил верному другу-госпитальеру Жану распить бутылочку вина. За приятной беседой я рассказал ему о посещении Хасан аль-Каина и разговоре с ним. Жан сердился, что я не взял его с собой, чтобы посмотреть рожу ассасина при виде рубина.

— Ещё успеешь, — сказал я ему, не подозревая, что мои слова окажутся пророческими. Мы так засиделись в каюте, что не заметили, как корабль снялся с якоря. Через некоторое время в каюту постучал Адонис и спросил, куда мы идём. Я не знал, что ему ответить, так как на Трапезунд, как я сообщил ассасину, идти не собирался. Решив отдаться на волю судьбы, я сказал Адонису: «Иди, куда хочешь», — а сам открыл ещё одну бутылку вина. Адонис, как-то странно посмотрел на Жана, как будто хотел что-то сообщить и вышел. Я даже заподозрил их в том, что они плетут какой-то заговор, но, взглянув на лицо Жана, когда он повернулся ко мне, увидел такую довольную улыбку, что откинул всякие сомнения в сторону.

Утром, когда я вышел на палубу, вся команда как-то странно на меня посматривала, и я подошёл к капитану Адонису и спросил: — Что случилось?

— Ничего, — ответил юный мореход и уставился взором вперёд, хотя там нечего рассматривать, кроме синей дали. Вероятно, после расставания с друзьями у меня в душе произошёл какой-то надлом, который я не замечаю, но его отчётливо видно другим. Я подошёл к Жану, который не станет мне врать, и спросил: — Неужели, это так заметно?

Жан подозрительно на меня посмотрел и встревожено спросил: — Что?

— Моё состояние, — ответил я. Жан оглянулся вокруг и отчего-то шёпотом спросил: — Тебе кто-то что-то сказал?

— Нет, — ответил я и добавил: — Я же не слепой.

— Ты, что, всё знаешь? — спросил Жан.

— Я же вижу ваши взгляды, — ответил я.

— И что ты об этом думаешь? — как-то очень заинтересованно спросил Жан.

— Мне нужно побыть одному, и помолится, — сказал я, обрадовавшись, что нашёл решение проблемы. Чтобы найти уединение, я отправился в каюту, в которой жила Мария во время своего краткосрочного пребывания на корабле. Тем более, меня тешила мысль, что её дух ещё витает в каюте и благотворно подействует на мои расшатанные нервы. В ожидании блаженства, я открыл дверь и замер от ужаса – дикий визг резанул по ушам. Я выхватил меч, приготовившись защищаться, и услышал сзади голос Жана: — Если ты её убьешь, я убью тебя!

Странные слова моего друга-госпитальера поразили меня, но не внесли ясность в моё положение. Крик прекратился, и я снова заглянул в дверь каюты. С изумлением я увидел девушку, которая стояла, прижавшись к стенке каюты, и смотрела на меня своими огромными черными глазами. Если бы не Жан, мы бы долго стояли, уставившись друг на друга. Положив руку на плечо, мой друг подошёл ко мне и сказал:

— Девушка не виновата, это я её сюда поселил.

Ситуация требовала объяснения и я выслушал Жана, удивляясь ещё больше. Оказалось, что в то время, когда я был с Хасан аль-Каином, мой друг, Жан ле Мен, прогуливался возле рынка невольников и заметил красивую девушку, которая совсем не вписывалась в данное окружение. Несмотря на то, что она оказалась рабыней, девушка гордо посматривала вокруг, точно не замечая своего положения. Жан, жалостливая душа, спросил у ордынца за какие деньги он готов уступить девушку и очень огорчился, узнав его цену. Возвратившись на корабль, он спросил у капитана Адониса, имеет ли он право на какую-то часть пиратских сокровищ, лежащих, как балласт, в трюме корабля. Адонис расспросил Жана, а когда узнал его намерение, то сообщил госпитальеру, что данная сумма пустяк, который он, как капитан, может выдать без согласования со мной. В итоге черноокая гордая девушка оказалась в каюте. Правда, сообщить мне о том, что на борту находится девушка, никто не отважился, так же как и то, что капитан Адонис держит курс на Поти в Колхиде. Этот порт находится недалеко от той горной местности Иберии, где проживала девушка, которая называлась Мтиулети.

Выслушав Жана, я, для вида, немного нахмурил брови, а потом рассмотрел девушку, из-за которой произошёл весь сыр-бор. Только взглянув на нее, я понял, отчего Жан потерял голову – девушка оказалась очень необычной. Она отличалась красотой, но не это поражало в её облике, а в первую очередь гордый облик, словно она какая-то неприступная царица. Когда я узнал, за сколько её купили, то убедился, что ордынец не прогадал – за девушку Жан заплатил, как за королевскую особу.

Девушку звали Нино Читаури. Вначале, она нас чуралась, кушала в каюте сама и выходила на прогулку только ночью, когда все спали. Если бы не потребность посещать гальюн, я думаю, что она бы не выходила и ночью. Как то утром, пересилив свою гордость, она спросила у капитана Адониса на греческом языке, который немного знала: — Куда мы идём?

Адонис с удовольствием сообщил Нино, что её везут в порт Поти.

— Вы хотите меня продать? — спросила она с прежней надменностью. Адонис сказал ей, что Жан ле Мен купил её, чтобы отпустить на свободу. Данное сообщение капитана поразило ее, и Нино долго думала, а потом, краснея, спросила: — Я не знаю ваших обычаев. Я что-то должна сделать для бидзия[43] Жана ле Мена?

Адонис сказал ей, что она может его поблагодарить, но, видимо, она не поняла смысла его слов, так как снова покраснела и спросила: — Как я должна его благодарить?

— Словами, — ответил Адонис и только сейчас понял мотивы её расспросов, — скажете ему спасибо, при случае, и этого достаточно.

Случай тут же и представился, так как на палубу вышел я и Жан. Девушка подошла к Жану и торжественно сообщила: — Если вам понадобится моя жизнь, я отдам её без промедления.

Жан, не менее меня удивленный её пафосной речью, переведённой Адонисом, сообщил Нино, что она ему ничего не должна, так как всякая христианская душа рождена свободной. Жан добавил, что Нино поступила бы так же, если бы у неё имелась возможность кого-то освободить, с чем девушка искренне согласилась. Слушая девушку, я удивлялся её душевной целомудренности и чистоте её поступков. Впоследствии Адонис, с которым она разговаривала более открыто, сообщил нам, что Нино, несмотря на её юные года, пришлось много пережить. На их селение напали осы[44] и убили братьев и отца, а её продали в рабство ордынцам. Тем не менее, она собиралась возвратиться домой и наказать убийц, что вызвало у меня улыбку.

Она носила тот же костюм, в котором её забрали в плен: тёмно-красная накидка-платок с чёрной бахромой по краю, нависающей на её лоб. Длинное платье из того же материала, что и платок, с широкими укороченными рукавами, украшали треугольные вышитые узоры, а на груди выделялся черный крест из треугольников. Под верхней одеждой находилось такого же цвета платье с узкими рукавами до кистей. Ноги в вязанных до колен носках украшали мягкие, без каблуков, кожаные мокасины, которые она называла каламанами.

Орлиный нос с горбинкой и брови на взлёте добавляли лицу мужественности и не портили его овал. Необычные зелёные глаза ярким контрастом с красными губами на белом лице дополняли образ девушки. Постепенно, Нино ожила и уже не бросала настороженные взгляды на каждого моряка, отчего путешествие в Иберию стало приятной прогулкой.

В те времена эта несчастная страна оказалась разорванной на две половинки: восточная часть находилась во власти ильхана Гайхату государства Хулагуидов, а в Колхиде правил царь Давид VI Нарин, который платил дань хану Тохту из Золотой орды. Хан Гайхату пожаловал власть в восточной Иберии сыну царя, Вахтангу. Давид VI Нарин достиг преклонных лет, и цель у хана Гайхату имелась одна – по смерти царя Давида его трон перейдёт Вахтангу и Иберия бескровно соберётся в одну страну и достанется Гайхату. Над сорока двухлетним царем Вахтангом хан поставил атабагом[45] своего доверенного человека Хутлубуга.

С удивлением я узнал, что Нино намерена посетить царя Давида, когда доберётся до Кутаиси. Я слегка посмеивался про себя: кто такая Нино и кто царь Давид. Впоследствии оказалось, что я ошибался – царь Давид не только принял Нино, как самую дорогую гостью, но вместе со своей женой Феодорой имел с ней долгую беседу. Как оказалось, отец Нино, хевистави[46], в военное время всегда нес службу при царях Иберии. Горцы никогда не облагались налогами, а во время войны все как один воевали за царя. Несмотря на свой возраст, семидесяти четырехлетний царь знал всех братьев Нино по имени и очень расстроился, что их уже нет живых. А на прощание царь подарил Нино лошадь и саблю, которой девушка обрадовалась, как младенец игрушке.

Чем ближе мы подходили к Поти, тем задумчивее становился взгляд Жана ле Мена. Стоило на палубе появиться Нино, как он сразу оживал и сыпал колкостями, хотя девушка плохо понимала его французский. А Жан плохо говорил на греческом, который хорошо понимала она. Я сочувствовал Жану, так как видел, что мой друг влюбился в Нино, хотя я в ней ответного чувства не замечал. Жан часто подходил ко мне и говорил: — Ты видел?

— Что? — не понимал я.

— Как она на меня посмотрела, — говорил Жан, не требуя ответа, так как ответ звучал в его голосе. Я стал опасаться за друга и размышлял о том, что нам делать после прихода в Поти. Не стоит забывать, что мы должны хранить Рубин Милосердия, который нам поручил маршал Матье де Клермон. Что-либо вразумительное не приходило мне в голову, как тут на меня снова наткнулся Жан и спросил с серьёзным видом, точно я его личный священник:

— Что ты думаешь о целибате[47]?

Его вопрос меня огорошил, так как я меньше всего об этом думал, поэтому переспросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты давал обет безбрачия? — спросил Жак у меня.

— Нет, — ответил я, а по виду Жана понял, что тот совершил данное действие. Чтобы успокоить моего юного друга, я сказал: — Ты можешь дать новый обет.

— Какой? — заинтересованно спросил Жан.

— Дай обет, что ты не придерживаешься целибата.

Лоб Жана посетила одна глубокая борозда, после чего он вполне серьёзно произнёс: — Я даю обет «брачия».

Я сомневался, что такой обет имеет право на существование, но посветлевшее лицо Жана вполне оправдывало моё малое прегрешение. Как же я ошибался, когда думал, что на этом Жан успокоиться! Не прошло и полдня, как он снова припёрся на исповедь и сообщил:

— Нам, ведь, не обязательно оставаться на корабле, когда мы придём в Поти?

— Что ты хочешь сказать? — спросил я у Жана напрямик.

— Для безопасности Нино нам стоит проводить девушку на её родину, — сказал Жан, вопросительно заглядывая мне в глаза. В его словах имелось зерно правды – мы могли путешествовать куда угодно, но так не хотелось оставлять корабль и капитана Адониса.

— Посмотрим, — дипломатично ответил я, чтобы немного остудить своего друга.

Поти встречал нас не очень радостно. Наступала осенняя пора, а вместе с ней и утренние туманы, отчего к берегу шли на единственном кливере, который изредка обвисал на носу в связи с отсутствием ветра. Несмотря на это, необычайно возбуждённая Нино светилась, заменяя утонувшее в тумане солнце. Капитан Адонис, не имевший опыта плавания в таких условиях, надеялся только на рулевого и старых моряков, не мешая им своими командами.

Вскоре морской бриз угнал туман в леса, покрывающие горы, медленно открывая солнечным лучам побережье и порт. Зелёная прибрежная полоса, прикрытая сверху далёкими белыми вершинами, синевой и туманом, радовала глаз своей сочностью, совсем позабыв о том, что впереди осень и зима. Правда, в этих местах зима настолько мягкая, что походит, скорее, на продлившуюся осень. Всего этого мы не знали, а просто радовались тому, что почувствуем под ногами твёрдую почву.

Сойдя на берег, мы радовались вместе с Нино, оккупировав первый попавшийся духан[48] и наслаждаясь нежнейшей гебжалиа[49], сочным мергельским хачапури, кушали сациви[50] и ели жареное мясо с приправой, остроту которого запивали красным вином. Нино взяла на себя роль тамады, радостно провозглашая тосты за своих новых друзей, которые переводил Адонис. Духанщик позвал музыкантов, которые под звуки гудаствири[51] и доли[52], запели речитативом, а дальше затянули трёхголосие, отчего Нино, чуть не заплакала, а потом пустилась в пляс.

Гуляли до позднего вечера, и возвращаться на корабль так не хотелось, что до утра бродили по берегу: кто-то, Нино, наслаждаясь свободой, а некто, как Жан, восхищаясь девушкой. Я и Адонис любовались обоими, не погружаясь мыслями в будущее, которое может оказаться печальным. Утром, когда мы возвратились на корабль, Жан отвёл меня в сторону и сказал: — После того, что произошло вчера, мы просто обязаны проводить Нино до её дома!

Я не очень понимал, что такого произошло вчера, отчего мы должны сопровождать девушку, но красноречивый взгляд Жана был настолько умоляющим, что я не посмел разрушить его надежды. Когда я сообщил Нино о том, что мы сопроводим её до дома, она с такой благодарностью посмотрела на меня, что развеяла всё мои сомнения. Адонис, услышав наше решение, так загрустил, что на него нельзя было смотреть. «Морской волк» раскис, как девчонка. Он пообещал, что придет через год и будет ждать меня в Поти, и мне пришлось согласиться с ним, поставив условие ждать неделю, а потом отправляться по своим делам.

Сборы были короткими. Адонис щедро насыпал нам в котомки золотых монет разной чеканки, но много взять мы не могли, так как путешествие в горах не прогулка вдоль Сены в Париже. Адонис купил двух ослов для поклажи, а идти нам придётся пешком. Прощанье с Адонисом мы не затягивали, так как смотреть на его огорчённое лицо, не было мочи. Не дожидаясь ночи, мы тронулись в путь, считая, что лучше заночевать в лесу, чем растягивать процедуру прощания.

Через несколько дней мы добрались до Кутаиси, причём, Нино, в походе, чувствовала себя намного лучше, в отличие от нас. Данная территория довольно плотно заселена, поэтому не составляло труда найти кров и пищу, а в дороге попутчиков. Местность, пусть и холмистая, не шла ни в какое сравнение с горами, которые поднимались вдали белыми вершинами. Пересекающие её реки не столь широки, чтобы представлять препятствие, но достаточные для того, чтобы напоить любого путешественника кристально чистой холодной водой. Город Кутаиси возвышался над всем районом, оседлав высокую скалу на правом берегу Риони. Окружённый высокой стеной, из-за которой едва выглядывал храм Успения Богородицы, он представлял собой неприступную крепость и издали внушал доверие. Увидев её далёкий контур, я перекрестился, а Жан, сделав это машинально, во все глаза смотрел на сияющее лицо Нино.

Дорога, ведущая к городу, довольно утомительна и крута, поэтому мы очень запыхались, пока добрались до городских ворот. Стражники окинули нас взглядом, но пропустили, посчитав, что мы сопровождаем Нино. Оставив нас вместе с ослами возле духана, она отправилась в царский дворец, который, издали, не казался таким впечатляющим, как мы ожидали. Нино отсутствовала довольно долго, и Жан начал изводить меня дурацкими вопросами, пока перед нами не появился джигит в чёрной одежде, который что-то говорил и стал жестами приглашать нас идти с ним. Я подумал, что нам не стоит применять оружие, так как с Нино, возможно, всё в порядке, поэтому последовал за джигитом, подавая пример Жану. Нас привели к крытой беседке, увитой виноградом, где находилась Нино в обществе мужчины преклонных лет с чёрной седеющей бородой и женщины с греческим профилем, одетой в белые одежды. В стороне сидел второй мужчина лет сорока пяти, как я впоследствии узнал, сын царя Давида, по имени Константин. Они вели оживлённую беседу, которую прервали при нашем появлении.

Увидев нас, Нино оживлённо поднялась и представила нас царю Давиду Нарину. Сын Давида только кивнул головой, а царица Феодора стала расспрашивать на французском о Константинополе и своём брате Андронике, базилевсе Восточной Римской империи. Я рассказал о посещении сестрой Марией брата царицы Феодоры, а потом она расспрашивала о ионитах и нашем ордене госпитальеров. Жан, с любезностью придворного, вытащил из-за пазухи щепку от Креста Господня, вывезенную им из Иерусалима, и подал реликвию в нежные монаршие ручки, а потом и вовсе расщедрился и подарил реликвию царице. Я не очень верил в божественное происхождение реликвии, так как в Иерусалиме их продают на каждом углу пучок, но, тем не менее, царица приняла подарок с благодарностью. Давид хотел подарить нам лошадей, но я благородно отказался, заявив, что слугам божьим следует ходить пешком. У Нино причин отказаться не имелось, а когда царь вручил ей саблю, отделанную серебром, то она и вовсе всё забыла, рассматривая смертельную игрушку.

Мы переночевали в духане, а с утра отправились в дальнейший путь. Нино не очень хорошо знала дорогу, по которой мы путешествовали, точнее, совсем его не знала, и имела то преимущество, что понимала местное наречие. Правда, её преимущество сводилось на нет, так как некоторые их встреченных путешественников говорили на таком диалекте, что Нино едва могла связать два слова. Вначале мы шли вдоль речки Квирили, которая впадает в Риони, пока не добрались до Зестафони, откуда начались дикие места. Нино для удобства переоделась в мужскую одежду, купленную в Кутаиси, но я подозреваю, что всему причиной оружие, которым её наградил царь Давид. Она постоянно хваталась за посеребренную ручку своего сокровища, а на привалах, вместо того, чтобы отдохнуть, сражалась на палках с Жаном, который с видом знатока учил её приемам обращения с мечом. Его «миротворец», как он его называл, всегда оставался скрытым под плащом, но был ей тяжеловат. После нескольких уроков с ним, она поняла, что это не её оружие и кроме своей сабли в руки ничего не брала.

Совсем неожиданно, её пришлось испытать своё оружие, причём, весьма своеобразно. Я уже говорил, что места, по которым мы шли, совсем дикие и голодные, не то что в долине. Нападение оказалось неожиданным, но мы, привыкшие к войне, спокойно вытащили своё оружие. Несколько абреков окружили нас со злобным видом, собираясь лишить нас не только имущества, но и жизни. В отличие от нас с Жаном, знающих цену жизни, у Нино глаза загорелись азартом, и она с удовольствием вытащила свою саблю. Бой был коротким, так как мы с Жаном выбили у двух нападавших оружие и оглушили их мечами, а Нино рубанула атаковавшего разбойника по руке, отчего тот уронил свой клинок и злобно смотрел на неё. Остальные разбойники сыпанули в разные стороны, тем не менее, не уходили и их враждебные взгляды сверлили нас издали. Нино, с поднятой саблей, застыла над раненным абреком и не знала, что делать. Вид поверженного врага, совсем ещё юного, и хлеставшая из руки разбойника кровь парализовала её. Я, не разговаривая, вытащил из кармана свой заветный флакончик и полил на рану юноши, отчего тот завыл, точно дикий волк. Так как юный абрек сопротивлялся, то я приложился к его роже кулаком, отчего тот отключился, а я спокойно занялся раной. Когда я перевязал рану, Нино спросила меня на французском языке, которому немного научилась за время нашего путешествия: — Он жить будет?

— Куда же он денется, — ответил я и в её глазах увидел удовлетворение. Когда ожили два других разбойника, Нино с ними поговорила и незаметно от нас сунула им в руку монеты, вероятно из тех, которые на дорогу дала ей царица Феодора. Как я понял, разбойники, не сказав спасибо, интересовались судьбой юного абрека, тыкая в него пальцем. Нино, подняв на меня глаза, спросила, что я собираюсь делать с пленными, и я сообщил ей, что пусть проваливают на все стороны. Разбойники собрали своё оружие и, не дожидаясь, пока малый придет в себя, потащили его в редкий лес невдалеке. Правда, вскоре я заметил, что нас не покинули, и чьи-то глаза сопровождают каждое наше движение, прячась то за камнем, то за кустом. Я предупредил об этом Жана и Нино. Через некоторое время Нино, до этого времени немного подавленная, засмеялась и повернулась ко мне:

— Это Гоча.

— Какой Гоча? — не понял я.

—- Тот, которого я ранила, — ответила Нино, останавливаясь.

— Он, что, хочет тебе отомстить? — спросил я, не собираясь поощрять кровную вражду.

— Не знаю, — ответила Нино и обратилась с мелодичной речью к кустам. Кусты гортанно ответили, а потом из-за них появился юноша, которого Нино называла Гоча.

— Он говорит, что ты его кунак[53], — сказала Нино, с насмешкой глядя на меня. Когда она объяснила смысл слова, я сказал, что это она пощадила юношу, но Нино, улыбаясь и явно издеваясь, сообщила, что я спас своим лекарством юношу от смерти, поэтому его долг спасти меня.

— А он по-братски не зарежет меня ночью? — спросил я, но Нино сделала такие круглые и удивлённые глаза, что я понял – здесь сомнения неуместны. Мой брат вышел из-за кустов и направился к нам. Он гордо что-то сообщил гортанным голосом и Нино перевела:

— Вы должны обменяться кровью.

Оказалось, что нужно порезать запястья, а потом прижать руки друг к другу. Я не стал спорить с дикарем, который царапнул мою руку и щедро порезал вторую свою, а потом облегчённо прижался к моему запястью. Завершив всё дело мужскими объятьями, он удовлетворённо присел у костра, который развёл Жан. Оказалось, что Гоча земляк Нино, а к банде прибился после сражения с отрядом монгол. Они предположили, что монголы наняли крестоносцев для укрощения картвелеби[54], поэтому напали. Узнав у Нино, что они идут в Картли, он решил присоединиться к нам. Я подумал, что Гоча никакой не кунак, а плут, воспользовавшийся случаем, но своё наблюдение не оглашал. Правда, мой кунак тоже удивился, когда узнал, что пал от рук девушки. Её мужской костюм обманул Гочу, и когда он узнал её женскую сущность, то густо покраснел от стыда. Под смех Нино, он сообщил, что ночью не выспался, так как его извели насекомые, поэтому пропустил удар девушки. Видимо, стыд возбудил его аппетит, или, по все видимости, он несколько дней не ел, так как быстро расправился со своей долей и растерянно посмотрел вокруг. Нино положила ему свою лепёшку, объясняя возмущённому Жану, что больному нужно больше кушать. Глаза Жана говорили, что больному не помешала бы хорошая взбучка, но госпитальер должен был улыбаться Нино и соглашаться с её словами».

— Масква! — толкнул Маргину кот, и она оторвалась от книги, удивлённо оглядываясь вокруг.

— Дейда Маргина, где вы были? — спросила Марико Кураури и Маргина со стыдом спросила: — Тебя покормили?

— Тебя ждали! — хмыкнул Туманный Кот, а Марико его погладила. «Уже спелись», — подумала Маргина и погладила Марико по головке.

— А меня? — подал голос Туманный Кот и они засмеялись. «Как хорошо, что у меня есть они!» — думала Маргина, прижимая Марико и кота, который слизывал из её головы эмоции и это её не раздражало. «Как хорошо!» — повторила Маргина, а проводница, идя по коридору, настойчиво стучала во все двери, повторяя:

— Масква! Масква!

Загрузка...