Фараон

Глава 15

Гед Авнер пересёк город, полностью погруженный в темноту из-за введённой светомаскировки, добрался до Стены Плача и направился к арке Крепости Антония. Площадь была пуста и покрыта мраком, но на небе непрерывно загорались отблески вспышек с севера, с юга и с востока: линия фронта продвигалась всё ближе к стенам Иерусалима.

Армия уже начала расходовать резервные боеприпасы и горючее, в то время как противник снабжался ими в большом количестве и со всех направлений. Иегудай был намерен отдать приказ начать процедуру запуска ядерных головок Беэр-Шевы раньше чем ракетные установки генерала Таксуна подойдут на расстояние выстрела, достаточное для нейтрализации ядерной атаки Израиля. Вероятнее всего, это должно было произойти как максимум в течение ближайших суток, если контратака, предпринятая на этот момент армией, не завершится успехом.

Авнер присоединился к Феррарио, который уже некоторое время ожидал его. Они оба проследовали между двумя часовыми, которые стояли на страже у входа, и углубились в туннель до того места, где в последний раз видели ступеньки, полускрытые в северной стене подземного хода. Аллон появился внезапно, словно вырос из стены.

— Есть новости? — поинтересовался Авнер.

— Мы раскопали эту лестницу, — сообщил Аллон. — Она ведёт к подземелью, которое простирается под мечетью Аль-Акса до портика мечети Омара. Должно быть, это была либо крипта святилища, либо цистерна для сбора воды.

Авнера пронизала дрожь:

— Вы говорили с кем-нибудь об этом?

— Почему вы задаёте мне этот вопрос?

— Потому что если кто-нибудь узнает, что отсюда можно пробраться под мечеть Аль-Акса, то нам придётся ещё бороться и с нашими интегралистами, которые ждут не дождутся, как бы превратить в чистое поле место бывшей площадки Храма.

— Мы предприняли все меры предосторожности, — пожал плечами Аллон, — но утечки информации исключить нельзя.

Авнер сменил тему разговора:

— Что вы обнаружили в этом подземелье?

— Пока что немного, но речь идёт об огромном пространстве: мы ограничились лишь общей разведкой. Предпочли продолжить исследования в туннеле.

— Это вот там? — спросил Авнер, указывая на проём, который углублялся в гору.

— Следуйте за мной, — попросил Аллон, — этот туннель просто невероятен. Сейчас длина обследованной части составляет почти километр.

Авнер резким движением включил фонарик, ярко осветивший длинный пролёт, и отправился в путь, сопровождаемый двумя своими компаньонами. Шероховатые стены оказались столь ровными, что было бы несложно сосчитать следы от ударов киркой.

— У меня такое впечатление, что этот туннель, вероятно, создавался в несколько этапов: центральная часть является подрывным подкопом, прорытым, возможно, вавилонянами в ходе первой осады, чтобы обрушить стены. Впоследствии к нему было подведено первое ответвление, по которому мы идём сейчас, вероятно, в качестве контрподрывного подкопа, на сей раз со стороны осаждённых. Последний отрезок, возможно, был вырыт позднее, чтобы обеспечить потайной ход для побега, который вёл за пределы линий вражеских боевых сил в случае осады. Эта настенная надпись, которую мы видели в начале туннеля, возможно, обозначала ответвление, которое кончалось в Кедронской долине. Однако, как мы сейчас сможем увидеть, этот путь был известен только священникам. Царь Седекия в 586 году до н.э. повелел разрушить часть степы, чтобы осуществить побег вместе со своей семьёй и телохранителями со стороны Силоамского пруда. Но священные сосуды Храма были вынесены в безопасное место именно через этот туннель.

— Послушайте, — упрямо гнул свою линию Авнер, — есть ли такая возможность, что также и Ковчег Завета Господня был вынесен для укрытия именно через этот проход?

Аллон улыбнулся:

— Дорогой мой инженер, я считаю, что Ковчег в течение уже многих, многих веков является частью мифа. Но не исключаю любой возможности. Если хотите знать мою точку зрения, — изрёк он, возобновляя продвижение вперёд, — то я лелею мечту, чтобы его никогда не нашли, — при условии, если он как таковой вообще существовал. Вы отдаёте себе отчёт в том взрыве фанатизма, который это спровоцировало бы среди людей?

— Знаю, — согласился Авнер, — но, полагаю, в этот момент нам действительно нужно чудо...

Аллой ничего не сказал и продолжил свой путь, часто нагибаясь под слишком низким сводом. После почти получаса ходьбы они остановились на небольшой площадке, искусственно созданной археологами в преддверии того, что походило на основании пологого подъёма.

— Где точно мы находимся? — полюбопытствовал Авнер.

Аллон извлёк карту из внутреннего кармана куртки и указал точку в направлении Вифлеема:

— Вот здесь.

Авнер, в свою очередь, вытащил военную карту, на которую были нанесены гониометрические рельефы. На ней также была отмечена точка, обведённая кружочком.

— Обе точки отстоят друг от друга самое большее на триста метров, — прокомментировал Феррарио.

— Вот как, — протяжно проговорил Авнер.

— О чём вы говорите? — осведомился Аллон.

— Послушайте, — произнёс Авнер, поднимая глаза к потолку подземелья, — сколько отсюда до поверхности?

— Немного: скажем, от трёх до пяти метров. Почти наверняка этот подъём выходит на поверхность, — объяснил археолог, указывая на точку у основания стены. Затем продолжил: — Здесь, на этом увеличенном плане, мы отметили предполагаемую точку выхода подъёма. Она должна находиться под полом дома в этом квартале.

Авнер притворился, что делает заметки в своём блокноте, а затем передал листок Феррарио. В нём говорилось: «Немедленно дайте указание подготовить команду: люди в камуфляже, никто не должен ничего заметить. И держите их в состоянии готовности действовать в течение ближайших часов».

Феррарио утвердительно кивнул головой и сказал:

— Если я больше не нужен вам, господин Коэн, то у меня есть дела. Мы увидимся позже. — Он вернулся по той же дороге ко входу в подземелье. Авнер же последовал далее за Аллоном.

— У меня есть ещё один вопрос, — заявил он.

— Говорите.

— Где располагался лагерь Навуходоносора во время осады 586 года до н.э.?

— Видите ли, по этому поводу существуют два мнения... — тоном учёного знатока начал было излагать археолог.

— Ваше мнение, Аллон.

— Более или менее вот здесь, — изрёк тот, указав точку на карте.

— Я так и думал, — фыркнул Авнер, — сукин сын! Что за мания величия!

— Простите?

— Я не о вас. Это касается одного моего хорошего знакомого.

Точка, обозначенная Аллоном, на самом деле находилась в непосредственной близости от той, которая была нанесена на его гониометрический рельеф. Место подозрительного радиопередатчика, с большим трудом выявленного Феррарио и его людьми.

— Послушайте, профессор, — возобновил разговор Авнер, — от вас требуются дополнительные усилия, даже если вы очень устали. Я пришлю вам других рабочих, которые будут трудиться под вашим руководством. Необходимо освободить этот подъём завтра к вечеру. Я не могу назвать вам истинную причину, потому что также повинуюсь приказам высшего руководства, но во время, которое нам довелось жить, нельзя оставлять ничего не доведённым до конца.

— Я прекрасно понимаю это, — ответил Аллон, — мы сделаем всё возможное.

Авнер вышел на открытый воздух и отправился в Генеральный штаб, где Иегудай поминутно следил за развитием боевой ситуации на своей объёмной модели. Американский спутник только что определил местонахождение подозрительной установки примерно в ста пятидесяти километрах от Иордана.

— Что это может быть? — спросил Авнер.

— По моему мнению, это радиопередатчик, а тот источник, который мы выявили между Иерусалимом и Вифлеемом, может быть ретранслятором.

— Но с какой целью он установлен?

— У них нет доступа к спутникам, и они вынуждены работать с наземными ретрансляторами. Мы столкнулись с этим во время наступления в песчаной буре. Смотрите: эти две точки образуют идеально равносторонний треугольник с нашей ядерной базой в Беэр-Шеве. Возможно, они готовятся нанести по ней удар.

— Уничтожь передатчик за Иорданом. Это может оказаться пунктом управления огнём, соединённым с пусковой установкой.

— Уже попытались. Но он появился вновь. Возможно, это мобильная конструкция, которая прячется в подземный бункер. А радиоисточник в направлении Вифлеема может направить запущенную ракету.

— На Иерусалим? Не осмелятся. Это и для них священный город.

— А если будет использоваться газ? Ведь и Навуходоносор изгнал из города его жителей. Они могут сделать то же самое... только другими способами... Что ты узнал от своего археолога?

— Интересную вещь. Как добраться на расстояние нескольких метров от вифлеемского передатчика, не пересекая два километра зоны высокого риска под прицелом тысяч снайперов ХАМАСа.

— Это хорошая новость.

— Может быть, я сообщу тебе кое-что получше через несколько часов, если я нахожусь на правильном пути, но пока предпочитаю промолчать. А наше наступление?

Иегудай показал на объёмной модели зоны, в которых подразделения вели бои.

— Первый этап атаки ослабевает: мы вынуждены экономить горючее, а вскоре очередь дойдёт и до боеприпасов. Чуть погодя мне станет ясно, отдавать ли в Беэр-Шеву приказ на запуск наших «гавриилов» с ядерными боеголовками, пока это не окажется слишком поздно.

Авнер склонил голову.

— Я буду действовать этой ночью и держать тебя в курсе.

Он вышел из Генерального штаба и велел шофёру отвезти его в гостиницу «Царь Давид», чтобы выпить пива и привести в порядок свои мысли. Ему подали пиво, и Авнер закурил сигарету. Ещё несколько часов, и ему станет ясно, не подвела ли его интуиция, сохранила ли старая ищейка хороший нюх. Он долго обдумывал каждую возможность, а когда поднял голову, то увидел перед собой Феррарио в полевой форме со звёздочками младшего лейтенанта и портупеей с пистолетом.

— Я всё организовал, команда ждёт лишь вашего приказа.

— Куда это ты собрался в такой форме? — удивился Авнер.

— С вашего разрешения, на фронт. Я попросил направить меня в боевое подразделение.

— А как же рубашки от Армани?

— С ними покончено, господин Авнер, у армейских портных выбор невелик.

— И у кого ты просил разрешения оставить службу у меня?

— Я прошу его у вас, господин Авнер. Столько парней гибнет на фронте, чтобы отогнать врага от стен Иерусалима. Я хочу внести свой вклад.

— Ты уже вносишь его, Феррарио. И делаешь это очень хорошо.

— Спасибо, господин Авнер, но я больше так не могу. Вы теперь сможете прекрасно обойтись и без моей помощи. Прошу вас.

— Ты сошёл с ума! Ведь после окончания университета ты мог бы вернуться домой, но предпочёл эту беспокойную увлекательную службу. И вот теперь хочешь идти на фронт. Конечно, это ещё более захватывающе, но, полагаю, ты отдаёшь себе отчёт в том, что это также и чрезвычайно опасно.

— Я отдаю себе отчёт в этом, господин Авнер.

— Ты не скучаешь по Италии?

— Очень скучаю. Это самая красивая страна в мире и моя родина.

— Но тогда...

— Эрец Израэль[37] — родина души, а Иерусалим — небесная звезда, господин Авнер.

Авнер подумал о Рас-Удаше, о секрете, который по его приказу погребли под горой трупов, и ему захотелось закричать: «Всё это неправда!»

Но вместо этого он с сочувствием произнёс:

— Я сожалею о том, что лишаюсь твоей помощи, но если таково твоё решение, то я не буду ставить тебе препон. Желаю удачи, сынок. Береги себя: если с тобой что-нибудь случится, то целая армия красивых девушек с твоей родины никогда не простит меня.

— Я сделаю всё возможное; но уж вы, если сможете, бросайте курить. — Феррарио поднёс руку к берету, отдавая честь: — Для меня было почётно служить у вас, господин Авнер. — Он повернулся и ушёл.

Его бывший начальник следил взглядом за тем, как Феррарио удалялся шагами, отягощёнными армейскими ботинками, и думал, что итальянцы ухитряются оставаться элегантными даже в лохмотьях, затем опустил голову и уставился на окурок своей сигареты, который медленно тлел между пальцами.

Сара откинулась на спинку своего сиденья:

— Ты действительно решился бы на это? — спросила она, повернувшись к своему спутнику.

— Что?

— Убил бы меня, если бы я не открыла дверь.

— Думаю, что нет. Хотя бы потому, что у меня сломаны оба запястья: мне пришлось бы закусать тебя.

— Но у тебя на лице было выражение человека, который пошёл бы на это.

— Поэтому ты и открыла. Толк был.

— Как ты чувствуешь себя сейчас?

— Транквилизаторы оказывают своё действие: намного лучше. У тебя же довольно бледный вид. Что с тобой?

— Ничего. Я смертельно устала... Уилл?

— Да.

— О чём говорилось в последней части надписи на саркофаге Рас-Удаша?

— Говорилось вот что: «Кто бы ты ни был, если ты осквернишь эту могилу, у тебя будут переломаны кости, и да увидишь ты пролитую кровь тех, кого любишь».

— А почему ты не сказал мне этого?

— Не хотел волновать тебя: именно это и происходит со мной. Кости у меня переломаны и...

— А я и не волнуюсь, Уильям Блейк: здесь всего-навсего дело в совпадении.

— Именно. Это как раз то, что я чувствую.

Некоторое время они хранили молчание, потом Сара поинтересовалась:

— Это были самые последние слова?

— Нет, — изрёк Блейк. — Дальше говорилось: «И это заклинание обязательно будет иметь силу до тех пор, пока солнце не станет заходить на востоке».

Сара взглянула на него с некоторым беспокойством во взоре:

— То есть всегда. Вечное проклятие: солнце никогда не сядет на востоке.

— Не думай об этом, — утешил её Блейк, — это всего-навсего старый магический заговор. — Учёный замолчал, его одолела навалившаяся сонливость, но пока он смежал веки, то заметил, что свет зари, отразившийся в колпаке из плексигласа, начал отступать под натиском сумерек: он обернулся и увидел, как солнце медленно опускается за горизонт на востоке. «Фалькон» ещё не поднялся на свою высоту, но всё равно в этот момент его скорость превышала скорость вращения Земли в противоположном направлении.

Блейк посмотрел на Сару со странной улыбкой и молвил:

— Иногда это случается, — потом уронил голову на грудь и задремал.

Через час его разбудила болтанка самолёта, который попал в зону турбулентности, и Блейк повернулся к своей спутнице, чтобы осведомиться:

— Как дела?

Девушка была смертельно бледна и обливалась потом: археолог заметил на полу кабины пятно крови.

— О Господи! — ахнул Блейк. — Что случилось? Почему ты не разбудила меня?

— Это произошло, когда я открыла дверь... осколок прошил мне левое плечо.

— Боже мой! — воскликнул Блейк. — Какое несчастье, какое несчастье... Но почему ты не разбудила меня? Садись сюда, — попросил он, помогая ей подняться, — садись на моё сиденье. Мне нужно пространство, чтобы заняться твоей рукой и оказать тебе помощь. — Блейк никак не мог успокоиться и, хлопоча вокруг девушки, не переставал бормотать себе под нос: — Что за проклятие, что за проклятие...

С помощью пластыря он, как мог, зафиксировал себе запястья в неподвижном положении и, когда почувствовал, что более или менее скрепил их, вынул из кармана скальпель, разрезал рукав блузки Сары и медленно распустил кровоостанавливающий жгут, который она наложила себе, немного восстановив кровообращение побелевшей и опухшей руки. Блейк продезинфицировал рану, ввёл тампон из марли и наложил пластырь, отёр девушке лоб и настоял на том, чтобы она пила как можно больше.

Беглецы ещё долго летели в темноте на автопилоте, и учёный время от времени вытирал Саре лоб и лицо, смачивая губы апельсиновым соком, который он обнаружил в подсобном помещении самолёта.

В какой-то момент девушка посмотрела на него глазами, горящими от лихорадки.

— Есть такая вероятность, что я потеряю сознание, — с трудом выговорила она. — Я должна обучить тебя, как посылать сигнал с просьбой о помощи и как выброситься с парашютом. Боюсь, что у меня не хватит времени научить тебя приземляться на этом летательном аппарате...

— А как же ты?

— Ты поступишь разумно, если покинешь меня. Если ты потащишь за собой балласт, то тогда и у тебя не останется шансов.

— Не пойдёт, командир, — сказал Блейк, — я больше от тебя ни на шаг. Или мы оба, или никто.

— Какой же ты упрямец: ты же погубишь всё после того, что нам пришлось вынести, чтобы добраться сюда. — Сара нашла в себе силы пошутить: — Ты знаешь, что твоё поведение может рассматриваться как бунт?

— Я отдамся в руки правосудия, когда колеса коснутся земли. До тех пор я не сдвинусь с этого места.

Археолог вновь заставил её попить и всеми средствами поддерживал её в состоянии бодрствования, пока бортовые приборы не поймали сигнал диспетчера центра управления воздушным движением нью-йоркского аэропорта Ла Гуардиа.

— Похоже, мы добрались, — проговорила Сара еле слышным голосом. — Теперь слушай меня как следует: ты должен убедить вышку дать тебе разрешение на посадку и передать твоё сообщение властям. Я сделала всё, что могла: теперь твоя очередь довести дело до конца.

Капитан морской пехоты Мак-Бейн остановил автомобиль перед входом в Пентагон, и караульный провёл его в кабинет генерала Хукера.

— Господин генерал, — отрапортовал запыхавшийся офицер, — диспетчер управления полётами нью-йоркского аэропорта Ла Гуардиа связал нас с неизвестным летательным аппаратом, на борту которого имеются раненые, но который хочет передать сообщение сверхчрезвычайной важности. Полагаю, это что-то, связанное с войной и с террористической угрозой, с которой мы столкнулись. — Он протянул генералу папку, которую держал под мышкой.

Хукер принял досье и начал перелистывать его:

— Ещё один ясновидящий, или духовидец, или кто там ещё может быть?

— Действительно, господин генерал, эти люди знают, что нам угрожают террористы, но им неизвестно, какого рода эта угроза: они случайно проникли в память некоего компьютера через Интернет, увидели подозрительный файл и ухитрились открыть его. Люди поняли, что имеют дело с чрезвычайно изощрённой программой военного типа, и пришли к выводу, что это связано с угрозой, которая парализовала нашу систему отражения военного нападения.

Хукер поднял голову:

— Вы утверждаете, что им удалось то, на чём обломали зубы все наши системы разведки? Вам не кажется подозрительной вся эта история? Если то, что они рассказывают, является правдой, то каким образом им удалось взломать защиту такой мощной программы, как эти личности нашли код входа? Если они наши, то мы узнаем это, а если не наши, то с кем они?

— Господин генерал, я хочу, чтобы вы прошли в оперативный зал, куда я уже передал программу, подлежащую расшифровке, на огромный экран. Учтите, что если они по воле случая оказались правы, то до включения конечной процедуры осталось тринадцать часов.

Хукер закрыл досье, поднялся со своего кресла и последовал за капитаном Мак-Бейном по коридору, который вёл к залу управления.

— Кому принадлежал этот компьютер?

— Некоему Омару Хуссейни...

— Арабу? — встрепенулся Хукер.

— Американцу ливанского происхождения, профессору коптского языка в Институте Востока в Чикаго.

— А где он находится сейчас?

— Неизвестно. Я отдал распоряжение вести незаметное наблюдение за его домом.

— Незаметное? Если то, что вы мне говорите, является правдой, то необходимо выбить дверь и вскрыть проклятый персональный компьютер, который по сию пору водит нас за нос.

— Наши эксперты придерживаются того мнения, что есть противопоказание: вскрыть этот компьютер было бы равнозначно вскрытию бомбы или же всех трёх.

— Тогда зайдите в него, как сделали эти люди!

— Это не так просто, господин генерал. Там имеются названия на коптском языке, файлы в египетских иероглифах, на арабском языке, самый настоящий план военных действий. Мы пытаемся проделать это с помощью прибывших людей.

— Вам по крайней мере удалось выудить из них, кто они?

— Нет.

— И почему же?

— Потому что эти личности не доверяют нам.

Мак-Бейн открыл дверь и впустил своего начальника в оперативный зал. На большом экране техники разворачивали программу под руководством мужского голоса, раздававшегося из громкоговорителя на фоне шума реактивных двигателей.

Хукер бросил взгляд на экран радара:

— Вы знаете, где они находятся?

— Мы изменили им курс на военный аэропорт Форт-Риггз, — доложил другой офицер. — Я на всякий случай выслал туда вертолёт с парой военврачей.

— Повторяю, — настаивал на своём Хукер, — кто нам гарантирует, что эта программа не является угрозой для нас или же что такой угрозой не является этот самолёт на подходе?

— Мы произвели проверку, генерал, — отрапортовал Мак-Бейн, — и можем полностью исключить это. Прошу вас пройти сюда.

Он подвёл начальника к монитору, подсоединённому к видеомагнитофону и компьютеру:

— Я затребовал у ФБР передачу кассет служебных видеокамер из вестибюля «Чикаго трибьюн», конфискованных в тот день, когда было передано видеосообщение с заявлением о ядерной угрозе. Смотрите.

Он прокрутил ленту вперёд и потом остановил её в том месте, когда на экране появился вестибюль «Чикаго трибьюн». Был виден нос автофургона «Федерал экспресс», который остановился, и из него выскочил рассыльный с пакетом.

— В этом пакете находилась видеокассета, — пояснил Мак-Бейн. — А теперь присмотритесь как следует. — Он дал команду на стоп-кадр, а затем занялся увеличением отдалённой детали на заднем плане: там виднелся автомобиль, припаркованный на краю проезжей части дороги, и человек, который возился с домкратом, чтобы сменить покрышку. Система масштабного увеличения сфокусировалась на этом человеке, а затем на его лице, получив очень размытое, но, в общем, распознаваемое изображение. Затем он нажал ещё на несколько клавиш, и рядом с этим изображением появилось другое, очень чёткое: — А вот фотография доктора Омара Хуссейни, которую мы запросили из секретариата преподавательского состава Института Востока: как видите, нет никакого сомнения в том, что речь идёт об одном и том же человеке. Остаётся лишь сомнение в том, что Хуссейни оказался проездом в этом месте чисто случайно, именно в этот момент, но эта гипотеза представляется чрезвычайно маловероятной.

— Господа, — вмешался в этот момент техник-вычислитель, — мы расшифровали программу.

Хукер последовал за ним к центральному экрану, в верхней части которого красовалась изображённая гигантскими буквами надпись:

ПРОГРАММА АРМАГЕДДОН

— Она скомпонована таким образом, чтобы три объекта вращались в шести последовательных циклах по двадцать четыре часа каждый, — разъяснил техник, — по трём целям, которые всё время меняются, до тех пор пока при шестом цикле не запустится завершающая процедура. В случае вмешательства завершающая процедура запускается немедленно или, возможно, включает в действие резервную схему. Мы расшифровали идентификационные знаки целей: ими являются города Соединённых Штатов. В шестой цикл входят Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Чикаго. Не имеет смысла напоминать, что перемещающимися объектами являются переносные ядерные бомбы, которые мы разыскиваем. Их постоянное передвижение затрудняет обнаружение их местонахождения.

— Странно, — заметил Хукер, пристально рассматривая экран, — почему не Вашингтон?

— Это восточный образ мышления, — изрёк Мак-Бейн, — для человека является более болезненным перенести удар по своим привязанностям, по тому, что он считает более дорогим, по тому, что уничтожено физически. В их проекте президент должен остаться невредимым, чтобы присутствовать при истреблении нации.

— Господа, — доложил в этот момент сержант-связист, — получен ответ из Иерусалима.

— Мы отправили фотографию Хуссейни в «Моссад», — сообщил Мак-Бейн, наклоняясь к монитору компьютера, на котором в этот момент появилась целая серия фотографий, изображающая молодого человека с густыми усами и куфией на голове.

Хукер нацепил очки и тоже придвинулся поближе, не отрывая взгляда от экрана, в то время как техник выполнял процедуру реконструирования изображения: убрал усы, куфию, сделал более редкими и седыми волосы, более глубокими — морщины.

— Бог ты мой, — прошептал он. — Бог ты мой... Хуссейни... это... это... Абу Гадж!

— Вот по этому факту, мне кажется, сомнений больше быть не может, — заявил Мак-Бейн. — Хуссейни является ключом ко всему. Необходимо найти его. В нашем распоряжении меньше тринадцати часов.

Хукер созвал вокруг себя весь свой штат:

— Слушайте меня внимательно: во-первых, найдите какого-нибудь чёртовою компьютерного гения, который сможет внедриться в эту программу и остановить её таким образом, чтобы ничто не взлетело на воздух. Во-вторых: выявите всё, до мельчайших подробностей, об этом профессоре, данные о его документах, номере автомобиля, кредитной карточке, карточке соцобеспечения. Если Хуссейни только заправится на бензоколонке, или врач пропишет ему снотворное, или же купит пару плавок в крупном универмаге, — он наш. В-третьих, найдите трёх диверсантов, которые связаны с бомбами, и уничтожьте их прежде, чем они успеют открыть рот. А затем мы обезопасим бомбы, если нам это удастся. Действуйте!

В этот момент к нему приблизился младший офицер-связист:

— Плохие известия, господа. Наступление генерала Иегудая в Израиле захлёбывается. Генштаб готовится приступить к процедуре запуска ядерных боеголовок Беэр-Шевы.

Хукер опустился на стул и закрыл лицо руками. Мак-Бейн подошёл к нему.

— На линии опять этот самолёт, не хотите ли сказать что-нибудь?

— Да, — ответил Хукер, — дайте мне поговорить с ними.

Он приблизился к микрофону:

— Генерал Хукер из Пентагона вызывает неизвестный летательный аппарат. Вы слышите меня?

— Я слышу вас, генерал.

— Вы оказались правы. Всё так, как вы рассказали. И три «осла», которые имеются в файле, означают три переносные ядерные бомбы, которые могут взорваться через тринадцать часов и четырнадцать минут в трёх крупных городах Соединённых Штатов. Доктор Хуссейни является знаменитым террористом, действовавшим в середине восьмидесятых годов, боевая кличка Абу Гадж. Сейчас, если хотите, можете назвать себя. Пока что мы не склонны полностью доверять вам.

Минутное молчание в зале управления показалось присутствующим бесконечным, затем голос произнёс:

— Моё имя Уильям Блейк, я — коллега доктора Хуссейни по Институту Востока. Я нахожусь на борту «Фалькона-900ЕХ»; воздушным судном управляет Сара Форрестолл из «Уорринг майнинг корпорейшн», но она ранена. Мы — единственные, оставшиеся в живых из лагеря Рас-Удаш в пустыне Негев.

Хукер откинулся на стену, как будто его поразила молния.

— Алло? Вы слышали меня, генерал?

— Я вас слышал, мистер Блейк. Отчётливо и понятно.

— Послушайте, генерал. Я не верю, что доктор Хуссейни хочет взорвать эти бомбы. Возможно, он и был террористом, но это только был его способ бороться со слишком сильными врагами. Сегодня Хуссейни уже не является таковым и не может развязать истребление невинных жертв. Возможно, эта программа работает при его полном неведении; вы видели, она похожа на компьютерный вирус, вам это ясно? Возможно, он также является жертвой шантажа, понимаете?

— Я понимаю это, мистер Блейк.

— Не убивайте его, генерал.

— Мы не думаем никого убивать. Мы как раз пытаемся спасти невинные человеческие жизни. Теперь я переключаю связь с вами на авиадиспетчера.

— У нас кончается горючее, распорядитесь, чтобы нас как можно быстрее посадили. Желаем вам успеха.

Хукер повернулся к Мак-Бейну:

— Соедините меня с Иерусалимом, код «Авессалом».

— Код «Авессалом» на связи, генерал, — немного спустя доложил Мак-Бейн, — говорите.

Хукер наклонился к микрофону:

— Говорит Хукер.

— Авнер слушает, говорите, генерал.

— Это правда, что вы начали процедуру запуска ядерных боеголовок?

— У нас не оставалось иного выбора.

— Дайте мне шесть часов времени. Есть новости.

— Мы уже выжидали один раз, а теперь пожинаем плоды.

— Авнер, мы вошли в систему управления запуском, и наши техники пытаются остановить его.

— Как это вам удалось?

— Мы получили сообщение.

— От кого?

— Я предпочёл бы проинформировать вас об этом, когда всё будет кончено.

— Это риск, на который вы уже один раз пошли, получив... отнюдь не прекрасные результаты.

Хукер сдержал накатившее на него раздражение и в течение нескольких секунд собрался с мыслями.

— Уильям Блейк и Сара Форрестолл ещё живы и подлетают на борту «фалькона» компании «Уоррен майнинг корпорейшн». Именно они направили нам сообщение.

— Это просто уловка, чтобы попасть на американскую территорию. Сбейте их. Это явно западня, и вы лезете в неё.

Хукер подумал о словах Блейка: «Возможно, он и был террористом, но это только был его способ бороться со слишком сильными врагами...» И что же, Блейк оправдывает террориста?

Авнер продолжал говорить:

— Чем вы рискуете, Хукер? Если ключ, который они вам дали, подходит, то вы пожертвуете двумя жизнями, чтобы спасти миллион. Если же это уловка, в чём я уверен, то вы рискуете получить ещё большую катастрофу. Эти двое спровоцировали истребление всех людей в Рас-Удаше вертолётами Таксуна, включая десятерых ваших пехотинцев. Не забывайте об этом. Вам известно, что находится на борту этого самолёта? Послушайте меня, Хукер, когда всё будет кончено, вы поймёте, что я был прав. Сбейте их немедленно, пока не будет слишком поздно. Ясно, что эту программу им дали агенты Таксуна, чтобы ввести вас в заблуждение и заставить потерять время, если не хуже. К тому же подумайте, Хукер, как им удалось вылететь на самолёте из зоны военных действий?

Хукер вытер покрытый испариной лоб.

— Сделайте это, — продолжал Авнер, — и я гарантирую вам, что остановлю ядерный запуск в Беэр-Шеве... Я смогу убедить генерала Иегудая, заверю его, но на пять часов и ни минутой более. После чего, что бы ни случилось, мы разверзнем врата ада. Помните слова «Книги Судей», Хукер? «Так погибни же, Самсон, со всеми филистимлянами!»[38]

Хукер закрыл глаза, чтобы усмирить смятение, охватившее его душу, и попытался хладнокровно оценить все сложившиеся обстоятельства, затем произнёс:

— Хорошо, Авнер. Я это сделаю.

Затем он повернулся к Мак-Бейну.

— Через пять минут мой самолёт должен быть на взлётной полосе, — отчеканил он. — Я вылетаю в Чикаго.

Блейк вошёл в кабину пилота с марлей и спиртом, сменил тампон и попытался обработать рану Сары, которая сжалась в комочек от боли.

— Я — плохая медсестра и совершенно не гожусь в лётчики, — произнёс он, — но ты уже не в состоянии держаться. Дай мне сесть на место пилота, а потом инструктируй меня, как мы сможем сделать посадку.

Сара прервала его:

— Чёрт возьми, у нас посетители на хвосте.

— Что случилось?

— Истребитель на расстоянии двенадцати миль: нас принуждают опуститься вниз. Уилл, они не поверили тебе.

Блейк проследил за очертаниями приближающегося самолёта.

— Проклятие, — выругался он, — генерал убедил меня назвать наши имена. Я и подумал, что теперь уже не может быть никаких сомнений...

Сара окинула взглядом безбрежна раскинувшиеся поля, присыпанные снегом, среди которых торчали красные крыши небольшого городка.

— У нас ещё остаётся шанс, — поспешно заговорила она, — я опущусь к жилому пункту, где они не могут сбить меня, ты выпрыгнешь с парашютом, а я уведу преследование за собой. Я выпутаюсь, не бойся. — Она толкнула вперёд колонку рулевого управления, и машина опустила нос вниз. — Немедленно надевай парашют, в нашем распоряжении меньше двух минут.

— Даже и не подумаю, — начал было Блейк, но у него не хватило времени, чтобы закончить. В радиопередатчике прозвучал голос:

— Говорит капитан военно-воздушных сил США Кэмпбелл, у меня приказ сопроводить вас к пункту приземления: прошу следовать за мной и добро пожаловать домой.

— Следуем за вами с большим удовольствием, капитан, — оживилась Сара.

Они приземлились через десять минут на последних каплях горючего, на военной базе рядом с Форт-Риггз, и их тотчас же пересадили в вертолёт, ожидавший на взлётной полосе. Два санитара с носилками тут же позаботились о Саре и намеревались отнести её в машину «скорой помощи», но девушка воспротивилась.

— Я лечу с тобой, — заявила она Блейку. — Мне хочется увидеть, чем кончится эта затея.

Ему не удалось переубедить её, и потому санитары передали девушку врачам, ожидавшим на борту вертолёта. Один из них обработал Саре руку таким образом, чтобы она не смогла шевелить ею, а второй тотчас же сделал ей переливание крови. Потом девушке дали снотворное, чтобы она заснула.

Два часа спустя они прибыли в аэропорт Мидуэй в Чикаго под проливным дождём. Рядом со взлётной полосой их ожидали машина «скорой помощи» с работающим двигателем и генерал Хукер в плаще.

Сару немедленно погрузили в «скорую помощь», и Блейк попрощался с ней поцелуем и долгим объятием.

— Прости меня, — попросил он, — это была целиком моя вина.

— Это была судьба, — прошептала Сара с усталой улыбкой. — В другой раз не забудь свою треклятую сумку.

— Я приеду навестить тебя! Ты держалась молодцом! — крикнул вслед Блейк, когда её уносили прочь.

Хукер протянул было руку, но тотчас же отдёрнул её, увидев, что как правое, так и левое запястья Блейка были сильно забинтованы.

— Добро пожаловать домой, — приветствовал он учёного, — хотя вы наверняка изнурены. Пойдёмте, сядем в вертолёт, там есть врач, который займётся вами.

— В какую-то минуту, увидев этот истребитель, я был уверен, что вы хотите нас сбить, — пробубнил Блейк, плетясь за генералом.

— Сбить вас? Почему же? — спросил Хукер с озадаченным выражением лица. Они поднялись на борт, и вертолёт, который не отключал двигатель, увеличил число оборотов, медленно поднимаясь в свинцовое небо.

— Не знаю, — выдавил из себя Блейк, — в последнее время нас что-то принимают не очень дружелюбно... Как идут дела?

Подошёл врач, сделал ему обезболивающий укол, затем начал разбинтовывать запястья и фиксировать их, накладывая шины с помощью дощечек и эластичных бинтов.

— Мы боремся со временем, — вздохнул Хукер, — осталось всего четыре часа до запуска окончательной процедуры. Наши техники пытаются обезопасить систему, но не уверены, что она является единственной. Может существовать ещё одна запасная, неизвестная нам. Хуссейни исчез: возможно, он заподозрил что-то и уже несколько дней не возвращается домой. Четыре часа назад президент был вынужден обратиться с воззванием к народу, однако же частично скрыв правду, и горожане, которые проживают в центральных областях, эвакуируются в подземные убежища, туннели метрополитена и за город.

Вот и всё, что можно было сделать. В трёх мегаполисах — Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе — проживают почти сорок миллионов человек. Паника сделала бы ситуацию неуправляемой, и операция сама по себе потребовала бы по меньшей мере неделю, в то время как в нашем распоряжении всего несколько часов. Однако сейчас Хуссейни понимает, что нам известно всё, в противном случае он возвратился бы. Вероятно, он заметил наше наблюдение, или же кто-то насторожил его.

— Я тоже так думаю. Однако же он до сих пор не передал никакого приказа на запуск. Если предположить, что в его власти сделать это.

— Все усилия найти его оказались тщетными: он не воспользовался кредитной карточкой, не заправлял бензином автомобиль, не брал деньги в банке, не делал ничего подобного. Как будто провалился сквозь землю.

— Генерал, Хуссейни когда-то был Абу Гаджем, выдающимся бойцом: он может сутками оставаться без еды, без питья, без мытья, прятаться в любом месте, даже в сточной канализации. Наши привычки ему чужды.

— Однако же без него мы не сможем обнаружить трёх диверсантов. Программа «Армагеддон» не содержит указаний на определённое местонахождение.

— Я думаю, Хуссейни убеждён, что управляет орудиями шантажа, который прекратится, когда ислам одержит победу над Израилем и падёт Иерусалим. Неизвестно, знает ли он, что бомбы всё равно взорвутся. Я уверен, что Хуссейни не в состоянии прочитать эту программу и истолковать её.

— Но что мы можем сделать?

— Куда мы едем?

— В наш оперативный центр в Чикаго: я переместился туда, потому что Хуссейни проживает здесь, а он сейчас — центр всего.

Несколько минут они хранили молчание, и Блейк следил из окошка за тысячами огней мегаполиса, улицами и автострадами, забитыми кошмарным движением, по которым хлестал проливной дождь. Несмотря ни на что, в этот момент он обнаружил, что очень соскучился по городу, и понял, что должен любой ценой помешать угрожающей ему ужасающей беде.

Внезапно учёный встрепенулся:

— Генерал, есть, несомненно, одна вещь: он слушает радио. Мне немедленно требуется деревянная бедуинская ступка с пестиком.

Генерал вытаращил глаза:

— Что вы сказали?

— Вы поняли меня: деревянная ступка и пестик типа тех, которыми пользуются бедуины арабского полуострова.

— Но это предметы цивилизации неолита: где прикажете взять их в Чикаго?

— Не знаю: прочешите все музеи, институты антропологии и этнографии, но отыщите их, пожалуйста... и вот что ещё: найдите мне ударника.

— Ударника?

— У меня сломаны запястья, генерал, я не мшу работать пестиком в ступке.

Хукер недоверчиво покачал головой, но связался с оперативным центром и передал распоряжение.

— Какие бы то ни было комментарии неуместны, — добавил он, — то есть запрещены. Мы приземляемся через десять минут: постарайтесь не разочаровать меня.

Странный предмет прибыл с посыльным из «Археологического музея» через полчаса, а ударника доставили на такси, чернокожего парня по имени Кевин, который наяривал рэп в группе «Коттон-клуба» в центральной части города.

— Выслушай меня хорошенько, Кевин, — обратился к нему Блейк, — я тебе настучу ритм пальцами по столу, а ты скопируй его, стуча пестиком по внутренности ступки, пока эти господа не запишут звуки на кассету. Постарайся сделать это как можно лучше. Понял?

— Просто, как детская забава, — пожал плечами Кевин, — начинай, приятель.

Блейк начал выстукивать ритм пальцами по столу под изумлёнными взглядами генерала Хукера и прочих офицеров, а Кевин немедленно сымитировал его, извлекая из своего импровизированного инструмента сухой и звучный ритм, простой и задевающий какие-то тайные струны в душе. Блейк впервые услышал его в доме Омара Хуссейни в канун Рождества, а во второй раз — двое суток назад в палатке шейха в Эль-Муре.

Когда они закончили, учёный повернулся к Хукеру:

— Пусть этот ритм транслируют все радиостанции каждые десять минут, пока я не скажу прекратить это. И... будем уповать на Бога.

— А теперь мне надо навестить туалет, — заявил он, подхватывая свою сумку, — я должен поправить свою повязку.

Блейк вышел в коридор в направлении двери, которую ему указали, но вместо того, чтобы войти в неё, он дошёл до лифта и спустился в гараж. Там стояло множество автомобилей, как гражданских, так и серо-зелёных военных: он сел в первый попавшийся, у которого ключ торчал в замке зажигания, и рванул с места на полной скорости, не обращая внимания на охранника, попытавшегося приблизиться, чтобы потребовать пропуск.

Блейк долго ехал под проливным дождём, стиснув зубы и стараясь превозмочь боль в запястьях, которая становилась всё сильнее по мере того, как ослабевало действие анальгетика, введённого врачом.

Улицы были забиты движением и превратились в вавилонское столпотворение криков, грохота от столкновений и звуков клаксонов, и Блейк, как только представилась возможность, направился к кварталу на окраине, где людям жилось настолько паршиво, что они даже не испытывали страха перед атомной бомбой.

Он сразу же включил радиоприёмник и, перед тем как добраться до своей жалкой квартирки, услышал, как все программы были прерваны, чтобы транслировать странный ритмичный звук, монотонное постукивание, которое время от времени сгущалось до напряжённого, похожего на удары молотка, звука. Кевин оказался настоящим артистом.

Блейк оставил машину на парковке и под потоками дождя добежал до двери. Он вынул ключи из кармана и с некоторым усилием отпер дверь.

В маленькой квартирке было холодно, темно и всё пребывало в том же состоянии, в котором Блейк оставил её перед отъездом. Воры прекрасно знали, что в подобном месте поживиться нечем.

Он включил свет и отопление. Потом направился к шкафчику, набитому банками, нашёл пакет кофе, ещё не распечатанный, открыл его, подготовил фильтр, налил воду в кофейник и поставил его на плиту. Блейк попытался навести хоть какой-то порядок и, занимаясь уборкой пыльной одежды и обуви, включил радио. В этот момент транслировали классическую музыку — Гайдна.

Учёный присел и закурил сигарету.

Минул час, но из окружающего квартала не раздавалось больше ни малейшего шума: обитатели либо все вообще ушли, либо решили ожидать в безмолвии Божьего суда.

Радио вновь, без видимого успеха передало ритм ступки, и Блейк подумал, что он окончательно свихнулся, ведь подобные вещи срабатывают только в сказках. Он с отвращением выключил радио, затем включил плиту и поставил кофе на огонь; ему показалось, что он ощутил, как в его тесной малометражке парят души Гордона и Салливана, упокойся они с миром, а вскоре такая же судьба ожидает его, или Сару, или кого-то ещё.

И тут кто-то постучал в дверь.