Европейская поэзия XVII века

Чего ищу? Чего желаю страстно?

Любовью иль пустой мечтой томим?

Что я утратил? Кем я был любим?

Кто враг мой? С кем сражаюсь ежечасно?

Желанье, расточенное напрасно,

ушло. И радость вслед ушла за ним…

В любви узрел я мир, что был незрим,

с тех пор я слеп: мне темен полдень ясный.

Но вновь мне, то ль во сне, то ль наяву,

упрямое дарит воображенье

лик красоты неведомой, иной…

И пусть она — химера, тень, виденье, —

из-за нее в страданьях я живу,

и смерть лишь разлучит ее со мной.

О счастье — наш слепой и лютый враг,

с личиною угодливой и льстивой,

враг вероломный, злобный и спесивый,

с кем не поладить никому, никак.

Ты наш любой неосторожный шаг

устережешь, охотясь за поживой,

ты — алчный скряга, ты — тихоня лживый,

беспутный мот, завистливый дурак.

Без цели, смысла жадною рукою

отъемлешь все ты: жизнь, именье, честь,

ничем твое не сыто самовластье…

Убей меня или оставь в покое,

забудь, что я на белом свете есть!

Но то, о чем прошу, — не это ль счастье?..

Ужель для своего лишь торжества,

господь, ты сотворил и нежность стана,

и чудо глаз, от коих в сердце рана,

и все, что прославляет в ней молва?

Зачем ты в грудь мою вложил слова,

невнятные для грубого профана

и полные высокого обмана,

без коего любовь, увы, мертва?

Зачем красавице своим расцветом

дано затмить богинь, чтобы их всех

снедала зависть к редкостному дару?

Ты удостоишь ли меня ответом?

И если да — отпустишь ли мой грех

или мою увековечишь кару?

Не причиняют годы вам вреда,

и, как всегда, прекрасны вы, сеньора,

коль мне глаза не лгут, не будет спора

меж временем и вами никогда.

В девические юные года

вы были розой для любого взора, —

и, веря в справедливость приговора,

в саду краснели розы от стыда.

В замужестве остались вы прелестной,

цвели, цветам на зависть и в укор.

Лишь красоты прибавили вам дети.

Вы стали тещей, и хоть всем известно:

все тещи — пугала, как на подбор,

но вы и ваша красота — в расцвете.

Ж. Кто там, внутри меня, ко мне взывает? — В. Время.

Ж. Без спросу ты вошло? — В. Пусть просит, кто привык.

Ж. Что хочешь ты? — В. Чтоб ты услышала мой крик.

Ж. Я слышу, не кричи, держи слова за стремя.

В. С дороги сбилась ты. — Ж. А ты дней множишь бремя.

В. Но мой удел таков. — Ж. Ты бренности двойник.

В. Ты баба вздорная! — Ж. Злокозненный старик!

В. Нет от меня вреда. — Ж. Ты сеешь злое семя.

В. Я? — Ж. Рождена тобой мирская суета.

В. Но ты погрязла в ней, в тщеславье утопая.

Ж. Ты воздух, пустота! — В. Ты Времени расход!

Ж. В тебе — безвременье. — В. В тебе — тлен и тщета.

Ж. Лети, безумное! — В. А ты бреди, слепая!

Вот так со Временем в раздоре Жизнь течет.

Прекрасны ваши стан и взгляд,

но, коль о том вы знать хотите,

о вас так в свете говорят:

как солнце, вы сейчас в зените,

но солнца близится закат.

Комета, стены крепости, скала, —

Их недоступность все же не посмела

Достичь недостижимого предела,

Который ваша гордость превзошла.

Вы — роза, перл, вы — солнце! Так хвала

Вас по заслугам называть велела…

Явились вы — и солнце побледнело,

Перл потускнел, а роза отцвела.

Небесный луч, сирена, чудо-птица

(Стихиям я для гнева повод дал!)

Не могут с вашей красотой сравниться…

Роз, перлов, солнца — краше я не знал,

Но и не знал, — пусть дерзость мне простится, —

Столь недоступных стен, комет и скал.

О сердце! Есть предел печали,

предел страданьям должен быть…

Обид, что мы с тобой познали,

не в силах боле я сносить.

Довольно мук мы испытали:

давно уж пыткой стала страсть…

Не дай же вновь мне в плен попасть

к меня презревшему тирану,

и душу вновь предать обману,

а жизнь любви предать во власть.

От сей угрозы спасена,

как я свободе буду рада!

Любовь — не дар и не награда,

страшней, чем казнь, для нас она.

О сердце, без тебя, одна,

не справлюсь я с такой напастью:

и пусть, не совладав со страстью,

меня ты ввергнуло в беду,

я знаю, что всегда найду

в тебе я друга по несчастью.

Он стал холодным изваяньем,

тот, с кем меня связало ты:

сменились клятвы и мечты

презреньем, скукой и молчаньем.

О, положи конец страданьям,

иль нас они убьют с тобой…

Но, коль мне суждено судьбой

моей любовью быть убитой,

пусть женщиной умру забытой,

а не презренною рабой!

Надежды тяжкий грыз меня недуг,

И лишь любви всесильная отвага

Дерзала облегчать груз горьких мук,

Твердя, что для любви страданье — благо.

Но я не мнил, что выскользнет из рук

Так скоро счастье, о надежда-скряга!

Не ведаю, кто был тому виной,

Но счастье смыто, как песок волной.

Воображенье пылко рисовало

Мне радости любви, волнуя кровь…

Но у любви с мечтою сходства мало:

Вот истина для тех, кто знал любовь.

И все ж не мнил я, что любви начало

Столь близко от конца ее и вновь

Не суждено ее вернуться дару

И что в любви найду я злую кару.

Нет, я не мнил, что счастья благодать

Несчастьем обернется и отныне

Я обречен о счастье вспоминать,

Как вспоминают о воде в пустыне…

Не уставая память проклинать,

Забвения прошу как благостыни,

Но длится столько лет мой ад земной:

Увы, любовь не разлучить со мной.

Не мнил я скорой для себя угрозы,

Не знал, что счастья луч, мелькнув, погас:

С тех пор тоски неутолимой слезы

Все льются из моих усталых глаз…

Но кто столь горестной метаморфозы

Мог ожидать в блаженнейший свой час?

Когда любви я предавался жару,

Могла ль душа готовой быть к удару?

Я мнил: не будет у любви конца;

Не зная, сколь близка моя утрата,

Сиянием любимого лица

Я ослеплен был… Тяжела расплата,

Что стережет влюбленного слепца!

Но слепота прозрением чревата:

И, на песке воздвигнутые мной,

Все замки смыты разума волной.

Прощай, Баия, бог с тобою!

Скажи еще спасибо мне, —

Тебя препоручаю богу,

А мог послать бы к сатане.

Мы призываем божью милость

На тех, кто во грехах погряз;

Боюсь, господне милосердье

Не вызволит на этот раз.

Прощайте, жители Баии!

Не говорю «народ честной», —

Ведь столь бесчестного отребья

Еще не видел мир земной.

Кто честен, тот повсюду честен,

При свете честен и во тьме,

Но у плутов закоренелых

Всегда лишь плутни на уме.

Баия, мерзким городишкой

Я поделом тебя зову,

Одним ты можешь похвалиться:

Что первый ты по плутовству.

Тут можно воровать открыто,

Пока имперский наш орел

Когтить мошенника не начал,

Свой зрак на вора не навел.

Всех покупая, продавая,

Ты в грязь не ударяй лицом —

И выйдешь в главные пройдохи,

Великим станешь подлецом.

Про совесть позабудь: бесстыдство

Приравнивают здесь к уму.

Бери все в долг, платить не надо.

Жениться хочешь? Ни к чему.

Бедны все честные девицы,

От них — скорее наутек:

Ведь добродетель невесома,

Весом — набитый кошелек.

Везде хвали красу любимой

И древность своего герба:

Для ловли женщин нет приемов

Верней, чем лесть и похвальба.

Потешника и балагура

Стяжав сомнительную честь,

Ходи на званые обеды,

Где можно даром пить и есть.

А коль столкнешься там с красоткой,

Не жалующей прихлебал,

Будь начеку — для этой дамы

Цветистых не жалей похвал.

Коль дружбу заведешь с богатым,

Будь вместе с ним всегда, везде, —

Не забывай, есть прилипалы

На суше так же, как в воде.

Но с этой важною персоной

Держась на дружеской ноге,

Запомни — ты ему не ровня,

А ровня ты его слуге.

Превозноси его заслуги,

И ум его, и знатный род, —

Уважь! Тебя ведь не убудет,

А он кем жил, тем и помрет.

К знакомым езди в их поместья

И говори, что, мол, спешишь:

Удерживать, быть может, станут,

И ты с недельку погостишь.

Страна богатая, грешно ли

Пограбить жителей ее?

И португальским проходимцам

Здесь развеселое житье.

А если сам разбогатеешь,

То нажитого не спусти:

Тут щедрого не уважают,

Зато прижимистый в чести.

В Бразилии нигде не встретим

Мы знати голубых кровей,

А впрочем, рассуждая здраво,

Откуда бы и взяться ей?

Кто почитается вельможей?

Разбогатевший скопидом.

Он копит деньги и не знает,

Что с ними станется потом.

Потом деньжонки растранжирят,

Скупца умело обобрав,

Плутяги, из которых каждый,

Коль верить им, — не принц, так граф.

Допустим, что разбогател ты

И выбрать порешил жену, —

Бери любую: ведь папаши

Клюют на толстую мошну.

Но только для чего жениться?

Коль втридорога тут зятья,

То будь для всех возможным зятем —

Весьма доходная статья.

Прощай, Баия! В целом свете

Скверней не видел я дыры,

Не нынче-завтра ты, конечно,

Провалишься в тартарары.

С лица земли, как я надеюсь,

Баия будет сметена…

Иль (даже боязно подумать!)

Всем городам одна цена?

Настанет день — под знаменьем печали,

Настанет ночь — без сна и тишины,

И горестно померкнет лик Луны,

И Солнце встанет в траурной вуали.

О, что с тобою, мир? Земные дали

Стенаньем толп людских оглашены.

Небытие иль бытие — равны:

Последние мгновенья их сравняли.

Звучит призыв архангельской трубы,

Развеивая сон, сон непробудный,

И настежь открываются гробы,

А для живых путь кончен многотрудный.

Все в страхе ждут решения судьбы, —

Зане настал великий день — день Судный.

Продолговатой полосой вдали,

Средь волн морских лежит клочок земли:

Нептун — морей хозяин полновластный,

Влечется к той земле любовью страстной,

В глубь острова вторгается волной,

С землей желая слиться островной.

Столь море землю стережет ревниво

И к острову спешит в часы прилива,

Что он Землей Приливов наречен:

Так образ моря в нем запечатлен.

Землей в объятья принято любовно,

Обласканное, море дышит ровно,

Но вновь к земле влечет его порыв,

И землю нежит сладостный прилив…

Когда ж их разлучат часы отлива,

Ждет море встречи с ней нетерпеливо.

Земля Приливов издали скромна,

И взоров не влечет к себе она,

Но высадись на острове, и глазу

Всю красоту ее откроешь сразу.

Так раковина, грубая на вид,

Жемчужину редчайшую таит.