Фауст

Второй договор

Весь август и сентябрь 1531 года на небе светила яркая огненная полоска, вызывавшая суеверный ужас у большинства и радость у совсем немногих. Сегодня мы называем это небесное тело кометой Галлея, а в те времена верующие крестились, глядя в небо. Лютер был уверен, что явление кометы предвещало великие события. Меланхтон с восторгом говорил об этом в переписке с несколькими корреспондентами, спрашивая о новостях и передавая результаты общих наблюдений. Нюрнбергские астрологи Иоганн Шёнер и Иоахим Камерарий пытались расшифровать значение явления, получая в результате малопонятные тексты. В октябре 1531 года Камерарий писал Даниелю Штибару в Вюрцбург, что комета предвещает эпидемию чумы. В конце декабря Камерарий закончил написание работы Norica sive de ostentis, объяснявшей явление кометы на основе множества классических источников. Парацельс, также предложивший своё толкование, предсказывал массовое кровопролитие. Он посвятил работу предводителю швейцарской Реформации Ульриху Цвингли (1484–1531) и послал в Цюрих печатный экземпляр. Два месяца спустя Цвингли погиб в сражении на Каппельской равнине. Воинствующий реформатор из Цюриха потерпел сокрушительное поражение от объединённых сил католических кантонов. Победители не проявили уважения к погибшему: тело было четвертовано палачом, а затем сожжено на навозной куче.

Год был отмечен расцветом дьявольщины. В голландском издании Баттуса (1592) «народной книги» появляется информация о том, что Фауст 3 августа 1531 года подписал второй договор с дьяволом. В переводе P.F. новый договор датирован 25 июля. Хотя у нас нет причин считать, что второй договор действительно был подписан, вымысел всегда продаётся лучше правды. Теперь в «народной книге» появляется «старик», который «пытается убедить его отказаться от порочной жизни и покаяться»{337}. Если это не Меланхтон или доктор Клинге, то образ, несомненно, списан с такого же святоши.

Старик – несомненный христианин, благочестивый и добродетельный, почитающий Священное Писание. При виде множества студентов, приходящих к дверям Фауста, этот назойливый доброхот немедленно подозревает Фауста в «порочной жизни», как будто студенты – заведомый признак сатанизма. Притворившись другом, старик хитростью завлекает Фауста в свой дом на обед. На самом деле приглашение было ловушкой: как только трапеза закончилась, старик обрушил на Фауста обвинения в том, что тот отказался от Бога и продался дьяволу, став поэтому «ещё хуже язычника»{338}.

После такого изнурительного монолога Фауст из «народной книги» поблагодарил старика за обед, признал, что тот его убедил, и откланялся. Мы могли бы ожидать, что Фауст будет твёрдо отстаивать свои убеждения. Но известны и другие примеры, первый из которых – Агриппа, демонстрирующие, как оккультисты отстаивали свои взгляды, сопротивляясь давлению церкви. В «народной книге» Фауст испытывает душевные терзания и, промучившись ночь над словами соседа, решает раскаяться. Решившись, он должен отказаться от обещания, данного дьяволу.

Как нетрудно предположить, появляется недовольный этим Мефистофель, который устраивает Фаусту взбучку. Демон напоминает о договоре Фауста с дьяволом и обещании отречься от Бога: «И теперь ты начал слушать слабоумного старикашку». Мефистофель говорит Фаусту, что слишком поздно, что он не может отказаться от сделки, и под страхом смерти заставляет подписать новый договор. Фауст опять садится за стол, макает перо в кровь и пишет: «Я ещё раз подтверждаю, что целиком и полностью вверяю себя дьяволу, телом и душой». В новом договоре есть такой пункт: «Я никогда не послушаю другого человека, священника или мирянина, который предложит спасти мою душу»{339}.

Весь этот эпизод – изобретение составителя «народной книги». Хотя Фауст не подписывал ни первого договора, ни второго договора, ему вполне реально досаждали «добрые христиане». Находились и такие, кто преуспевал в подобном рвении. В 1531 году небо над Вальдзее почернело от дыма. Горели вязанки хвороста и тело Элизабет Муллерин, которую пытали и осудили на смерть за колдовство. Фауст ходил по лезвию опасной ереси: по одну сторону была инквизиция, по другую – сторонники Реформации. Вырвавшись из Виттенберга, Фауст мог лишь в очередной раз удивляться своему счастью.