Филипп II Македонский

Новая царица: браки Филиппа как часть общей политики

Между тем в Пелле полным ходом шла подготовка к седьмой (и, как оказалось, последней) свадьбе Филиппа с представительницей знатного македонского рода Клеопатрой.[696] Ей еще не исполнилось и двадцати лет, и она была на много лет младше Филиппа. По-видимому, ее отец и брат уже умерли, а удочерил ее дядя и опекун Аттал. Заключая предыдущие шесть браков, Филипп руководствовался, как мы видели, прежде всего военными и политическими соображениями, но на сей раз все было иначе: как сообщают источники, на Клеопатре он женился по любви. Это нарушение привычного порядка вызывает недоумение и требует внимательнее рассмотреть причины, по которым он заключал предыдущие браки.

Единственным источником, называющим всех семерых жен Филиппа и приводящим мотивы этих браков, является отрывок из жизнеописания македонского царя, написанного в III веке до н. э. перипатетиком Сатиром. Этот отрывок цитируется Афинеем, писателем гораздо более позднего времени (II век н. э.):[697]

Как известно, Филипп был многоженцем и не имел обыкновения разводиться с одной женой, чтобы жениться на другой.[698] Из первых шести его супруг четыре говорили по-гречески (Фила, Олимпиада, Филинна и Никесиполида), а две были родом из областей, лежащих за пределами греческого мира (Аудата и Меда), и все эти браки были заключены в то время, когда он либо защищал македонские границы, либо расширял их. На самом деле первые пять браков пришлись на относительно небольшой промежуток времени в начале его царствования до 352 года (в шестой он вступил десять лет спустя, в 342 году). О некоторых его женах мы почти ничего не знаем, и, вероятнее всего, они мало чем отличались от наложниц (например, Филинна и Меда). Никесиполида умерла через двадцать дней после рождения дочери Фессалоники (по-видимому, от осложнений при родах?); возможно, некоторые другие его жены также умерли раньше его. Если и так, то мы не имеем об этом никаких сведений.

В приведенном выше отрывке есть места, допускающие различные толкования. Кроме того, супруги Филиппа перечислены в неправильном порядке. Так, местами перепутаны фессалийские жены, вероятно, по недосмотру Сатира, хотя на начальном этапе правления Филиппа происходило так много событий, что подробности вполне могли ускользнуть от внимания.[699] Нас прежде всего интересует утверждение, что все его браки, кроме последнего, были связаны с войной (kata polemon).[700] На этом основании обычно делается вывод, что Филипп заключал их, исходя из политических и военных соображений, а седьмой брак был исключением из этого правила.

Однако нужно учитывать, что точность фразы kata polemon вызывает сомнения. Отрывок из Сатира включен Афинеем в похвалу замужним женщинам,[701] в которой говорится о спартанских обычаях, афинском единобрачии, двоеженстве Сократа, а затем о многоженстве. Таким образом, цитируя Сатира, Афиней демонстрирует сложности, причиняемые многоженством: Филипп, который не брал женщин в походы, противопоставляется Дарию с его 360 наложницами,[702] но особенно подчеркиваются раздоры в семействе Филиппа после того, как он ввел в дом седьмую жену, Клеопатру. Чтобы достичь этой цели, Афиней мог подвергнуть отрывок из Сатира осознанной правке, и таким образом, возможно, браки Филиппа увязал с войной именно Афиней, а не Сатир.[703] Если так, то первые шесть браков македонского царя могли никак не соотноситься с военными делами. Впрочем, сам «шаблон», которому следовал Филипп, свидетельствует об обратном.

Главными целями Филиппа были безопасность границ, объединение Македонии и экономический рост: экспансия сама собой вытекала из трех этих задач. Для выполнения своих замыслов к 352 году он вступил в пять браков. В том году он был избран архонтом Фессалии и начал играть все более важную роль в делах Средней Греции. С этих пор Македония находилась в полной безопасности, ее границы были надежно защищены, а влияние самого Филиппа на греческую политику неуклонно возрастало. Это может служить объяснением того, что на протяжении следующих десяти лет он не взял ни одной жены до свадьбы с фракийской княжной Медой в 342 году, когда он увяз во фракийской войне, порядок, установленный им в Средней Греции, трещал по швам, а новое столкновение с Афинами было неизбежным. Мы обладаем неоспоримыми свидетельствами того, что первые его шесть жен были родом из пограничных с Македонией областей и что большая часть его браков была заключена на раннем этапе его царствования kata polemon, когда он сражался за объединение своей державы и отражал вражеские нападения.

Успехи во Фракии, а затем победа над греками при Херонее, которая привела к созданию Коринфского союза, объясняют, почему он воздерживался от новых браков до 337 года. Поскольку в том году Македонии не угрожала никакая опасность извне, брак с Клеопатрой выглядит никак не связанным с военными делами. Но так ли это на самом деле? Недавно было выдвинуто интересное предположение, согласно которому у Филиппа были прагматические причины для этого брачного союза, так как ему были нужны наследники, особенно ввиду того, что он собирался отправиться в азиатский поход.[704] Другие жены, вероятно, уже вышли из детородного возраста. У Филиппа было только два сына — Александр и умственно отсталый Арридей.

Если бы с Александром что-нибудь случилось, права Арридея на престол могли бы быть оспорены из-за его слабоумия.

Похоже, Филипп действительно влюбился в юную Клеопатру, но, вероятнее всего, именно из этих практических соображений он решил преступить собственное правило жениться в связи с войной. Учитывая ее возраст, она могла в скором времени родить ему другого наследника (или двух), хотя он, скорее всего, и не думал о том, что сыновья, рожденные от Клеопатры, могут заменить Александра. Впрочем, если таковы были действительно его замыслы, в этом свете их могли воспринимать далеко не все, и, вероятно, именно в этом заключается суть рассказа Сатира о разрыве с Олимпиадой, к которому привел новый брак.

Размолвки в царском семействе и их последствия для Александра

Олимпиада (рис. 10) вышла замуж за Филиппа в 357 году и родила Александра в 356-м. Вероятно, она занимала главенствующее положение над остальными женами, поскольку была матерью престолонаследника.[705] Она питала неприязнь к мужу и, будучи женщиной «тяжелого нрава», «ревнивой и скорой на гнев», не упускала возможности настроить Александра против отца.[706] Так как Филипп почти каждый год отправлялся в походы, вряд ли это способствовало укреплению родственных уз с сыном. Об отдалении между Александром и Филиппом красноречиво говорит тот факт, что Александр называл воспитателя Леонида своим приемным отцом.[707] Наследник проводил много времени с матерью, которая имела на него большое влияние. Возможно, именно по этой причине Филипп, назначив наставником Аристотеля, отослал сына из Пеллы накануне фракийского похода.

Олимпиада всеми силами стремилась укрепить положение сына при царском дворе. Плутарх сообщает, что она «при помощи всяческих зелий довела Арридея до того, что он лишился рассудка», чтобы сделать Александра наследником престола,[708] и хотя эти сведения выглядят досужими домыслами, они могут быть не лишены оснований, учитывая то, что нам известно о дальнейших деяниях Олимпиады. Юстин пишет, что у Филиппа было «еще много сыновей от разных браков […]; некоторые из этих сыновей умерли естественной, другие насильственной смертью»,[709] но очень странно, что больше о них ничего не известно, даже имен. Мы знаем только о двух сыновьях Филиппа — Арридее (сыне Филинны Ларисейской) и Александре, а так как старшим был Арридей, то он и стоял ближе к престолу. Однако в какой-то момент у него обнаружилось серьезное душевное и физическое расстройство.[710] Природа заболевания неизвестна: возможно, это была эпилепсия, или же он потерял умственные способности в результате несчастного случая, или же, может быть, его действительно извела Олимпиада.

У нас нет сведений о том, когда Александр был объявлен наследником, но это случилось около того времени, когда ему исполнилось 14 лет: в 342 году Исократ написал ему послание, в котором содержатся недвусмысленные указания на статус адресата.[711] Вероятно, неслучайно, что в том же году Филипп призвал Аристотеля, доверив ему обучение сына. Аминта, сын Пердикки III, которого Народное собрание в 359 году отстранило от наследования престола, предпочтя ему Филиппа, похоже, никогда даже не воспринимался в качестве кандидата на трон. Его не трогали, и он вел жизнь при дворе, пользуясь разными привилегиями.[712] Филипп даже выдал за него свою дочь Киннану. (Высказывалось предположение, будто это означает, что Аминта считался следующим наследником вслед за Александром.[713] Однако это крайне маловероятно, так как Киннана была дочерью от иллирийки Аудаты. Македоняне, с подозрением относившиеся к иллирийцам, вряд ли поддержали бы эту супружескую чету, и Филипп это прекрасно знал.) Когда Александр вступил на престол, дни Аминты были сочтены, так как новый царь приказал его казнить и пообещал выдать Киннану за Лангара, царя агриан.[714]

Очевидно, седьмой брак Филиппа усугубил разрыв между ним и Олимпиадой, так как у нее появился новый объект ненависти — молодая царица Клеопатра.[715] По-видимому, тут нельзя говорить о ревности, вытекавшей из принятого у македонян многоженства: нам неизвестно, чтобы Олимпиада испытывала подобные чувства к прочим женам Филиппа. Скорее всего, они все жили в разных местах или пристройках царского дворца и не часто сталкивались друг с другом, хотя Плутарх и сообщает о «неприятностях, вызванных браками и любовными похождениями Филиппа, [которые] перешагнули за пределы женской половины его дома».[716] Главные причины неприязни к Клеопатре заключались в происхождении двух женщин и в вопросе о престолонаследии, поскольку Олимпиада, хотя и являлась матерью наследника, была родом из Эпира, а Клеопатра была чистокровной македонянкой, возможно, из Нижней Македонии.

Филипп и Александр: начало отчуждения

Значение этой разницы в происхождении прекрасно иллюстрирует история, случившаяся на свадьбе Филиппа и Клеопатры. Вино лилось рекой, и праздник превратился в обычный македонский симпозий. Женщины ушли, как того требовали правила приличия, а мужчины продолжали пить. В какой-то момент с места поднялся изрядно напившийся Аттал (ставший теперь тестем Филиппа), чтобы предложить тост за новобрачных. В этом не было бы ничего из ряда вон выходящего, если бы он не заявил, что теперь наконец у македонского царя родятся законные наследники,[717] тем самым подразумевая, что Александр таковым не является, поскольку его мать родом из Эпира, а сын от брака Филиппа и македонянки Клеопатры будет полноправным наследником престола.

Молодой наследник пришел в ярость, и между мужчинами разгорелась ожесточенная перепалка. Александр бросил в Аттала чашей и потребовал у Филиппа осадить тестя. Безобразная сцена вышла за последние рамки приличий, когда Филипп отказался. Разгоряченный выпивкой, Филипп встал на сторону Аттала и приказал Александру извиниться. Естественно, Александр и не подумал этого делать, и тогда Филипп выхватил меч и, шатаясь, направился к сыну, но упал. Александр якобы с презрением сказал: «Смотрите, люди! Этот человек, который собирается переправиться из Европы в Азию, растянулся, переправляясь от ложа к ложу».[718]

Александр ушел с пиршества, забрал свою мать и уехал в Эпир. Насколько обострились отношения между отцом и сыном, мы можем судить хотя бы по тому, что, оставив Олимпиаду у ее брата в Эпире, Александр отправился к давним врагам Македонии иллирийцам.[719] Юстин сообщает, что Олимпиада пыталась убедить своего брата Александра Эпирского объявить войну Филиппу;[720] возможно, Александр сделал такое же предложение иллирийцам.

Вскоре Филипп призвал Александра обратно в Пеллу, вероятно, благодаря посредничеству коринфянина Демарата,[721] но отношения между ними так и не наладились.[722] Олимпиада все еще оставалась в Эпире. Поскольку именно Филипп возвел своего шурина Александра на эпирский престол, то он рассчитывал на лояльность своего ставленника. С другой стороны, Филипп не достиг бы такого могущества, которым обладал под конец своего царствования, если бы полагался на подобные расчеты. Чтобы заручиться верностью эпирского царя, он предложил ему в жены свою дочь (от брака с Олимпиадой) Клеопатру, которая, таким образом, была племянницей жениха.[723] Этот брак должен был скрепить союз между двумя царскими домами. Это предложение, по словам Юстина, возобладало над влиянием Олимпиады, и свадьба была назначена на лето следующего 336 года в Эгах (бывшей столице Македонии, которая оставалась местом проведения царских свадеб и похорон).

Этот неожиданный поворот событий, вероятно, заставил Олимпиаду вернуться в Пеллу. По-видимому, ей ничего не угрожало, а Филипп не стал с ней разводиться, хотя такие предположения и высказывались.[724] Несмотря на это, Александр и Олимпиада по-прежнему были недовольны,[725] поскольку Аттал так и не понес никакого наказания за свои речи. Более того, спустя какое-то время он женился на дочери Пармениона, тем самым еще больше повысив свой статус при дворе. В любом случае благодаря браку Филиппа и Клеопатры он существенно улучшил свое общественное и политическое положение: возможно, он даже удочерил Клеопатру именно потому, что знал о решении Филиппа жениться на воспитаннице.

Реакция Александра и Олимпиады на издевательские замечания Аттала сыграла важную роль в ухудшении отношений между ними (особенно Александром) и царем. Аттал и отец нанесли Александру личное оскорбление, и его возмущение вполне понятно. Мотивы Олимпиады не столь очевидны. Вряд ли она могла думать, что сын от брака с Клеопатрой действительно создаст угрозу для вступления на престол ее сына. Александру было уже 20 лет, и он был общепризнанным наследником. В 340 году Филипп продемонстрировал это, назначив его регентом, а в 338 году доверил ему командование левым флангом в битве при Херонее (карта 6). Сразу после этого Александр был послан в Афины в качестве официального представителя Македонии. Теперь, в 337 году, готовясь к азиатскому походу и заставив греков признать свою гегемонию, Филипп едва ли хотел вызвать какие-либо сомнения в вопросе о престолонаследии у своего сына и официального преемника. В любом случае, даже если бы у Клеопатры родился сын, он был бы гораздо моложе Александра и уже поэтому не смог бы узурпировать его права.

В действительности ссора с Атталом, как кажется, была раздута на ровном месте. Скорее всего, своими словами он хотел лишь уязвить мать Александра и ничего больше. Вполне возможно, учитывая склонность македонян к бахвальству на симпозиях, Александр хвалился своими подвигами при Херонее, когда он уничтожил фиванский Священный отряд. Старший и заслуженный Аттал, возможно, захотел немного сбить с него спесь. Поскольку, как всем было известно, Александр очень любил свою мать, любая насмешка в ее адрес должна была подействовать на наследника. Аттал понимал, что Филипп вряд ли встанет на ее защиту, учитывая их напряженные отношения, и, вероятно, думал, что ему, тестю Филиппа, сойдет с рук язвительное замечание, в сколь бы дурном вкусе оно ни было выдержано.

Спустя несколько месяцев после свадьбы Клеопатра родила дочь Европу, но это, по-видимому, никак не повлияло на Александра и Олимпиаду. Скорее, оба они видели лишь то, что эта свадьба привела к сближению Филиппа и Аттала, и именно это, по словам Юстина, побудило их к заговору против Филиппа. Аттал и другой македонский полководец Кен были женаты на дочерях Пармениона. Кроме того, Аттал с Парменионом вскоре были назначены начальниками передового отряда, который отправился на разведку в Азию.[726] Иными словами, Филипп все ближе сходился со своими полководцами, тогда как Александр оставался на периферии. Правда, он все еще был наследником, но уже не входил в узкий круг приближенных. Ярче всего это показывает ссора на свадебном пиру, когда Филипп встал на сторону нового родственника против родного сына. Хотя Александр и жил в Пелле в статусе наследника престола, но не был во власти.[727]

Кстати, насмешки Аттала могут прояснить вопрос, была ли мать самого Филиппа, Эвридика, родом из Линкестиды или Иллирии.[728] Если бы она была иллирийкой, то слова Аттала о «незаконнорожденности» относились бы и к македонскому царю. Вряд ли Аттал не понимал этого или же полагал, что ему сойдет с рук такое оскорбление. Судя по всему, мать Филиппа была из Линкестиды.

Затея Пиксодара

Между тем наступила зима 337 года, которая ознаменовалась новой ссорой между отцом и сыном. На сей раз причиной послужили действия Пиксодара, сатрапа Карии в южной Анатолии (со столицей в Галикарнасе). Пиксодар был младшим из трех сыновей Мавсола, поддержавшего восставших союзников в Союзнической войне 356–355 годов. Он стал править Карией около 340 года, изгнав свою сестру Аду, вдову своего предшественника Идриея. В 338 году, когда Артаксеркс III пал жертвой заговора Багоя, (Пиксодар воспользовался смутой и решил восстать против персидского царя, которому выплачивал дань. Для этого он обратился с просьбой о союзе к Филиппу.

Союз сулил немалые выгоды Пиксодару, но также был полезен и Филиппу, так как Кария могла стать отличной базой для военных действий в Малой Азии. Впрочем, Пиксодар не хотел ограничиваться простым соглашением и предложил скрепить политический союз браком между двумя правящими домами, выразив желание отдать за представителя македонской династии свою старшую дочь Аду. Филипп как никто другой знал толк в политических браках и выдвинул кандидатуру Арридея; Пиксодар согласился. Как ни странно, это обидело Александра, которому показалось, что его как-то обошли. Не принимая во внимание желания своего отца, он поручил Фессалу, трагическому актеру и своему близкому другу, передать Пиксодару, что он сам готов жениться на Аде. Такое предложение еще больше понравилось карийскому сатрапу.[729]

Филипп немедленно разрушил планы Александра, в том числе по той причине, что он желал для наследника македонского престола более выгодного брака. Переговоры с Пиксодаром были прерваны, и свадьбы не состоялось. По словам Плутарха, Филипп и Филота, сын Пармениона, пришли к Александру, и царь «горько корил сына и резко бранил его, называя человеком низменным, недостойным своего высокого положения, раз он хочет стать зятем карийца, подвластного царю варваров».[730]

Для острастки Филипп изгнал из Пеллы ряд ближайших друзей Александра — Гарпала, будущего хранителя государственной казны, Неарха, которому суждено было совершить эпическое плавание вдоль берега Мекрана, Птолемея, военачальника, рассказы которого легли в основу повествования Арриана о подвигах Александра, а также братьев Эригия и Лаомедона, будущих полководцев.[731] (Таким образом, как мы видим, Александр позднее щедро отблагодарил своих друзей детства за верность.) Филипп также потребовал от коринфян заковать в цепи и выдать Фессала, бежавшего в Коринф, когда ему стало известно о реакции Филиппа.

Существует вероятность, что весь этот эпизод с Пиксодаром является позднейшей выдумкой, учитывая хронологию и густоту событий 337 и 336 годов,[732] но в любом случае оснований для такого вывода столько же, сколько и для того, чтобы верить в ее правдивость, и, кроме того, она служит наиболее разумным объяснением действий Филиппа, отправившего в изгнание друзей Александра. (Единственным другим возможным поводом для изгнания мог стать отъезд Александра и Олимпиады после перебранки с Атталом, но об этом не сообщает ни один источник.) Наказания, которым Филипп подверг друзей Александра, вероятно, свидетельствуют о том, что они как-то были замешаны в переговорах Александра с Пиксодаром и, возможно, даже подстрекали его. Александр жаловался друзьям, что его отец совершит все великие деяния, так что на долю самого Александра ничего не останется.[733] Если это так, то в этих сетованиях можно услышать признаки растущего недовольства отцовской властью, так как Филипп, по мнению сына, держал его на коротком поводке. Вполне может быть, что приближенные Александра не скрывали этих опасений, а Филипп вовсе не был человеком, который стал бы спокойно выслушивать подобные упреки. Во всей этой истории интереснее всего не только то, что Александр неосторожно действовал через голову отца, но и то, что он совершил этот поступок, движимый скорее эмоциями, чем разумом. По-видимому, он полагал, что отец оттесняет его на обочину, закрыв ему вход в узкий круг лиц, наделенных властью. Эта обида переросла в паранойю, которая станет отличительной чертой его царствования. Став царем, Александр лично убил или приказал казнить Аттала, Филоту, Пармениона, Клита и Кена, а также заменил старую гвардию Филиппа своими людьми.[734]

Так закончился 337 год, ознаменовавшийся такими потрясениями для царской семьи.

Разведка в Азии

Весной 336 года Филипп отправил через Геллеспонт в Абидос передовой отряд из 10 тысяч македонян и наемников (которые, вероятно, составляли основную силу) под началом Пармениона, Аттала и Аминты, сына Аррабея из Линкестиды.[735] Как мы уже говорили, назначение Аттала одним из трех командующих в этом походе еще больше усугубило неприязнь между Александром и Филиппом. Отряд был призван выполнить важную задачу, а именно привлечь на сторону царя малоазийских греков, так как ни один их представитель не присутствовал на собрании в Коринфе, когда Филипп обнародовал свой великий замысел. Так как ряд материковых полисов подозрительно отнесся к мотивам, стоявшим за этими планами, то ожидавшаяся бурная радость азиатских греков по поводу их грядущего освобождения из-под персидского владычества могла снять эти подозрения. Кроме того, если казна Филиппа так оскудела, как мы предполагаем, то греческие города Малой Азии могли бы внести свой вклад в военные расходы. Передовой отряд вряд ли сумел бы в одиночку захватить всю Персидскую державу и должен был лишь проложить дорогу для главной панэллинской армии, которая собиралась выступить после бракосочетания Александра Эпирского и Клеопатры в июле, когда стихнут сезонные ветры.

Переправившись через Геллеспонт, македоняне двинулись на юг по берегу Малой Азии. По мере их продвижения греческие города, включая даже Эфес на самом юге, а также некоторые острова (такие как Тенедос, Лесбос и Хиос) поднимали восстания против персов и, вероятнее всего, сразу вступали в Коринфский союз. Город Эрес (на Лесбосе) воздвиг алтарь Зевсу Филиппийскому в честь Филиппа,[736] а народ Эфеса поставил его статую в храме Артемиды.[737] Эти действия вовсе не являются доказательством обожествления Филиппа, как иногда полагают (см. Приложение 5), а лишь выражением благодарности. Затем, судя по всему, македонский отряд потерпел поражение от персидских наемников под началом Мемнона недалеко от Магнесии.[738] Подробности нам неизвестны, но к началу следующего, 335 года македоняне испытали еще несколько неудач.[739] Тем не менее в 336 году из Малой Азии в материковую Греции доходили весьма обнадеживающие новости.

После этого в июле разлетелась ошеломляющая весть об убийстве Филиппа.[740] Хотя Александр вскоре был провозглашен царем, он почти сразу же столкнулся с мятежом иллирийцев, восстанием греков и угрозами со стороны других возможных претендентов на престол. Вероятно, Парменион узнал о смерти Филиппа и последовавших осложнениях спустя несколько недель, когда передовой отряд воевал в Малой Азии уже 4 или 5 месяцев. Александр намеревался продолжить дело отца, но было ясно, что поход откладывается, по крайней мере до тех пор, пока он не восстановит македонскую гегемонию в Греции, и поэтому Парменион не стал идти дальше.

Убийство Филиппа: обстоятельства

Как был убит Филипп и (особенно) почему? На первый вопрос ответить легче всего. В июле 336 года в Эгах состоялась свадьба дочери царя (от Олимпиады) Клеопатры с ее дядей Александром Эпирским.[741] На торжествах присутствовали многие знатные македоняне, а также простолюдины и послы от всех греческих государств. Был задан пышный праздник: Филипп устроил «блестящие соревнования музыкантов и богатые пиры для своих друзей и гостей»; царь также хотел использовать этот повод для того, чтобы «показать грекам свою обходительность и подобающими развлечениями отблагодарить за почести, которых он удостоился при избрании его верховным командующим».[742] Греческие послы привезли всевозможные дары, в том числе золотые короны, а афиняне даже пообещали, что никогда не предоставят убежища тем, кто замыслит заговор против него.

Пышная свадьба была поводом отметить ряд важных событий. Прежде всего, конечно, сам брачный союз, который должен был еще больше сблизить Македонию и Эпир. Дела Коринфского союза шли неплохо, передовой отряд уже действовал в Малой Азии, а главная армия должна была вскоре выступить ему вослед. Филиппу было около 46 лет, и, несмотря на раны и увечья, которые выпали на его долю за предыдущие годы, он имел все основания с нетерпением ожидать начала нового похода. Наконец, Клеопатра (жена Филиппа) лишь несколько дней назад родила ему дочь Европу.[743]

День после бракосочетания был отведен под атлетические соревнования, перед которыми планировалось пышное шествие в театре Эг, который был одним из крупнейших театров в Греции (рис. 17). Зрители заполнили театр еще до зари, и на восходе шествие началось. Сначала из боковых проходов внесли статуи двенадцати богов-олимпийцев, «сделанных с величайшим искусством и богато украшенных, чтобы вызвать благоговение у зрителей». За ними несли статую Филиппа, похожую на предыдущие, очевидно, для того, чтобы показать, что он «сидит на троне меж двенадцати богов».[744] Впрочем, крайне маловероятно, что Филипп сам считал себя божеством, тринадцатым олимпийцем (см. Приложение 5).

За статуями, вероятнее всего, из того же бокового входа в театр, вышли Филипп, наследник Александр и Александр Эпирский. Юстин пишет, что Филипп появился в театре между двумя Александрами.[745] Если так, и оба Александра не вошли перед царем, заняв свои места, то они быстро отошли от Филиппа, так как тот отпустил своих телохранителей и появился перед зрителями в одиночестве. Этот жест должен был продемонстрировать «при всем народе, что он защищен доброй волей греков и не нуждается в охране. Это было наивысшее выражение достигнутого им успеха».[746] Дойдя до середины орхестры (площадки для выступлений, около 28 м в диаметре), он остановился, повернувшись к сидящим зрителям, чтобы услыхать их приветствия.

Эти народные приветствия были последними звуками, которые слышал Филипп. Неожиданно один из его телохранителей, Павсаний из Орестиды (в западной Македонии), подбежал к царю и нанес ему дар мечом в грудь.[747] Пораженная аудитория видела, как плат Филиппа окрасился кровью. К царю ринулись его телохранители, вместе с ними, предположительно, и Александр. Где была Олимпида, нам неизвестно. Убийца попытался скрыться, но поскользнулся, три телохранителя тут же закололи его копьями.[748] Его тело позже было распято (чтобы показать, что он был изменником). Филипп умер в возрасте 46 лет.[749]

Убийство Филиппа: мотивы

На вопрос, почему убили Филиппа, ответить гораздо сложнее. В источниках предлагаются разные причины,[750] и много чернил было пролито в попытках их объяснить.[751] Вероятно, мы так и не знаем правды. Обычно выдвигаются два объяснения: одно исключительно частного характера, согласно которому Павсаний действовал одиночку, совершив убийство в приступе гнева (такова была «официальная» версия, которую позднее распустил Александр); другое имеет скорее политическую природу, указывая на вероятность заговора, в котором, возможно, принимали участие Олимпиада и Александр.

Начнем с личной причины, которая лежит в основе рассказов Аристотеля и Диодора. Павсаний находился в гомосексуальных отношениях с Филиппом. В какой-то момент, возможно, несколькими годами ранее, царь положил конец этой связи, отдав предпочтение другому мужчине, который по стечению обстоятельств носил то же имя. Павсаний (убийца), естественно, воспринял это как измену; он начал насмехаться над новым любовником, называя его гермафродитом, и тот пожаловался своему другу Атталу, который удочерил Клеопатру, седьмую жену Филиппа. Когда новый любовник погиб в бою с иллирийцами, спасая царя, Аттал (по каким-то причинам) решил отомстить за него. По сообщениям источников, он заманил Павсания к себе и вместе с прочими своими гостями изнасиловал его, а затем выкинул его из дома, предоставив дальше издеваться над ним своим рабам. Разгневанный Павсаний пожаловался царю. Филипп посочувствовал своему бывшему возлюбленному, но не стал ничего предпринимать против Аттала «из-за их родства, а также потому что ему были нужны услуги Аттала» (в планировавшемся азиатском походе).[752]

Пытаясь успокоить Павсания, Филипп зачислил его в отряд личных телохранителей и щедро одарил. Однако его усилия остались втуне; страдая от несправедливости и разгневанный назначением Аттала на пост одного из начальников передового отряда, отправившегося в Малую Азию, Павсаний решил убить обоих. Поставив лошадей у городских ворот и спрятав под одеждой кельтский кинжал, он направился в театр. Там он увидел Филиппа совершенно одного, без охраны и заколол его. Таким образом, он действовал в одиночку по личным мотивам.

История, рассказанная Юстином, почти не отличается от этой, хотя он и говорит, что, когда Павсаний пожаловался Филиппу, тот отмахнулся от обвинений и даже стал подшучивать над жалобщиком.[753] Но затем Юстин приводит политические мотивы, стоявшие за убийством, и сообщает: «Думали также, что Павсаний был подослан Олимпиадой, матерью Александра, да и сам Александр не был, по-видимому, не осведомлен о том, что замышляется убийство его отца».[754] Олимпиада, по словам Юстина, «страдала от того, что ее отвергли и предпочли ей Клеопатру», а Александр опасался, что сын, если он родится у Филиппа от Клеопатры, станет его соперником в борьбе за престол, и потому Олимпиада и Александр уехали — одна в Эпир, другой в Иллирию. После возвращения (Юстин не приводит подробностей) оба они подстрекали Павсания к убийству, а Олимпиада даже приготовила лошадей, чтобы он мог бежать. После убийства Филиппа она открыто выразила свою благодарность убийце, возложив золотой венец на голову распятого Павсания, похоронила его неподалеку от гробницы Филиппа и приказала ежегодно приносить ему жертвы. Плутарх также пишет, что «в этом преступлении больше всего обвиняли Олимпиаду, утверждая, будто она подговорила и побудила к действию разъяренного молодого человека. Обвинение коснулось и Александра».[755]

Оба объяснения — как личного, так и политического характера — содержат ряд спорных моментов. Прежде всего, как утверждают, после убийства Павсаний направился было к лошадям (во множественном числе), которых он приготовил для побега.[756] Если бы он действовал в одиночку, то ему нужна была бы лишь одна лошадь. Предположение о том, что в заговоре были замешаны Олимпиада и Александр, восходит к Юстину, писателю гораздо более позднего времени, который делает ставку на сенсационность сообщаемых сведений (как показывает завершающая часть его рассказа) и допускает фактические ошибки (например, у него Клеопатра становится сестрой Аттала).

Важно отметить, что во всех этих историях фигурирует Аттал. На момент гибели Филиппа он находился в Малой Азии во главе передового отряда. Став царем, Александр провел репрессии, чтобы избавиться от противников, и в числе убитых был как раз Аттал (в 335 году). Александр так и не спустил ему насмешки на свадьбе его отца и Клеопатры, и, несомненно, не забыла о них и Олимпиада. Более чем вероятно, что Аттала ввели в рассказы об убийстве Филиппа, чтобы очернить его. В конце концов, если Павсаний хотел убить и Филиппа, и Аттала, то удобнее всего было это сделать до отъезда Аттала в Малую Азию!

Как мы уже говорили, вряд ли мы когда-нибудь узнаем истинную причину. Иногда отдают предпочтение личным мотивам, поскольку именно такую точку зрения озвучил Аристотель, сам находившийся в то время в Пелле и, по-видимому, не имевший оснований для прикрас или искажений фактов. С другой стороны, в качестве бывшего наставника Александра, возможно, он просто не хотел верить в причастность своего ученика к такому гнусному преступлению, как отцеубийство. Поэтому его объяснение не выглядит абсолютно достоверным. Сомнения вызывает и крайне неудачный расчет времени Павсанием, который пожертвовал всем ради мести за личную обиду. Таким образом, мы возвращаемся к заговору, соучастниками которого были Александр и его мать, и ввиду ее дальнейших кровожадных поступков мы можем сделать вывод, что она не стала бы колебаться, если бы замыслила погубить своего мужа.[757]

Итак, мы знаем, что Филиппа убил Павсаний, но почему он сделал это на виду у всех и избрал для злодеяния именно это время? Убив могущественнейшего человека в греческом мире, он вряд ли сумел бы ускользнуть. Возможно, определенное влияние на его действия оказал его учитель софист Гермократ. По словам Диодора, когда Павсаний спросил наставника, «как лучше всего можно прославиться, софист ответил, что это можно сделать, убив человека, более всех достигшего, так как пока будут помнить его, то будут помнить и его убийцу».[758] Но настолько ли Павсаний стремился к славе? Может быть, он полагал, что сумеет бежать в Персию и поступить на службу к какому-нибудь сатрапу. И все же, очевидно, Александр нашел бы способ его поймать, или же, раньше или позже, его выдали бы за деньги. Подходящим временем для убийства царя (и Аттала, если Павсаний действительно намеревался убить и его) было бы сразу после нанесения обиды, а не спустя несколько месяцев после отъезда Аттала в Малую Азию.

Были ли замешаны в убийстве Александр и Олимпиада?

И у Александра, и у Олимпиады были поводы для недовольства Филиппом, которые осложнили их отношения с отцом и мужем. Последние годы были омрачены для Александра подозрениями в том, что его отстраняют от государственных дел и оттесняют в тень. В шестнадцать лет ему было доверено управление страной; он одержал победу над сильным врагом и назвал город своим именем. Определенно, такой человек не стал бы терпеливо сносить пренебрежение. Не смирился бы с этим и тот, кто в восемнадцать лет сыграл важнейшую роль в сражении при Херонее и разгромил прославленный Священный отряд фиванцев. Инцидент с Пиксодаром показал Александру, кто царь, а кто наследник. По насмешкам Аттала и реакции отца Александр мог судить, как воспринимает Филипп нанесенную сыну и наследнику обиду. Если же Клеопатра родит сына, то, как, вероятно, полагал Александр, у него появится настоящий повод для беспокойства. Разве нельзя было предположить, что влиятельный Аттал попытается провозгласить своего внука царем после смерти Филиппа, чтобы занять при нем пост регента? В македонской истории уже были цари-соперники (ср. Приложение 3), и такое развитие событий нанесло бы сильный удар по стабильности, заложенной Филиппом, и серьезно осложнило бы положение.

Наконец, самым важным обстоятельством в то время в глазах Александра, скорее всего, были предположения, что Филипп не возьмет его с собой в азиатский поход, а оставит его регентом в Македонии и своим заместителем в роли гегемона Коринфского союза. Вкупе с назначением Аттала одним из начальников передового отряда эти подозрения стали последней каплей. Несомненно, роль, которую Филипп предназначал для Александра, была весьма значительной и ответственной, и очевидно, что ему был нужен человек, доказавший свою доблесть и свои способности, которому он мог бы доверить Македонию и Грецию в свое отсутствие. Вероятно, царь осознавал и опасность для его державы в случае, если бы оба они отправились в Азию и потерпели неудачу. Должно быть, он хорошо помнил мрачное пророчество Аполлона Дельфийского, к которому он обратился после победы при Херонее. Когда Филипп спросил, что с ним будет, оракул ответил:

О, если б мне довелось не сражаться в бою Термодонтском,

Но, уподобясь орлу, на битву взирать с поднебесья!

Плачет о доле своей побежденный, погиб победивший.[759]

Последняя строка, наверное, приходила к нему в страшных снах, и он не хотел обрекать на смерть в азиатском походе и себя, и своего сына.

Конечно, Филипп, скорее всего, вовсе не собирался оттеснять Александра в тень, но тот, отличаясь чрезмерной горячностью и неосторожностью (как показывает эпизод с Пиксодаром), не был готов внять доводам рассудка. Он приложил все силы, чтобы снискать боевую славу, а теперь его лишали отличной возможности достичь большего, в то время как отец отправлялся на завоевание новых стран. Плутарх пишет:

Прежнее восхищение отцом сменилось чувством неприязни, которое привело к страшным последствиям.[760]

Если вспомнить о том, что Александр скрывался в Иллирии и что Павсаний был родом из Орестиды в западной Македонии, то предположение о том, что Александр и его мать были замешаны в заговоре, использовав в качестве орудия готового на все Павсания, не кажется таким уж неправдоподобным.[761] Можно ли считать случайным совпадением, что Филипп был убит на следующий день после свадьбы своей дочери и Александра Эпирского, при том что этот брак должен был снизить влияние Олимпиады при эпирском дворе? Или что Александр недавно узнал о планах Филиппа отправиться в азиатский поход без него?

И совпадение ли то, что в 331 году, посетив оракула Зевса-Аммона в оазисе Сива в Египте, Александр спросил, «все ли убийцы Филиппа понесли наказание?»[762] Отцеубийство во все времена считалось самым гнусным преступлением. Он приехал к оракулу по многим причинам, но с чего бы ему задавать вопрос об убийстве отца, которое случилось пять лет назад, если только его самого не касались подозрения в соучастии? Подозрения прилипчивы, и если они сохранялись, то очиститься от них полностью можно было с помощью бога, подтвердившего, что все причастные к убийству Филиппа действительно уже наказаны.