Залезла на решетку Леди,
И лает пес у ножек,
Следить, что делают соседи
И как идут прохожие.
Один у двери встав, давай
Звонить и дверь трясти:
«Ответь-скажи мне, попугай,
Могу ли я войти?»
Затем взлетел с забора попка
И говорит девице:
«Коль не торчит из звона кнопка,
То он пришел жениться»
Вошел он в зал — Пол Маркетри.
Ах, как же жалок он!
«Не стар ли для тебя? — Смотри!
Действительно ль влюблен?»
«Как знать — вы вправду влюблены?
Вас вижу со спины.
Как знать — вы вправду влюблены?
Вы немы иль больны?»
И вот соленая слеза
Скатилась со щеки:
«Давно дары шлю, — он сказал, —
Ищу твоей руки!»
«Не получали ль вы колец?
Колец из злата — дюжих!
Их вам доставил мой гонец —
Почти что восемь дюжин»
«Подарки ваши, — с укоризной
Сказала, — хрупки очень,
Моя собака их изгрызла —
Колечки от цепочек!»
«Не получали ль, — смотрит робко, —
Мой черный локон вы?
Отправил почтой и в коробке,
Отправил с головы!»
«Я получила их так много,
Что сделала подушку,
(Молю, не присылайте стога!)
Подушку псу под ушко!»
«Не получали ль вы письма,
Завязанного лентой?
Из дальних стран, где хлад и тьма,
Письма любви заветной?
«Письмо пришло, — и между прочим, —
С таким шикарным бантом!
Но фрейлина мне: — Что за почерк!
Отправь письмо обратно!»
«Письмо, что вывел каллиграф,
Ушло в глухие веси!
Я жаждал счастья — я не прав,
Но все мне нужно взвесить!»
Взлетел вдруг попка говорящий,
Советчик он отменный:
«Ведь миг на редкость подходящий,
Чтоб встал он на колени!»
Он покраснел, и побледнел,
И, на коленях стоя,
Сказал: «Ах, нужно, леди, мне
Вам рассказать историю».
«Пять долгих лет, еще пять лет
Ухаживал, подмигивал,
Как много было счастья, бед,
Поведать могут книги вам.
Ах, десять лет — понурых лет
Вздыхал я по старинке
И слал тебе я лучший цвет,
Слал игры, валентинки.
Пять долгих лет и снова пять
Жил в дальней стороне,
Чтоб ум твой смог теплее стать
К скорбящему — ко мне.
Жил тридцать лет среди сердец
Холодных и медведей,
Пришел сказать я, наконец,
О, будь моею, Леди!
Не покраснев, не побледнев,
Лишь улыбнулась жалостно,
Сказав: «Страсть, много претерпев,
Скучна мне, а не радостна!»
А попугай мчит на простор,
Хохочет злобно, едко:
«Выносливый столь ухажер
Невыносим на редкость!»
А песик лает все свирепей,
Показывает прыть,
Чтоб с золотой сорвавшись цепи
Больнее укусить.
О, успокойся, попугай!
О, успокойся, песик!
Мой долг — сказать, пускай под лай,
Но слушать — кто ж вас просит.
А леди — громче пса, как будто
Над псом спешит к победе.
Влюбленные ж всегда орут так,
Услышали чтоб леди.
Крик попугая — звонче, звонче,
Сердитей его смех.
Но песьи взвизги, между прочим,
Звучали громче всех.
Сидели слуги у камина,
На кухне — ввечеру.
Заслышав дикий вопль в гостиной,
Дивились: «Что ж орут?»
А паж, хоть он не исхудал,
Но громче всех заохал:
С чем чай подать в гостиный зал
И связан этот грохот?
Пажа забросить, чтоб узнал —
У них платок был крохотный —
С чем чай подать в гостиный зал
И связан этот грохот.
Когда, подняв ужасный гам,
Паж съехал с этажей,
Его спросили: «Что же там?
Скажи, о принц пажей!»
А у влюбленного есть трость
Побить собаку тучную,
И песик заревел со злости,
Завыл еще тягучее.
А также у него есть кость,
И пес угомонился,
И с ней на кухню — спрыгнув просто —
Он, как и паж, спустился.
Сказала леди, хмурясь строже, —
Ах, фея красоты! —
«Мой пес мне дюжины дороже
Таких бродяг, как ты!»
Вздыхать и плакать вам не след,
И не волнуйтесь больше!
Тот, кто прождал уж тридцать лет,
Прождать сумеет дольше.
Шагами залу всю измерив,
Вновь кнопку надавил
И вышел грустным он чрез двери,
Таким же, как входил.
«А у меня был попугай:
Век надо мной резвится!
Что скажет — мудро, так и знай,
И я решил жениться.
Другую б леди ухитриться
Найти мне, — плачет дед, —
И пусть ухаживанье длится
Другие тридцать лет.
Найду веселую, хоть сед,
Ведь вкус с годами тоньше,
Спрошу ее: «Да или нет?»
Чрез двадцать лет, не больше».